Одной дорогой, разными путями

      Лань Цижень нагрянул, как снег на голову.       Незнайка уже почти поверил, что все про него забыли. И в том пруду вместе с ним утонуло и его прошлое, и все его проступки.       Да, он по-прежнему любил старшего брата и скорбел о его смерти. Это потеря, наверно, никогда не закроется в сердце Незнайки заплаткой и всегда будет кровоточить.       Ведь заменивший ему отца и мать, Не Миндзюэ был единственным человеком, которому реально было дело до жизни Не Хуайсана. И который думал о нём самом, о его будущем, переживал и, как мог, старался защищать от внешнего мира.       После смерти брата, от самого Незнайки для всех остались только его разрозненные части: странный, вечно неуспевающий соученик, ставший главой ордена Не растяпа. Он повторял судьбу брата всей своей жизнью.       Только если тело Не Миндзюэ расчленили физически, его личность раскладывали на удобные части морально.       И нет, он ни секунды не жалел о том, что произошло в храме Гуаньинь, и повторил бы всё снова.       Просто тогда, после нервного напряжения стольких лет, добиться своего стало испытанием, которое он не смог пройти один. А обратиться за помощью было не к кому.       И тогда все, кто не захотел поддержать его, стали ему врагами.       Его неутихающая ярость искала выхода и нашла его. И он сам и не заметил, как стал разрушительной машиной, которая мстила окружающим его людям просто за то, что им не было до него никакого дела. И не было никакого дела до истории с его братом. И вообще не было дела.       Он был один. Но они не желали это видеть. И не понимали, что он устал от одиночества.       Он и сам этого не понимал, пока странный жизненный зигзаг не вывел его к тому злополучному озеру.       И он снова попал в ситуацию, когда до него никому не было дела.       Только теперь, пройдя новый виток спирали своей судьбы, Хуайсан знал итог.       Сила и злость не решали проблему.       Требования не давали ничего, кроме ещё большего отчуждения.       Его одиночество и его боль не находили сочувствия.       Да, теперь он точно знал, что цена, заплаченная им три года назад, оказалась бессмысленной.       Но понял он это только тогда, когда разрешил себе просто быть ненужным. Таким, каким он по сути и был всегда.       Перевернуть страницы прошлого. Отпустить тени будущего. И просто жить в настоящем.       Тогда, сидя на берегу, он был готов ко всему. И к упрёкам, и к ненависти, и даже к смерти.       Что-то переключилось в нём в тот миг, когда он вернулся за Шуи Мином.       Что-то очень важное. То, что раньше ускользало, не давало уйти с пути саморазрушения.       А теперь позволило.       Этот странный мальчишка, его вера в него, Незнайку, его, пусть, и наивный, но искренний интерес к Не Хуайсану. Первый, наверно, за последние годы к нему, а не главе ордена Не и Верховному Заклинателю.       Всё это воскресило внутри давно забытые чувства. Простые, человеческие.       Утерянные много лет назад.       Потом было много сна, молчания. Захотелось рисовать.       А потом к нему внезапно пришёл Вэй Усянь.       Как всегда стремительно, не интересуясь, ждут его тут или нет. В отличие от Лань Сиченя, Старейшина Илин не планировал извиняться.       Прежде чем Не Хуайсан успел что-то сказать, он уже летел спиной вниз через всю комнату, схватившись за отбитую челюсть.       Когда он пришёл в себя через секунду, над ним уже возвышался искрящийся от гнева Вэй Ин.        — Какого хрена, Хуайсан? — глаза бывшего товарища сверкают, словно молнии в небе. — Чем мы с Лань Чжанем тебе помешали тогда? Что ты устроил весь этот театр с запретными заклинаниями.       Незнайка морщится и пытается сесть.       Но удар с колена тут же возвращает его в исходную позицию.        — Ну нет, я не такой забывчивый, как глава Лань! — Усянь садится на корточки и, схватив Хуайсана за грудки, подтягивает того ближе. Он почти шипит в лицо бывшему Верховному Заклинателю: — Так с каких чертей собачьих ты решил, что имеешь право вот так вот поступать?       Сейчас Вэй Усянь, как никогда, оправдывает свой зловещий статус.       Новый удар по лицу отправляет Хуайсана прямиком в благодатное небытие.       Когда он очухивается, Вэй Ин уже слегка успокаивается. Он сидит за низким чайным столиком возле окна, спиной к бывшему товарищу.       Тот тяжело поднимается, идёт за ширму, умывает разбитое лицо.       Потом возвращается назад, также молча садится напротив своего оппонента.       В руках Усяня веер, который перед его приходом раскрашивал Хуайсан.       А на нём Облачные глубины и россыпью точек по рисунку все они. По очертаниям можно угадать и братьев Лань, и адептов ордена Цзян. Рядом с ними, но в стороне одинокая точка.       Тёмная и печальная, она, словно через окно, смотрит на всех остальных.       Вэй Ину не надо спрашивать о том, кто этой точкой является.        — Хуайсан, вот скажи мне, — наконец решив прервать затянувшееся молчание, Усянь поднимает голову, — вот чем мы тебе не угодили? Ты правда ненавидел нас всех в то время? За что?       Последний вопрос звучит уже совсем тихо.       Незнайка молчит. Он не знает, как объяснить то чувство, когда ты не в приоритете, не потому что ты не достаточно хорош. А просто потому что выбрали не тебя.       Так бывает, что выбирают кого-то другого. Просто в случае с Незнайкой это было всегда.        — Лань Чжань, — голос Усяня теплеет, — он много читал о нашем совместном прошлом. И он всегда спрашивал меня, почему так получилось, что из всей нашей компании ты ни с кем так и не нашёл общего языка. Он всё время спрашивал, не обидел ли он чем-либо тебя в прошлом, что ты так поступил с ним…. С нами… Вообще затеял всю эту заварушку.       Сейчас, выпустив пар, он больше не пытается задавать риторических вопросов. Он действительно ждёт ответа.       Но Незнайка не может подобрать нужных слов.       Наконец Вэй Ин кидает веер на стол и стремительно уходит.       Пройдёт неделя, прежде чем он снова навестит Шуи Мина. И снова завалится в покои бывшего соученика.       И они снова будут мучительно подбирать слова, чтобы описать мотивы поступков. Каждый со своей стороны. Каждый с грузом накопившегося гнева и отчаяния. Только постепенно, раз за разом, этой злости становится меньше.       Пока в один день, Усянь не восклицает:        — Хуайсан! Ведь всего этого можно было избежать. Если бы тогда, ещё в храме, мы все смогли понять друг друга.       Незнайка пожимает плечами. Если бы да кабы. Он уже успел объяснить напористому Старейшине Илин, что свиток с заклинаниями он передал его хозяину. Да и не было там никаких заклинаний для отмены. Составитель списка не предполагал отступления. Он действовал только наверняка и не имел жалости или сострадания к поверженному противнику.       Личность загадочного Даожэня волновала Вэй Ина, но Незнайка ничем не мог помочь. Тот действительно помог ему. С их встречи и началось, наверно, выздоровление порушенного внутреннего равновесия Незнайки. Уверенность и сила незнакомца помогли Хуайсану самому встать на ноги. И больше не бежать от себя и своих потерь. Не обвинять в этом других, а просто остановиться.       Подвести итоги, закрыть старые счета. Перестать трясти ими перед другими и перед собой тоже.       Он не простил многое, но перестал бежать за ускользающей тенью.       А потом был Шуи Мин. В нём, таком же потерянном и одиноком, Незнайка разглядел себя. Как он также бежал, как испуганный и растерянный шестилетний мальчишка.       Неизвестно, куда, и неизвестно, зачем. И все, кто попадался на его пути, были врагами.       А потом он снова оказался в старой компании. И ничего не изменилось. Им никто, по-прежнему, не интересовался. Он никому, по-прежнему, был не нужен.       Но сейчас ему уже было всё равно.       Он наконец разрешил себе быть отвергнутым, неинтересным и незначащим.       И позволил себе просто делать то, что хочет. И будь, что будет.       Ему теперь действительно было всё равно.       Но Ян Джу нет.       Её забота, пусть и почти незаметная, маскируемая под гостеприимство, неожиданно расшевелила в сердце почти забытое ощущение дома.       Словно он гостил у дальних родственников, которые были ему неожиданно рады. Родители госпожи Лань вежливо делали вид, что не узнали бывшего Верховного Заклинателя. Никуда за пределы ордена информация не распространялась. Сам Лань Сичень передал через Усяня письмо, в котором уведомил Незнайку, что тот был помилован по причине спасения ребёнка от смерти. Но он не может претендовать ни на возвращение в орден Не, ни на какие-либо должности в мире заклинателей.       В целом, это было довольно щедрое одолжение от человека, которого он в помутнении рассудка пытался убить. А то, что это было почти искажение ци, он теперь, спустя время, понимает.       Как и то, что недолгий контакт с Даоженем позволил его разуму прийти в равновесие.       И даже то, что тот забрал запрещённый свиток, было благом. Потому что все описанные там заклинания только ещё больше подводили Хуайсана к запретной черте.       О решении главы Лань также было сообщено членам семьи Ян. Но ничего не изменилось.       Дни текли за днями. Никто не гнал за порог бывшего преступника.       Наоборот, теперь они неожиданно нашли общие темы для разговоров с молодой хозяйкой. Они рисовали, шутили с мальчишкой. Потом к ним стал присоединяться Вэй Ин. Всё это лечило Незнайку. Наполняло его сердце покоем.       Он больше не ждал, что его примут. Он сам выбирал принимать сегодня и сейчас. И просто наслаждался каждым днём. Наверно, впервые со дня смерти брата.       Но потом Шуи Мин пропал.       Позже Незнайка узнал, что того увёз с собой Цзинь Лин обратно в Пристань Лотоса.       То, что мальчишка уехал, не стало сюрпризом для Хуайсана. Ребёнок вполне ощутимо скучал по дому, из которого так бежал прежде.       Но ещё больше он ждал главу Цзян. Вот уж что было странно, так это смотреть, как по приезду Вэй Усяня, пацан высматривает другого человека. И потом забавно дуется. Или молчит, глядя на воду.       Сюрпризом, впрочем, вполне ожидаемым, стало то, что тот даже не попрощался. Хуайсан успел привязаться к этому противоречивому ребёнку. Но, здраво рассудив, подумал, что, может, и к лучшему. В конце концов они не были друг другу кем-то важным. Незнайка уже привык всегда быть побоку.       Вэй Ин тоже пропал, и всё это вместе опять погрузило Хуайсана в бездну отчаяния.       Он стал плохо спать. Почти ничего не ел. И ждал, что сегодня-завтра его попросят из гостеприимного дома. А куда идти, он попросту не знал. И к тому же, понимал, что если его узнают на улице, прежде чем он объяснит про помилование, его могут просто убить на месте.       В довершение всего, одним днём, когда он привычно смотрел на плывущие по воде листья, отложив так и не оконченную роспись на веере, на дорожке показался знакомый силуэт в траурных одеяниях.       Не Хуайсан был даже рад поговорить наконец с Лань Сиченем. Только к Павильону решительным шагом и вечно хмурым лицом шёл не глава Лань, а его грозный дядя. И его выражение лица не предвещало ничего хорошего для Незнайки.

***

      Лань Сичень недоумённо смотрел на полученное письмо.       Его принесли, как обычно, официальной почтой.       Странным было уже то, что пришло оно из молчавшего уже много дней ордена Цзян. В целом, управляющий Пристани Лотоса иногда писал по отдельным вопросам главе Лань. Но это письмо, хоть и было написано знакомой рукой управляющего, содержало следующий текст:       «Уважаемый глава Лань. Я пишу вам по просьбе главы моего ордена, которую тот велел вам передать. Он хочет, чтобы вы одобрили его намерение создать приют для сирот. К данному письму прилагаются расчёты, необходимые пояснения по тому, где и как это делать. Вопрос финансирования он оставляет на ваше усмотрение. Ваш ответ ему нужен в самое ближайшее время. С уважением, и т.д. и т.п.»       Лань Сичень не знает, как реагировать на подобное послание. С одной стороны, сам факт, что наконец, спустя столько времени, Цзян Чэн вышел из ступора, его несомненно радовал.       Хуань чувствовал сильную вину и боль из-за того, как всё обернулось. Как они все пришли к такому финалу.       Но, с другой стороны, тон письма не оставлял ему выбора. От него ждали только одного ответа. При этом, никак не пытаясь даже просто обсудить заявленную тему.       А тема была не нова для Сиченя, и давно уже волновала его своими масштабами. Цзян Чэн, как всегда, копал по-крупному. Он безошибочно выискивал для себя самые сложные и невыполнимые задачи. И начинал их решать так, как будто это были обычные рутинные дела. Без страхов и сомнений.       Но вся эта история с сиротами была не так проста, как казалась.       Потому что кому-то было выгодно держать в нищете соседей. Кому-то было выгодно иметь под руками толпу голодных и озлобленных детей. А кому-то, наоборот, всегда надо было манипулировать покоем добропорядочных жителей окрестных деревушек.       В этой истории перепуталось много чужих интересов. Дурно пахнущих тайн. Мерзких делишек. Но никто реально не думал о проблеме самих детей. И о проблемах людей, которые жили рядом с ними, тоже.       Сичень уже давно пытался распутать этот клубок вранья и выгоды, чтобы суметь помочь действительно нуждающимся людям.       А Цзян Чэн вот так вот просто сел и всё решил.       И поставил его перед фактом. И Сичень не сомневался, что тот до последнего будет решать поставленную задачу. Вот только он не был готов потерять дорогого человека в этой подпольной борьбе интересов и чужих интриг.       Цзян Чэну необходимо было объяснить ситуацию. Подготовить его к тому, что может случиться.       Ну и, в конечном итоге, глава Лань просто ужасно соскучился по своему упрямцу. Настолько, что был готов лететь с ответом сам.       Но он, конечно же, не стал торопить события, ограничившись ответным письмом и очень вежливым приглашением главы Цзян на обсуждение вопроса.       И с замиранием сердца начал считать дни.       Ответ пришёл быстро.       Как и предполагал глава Лань, никто не собирался ехать в Облачные глубины. И этот некто довольно настойчиво требовал дать ему все полномочия для задуманного. Сичень мысленно представлял, как потел заместитель Цзян Чэна под его искрящимся от гнева взглядом, пытаясь облечь в вежливые обороты заявления своего главы.       Что-то оставалось неизменным под этими Солнцем и Луной. И это радовало застывшее сердце Лань Хуаня.       Потому что давало надежду им на будущее.       И он снова настойчиво попросил главу Цзян приехать в Гу Су. И снова получил отказ и уже самолично написанное главой Пристани Лотоса послание. Которое, впрочем, по своим выражениям грозило переплюнуть самые разнузданные обороты любой придорожной таверны.       Не было удивительно, что заместитель просто отказался это писать. И Лань Сичень переживал за судьбу этого, в целом, достойного человека.       Но гораздо больше он радовался кривым и полустёртым в порыве раздражения символам гнева Цзян Чэна.       Письмо буквально пылало от ярости. Лань Хуань читал его и не мог начитаться. Словно это был древний ценнейший трактат, а не поток хулы в его сторону.       В конце письма, впрочем, была самая важная приписка. Которая предлагала пойти главе Лань по известному адресу.       Справедливо рассудив, что это можно считать приглашением, Сичень позвал брата и объявил тому, что завтра они едут с визитом в орден Цзян.       Ванцзи некоторое время молчал, от удивления даже забыв произнести своё извечное «мгм».       Потом очень осторожно поинтересовался, сколько взять с собой адептов.       Но Сичень только махнул рукой. Он не собирался устраивать представлений.        — Заберёшь молодого господина Вэя, и можете быть свободны. Я дальше сам со всем разберусь.       Брат слегка опустил веки. Это говорило и том, что он безумно рад тому, что его ненаглядный Усянь вернётся домой. И тому, что Сичень наконец очнулся от своей меланхолии.        — Мгм.       Наконец-то Ванцзи очнулся.        — Вот и славно, на том и порешим.       В эту ночь Лань Сичень впервые спал без сновидений, глубоко и спокойно.       И во сне он снова мог видеть и обнимать своего Ваньиня. И тот в ответ улыбался. И всё было, как прежде, безоблачно и легко.

***

      Цзян Чэн снова привычно рвал и метал.       После его памятного отказа от должности Верховного Заклинателя, он, забросив все свои текущие дела, одновременно самоустранился вообще от всего, что могло напомнить ему о Лань Сичене.       А напоминало ему о нём решительно всё.       Поэтому теперь все вопросы решал его заместитель. Он же вёл и переписку от имени Пристани Лотоса.       Сам же глава Цзян вдруг стал задумчивым и спокойным.       От этого адепты ордена сначала впали в ступор. Потом поспешили обрадоваться. Но продлилось это всё недолго.       Быстро осознав, что без грозы и молнии Цзян Ваньиня, нет и самого главы Цзян. Его азарта. Его великолепных тренировок. Феноменального чутья. Мудрых советов. Важных пинков.       Всё в ордене постепенно скатывалось в вязкую дремоту. И его заместитель, как ни пытался, не мог вернуть биение жизни ни самому главе, ни его любимому детищу.       Адепты сдувались на глазах. Лишённые мотивации или заслуженной, но такой редкой похвалы от грозного главы, все ходили, словно в воду опущенные.       И с почти ностальгией вспоминали выволочки и ругань Цзян Ваньиня.       Недоступные теперь в его безразличии. Невозможные при его равнодушии ко всему, что прежде вдохновляло.       После возвращения Шуи Мина лёд, правда, немного треснул.       Цзян Чэн, по-прежнему отказываясь от управления, вернулся к тренировкам и обучению.       Все с облегчением вздохнули.       Ещё никогда адепты не принимали наказания от главы Цзян с такими счастливыми лицами.       Настолько счастливыми, что тот в какой-то момент просто плюнул и ушёл.       Но на следующий день дал программу тренировок на порядок сложнее, чем прежде. Улыбаться уже не был сил. Но общее оживление, охватившее орден, скрыть было очень трудно.       А после их с сыном возращения из короткого путешествия в деревню матери мальчика, все заклинатели Пристани Лотоса с радостью заметили, что их глава очнулся от спячки.       Словно нехотя, тот интересовался то тем, то этим. Посещал собрания, слушал жалобы помощников. Он даже начал заниматься частью накопленных в его отсутствие дел, которые заместитель пока не знал, как разрешить.       Жизнь потихоньку возвращалась в привычное русло.       Пока одним достопамятным утром Пристань Лотоса не огласил знакомый рёв недовольного главы.       Как утверждали свидетели, это случилось аккурат после получения тем утренней почты. А потом словно вихрь промчался по застывшему, как во сне, поместью. Со всей мощью накопленной энергии глава Цзян принялся заниматься всем, что попадалось ему на глаза. И всем, что не хотело попадаться, но не успело убежать, тоже. И тут уже даже видавшие виды заклинатели только опасливо прятались по коридорам Пристани Лотоса и надеялись, что скоро запал главы спадёт, и всё придет в благословенную норму.       А потом случилась ещё одна утренняя почта, и тут уже затрясло практически всех.       Единственный, кто ходил довольный и не скрывал этого, был Старейшина Илин. Впрочем, ему нечего было опасаться. Потому что Цзян Чэн принципиально игнорировал своего брата. И его многозначительные взгляды тоже игнорировал. И только срывался почём зря на всех, кто попадался ему под руку.       Теперь уже все снова привычно молились, чтобы пыл их главы поутих.       Но потом случилось ещё одно утро, после которого заместитель Цзян Ваньиня, почтенный заклинатель в возрасте, был вышвырнут из покоев главы Цзян с криками о том, что тот не умеет писать официальные письма и совсем разучился понимать своего руководителя.       Что и кому не смог написать ведущий всю официальную переписку ордена много лет мужчина, осталось тайной. Но отныне свои письма Цзян Чэн писал сам. Быстро вернувшись к привычным обязанностям и заботам.       Впрочем, одно изменение всё же сохранилось.       Это очень укрепившиеся, ставшие душевными и родственными отношения сына с отцом. И полная, безоговорочная их теперь связь друг с другом.       Наконец-то мальчик перестал чудить и за совсем короткое время показал всем, что он достойный сын своего отца.       Однако, даже эта удивительная перемена не помогала с некоторых пор, главе Цзян сохранять спокойствие.

***

      Вэй Ин быстро шёл по коридору. Он должен был успеть.       Успеть перехватить адепта ордена, который побежал докладывать его брату о визите важных особ.       Впрочем, одна важная особа так увлекла Старейшину Илин, что теперь под сомнение вставала вся цель обозначенного визита.       И от этой мысли Усянь хмурился и ускорял себя ещё сильнее.       Цзян Чэна надо было брать врасплох. Это он усвоил очень хорошо за годы общения с братом. И пока тот тепленький и растерянный, выводить его на откровенность.       Потому что упусти момент, и ничего уже не добьёшься. Только, может, удара Цзидянем.       А этого сейчас допускать было никак нельзя. В конце концов, глава Лань был первым в мире заклинателей. Их драка с главой Цзян стала бы последней каплей во всей этой дурацкой истории.       Повернув за угол, Вэй Ин облегчённо выдыхает.       Адепт остановился почти на последнем отрезке, зацепившись языками с проходящими мимо приятелями.        — Ты, можешь быть свободен!        — Но, господин Вэй, я же должен…       Старейшина Илин грозно хмурит брови.        — Я не понятно что-то сказал, мне повторить?       Адепт начинает опасливо пятиться.        — Нет-нет. Мне всё ясно.        — Я сам всё передам главе Цзян, — теперь, когда опасность миновала, Усянь милостиво снисходит до пояснения.        — Да, да, господин Вэй. Этот адепт всё понял.       Вэй Усянь одобрительно смотрит, как пустеет коридор, и, больше не задерживаясь, сам идёт в знакомые покои.       Рабочий кабинет Цзян Чэна снова привычно завален бумагами и свитками.       Сам глава Цзян, нахмуренный и сосредоточенный, сидит за своим столом.        — Я тебя не звал, Вэй Усянь. Давай всё потом, — буквально с порога встречает он брата.        — Цзян Чэн, тебе надо передохнуть!        Тот поднимает наконец взгляд от бумаги, которую читал.        — Тут всё в таком завале, не сейчас.       Вэй Ин решительно пересекает комнату и выхватывает из рук брата послание неизвестного адепта. Ничего личного, но он хотел бы уже к вечеру вернуться в Гу Су, а для этого этот упрямец должен пойти сейчас с ним. В полном неведении о том, кто его будет ждать в конце пути.       Цзян Чэн, впрочем, не разделяет его энтузиазма.        — Вэй Усянь! Хватит!        — Нет, ты же знаешь, что я не отстану. Ну пожалуйста, Цзян Чэн, чего тебе стоит уделить мне каких-то полчасика?       Тот хмурится ещё сильнее. Это означает, что брат почти согласен, но пока ещё не хочет в этом признаваться. И надо поднажать.        — Давай, Цзян Чэн. А потом, я клянусь, что больше не побеспокою тебя до самого вечера.       Брови главы Цзян саркастически взлетают вверх. Он ухмыляется.        — Хорошо, но только попробуй нарушить своё обещание.       Вэй Ину большего и не надо.        — Вот и правильно, — он почти подталкивает поднявшегося из-за стола брата к дверям. — Вот и договорились.       Глава Цзян подозрительно косится на брата, но никак не комментирует его поведение.        — Пошли! — он стремительно идёт к выходу. — И не больше получаса.       Глядя вслед выходящему из покоев брату, Вэй Ин не может удержаться от довольного смеха.       Видят все, он сделал что мог, и теперь уже только сами виновники всей этой заварушки могли себе помочь.       И он молился в душе, чтобы его близкий человек наконец-то уже исцелил свои раны и нашёл в себе силы идти дальше. И чтобы на этом пути он смог разделить свои печали и радости с тем, кто, без сомнений, любил его всем сердцем.       Вэй Ин точно знал, как любовь разрешает всё. Как она всё меняет. Как она исцеляет, казалось бы, неизлечимые раны в душе.       Оставалось только дать ей время, ещё чуть-чуть. Ровно столько, чтобы дороги влюблённых пересеклись. И больше уже никогда не расходились снова.