Одной дорогой, разными путями

      Цзян Чэн начинает что-то подозревать ещё по пути к облюбованному ими с братом павильону. Место достаточно удалённое и для посторонних недоступное. Они часто там пили чай и любовались открывающимся видом на реку.       Но сегодня Вэй Ин ведёт себя так, словно они не чаю собрались попить, а затеяли вселенский заговор. И словно сам Усянь уже начал его осуществлять.       Но подозрения охватывают сердце главы Цзян слишком поздно.       Потому что, повернув за угол, он уже видит внутри павильона две знакомые фигуры в траурных одеждах.       Замерев на мгновение, Цзян Чэн резко поворачивается к идущему рядом брату.        — Вэй Усянь!       Тот предусмотрительно отходит в сторону, чтобы тут же укрыться за плечом хмурого мужа.       Ванцзи смотрит на Цзян Чэна без угрозы, но весь его вид говорит о том, что он и пальцем не даст тронуть своего ненаглядного.       Впрочем, Цзян Чэну уже не до этой парочки. Он смотрит на застывшего за столом Лань Хуаня.       Похудевшего, словно ставшего бледной копией самого себя. И от того не менее волнующего и желанного, чёрт возьми, для Цзян Чэна.       Зубы непроизвольно сжимаются, но отступать уже глупо и поздно. Как и пытаться сохранить лицо.       Краем глаза он наблюдает, как его предатель брат, довольно прижавшись к мужу, уходит в сторону поместья.       Но сейчас это уже не важно. Гораздо важнее то, что в нескольких шагах от него сидит Лань Сичень, и он, Цзян Чэн, отчаянно боится и одновременно желает того, что может произойти между ними.       Собрав свою решимость в кучу, он всё же входит внутрь.        — Зачем ты здесь? — голос против воли охрип, и слова с трудом выплевываются из горла.       Сичень молчит, внимательно рассматривая чаинки, плавающие в чашке из тончайшего фарфора.       Потом он аккуратно ставит раритетный предмет на стол и очень медленно поднимается навстречу Цзян Ваньиню.        — Я получил твоё письмо и решил приехать сам, чтобы обсудить вопрос с приютом, — наконец тихо говорит глава Лань.       Цзян Чэн молчит, но сердце уже пустилось вскачь. Близость Хуаня, его голос, запах — всё это ошеломляет Ваньиня, он с трудом стоит на ногах.        — Также я хотел сказать тебе лично, — он мнётся, но потом решительно продолжает: — Ян Джу ждёт второго ребёнка.       От этой новости ноги Цзян Чэна подкашиваются. Он тяжело садится на неширокую лежанку, на которой они иногда дремали с братом поочереди, спасаясь от полуденного зноя.        — Это всё? — он сам не узнаёт свой голос. — Мои поздравления, глава Лань! Эта новость означает, что…        — Эта новость означает, что теперь мои обязанности перед орденом Лань и Ян полностью выполнены, — голос Сиченя внезапно обретает былую силу. — А так как моя жена в курсе моих чувств к тебе, то де-факто наш брак не действует уже с того дня, когда я всё ей рассказал. Теперь же, если ты хочешь, я могу расторгнуть его де-юре.       Цзян Чэн не успевает переваривать получаемые от Сиченя данные. Его голова гудит, как пчелиный улей, а сердце сейчас просто вырвется из груди.        — Ну и, — Сичень наконец поднимает впервые за весь разговор глаза, и их взгляды пересекаются. — Я очень, очень-очень по тебе соскучился.       Лицо главы Лань сейчас словно грубо вырезанная маска. Живые на нём только блестящие глаза, полные незнакомого прежде Цзян Чэну отчаяния, будто Лань Сичень говорит это всё, больше ни на что не надеясь.       От этих мыслей, этого взгляда, от всего того, что назрело между ними уже давно, сам Цзян Ваньинь застывает. На его лице сменяют друг друга поочерёдно различные выражения, но он по-прежнему не в силах вымолвить и слова.       Хуань ещё несколько секунд всматривается в его лицо. Потом плечи его опускаются, сам глава Лань словно уменьшается в размерах, скукоживается. Ему не хватает воздуха, и он, резко отвернувшись от Цзян Чэна, тяжело дышит, опершись об изящные перила павильона.       Молчание пронизывает их обоих насквозь. Минуты падают с ощутимым грохотом, словно камни после обвала.        — Я не прошу тебя сразу принимать решение, — наконец Сичень всё же берёт себя в руки. — Я… я правда не знаю, что мне ещё сделать, чтобы всё исправить. Я…       Его речь прерывается. Словно он больше не в силах продолжать, но и выдерживать эту оглушающую тишину тоже не в состоянии.       Цзян Чэн смотрит на него, как будто видит впервые. Перед ним проносятся все картины их прошлого, их встречи, их совместная работа, их связь, их любовь.       Они прошли долгий путь, много плутали. Ошибались. Ранили друг друга. Любили друг друга. Сходились, расставались.       Это всё накладывало на каждого из них невидимые, но вполне ощутимые путы. Которые их теперь и связывали и разъединяли одновременно.       Он пытался однажды уже их разорвать. Ему казалось, что этой связи больше не существует. Но она была, и отрицать её было бессмысленно.       Как и продолжать отрицать свои чувства к этому человеку. И мучить и его и себя.       Только пройдя сотни дорог, он сейчас словно снова вышел на перекрёсток и, озираясь на множество уходящих с него путей, застыл в нерешительности.       Он боялся. Банально боялся снова ошибиться. Снова выбрать путь в никуда. Снова получить ту боль и отчаяние, от которых убегал так долго.       Стоящий перед ним Лань Сичень и правда не ждал ответа. Цзян Чэн чувствовал всем своим существом, что тот также, как и он, ищет нужную дорогу и также отчаянно боится сделать неверный шаг.       Эти бесконечные решения, вся эта вечная, как мир, история проб и ошибок. Он наигрался в это сполна. Он больше не хотел выбирать.       Спина Лань Сиченя напряжённая, застывшая. Всё, что сейчас хотел сделать Цзян Чэн, так это прижаться к этому окаменевшему человеку и согреть и его и себя их совместным теплом.       Это очень простое действие, оно не требует выбора, не требует сложных решений.       Цзян Ваньинь сам не понимает, что делает, но уже в следующую секунду он крепко прижимает к себе Лань Хуаня.       Тот от неожиданности чуть не падает в объятия главы Цзян. Но тут же застывает на месте.       Их сердца оглушительно бьются, перекрывая грохот друг друга.       Цзян Чэн держит замершего в его руках Лань Сиченя, с удовольствием чувствуя, как отогревается ледяная спина.       И его грудная клетка тоже наполняется постепенно давно забытым жаром.       Возбуждение уже трудно скрыть, и он сипло дышит в затылок Хуаня.       Тот вдруг резко выдыхает. Потом мягко разворачивается лицом к Цзян Чэну.       Поднимает бледное лицо.       Его губы ледяные, словно глава Лань не пил пару минут назад горячий чай.       Цзян Чэн застывает от поцелуя, никак не отвечая на него. Просто позволяя Сиченю сминать свой рот, и в ответ прижимать разгоряченное тело главы Лань к себе ещё сильнее.       Наконец Лань Хуань недовольно отстраняется. Этот односторонний поцелуй, при полной готовности ниже обоих, требует объяснений.        — Прежде чем мы продолжим, я хочу, чтобы ты пообещал мне три вещи, — Цзян Чэн сам не верит, что говорит это.       Глаза Лань Сиченя становятся большими, словно два омута, отражая сейчас лицо Цзян Ваньиня.        — Во-первых, я хочу, чтобы ты пообещал мне сегодня довести всё до конца. — Дыхание главы Лань сбивается от охватившего его возбуждения пополам с осознанием смысла произносимых Цзян Чэном слов. — Во-вторых, ты пообещаешь мне, что не будешь сожалеть ни о чём, что происходит между нами. И в-третьих, ты пообещаешь, что не будешь больше обманывать ни меня, ни себя, даже если правда будет горькой и неприятной.       Эти слова словно снимают невидимый барьер между ними. Лань Сичень вдруг жарко вспыхивает и тянется всем телом навстречу Цзян Чэну.        — Да, — его губы шепчут это почти на ухо главе Цзян. — Всегда — да. На всё — да.       От жаркого голоса рядом у Цзян Ваньиня окончательно срывает все его предохранители.       Одним сильным движением повалив на низкий топчан покорного и податливого Лань Сиченя, он наконец позволяет себе делать то, что так давно желает.       Они даже не успевают снять до конца одежду, переплетаясь руками и ногами, целуя друг друга там, куда попадают губы.       Они словно два изголодавшихся путника, получивших наконец вожделенную еду, буквально грызут друг друга, оставляя повсюду синяки и засосы.       Но в последний момент Цзян Чэн всё-таки замирает. Сичень недовольно мычит, но тот озирается по сторонам, не обращая внимания на укусы.        — Что? — Лань Хуань почти хрипит, пытаясь вернуть внимание любовника на себя.       Цзян Чэн на пределе. Он с трудом пытается понять, что можно использовать в качестве смазки, но на столе только чай и несколько видов сладкого и липкого варенья. Которое в их проблеме больше навредит, чем поможет.        — А-Чэн….не….медли, — Ваньинь готов прибить неосторожного придурка, но любое лишнее движение может обернуться окончательным провалом, а он не хочет навредить Лань Хуаню. Но и ждать больше не может ни секунды.        — Мне… нам… нам нужна смазка, — он наконец находит в себе силы поделиться проблемой, одновременно пытаясь остановить вконец сорвавшегося с катушек Лань Сиченя.       Тот замирает на секунду, но потом начинает беспомощно шарить по сторонам.        — В кармане….посмотри сам.       Цзян Чэну не надо повторять дважды, и он быстро находит персиковое масло для рук. Пара секунд, и вот уже его пальцы нетерпеливо растягивают ставшее таким тугим из-за долгого перерыва отверстие любовника.        — Чёрт, ….не тяни, — Лань Сичень хрипло стонет, одновременно пытаясь расслабиться всем телом.       Цзян Чэн ухмыляется, решив, что с него достаточно на сегодня подвигов, наконец решительно наваливается на Хуаня.       Тот хрипло вскрикивает, но покорно позволяет возбуждённому члену Цзян Чэна проникнуть в себя сразу и до конца.       Они пару секунд тяжело дышат, вспоминая почти позабытое чувство единения, но уже через мгновение Цзян Чэн начинает нетерпеливо толкаться. Неровный ритм их забывших, что такое страсть, тел, бьётся в унисон с их сбитым дыханием. Но постепенно память берёт своё.       Цзян Чэн берёт Лань Сиченя грубо, жарко, самозабвенно. Он не в силах больше сдерживать себя и вколачивается в главу Лань так отчаянно, словно от этого зависят их жизни.       Тот тихо стонет, даже не пытаясь хоть как-то повлиять на процесс. Всё, что ему остаётся, это покорно принимать глубокие толчки Цзян Чэна, позволяя тому наконец-то отпустить все свои обиды и страхи.       Такая вспышка не может продолжаться долго, и в какой-то момент тело Сиченя выкручивает волной мощного оргазма, что заставляет его сильно, почти до боли сжать внутри себя пронзающий его насквозь член Цзян Чэна.       Тот хрипит и обильно изливается внутрь любовника.       Некоторое время они просто лежат друг на друге, приводя дыхание и чувства в порядок.       Но когда Лань Хуань собирается повернуться на бок, Цзян Чэн вдруг резко стискивает его в своих объятиях.       Не снятая в предыдущем порыве страсти одежда наконец-то летит в сторону. И вот уже полностью голый глава Лань решительно повёрнут на живот.       Цзян Чэн одним движением приподнимает его за бёдра и, раздвинув их коленом, входит глубоко внутрь.       Сичень от неожиданности вскрикивает, но уже через секунду ему ничего не остаётся, как тяжело дышать, уткнувшись головой в изголовье кушетки.       Резкие, ритмичные толчки сзади сотрясают всё его тело. Но любая попытка Хуаня встать поудобнее нарывается на ответное сопротивление берущего его мужчины. Тот грубо тянет его к себе, заставляя принимать страсть всем собой и податливо прогибаться под горячим телом, навалившимся сзади.       Некоторое время в павильоне не видно никого, и только страстные охи и стоны нарушают тишину вокруг.       Глава Лань почти задыхается, из его глаз непроизвольно катятся слёзы. Он на пределе, но Цзян Чэн продолжает входить в него, словно вознамерился сегодня наверстать все упущенные годы за раз.       Наконец не выдерживая такого напора, Хуань пытается приподняться, чтобы как-то снизить угол проникновения, но в следующую секунду Цзян Чэн уже крепко прижимает его к себе спиной, заставляя сесть на своих коленях.       Теперь член Ваньиня входит ещё глубже и плотнее. Сичень стонет, всё его тело разрывает боль пополам с удовольствием. В этой позиции он вынужден принимать любовника ещё глубже, и, чтобы хоть как-то смягчить непрекращающиеся толчки, он опирается руками о перила.       Вся конструкция их тел наконец обретает опору, и Цзян Чэн со звериным рыком начинает пронзать измученного Хуаня ещё быстрее и глубже.        — А-Чэн…. Пощади…. — Лань Сичень больше не может выносить такой ритм.       Тот больно кусает мочку уха, но послушно снижает скорость.       Но надвигающийся оргазм уже не остановить, и через пару секунд оба любовника измученно замирают, ловя остатки вспыхнувшего, как фейерверк, удовольствия.       Сичень с тихим стоном сползает с колен и члена Цзян Чэна.       Тот последним движением прижимает к себе Хуаня, и они оба заваливаются на полуразрушенную кушетку.       Некоторое время в павильоне стоит гробовая тишина.       Два обессиливших тела, слившихся в объятии практически в одно целое, и две изголодавшихся души, слившиеся наконец-то друг с другом.       Потом сознание медленно возвращается к главе Цзян.       Он тяжело встаёт, одевается.       Помогает обессилившему Лань Сиченю, с трудом приводя его смятую одежду в порядок.       Тот слабо улыбается, активируя заклинание, убирающее все ненужные запахи и следы.       Потом он некоторое время безуспешно пытается встать на ноги, пока Цзян Чэн, закатив глаза, не берёт его на руки.       Лань Сичень удивлённо замирает в крепких объятиях. Но ничего не говорит, позволяя главе Цзян теперь самому принимать все решения.       Тот невозмутимо несёт его на руках, не обращая внимания на попадающихся навстречу адептов.       Только возле своих покоев, встретив заместителя и выслушав его доклад о том, что господин Вэй покинул Пристань Лотоса вместе с мужем, он снисходит до пояснений:        — Главе Лань внезапно стало плохо. Он останется на ночь, у меня. Я сам присмотрю за ним.       Заклинатель кивает на каждое слово.       Вскоре двери личных покоев главы Цзян закрываются. И для верности он ставит ещё и звуковой и предупреждающий барьеры.       Потом аккуратно кладёт главу Лань на кровать.       Тот, обессиленный предыдущей вспышкой страсти, почти уснул в его объятиях.       Цзян Чэн ещё пару минут любуется на порозовевшее лицо Лань Сиченя, но потом всё же заставляет себя заняться делом.       Сначала он самолично приносит из подсобки горячую воду и мягкие полотенца. Тело Сиченя всё сплошь покрыто синяками, укусами и засосами. Но все эти знаки их близости не вызывают в Цзян Чэне ни капли сожалений. Наоборот, он начинает снова заводиться.       Чтобы не искушать себя, он быстро оканчивает процедуру и одевает на Лань Хуаня одну из своих чистых нижних одежд. Она не привычного для главы Лань нежно голубого цвета, а светло-фиолетовая.       Но этот цвет только подчёркивает точёные черты Первого Нефрита ордена Лань, и Цзян Чэн с недовольным чертыханием уходит за ширму сам.       Себе он горячей воды нести ленится. К тому же, холодная для него сейчас, как нельзя, кстати.       Наконец переодевшись и помывшись, он возвращается назад.       Комната уже погружена в мягкий полумрак, нарушаемый мерцанием одинокой свечи. Ложась на кровать, глава Цзян гасит её одним движением руки. И теперь только свет луны вычерчивает очертания тела лежащего рядом Лань Сиченя.       Цзян Чэн задумывается, но не может вспомнить ни одного раза, чтобы они вот так вот оставались рядом прежде. Лань Хуань всегда убегал после близости, находя тысячи причин для своего ухода.       Сейчас же он покорно лежит. По дыханию Цзян Чэн понимает, что тот не спит. Но и никак не реагирует на его появление.       Решительно протянув руку, Ваньинь прижимает наконец к себе упрямого мужчину.       Тот замирает, но позволяет себя притянуть.        — Почему, Хуань? — Цзян Чэну не нужно формулировать вопрос. Их ошеломляющая недавняя близость сняла все барьеры между ними.       Тот сопит, уткнувшись лбом в ключицу главы Цзян. Потом слегка поднимает голову и прикусывает тёплую кожу. По всему телу разбегаются приятные мурашки. Холодная вода и все её достижения уходят в сказочное небытие.        — Не уводи разговор в сторону, — Цзян Чэн пытается отстраниться от Лань Сиченя, пока дело не приобрело фатального оборота.       Но глава Лань, словно не желая больше проявлять покорность, продолжает терзать несчастную ключицу любовника, то покусывая её, то тут же зализывая следы от укусов.       Градус в комнате начинает неудержимо подниматься.       Сильные руки главы Лань не оставляют выбора, и вскоре Цзян Чэн, которому не дают ни отстраниться, ни как-то перевести дух, опрокидывает Лань Сиченя на спину, подминая под себя.        — Тебе не хватило? — губы жарко опаляют губы.       Лань Сичень страстно целует в ответ, стаскивая с Цзян Чэна ненужную теперь одежду. От своей он уже избавился сам. Два тела, снова охваченные порывом страсти, тяжело перекатываются по кровати.       После приключений в павильоне Цзян Чэну больше не хочется никуда торопиться. Он берёт теперь Сиченя медленно, с оттягом. Плавно проникая в того на всю глубину и потом так же плавно покидая его тело почти до конца.       Эти тягучие движения заставляют тело главы Лань плавиться от возбуждения. Он нетерпеливо хнычет, требуя от любовника ускориться. Но тот ещё зол. И на молчание Лань Сиченя, и на саму ситуацию в целом.       Поэтому он просто продолжает дарить тому удовольствие на грани страдания, не давая мужчине то, что он так жаждет.       Не выдержав такого ритма, Лань Хуань сам переворачивает их тела, теперь уже оседлав Цзян Чэна сверху. Он упирается в живот главы Цзян руками, одновременно не давая тому вернуть всё в прежнюю позицию.       Ритм заметно ускоряется, и вскоре оба любовника, забыв уже обо всём, сливаются в экстазе. Их накрывает волна удовольствия. Но Цзян Чэн не забыл свой вопрос.       И теперь, когда Лань Сичень так доверчиво и нежно прижимается к нему сверху, дрожа всем телом от пережитого оргазма, он снова повторяет вопрос. Шепча его прямо в ухо любовника:        — Так почему, Хуань? Почему ты никогда не спал рядом со мной?       Тот от неожиданности застывает. Потом грустно вздыхает.       Поднявшись, он садится напротив распластанного на кровати Цзян Чэна. В темноте их глаза уже давно адаптировались, и они ясно видят мельчайшие изменения в выражении лиц друг друга.        — Я не хотел, — но, увидев изменившееся лицо Цзян Чэна, быстро заканчивает фразу: — я не хотел потерять тебя. Мне казалось, если я начну оставаться с тобой, навязывать себя, то ты быстро устанешь от этого. Я думал, что тебе будет важно чувствовать лёгкость и свободу.       Цзян Чэн зло ухмыляется.        — Но я чувствовал только разочарование. Всякий раз, когда ты уходил от меня, даже на секунду не желая побыть рядом ещё, просто так.       Лань Сичень опускает голову. Потом нежно касается лица Цзян Ваньиня ладонью.        — Ещё это всё навевало грустные воспоминания. Когда я и Яо… — Цзян Чэн вздрагивает от одного упоминания этого имени. То, что Цзинь Гуанъяо был дорог главе Лань, ни для кого не было секретом. Но то, что они не были любовниками, знал только Цзян Ваньинь. Однако они никогда не обсуждали эти отношения. — В общем, когда я скрывался от преследования, я….я был сначала вынужден делить постель с Яо. Но потом мы уже так доверяли друг другу, что сами с удовольствием спали вместе.       Наконец сказав эту тяжёлую правду Цзян Чэну, Лань Сичень чувствует неожиданное облегчение. От того, что может наконец быть честен до конца с любимым, и от того, что они наконец-то имеют в себе силы поговорить о том, что важно.       Цзян Чэн молчит. Его сердце разрывается от вопросов и сомнений. Он верит Лань Хуаню. И он точно знает, что история с Яо в прошлом. Но пока что ему трудно принять всю правду целиком.       Неожиданно Лань Сичень тянет его к себе. Теперь они уже оба сидят друг напротив друга.        — Я люблю тебя, Цзян Чэн. Ты у меня первый и последний. Моё сердце всегда только с тобой. Прошлое остаётся в прошлом. Благодаря этому у нас теперь есть настоящее. И, надеюсь, будущее. Я обещал тебе, и я готов сделать всё, чтобы у нас появился шанс быть вместе.       Цзян Ваньинь молчит, позволяя просто обнимать себя. Слова Сиченя успокаивают его. Но в следующую секунду он слегка отстраняется.        — В-четвёртых, Лань Сичень, ты пообещаешь мне, что будешь оставаться до утра и спать со мною рядом.       Тот смеётся.        — Да, ты же слышал уже. Всегда — да. На всё — да.       Но потом глава Лань вдруг замирает и снова отстраняется.        — Что? — Цзян Чэну не хочется больше отпускать Лань Хуаня, но тот теперь сам уходит из его объятий.        — Ты ведь тоже мне обещал говорить правду, помнишь?       Цзян Чэн саркастически приподнимает брови.        — Так я вроде не таскался по городам и весям с другими мужиками. И не женился.       Лань Сичень принимает насмешку смиренно. Он понимает, что в ближайшее время накопившийся яд всё равно будет выходить наружу. Тут уж ничего не поделаешь, и быстро такие раны не залечишь. Но он предпочитает насмешку холодному игнору. Тем более, что Цзян Чэн не тот человек, чтобы смаковать свои обиды годами.        — Ты уже дважды выслушал моё признание в любви, Цзян Ваньинь, и ни разу не соизволил мне ответить тем же.       Цзян Чэн ухмыляется:        — То есть то, что ты лежишь в моей кровати, скинув на пол надетую на тебя мною мою же нижнюю одежду, после того как я самолично мыл тебя, смывая следы секса с твоего тела, ничего тебе не говорит?       Лань Сичень улыбается.        — Но я хотел бы услышать это всё же вслух.       Цзян Чэн рычит и одним рывком заваливает их обоих на кровать. Через секунду они уже оба укрыты одеялом.        — Спи!        — Неверный ответ.       Лань Хуань прижимается к Цзян Чэну всем телом.        — Нам завтра рано вставать, и мне ещё, возможно, придётся везти тебя обратно в Облачные глубины.        — Неправильно, Цзян Чэн. Подумай ещё!        Они оба уже почти засыпают, измученные событиями и потрясениями прошедшего дня.        — Ты обещал мне дать все полномочия на постройку приюта для сирот, — уже одними губами шепчет Цзян Ваньинь.       Сичень кусает его за губу.        — Опять не то!       Комната наполняется мерным дыханием, наконец погрузившись в благословенную тишину.        — Я люблю тебя, Лань Хуань, — словно чудесный сон, в сознание Сиченя проникают заветные слова.       Он улыбается и засыпает. Завтра он сошлётся на то, что ему всё приснилось, и потребует сказать это снова.

***

      Утро наступает неожиданно, и Цзян Чэн ещё некоторое время тупо лежит и смотрит на лицо лежащего рядом Лань Сиченя.       Словно не веря в то, что тот ему не снится, он поднимает руку и медленно прикасается к щеке мужчины.       Тот улыбается, но продолжает притворяться спящим.       Цзян Чэн усмехается.       Ведёт пальцем по скуле, подбородку, снова поднимается к линии губ. Мягко надавливает на опухшие половинки.       Хуань покорно терпит, хотя Цзян Чэн знает, что тот давно уже проснулся. В конце концов, в Облачных глубинах вставали в пять утра, а сейчас уже седьмой час.       Внезапно палец пронзает резкая боль. Очнувшись от размышлений, Цзян Ваньинь понимает, что его палец банально укушен.        — Больно же, Хуань!        — Доброе утро, глава Цзян!       Лань Сичень с самым благостным выражением лица садится на кровати.       Его волосы растрёпаны, обнажённое тело сплошь покрывают синяки и укусы. Но он даже в такой ситуации умудряется сохранять благопристойный вид.       Цзян Чэн не отказывает себе в удовольствии схватить этого шутника за шею, чтобы запечатать его отважный рот глубоким и властным поцелуем.       Потом, пока размякший глава Лань собирает по кусочкам своё разлетевшееся вдребезги благоразумие, быстро встать самому.        — Нас ждут большие дела. — Всё тело приятно ноет, но это только добавляет Цзян Чэну энтузиазма.       На столе сиротливо лежит незамеченная вчера записка.       Цзян Чэн морщится. Он знает, от кого она.       «Дорогой брат! Мне жаль, что пришлось вчера спешно улететь, не попрощавшись с тобой. Но дела Лань Чжаня не терпели отлагательства, а вы с господином Ланем так были заняты обсуждением приюта для сирот, что я не осмелился вас потревожить. Я только на всякий случай попросил Ханьгуан-цзюня поставить звукоизолирующий барьер и преграду для посторонних. Чтобы ваши важные переговоры никто не смог прервать. Не благодари. За сим обнимаю тебя, надеюсь, что все ваши разногласия с главой Лань теперь улажены, и вы сможете вернуть всё так, как было, потому что Лань Чжань в ближайшее время будет очень и очень занят. Вэй Усянь»       Его брат, как всегда, всё оборачивает в свою пользу. Но тут уже не поспоришь.       Бесшумно подошедший сзади Лань Сичень опаляет шею:        — Так ты теперь вернёшься на должность Верховного Заклинателя? Клянусь, лучше тебя с нею никто ещё не справлялся.       Цзян Чэн вздыхает.       Вокруг него собрались сплошные шантажисты. Только один Ванцзи молча делал дело и ничего от него не требовал.        — Я подумаю об этом. — Он разворачивается лицом к Сиченю. — В процессе обсуждения с тобою создания приюта.       Хуань улыбается. Улыбается, пока умывается горячей водой, лично принесённой главой Цзян. Улыбается, пока приводит в порядок свою испорченную вчера одежду.       Улыбается, пока они идут в знакомый павильон.       Его убрали, и снова там стоят на столике чай, несколько видов сладостей. Только сбоку стола сиротливо стоит баночка с персиковым маслом для рук.       Увидев её, Цзян Чэн понимает, что вчера он забыл забрать. И теперь новые сомнения охватывают ревнивое сердце главы Цзян.        — А ещё объясни мне, глава Лань, — не меняя тона в процессе уже начатого обсуждения проблемы с сиротами, он вплетает: — зачем тебе понадобилось персиковое масло? Я что-то не припоминаю, чтобы ты был его поклонником и таскал везде с собой.       Глава Лань от неожиданного вопроса замирает на месте, ещё не переключившись с обстоятельного и подробного рассказа про конфликтующие в вопросе с детьми силы. Потом он удивлённо поднимает голову:        — Ты меня ревнуешь, Цзян Чэн? — в голосе переплелись и вопрос, и надежда, и с трудом скрываемая радость.       Глава Цзян рассерженно фыркает. Его руки непроизвольно скрещиваются на груди, и вот уже он со всем безразличием отвечает:        — Больно надо! Просто не понимаю, зачем ты носишь с собой масло?       Лань Сичень улыбается. Наклоняет голову к плечу.        — Это вообще-то был твой подарок. Я знаю, что ты любишь его использовать. И что твои руки постоянно сохнут.       Цзян Чэн уже краснее осенних клёнов.        — Мог бы сразу так и сказать.       Хуань молчит. Потом поворачивается, чтобы налить им обоим чаю. Одновременно он скрывает улыбку. Цзян Чэн такой порывистый, и смутить его проще простого.        — Да, я хотел. Но был в этот момент слегка занят, прости.       Некоторое время они просто наслаждаются отменным вкусом напитка, видом на реку и просто обществом друг друга.       Говорить ни о чём не хочется. Хочется просто немного остановить мгновение. И дать себе передышку.       Но ничего не стоит на месте.       Главу Лань уже ждут в Облачных Глубинах. Цзян Чэну надо проинспектировать Безночный город, и что-то ему подсказывает, что там накопилось много всего неотложного.        — Цзян Чэн, — Сичень с протяжным вздохом первый прерывает их благостную тишину, — я помиловал Не Хуайсана. За то, что он спас жизнь твоего сына.       Цзян Чэн слышал об этом от Вэй Усяня, но подробно они об этом не говорили. Он не хочет нарушать момент обсуждениями прошлого, поэтому только пожимает плечами.       Он простил Незнайку. А главное, что его брат тоже отпустил всю эту трагическую ситуацию. Они все тогда делали, что могли, и сейчас пришло время просто перевернуть страницу.       Незаметно, слово за слово, они переходят к обычному своему обсуждению текущих дел. Наслаждаясь разговором, непривычной легкостью общения. Солнце незаметно переваливает за горизонт.       Посмотрев на небо, Хуань тоскливо вздыхает. Цзян Чэн знает, что значит этот вздох. Главе Лань пора возвращаться. А ему пора заняться накопившимися за два дня делами.       Не сговариваясь, они тянутся друг к другу, словно их объятие может компенсировать предстоящее расставание.        — Мне пора, А-Чэн, — Хуань опускает голову на плечо любимого.       Тот ещё некоторое время прижимает главу Лань к себе, но потом резко отходит в сторону.        — Хорошо, иди.       Лань Хуань поднимается, охает от пронзившей известное место боли.       Их глаза снова встречаются, и лукавая улыбка Сиченя немного разбавляет тягостную атмосферу.        — Ты так и не сказал мне вчера то, что я просил.       Цзян Чэн тут же снова краснеет.        — Я не понимаю, о чём ты, Лань Хуань. У меня очень много дел.       Сичень смеётся:        — И снова мимо. Ты такой недогадливый, А-Чэн.       Тот сердито отворачивается. Маскируя смущение под деловитость, он спрашивает:        — Я надеюсь, мой допуск по твоему кулону прежний, если мне будет нужно навестить Облачные Глубины по делам.        Лань Сичень мягко смотрит в ответ:        — Ты же знаешь, что да. И даже если не по делам, то всё равно прилетай.       Его вид сейчас меньше всего походит на благопристойного и сдержанного Первого Нефрита ордена Лань. Растрепавшиеся от ветра волосы, наспех приведённые в порядок заклинанием искусанные с ночи губы, лукавый, почти соблазняющий взгляд.        — И кстати, — Цзян Чэн решает одним махом покончить со всеми волнующими его вопросами. — А где твоя клановая лента?       Глава Лань уже больше не может сдержать нахлынувшего смеха. Он взмахивает длинными рукавами и лёгким шагом идёт обратно к насупленному Цзян Ваньиню.        — Вот, — лёгкий шёлк скользит между пальцев. — Раз уж ты поинтересовался, я ношу её с собой.        — Чтобы предлагать её всем, кому заблагорассудится?       Цзян Чэн от смущения и волнения несёт полную ерунду. Но Сичень не обращает внимания.        — Да, я и масло персиковое для этой же цели беру. Чтобы сразу всё было под рукой.        Они некоторое время прожигают друг друга взглядами. Потом Цзян Чэн решительно выхватывает тонкую полоску из рук главы Лань.       Одним быстрым движением он убирает её в рукав. Туда же отправляется злополучная баночка.        — Всё, больше никому ничего не надо отдавать. Все свои предложения отныне можешь направлять ко мне. На имя Верховного Заклинателя.       Хуань быстро прижимается к ревнивцу всем телом, неуловимо целуя сжатые губы. Но, прежде чем тот успевает заключить его в кольцо рук, уже стремительно идёт по тропинке.        — В следующий раз, глава Цзян, я жду от Верховного Заклинателя чётких ответов на поставленные мною вопросы. Правдивых и честных.       Он продолжает улыбаться всю дорогу обратно.       Теперь уже не разделяющую их Дорогу.       Наоборот, разными Путями ведущую их друг к другу.       Всегда.