Йоланди

      — И какого?..       Видимо, виновато было полнолуние — обе луны, яркие, как долбанные прожекторы, светили в окно, потому и сны снились какие-то дикие. Бедное неудовлетворенное либидо играло с Марсом злую шутку, заставив его метаться во сне по влажной от пота простыне, а затем просовывать руку под белье и надрачивать себе тоже с каким-то сумасшествием.        По крайней мере, очнулся он именно с ладонью на члене и вообще без одежды.       Странно поначалу было признаваться себе в том, что новый орган нравился ему больше предыдущего — этот был не больше, но обрезан, и пальцы по нему скользили с размахом, к тому же не возникало неприятных ощущений, если крайняя плоть задиралась сверх необходимого, поскольку ее не имелось.       События последних дней навалились на него душной темнотой, и стоило провести по губам языком, как на них тут же наложилось ощущение чужих губ. В этой темноте, контрастной с полосой лунного света, в которой было видно, как собственные пальцы комкают край одеяла, еще сонный разум не хотел бороться, хотел подогревать чувства свежими воспоминаниями и переживать их заново, снова и снова, смакуя детали. Однако пальцев было мало, воспоминаний — мало, тело желало насытиться сейчас, сию секунду. Перекатившись на живот, он обнял подушку и вжался бедрами в постель, испытывая мазохистское удовольствие от того, как сдавило член с двух сторон.       Далеко не мягкая после многочисленных стирок льняная простыня терлась о живот и раздражала кожу вокруг сосков, но это и возбуждало. Место укуса снова запульсировало болью, стоило сдвинуть плечи, и это тоже возбуждало. Прихватив зубами угол подушки, он представил то, от чего Ло, умей читать его мысли, точно бы сначала вмазал ему, а потом пригвоздил к дереву кинжалами, качнул бедрами еще раз, проезжаясь головкой по ткани, и вздрогнул до самых икр — разрядка принесла облегчение, сравнимое только с первой утренней сигаретой.       Думать о том, кого представлял, трахая чертову кровать, было стыдно. Но он понимал, что к подобным мыслям стоило привыкать.       Когда в комнате воцарилась тишина, Йоланди, отлепившись от стены за дверью с другой стороны, вернулся к себе. Их спальни находились рядом, и через тонкую стену, с его превосходным слухом было слышно, как стонал во сне неугомонный сосед. Йоланди, которому надоело быть свидетелем его ночных кошмаров, — даже храп в этот момент был предпочтительней, — вышел в коридор и собирался постучать, но прислушался и замер с поднятой рукой — стоны поменяли окраску и мало походили на звуки, которые мог издавать измученный человек. И хотя уши у него полыхали, он зачем-то дослушал эту «историю» до конца, до скрипа кровати и вырвавшегося сладострастного возгласа, от которого низ живота стянуло мучительно-приятным спазмом.       Вернувшись к себе, Йоланди сбросил рубашку, уселся у кровати, развернулся, сунув под нее ступни, и оперся на руки. Холодной речки тут не было, а напряжение имелось, и с ним он боролся по привычке, отжиманиями. Поскольку дрочить на то, как дрочит другой мужик, для него было слишком.       До границы добрались быстрее, чем предполагали, и стылое дыхание Вотчины начало чувствоваться в утренних и вечерних сырых туманах, в повисающей все чаще тишине — птиц становилось все меньше, а хмурых всадников все больше. По совету встречного мужика с уловом из щук и сомов, направились сразу в кабак, где проще было найти среди охотников тех, кто пожелает отвести виконта до необходимого места. Конечно, о том, что он виконт, Марс сообщать не спешил — здесь, на границе, столь известный титул был скорее минусом, чем плюсом, потому он, расплатившись с кучером и отправив экипаж, сразу вытащил из саквояжа мушкет и сунул его за пояс, мысленно сетуя, что нормального, менее громоздкого оружия тут еще не изобрели.       На лице Йоланди в этот миг расцвело такое презрение, что он опешил:       — Что не так опять?       — И сколько раз можно выстрелить из этого? — спросил тот, шагая с ним вдоль придорожной колеи, выдолбленной в твердой земле колесами телег.       — Четыре раза без перезарядки.       — То есть четыре пули, из которых в цель может попасть только одна или ни одной. А если на тебя нападут, никто не станет ждать, пока ты перезарядишь эту свою штуку.       — Для того я и собираюсь нанять проводников, чтобы не переживать по этому поводу.       Ло закатил глаза. Марс цокнул, получив в ответ еще более гневный взгляд, а затем Ло, сунув руку под куртку, вытащил длинный узкий кинжал.       — Возьми, это точно не помешает, — проговорил он.       Марс, наклонившись, сунул кинжал за голенище сапога и сдержанно поблагодарил.       Наведавшись по пути на местный рынок, они нашли стоящего поодаль конеторговца. Однако взглянув на смирно жующих сено гнедых и каурых, Марс расстроился — в пути он спросил не одного разбирающегося в этом деле человека и усвоил, что дикие лошади бывают только мышастой масти. Другие ему не нужны.       — Эй, постойте, господа, чем не угодили мои лошадки? — обиделся торгаш, заметив, что они двинулись мимо.       — Не подходят, — сказал Марс. — Нам нужны только дикие.       — Эта — чем не дикая? — тот подскочил к одной из лошадей, потрепал за ухом. — Смотри, какой окрас, какой костяк! Зубы!       — Это — пегая, — проговорил Ло. — А нам нужна — мышастая. Разницу чувствуешь?       Путем долгих пререканий и клятвенных заверений, что любая пегая благороднее мышастой в сто крат, торгаш плюнул, поняв, что «с паршивой овцы хоть шерсти клок», и повел их к себе домой, где в стойлах нашлись две мышастые: не такие лощеные, но крепкие и с умным пронзительным взглядом некогда свободных животных. Стоили они дешевле породистых, но отпускать покупателя с пустыми руками торгаш не собирался, потому Марс и Ло до кабака доехали уже верхом.       — Пива выпьем на дорожку, да? — спросил Марс, толкая дверь в шумный, провонявшийся кислым духом, зал.       — Я не пью, — ответил Ло, сразу взяв курс к разливающему выпивку хозяину сего заведения.       — Ну хоть раз-то можно? — продолжил Марс. — Я, честно, всегда боялся таких людей: которые не пьют, не курят и не трахаются.       Ло, обернувшись, хмыкнул.       — А скажите, уважаемый, — Марс, бросив на деревянную поверхность стойки несколько монет, глянул на бородатого мужика в фартуке, — где здесь можно отыскать себе компанию для путешествия? Мне нужно в Вотчину.       Бородач, попробовав монеты на зуб, стряхнул их в карман фартука и указал на столик у окна, за которым помещались не менее бородатые мужики, напомнившие Марсу викингов из исторических фильмов. Именно в этот момент он полностью, всеми фибрами души почувствовал, в какое дерьмо его макнул почивший друг. Обратного пути не было и быть не могло, потому он, собравшись с духом, подсел за стол к охотникам, предварительно оплатив их выпивку.       — Мне нужно добраться до границы с землями великанов, — сказал он, хлебнув из кружки на удивление хорошего темного пива. — Заплачу прилично — половина сейчас, половина по прибытии.       Двое, внешне похожих, — видимо, братья — переглянулись.       — Сколько платишь?       В разговоре выяснилось, что они действительно братья — Эрл и Яспер, промышлявшие зверьем и шкурами из близлежащих к границе лесов, и что дальше они не заходили, но дорогу знают и провести могут. Тут же, за столом, Марс отдал положенную часть суммы и они скрепили уговор клятвой именем богини, нарушение которой в этом мире считалось самым тяжким преступлением. Встретиться условились через час на перекрестке, ведь участникам предстоящего похода нужно было собрать необходимые вещи.       — Главное, не идите уже хожеными дорогами, — проговорил Ло, с сомнением глянув на двинувшихся к выходу охотников. — Лучше продираться через лес, ведя лошадей и потеряв время, чем угодить в лапы людоедам. Я не рассказывал, как мы попались? Так же шли дорогами, у которых любят бродить ценители человечины. И хорошо, что нас вовремя нашли маги. На пустошах опасность легко увидеть издалека, а там… Короче, желаю тебе добраться живым и по возможности со всеми конечностями.       — Я постараюсь, — вздохнул Марс, начиная ощущать досаду, которая лишь усилилась, когда они вышли из потерянной в глуши таверны. На перекрестке Ло дождался, когда покажутся за спиной Марса уже знакомые им физиономии, сам протянул ему руку и сказал:       — Не скажу, что я был рад нашему знакомству, но огорчусь, если тебя все же разделают к ужину как кролика.       Марс, сжав его теплую ладонь, — перчаток они оба не носили — в этот раз сделал, что хотелось: дернул его на себя и обнял, похлопав затем по плечу.       — Я бы тоже не хотел такого исхода, — сказал он. — Ну, до встречи?       — Надеюсь, но, быть может, что и «прощай».       Схватившись за луку седла, он взобрался на лошадь, кивнул на прощание и развернул ее в другую сторону, ту, откуда они прибыли. Марс, до последнего вынашивавший надежду, что Ло поедет дальше границы, смотрел ему вслед и думал, что последующий путь уже не будет таким легким.

***

      Шить платье Ханна собиралась сама, по своим эскизам, но Брин убедил ее ехать в «Скворечники», где на земле герцога Лойда, ныне Его Величества, располагалось самое модное, по его мнению, ателье старого знакомого — Вилли. Ханна поначалу ехать не хотела, но Брин ее уломал всеми доступными способами, потому они и стояли спустя несколько дней перед вывеской, украшенной свежими цветами.       — «Шпилли-Вилли», — прочитала Ханна по слогам. — Что это означает?       — Интересно! Наверное, на каком-то древнем наречии, — произнес Брин, заходя внутрь.       Комната, в которой они очутились, была также щедро украшена цветами и задрапирована пышными волнами тканей. Прямо в центре ее, закинув ноги на спинку кресла, головой вниз лежал некто в бархатном зеленом костюме и с похожими цветом волосами. Вокруг шеи его была обмотана нитка жемчуга, и Брин сперва подумал, что его этой ниткой удушили. Но потом неизвестный ухмыльнулся, и Брин его вспомнил — встречались на торжествах у покойного Освальда.       — Не ожидал вас тут увидеть, мое почтение! — произнес Брин, поклонившись, и Ханна тоже присела, изображая реверанс.       — Я за новым костюмом Его Величества, разжирел, как тварь, — радостно сообщил личный шут Короля, вскакивая. — Шучу, конечно, просто плановое обновление гардероба. О, — взгляд его переместился на лицо Ханны, затем ниже и прочно увяз в вырезе ее платья. — Я-то думал, ангелов не существует.       — Моя невеста, — приосанился Брин, а шут, поморгав, проговорил: — Я свою невесту, Не балую лестью: Комплименты ни к чему, Коли все в ней по уму. И создали же такую, Не дает покоя ху…       — Брин, радость моя некромагическая! — прерывая его, завопил Вилли, показываясь из-за портьеры, за которой скрывалась дверь в соседнее помещение. — Это правда ты?       Пока они обнимались, шут успел оценить достоинства Ханны повторным, более вдумчивым взглядом, поиграть бровями и разулыбаться с таким намеком, что заметил и хозяин ателье.       — Говорил же, не скалься при клиентах, распугаешь мне тут всех! — произнес Вилли, снимая с него жемчуг. — Еще и бусы мои из новой коллекции напялил.       — Мы к тебе по делу, — прокашлялся Брин, наблюдая, как Граф пробует клюнуть цветок из ткани на ручке кресла. — У нас состоится свадьба, как только вернется из путешествия мой друг, и мы бы хотели…       — Маленькие белые розочки! — загорелся с ходу Вилли, уставившись на Ханну. — Вот тут, по лифу, и пояс с перламутровыми вставками!       — Погоди! Нам два платья нужно, у нас… уговор.       Вилли охал, пока ему рассказывали всю историю с платьями, шут дразнил Графа, дергая его за хвост, а Ханна с благоговением рассматривала надетые на манекены наряды.       — Вы оба будете в белых? — заметил шут. — Какая скука! Сшейте невесте синее — будет фантастически прекрасно. А поженить вас в таком случае может отец Брундо, он и лошадь с метлой обручит, лишь бы ему пожертвовали на храм. Он как раз купальню строит.       Услышав предложение, Ханна тоже загорелась этой идеей и теперь настаивала на синем цвете для себя и стандартном белом для жениха. Вилли приволок бумагу и карандаш, вырисовывая будущую модель, а Брин, усевшись рядом на табурет, спросил:       — А что у тебя за название такое странное, дружище?       — А это Лойд придумал, — отозвался вместо увлекшегося Вилли шут. — Вроде как «благополучие» на вымершем языке. Не знаю, что там за язык, но звучит красиво.