Йоланди

      Пахло травой и мягкой сладостью — от пыльцы. Ветер, запутавшись в высоких стеблях утих, и Марс смог услышать громкий стук ошалело трепыхнувшегося сердца.       — Ответь честно — я нравлюсь тебе?       Сине-зеленые, и без того казавшиеся всегда недобрыми, глаза сузились:       — Как кто?       Марса этот вопрос поставил в замешательство — одно дело было думать о чем-либо, другое — произнести вслух то, в чем не решался признаться и себе.       — Ты понимаешь, что я имею в виду.       — Не понимаю.       — Я нравлюсь тебе как… Как человек, который может вызывать чувство симпатии в…       — Хотел бы я с тобой того же, чего нормальный мужик моего возраста делает с женщинами? — Ло приподнялся, и губы его почти касались чужих губ. — Да. Сделаю ли я это когда-либо с тобой? Нет.       Марс в этот миг о смысле его слов не думал, это пришло позже, ведь прямо сейчас любая мысль тонула в сине-зеленом, диком, опасном — он вызывал что-то из этого омута, он чувствовал, как по позвоночнику вверх проскальзывает ледяная змейка, сворачивается венцом на голове, замораживая сознание. Когда Ло смотрел вот так странно, он терял себя и терялся в происходящем — но с каким удовольствием он это делал.       В этот раз очарование длилось всего миг, поскольку Марс, получив коленом в живот, упал на бок и обложил свое обретенное, вымученное ночами, пережитое кошмарами наваждение по всем родственникам до седьмого колена.       Ло не разговаривал с ним до вечера, отмахнувшись от просьбы сесть на лошадь и шагая по полю, а затем до самого леса, пока Марс тащился позади. В лесу, правда, и ему пришлось спешиться, но шли так же в молчании. И если Ло упорно не смотрел в его сторону, то Марс в его сторону как раз смотрел, отмечая, как сразу стало легко, стоило окончательно смириться со своими желаниями. Стоило отпустить себя, снять с поводка — зачем противиться тому, что и так суждено? Это ведь другой мир, другая жизнь, здесь никто не осудит за то, что кто-то состоит в отношениях с человеком своего пола. Да, это считается чем-то вроде дурного тона, как, к примеру, ношение бриллиантовых запонок в офис менеджером среднего звена, но никто не станет сильно удивляться и тыкать пальцем. Марс и сам, прожив столько лет здесь, стал считать это нормой вещей. И никогда не хотел попробовать себя в подобном, но когда встретился этот взрослый мальчик, такой непохожий на всех, кого он знал, он вытряхнул его из кожуры привычных соображений и заставил думать о чем-то ином, чему прежде места в его мозгах не имелось. С высоты своего опыта и возраста он понимал, что тот сопротивляется, потому что боится — и себя, и его, и того, что может случиться, если перестать контролировать ситуацию, не каждый ведь способен на честный разговор с самим собой. Если бы Марс не чувствовал ответной реакции, то не стал бы упорствовать, но видел же, как Ло на мгновение перестает дышать, стоит оказаться близко, как во взгляде его все время проскальзывает знакомая по собственному ощущению задумчивость, как он весь сжимается пружиной, если его задеть.       Вспомнились слова Гелионы о том, что нужно быть мягче. Нежнее.       — Послушай, — Марс аккуратно коснулся его рукава, удерживая от следующего шага. — Я весь день думал, и пришел к выводу, что не договорил. Точнее, хотел, но ты… Ладно, не в том дело. Ты, наверное, думаешь, что я какой-то чокнутый идиот и извращенец, но хочу сказать — это не так. Для меня подобные чувства тоже в новинку. Я сам не знаю, что делать и что будет дальше, но просто знай — я не желаю тебе зла. Я не собираюсь выставлять тебя в глупом свете, рассказывать кому-то о том, что у нас происходит, потому, что это только между нами. Не нужно относиться ко мне как к человеку, который может вонзить нож в твою спину, я уважаю тебя и не собираюсь как-либо унизить.       Ло слушал, наклонив голову, глядя на него исподлобья — ничего не менялось, но Марс, продолжая говорить, умудрился приблизиться на предельно близкое расстояние и дотронуться до его щеки. Погладить большим пальцем, очертить линию скулы, и в ответ на это тот даже не дернулся, только ресницы дрогнули. Марс едва не застонал про себя — каким же он был идиотом. Ло ведь не дикая лошадь, чтобы накидывать ему лассо на шею, не хищник, которого можно поймать на приманку, он по сути осторожный, где-то еще не повзрослевший, оставшийся без стаи звереныш — такого только приручать. Осторожно, постепенно, без резких движений.       — В общем, не стоит от меня шарахаться. Я не враг тебе, — произнес Марс, убирая руку и отступая.       Он не собирался подмигивать, но случилось именно так, и Ло, отвернувшись, зашагал дальше.       Внутри Йоланди в этот миг происходило страшное — с треском ломались опоры, поддерживающие каркас из остатков здравого смысла. Как иначе назвать было то, что в нем неотвратимо теперь просыпалось желание податься навстречу рукам, которые его трогали? Их отношения с Марсом все больше напоминали брачные игры, где самец преследует истеричную, готовую отгрызть ему голову при любом неосторожном движении в ее сторону самку. Сравнение было не в пользу Йоланди, но другое на ум не шло. И злился он уже не на Марса — на себя. За то, что не может определиться, чего хочется больше — довести его до конечной точки пути и никогда не видеть, или довести до конечной точки их обоих, разрушая последние границы и выстраивая новые грани.       Старый лес вызывал чувство тревоги — тут стало совсем тихо, до ватности, по ногам стелилась сырая дымка, потому что они пересекали низину, все чаще попадались трухлявые пни и валежник, через который приходилось пробираться. Костер разводить было нельзя — неизвестно, кого он мог привлечь, и на привале каждый молча занялся своими делами: Йоланди повел лошадь к шумящей чуть ниже реке, петлявшей по-змеиному на протяжении всего их пути, Марс занялся починкой разодранного рукава. Пока лошадь фыркала и хлестала себя по крупу хвостом, добравшись наконец до воды, Йоланди смотрел на сидящую на палочке, торчащей из воды, стрекозу — большую, яркую, упитанную. Птиц тут практически не было, и насекомые процветали в большом количестве, портя деревья, но откармливая живущую в реке рыбу. Стрекоза тоже смотрела на человека, но она просто жила, без мыслей, бездумно, одним днем, как сам Йоланди когда-то. Ему тогда было хорошо, спокойно, только отчего-то вернуться в ту, прежнюю, жизнь, не хотелось, но…       Да, нужно было довести виконта до цели и отправить его в обратный путь. И забыть — как яркий цветок, выросший из занесенного пустынным ветром семечка.       Поднимаясь к месту, где они остановились, Йоланди все больше ощущал усиливающуюся тревогу, обступающую со всех сторон разом, и только оказавшись у самой стоянки, понял, почему: пахло шкурами, дымом, приставшим к огрубевшей коже страхом и кровью. Так пахли те, кто обходил стороной крупные поселения и не жалел путников, поскольку человеческая плоть для них была слаще любой дичи. Лошадь, всхрапнув, запрядала ушами, попятилась, ее пришлось гладить по морде успокаивающе, хотя пальцы у самого почти не слушались. Марс продолжал делать стежки иголкой, выпрошенной у хозяйки харчевни с учетом будущих неурядиц, а в каких-то шагах от него, внизу, за валежником, проходили, судя по звукам, трое или четверо. Любой из них в одиночку расправился бы с ними одной лапищей, и если бы ветер дул со стороны реки, откуда пришел Йоланди, виконта уже можно было собирать по частям.       Пережив такое один раз, Йоланди мог сказать, что страха не было, тот появился бы после, когда он сумеет дать оценку произошедшему. Сейчас это просто происходило, как обычное будничное событие, как нечто, что случается прямо в это мгновение. Оно было как сторонний наблюдатель — он сам.       Когда Марс, сделав последний стежок, громко вздохнул, у Йоланди приподнялись волоски на руках. Первой мыслью было вскочить в седло и мчаться отсюда, но кем бы он был тогда? Еще страшнее оставить Марса здесь, наедине с этим.       Шаги внизу на секунду замерли, затем снова треснула ветка, чего Марс, конечно же, слышать не мог, и извечные обитатели леса двинулись дальше, своим путем. В этот раз повезло, пронесло, но пользоваться местным гостеприимством не стоило. Нужно было выбираться на пустошь.       — Я уже хотел идти тебя искать, — сказал Марс, когда Йоланди, сев рядом на поваленное дерево, уставился перед собой невидящими глазами.       — Нужно ехать.       — Я думал, мы здесь заночуем.       — Здесь нельзя.       Марс, уловив перемену в настроении, положил свою ладонь на его руку, и Йоланди, судорожно втянув носом воздух, притянул его за шею и уткнулся лицом в распахнутый ворот рубашки, в ямку над ключицами.       — От меня не отходи, ясно? — проговорил он невнятно, но Марс услышал:       — Ясно. И в кустики тоже вместе?       Йоланди, не склонный сейчас к иронии, ответил:       — Да. И туда. Собирайся, едем дальше.       От реки Ло вернулся странный — слишком задумчивый, даже заторможенный, и Марсу его состояние не нравилось, оно пугало. Уж лучше гнетущее молчание.       Солнце завалилось за горизонт выжатым до капли, а он, перехватив у Марса поводья, все гнал лошадь вперед, не давая продыху, пока посреди пустоши не вырос воистину циклопических размеров дуб. Тут и остановились, развели костер из найденного у корней мусора в виде сухой коры и мелких веток. Марс даже приноровился высекать огонь при помощи специальных камешков, без огня было в разы тоскливее и тревожнее, да и потом, на нем можно было погреть снедь и вскипятить в котелке чай из трав.       Ло есть отказался, только поблагодарил за кружку с горячим питьем и сел, опираясь спиной о корни дерева, приютившего их посреди пустоши.       — Извини, что заставил тебя в это ввязаться, — сказал Марс, опустившись рядом.       — Ты только и делаешь постоянно, что извиняешься, — проговорил Ло, смотря на огонь. — Потом косячишь. Потом опять извиняешься. И это не закончится никогда.       — Наверное, я не умею по-другому.       — Ты же не пробовал.       — Сам себя я устраиваю, а меняться не для кого. Или тому, ради кого я мог бы, это точно не нужно.       Марс, залюбовавшись искрами от костра в глазах напротив, подумал — сейчас. Подался вперед, наклоняя голову вправо, примеряясь, и впал в ступор от того, что Ло повторил движения за ним, с той лишь разницей, что в руке у него была кружка.       — Да ебаный же нахуй! — взвыл Марс, вскакивая и держась за пах. — Яйца-то за что опять!       Ло, откинув голову, громко смеялся, пока он, оттянув мокрые штаны, изучал не пострадавшее, к счастью, хозяйство.       — Я к тебе точно больше не полезу, я не хочу остаться инвалидом, — проговорил, замечая, как Ло встает.       Но тот, обняв пальцами его шею, наконец сделал то, что Марс точно не ожидал от него — поцеловал.       — Где твоя крыса? — спросил Вилли, расшивая крошечные штанишки бисером.       — Я оставил ее присматривать за Лойдом. Да и ему не так одиноко засыпать. А зачем ты шьешь штанцы? Хватило бы и пиджачка, — ответил Мурена, не отрывая взгляда от книги.       — Что такое «пиджачка»? — заинтересовался Вилли.       — Лойд так называет камзол. Он много интересных слов знает.       Они все — оба некромага, Ханна, Граф и Вилли — сидели в закрытом на время примерки «Шпилли-Вилли» и обсуждали детали предстоящего действа. Граф шлялся под столом, выдергивая шнурки из высоких ботинок шута, Ханна сортировала бусины по цветам, Вилли шил штанцы для ворона, а некромаги выискивали среди гор хлама в виде заклинаний от чесотки нечто полезное. Похищенный пару дней назад покойник тоже присутствовал — лежал в ящике с наперстками. Сидели не первый час, и шут, зевнув во всю пасть, — а зевал он всегда пугающе, с открытыми глазами, как кошка — уставился на грудь Ханны.       — Это даже не дыньки, а… — он изобразил руками нечто круглое и объемное. — Никогда не видел таких больших.       Ханна хмыкнула:       — Потрогать хочешь?       — А можно?       — Э! — Брин, вскинув голову, протер глаза кулаками. — Какого хрена!       — Ну нет, так нет, — вздохнул шут. — Но хотя бы опиши, на что это похоже. На мягкий хлебушек? На свежее тесто?       — Нууу… Сложно объяснить, скорее как…       — Эй! — возмутилась Ханна. — Я тут, если вы не заметили. Лучше не отвлекайтесь, так и будем искать до вечера.       Она оказалась права в любом случае — искали до самых сумерек, пока шут, уснув головой на книге, не подскочил с шипением, потому что заскучавший без внимания Граф ущипнул его за ногу. Вернувшись к изучению трудов неизвестной ведьмы, Мурена перелистнул еще пару страниц и объявил, что решение найдено:       — Заклинание временной слепоты! Нету глазок — нет проблем!       — В этом я с тобой согласен, — зевнул Брин. — Но как это поможет нам получить исчезновение солнца?       — Солнце никуда не исчезнет, мы сделаем так, что все перестанут его видеть на несколько мгновений, кроме того, кто заклинание произнесет… Предлагаю опробовать на практике. Так, смешать щепотку соли, полынь-травы, собранной у порога пыли…       Когда ингредиенты были собраны, шут пробубнил сначала про себя слова заклинания, затем повторил вслух и дунул на ладонь, где лежала горсть серой трухи. Вилли чихнул.       — О, Богиня! Я в самом деле ничего не вижу! — удивился он, размахивая перед лицом руками.       — И я! — Брин заморгал, затем нащупал локоть Ханны, а та проворчала:       — Вообще-то можно было и до дома потерпеть…       — Ты о чем? — отозвался Брин, а шут, успевший убедиться, что грудь Ханны больше похожа на свежий хлеб, чем на взошедшее тесто, произнес:       — Итак, заклинание работает. Небесный камень есть, исчезнувшее солнце есть. Что еще у нас в планах?       Он устал от всего. Устал бояться, устал надеяться, устал скрываться от себя и от всех, ему так нужно было просто чувствовать, а не думать, потому он с таким рвением раздвигал губы Марса своим языком. Тот, сначала опешивший, попятился, уперся спиной в дерево, сполз на землю сам и потащил с собой и Йоланди, который не успел заметить, как рубашка его оказалась расстегнута и спущена до пояса. Губы Марса прижались к шее, и Йоланди, зажмурившись, откинул голову назад, чтобы они спустились еще ниже, к ключицам.       — Вот блядство… — произнес Марс, руки его прошлись по спине, замерев у боков.       — Ты о чем? — спросил Йоланди, выпрямившись, сидя на его коленях и ощущая задницей крепкую эрекцию.       — Ты красивый.       Йоланди это и раньше говорили, но он не обращал внимания — это ведь не его заслуга, чем гордиться? Смазливую физиономию он получил при рождении, хвалиться в самом деле нечем, но слова Марса легли на душу ласкающим солнечным бликом, согревая изнутри. С ним рядом и так было чересчур жарко.       — Я не женщина, если ты до сих пор не заметил, — посчитал нужным упомянуть Йоланди, двинув бедрами и так и оставшись сидеть, прильнув животом к животу, переживая долгое, тянущее, похожее на спазм, протянувшееся от паха до грудины удовольствие.       — Это и хорошо. С женщинами я знаю как обращаться, — Марс вдруг накрыл его грудь ладонями, зажал соски между пальцев, и из него будто вытянули спицу, на которой держались все кости. — А с тобой пока нет. Люблю приключения.