Первый пункт плана

Мой покойный отец, мечтавший, что я пойду по его стопам и окунусь в политику, любил повторять: интересы страны — на первом месте, интересы личные — на втором. Я, ещё совсем мальчишка, не сомневался, что буду руководствоваться этим же принципом. Тогда я ещё не познакомился с Энолой Холмс. У неё есть одно свойство: занимать все мысли и не покидать их даже, например, во время обсуждения очередного законопроекта. Справедливости ради, обычно на заседаниях мне всё же удаётся сосредоточиться. Я отношусь к тому, что делаю, со всей ответственностью. Упорно стараюсь придерживаться выбранного курса и сейчас, однако в последний месяц всё валится из рук. Я привык, что Энола всегда рядом, вот в чём дело. Пусть она не выходила на связь, но я, по крайней мере, знал, что она тоже в Лондоне, посылал ей цветы, а когда переносить разлуку стало выше моих сил, явился с визитом и уговорил прогуляться по лесу; даже нашёл специально для неё ведьмин круг из лисичек. Чего не сделаешь, чтобы добиться расположения девушки! С того дня мы стали видеться чаще, порой Энола даже делилась со мной деталями расследований, зная, что я сохраню всё в секрете, и вот теперь… Теперь она уехала. «В связи с новым заданием мне нужно отлучиться, отправляюсь в Сент-Олбанс, вернусь через две недели. Не скучай, придумала для тебя новый шифр». В который раз перечитываю её письмо, такое сдержанное и скупое на сведения. Две недели, как же! Прошёл уже месяц, а от Энолы ни весточки. Шифр я давно разгадал, но это мало мне помогло. «Фиалка, ирис, шиповник, примула, утёсник, лаванда, сирень, тюльпан, роза, ипомея, тимьян, четыре» — вот что там написано. Да, мы с Энолой нередко прибегали к языку цветов, обмениваясь посланиям, но обычно всё сводилось к моим признаниям и её размытым ответам*. Я хотел бы надеяться, что и она наконец-то решилась признаться, однако перечисленный набор растений оставляет слишком много вариантов для трактовки. Взять утёсник, который значит «любовь в любое время года» — и сердце пускается в пляс. Ну, а тимьян, например, значит «экономность» — к чему здесь это? Цифра, выбивающаяся из общего ряда, тоже не даёт покоя. И как, скажите на милость, можно думать об интересах страны в таких условиях?! Перерыв в заседаниях представляется мне подарком судьбы: теперь в моём распоряжении есть целая неделя, чтобы навестить Энолу. Правда, я понятия не имею, где именно она остановилась, а бесцельно сновать по всему Сент-Олбансу — занятие неподобающее, однако… Озарение снисходит неожиданно, когда я вновь принимаюсь так и этак вертеть список расшифрованных слов: впервые записав их не строкой, а столбцом, замечаю, что из первых букв можно сложить название. «Фишпул-стрит, четыре». Мчусь сверять по атласу — да, в Сент-Олбансе есть такая улица! Разумеется, я решаю незамедлительно тронуться в путь — и разумеется, эта идея не находит поддержки в семейном кругу. — Это недопустимо, — вот и все слова матери, услышавшей, что я еду следом за Энолой. Осознав, что я не собираюсь пересматривать решение, она меняет категоричный тон на мягкий, понимающий, и берётся читать целую лекцию. — Я всё вижу, мой милый, — говорит она доверительно. — Ты совсем не умеешь скрывать свои чувства. Беда в том, что выражать их открыто, даже на словах — неприемлемо. Ты же и вовсе собрался не разговаривать, а действовать, и это уже переходит всякие границы. Бросишься за ней, позабыв о приличиях — и навредишь не только своей репутации, но и её. Видно, что матери приходится преодолевать себя, ей не менее неловко, чем мне, обсуждать дела сердечные, и всё же она обстоятельно и детально рассказывает, как я должен себя вести, если хочу добиться расположения Энолы. Я нахожу весьма милым тот факт, что она, по крайней мере, не пытается оспорить мой выбор и не говорит ни слова против самой Энолы. Но, увы, она слишком мало знает Энолу, чтобы понять: принятые в обществе методы ухаживания в этом случае бессильны. — Прошу, не беспокойтесь ни о чём, — заверяю я. — Я не намерен действовать безрассудно, я всё предусмотрел, у меня есть план. Ха! План, как же. Из первого и единственного пункта: найти Энолу, а там будь что будет. В прежние времена я умел планировать иначе — вдумчиво и подробно. Именно с такой тщательностью, как мне казалось, был подготовлен мой побег. Однако… Жизнь продемонстрировала, что любой план — не более чем повод самым ироничным образом разрушить его. У Энолы тоже есть привычка составлять список пунктов — хотя она наверняка считает, что об этой привычке никто не знает, — и всякий раз все пункты отправляются псу под хвост, простите мне просторечный оборот. Как бы там ни было, ради спокойствия матери я убеждаю её, что ничего предосудительного не сделаю, и намекаю, что Энола осведомлена о моём грядущем визите. Я не так уж кривлю душой: раз она оставила адрес — значит, подразумевала, что мне можно навестить её. Найти в Сент-Олбансе нужный дом удаётся с лёгкостью, это — небольшая гостиница, и на первом же этаже за мутным стеклом окна я вижу Энолу. Сердце, уже готовое затрепетать, тревожно замирает: Энола выглядит утомлённой, вокруг — ворох газетных вырезок, схем и исчерканных чернилами листов, которые она перебирает, тщетно вглядываясь в написанное, и порой сминает в комок. Всё выглядит так, будто она полностью погружена в работу и совершенно не желает никого видеть. Если я сейчас покажусь на пороге, в меня с высокой долей вероятности полетит один из бумажных комков. Не подумайте, что эта участь меня страшит — бывало и похуже, — однако я желал бы сделать что-то, что наверняка вызовет улыбку Энолы. К счастью, запасной пункт плана у меня на примете всё же имеется. Приходится немного подождать и немного потерпеть: способ проверенный, но малоприятный. Я верю, что мои усилия будут вознаграждены, и поэтому не издаю ни звука, затаившись. Лишь бы носильщик ничего не напутал! Вот и проверим, хорошо ли работает местная почта. — Посылка? — доносится приглушенный голос Энолы, и в нём без труда угадывается удивление. — Я не ждала посылку… Слышится шорох, затем внутрь проникает свет — и я встаю в полный рост, любуясь радостному изумлению Энолы. — Тьюксбери! Уму непостижимо, ты опять ухитрился провернуть этот фокус с коробкой! — её глаза сияют счастливым блеском, и мои опасения тут же отступают: не зря я затеял эту авантюру. Впрочем, Энола быстро справляется с собой и отступает — а жаль, я очень надеялся, что она бросится мне на шею, как было в прошлый раз. — Вот только зачем? Я ведь уже не под замком в пансионе. — Просто подумал, что это будет приятный сюрприз. — Виконт Тьюксбери, маркиз Бэзилуэзер, повелитель дорожных сумок и посыльных коробок, — она закатывает глаза, припоминая мне заодно и нашу первую встречу, когда я едва не вывалился ей под ноги в вагоне поезда. Ну да, тогда я тоже забрался в сумку. — Что сказали бы остальные члены палаты лордов? — В двух прошлых случаях я ещё не входил в её состав, — парирую я. — Да и сейчас это мало меня заботит. Судя по тому, как ты безуспешно пытаешься скрыть улыбку, тебя развеселила моя выходка. — Не пытайся отобрать мои лавры, строя логические цепочки, — притворно ворчит Энола. Почему-то ей сложно обнажить истинные чувства, хотя я без труда читаю их по её лицу. Покачав головой, она бормочет себе под нос: — Лорд в коробке… Интересно, остались бы Майкрофт и Шерлок при своём намерении, узнай они об этом. Но я на слух не жалуюсь и тут же цепляюсь за её слова: — О каком намерении идёт речь? Энола вспыхивает, как спичка. — Сущие пустяки, ничего нового. Шерлок, явно с подачи Майкрофта, вздумал обсуждать со мной… Кхм. Одним словом, они всё ещё не теряют надежды сделать из меня степенную благообразную леди. Пусть она отделывается общими словами, раскрасневшиеся щёки говорят сами за себя, и моё сердце невольно начинает биться быстрее. Братья Энолы, по-видимому, рассматривают перспективу выдать её замуж, и не за абы кого, а за… — Ладно, Тьюксбери, раз уж ты здесь, ничего не попишешь, — прерывает она поток моих мыслей. — Возможно, от тебя будет какой-то прок. Расследование, вопреки моим изначальным предположениям, затянулось, дело оказалось сложнее, чем я ожидала. — Буду рад помочь, — отвечаю я и, не удержавшись, добавляю: — А здесь я потому, что ты сама оставила мне зацепку в письме. — Вот уж ни за что не подумала бы, что ты разгадаешь шифр, — она приподнимает подбородок с весьма независимым видом. — Это была просто шутка. — Я разгадал его в первый же день, — приукрашиваю самую малость. — Тогда почему приехал только сейчас? Я смотрю на Энолу, она — на меня, запоздало спохватившись и прижав руку ко рту. Этот вопрос, слетевший с губ раньше, чем она успела его обдумать, выдаёт её с головой, и Энола так смущена, что мне даже совестно торжествовать. Однако внутри себя я всё же, честно признаться, торжествую. — Как только выдалась возможность, поспешил примчаться. Долг перед страной не позволяет мне идти на поводу лишь у велений сердца, но, смею заверить, я безумно скучал. В ответ на мою откровенность она тушуется, возвращается к столу и принимается перебирать бесконечные бумаги и записи. Сколько можно прятаться? — Энола, а что думаешь ты сама? Я имею в виду идею твоих братьев. — Ты ещё совсем молод, а уже выжил из ума? — возмущается она, однако её щёки снова покрываются густым румянцем. — Не нужен мне никакой муж. — Точно? Мне безумно хочется её поцеловать. Увы, я помню все наставления и предостережения матери, да и сам прекрасно понимаю, что подобных вольностей позволять себе не должен ни при каких обстоятельствах. Энола сердито сопит, но даже в таких проявлениях она совершенно очаровательна. — Ты ведь рассуждаешь теоретически, — я подхожу к ней. — Не стоит ли сначала проверить, а потом уже делать выводы? — И как, интересно знать, предполагается это проверить? Я застываю в паре дюймов от неё. Сущее мучение — видеть её так близко и не сметь прикоснуться. — Не имею ни малейшего представления. Но неужели твоему острому уму будет не по силам эта задача? Ты наверняка сумеешь отыскать способ. Мы глядим друг на друга, как зачарованные, и тут Энола, привстав на цыпочки, сама тянется ко мне. Спустя мгновение я ощущаю её мягкие, нежные губы на своих губах. Совсем невинный поцелуй кружит голову так, что я с трудом возвращаюсь в действительность по его завершению. — Не жалуйся теперь, — выдыхает Энола, опуская ресницы. — Для тебя не секрет, что мои способы редко укладываются в общепринятые нормы. Я и не думаю жаловаться. У Энолы Холмс есть множество достоинств, и одно из них — то, что она, вне всяких сомнений, придерживается в высшей степени прогрессивных взглядов, нередко опережая в этом меня.