Родственные души

— Ты добрался до «на» в слове «НАНД», — вытянувшись на животе и удобно устроившись щекой на собственных скрещённых руках, Чандра блаженно жмурился, подставляя благоухающие сандалом обнажённые ягодицы под жаркие прикосновения царского языка. — Не угадал! — радостно воскликнул Дхана Нанд, отрываясь от своего занятия и приподнимая голову. — Я добрался до «це» в слове «Солнце»! — он обхватил своего возлюбленного поперёк тела и перевернул на спину. — А раз ты ошибся, теперь твоя очередь. На сей раз ты будешь языком выписывать мою надпись — только, чур, ни одного изгиба не пропускай! А я досчитаю до пяти и попытаюсь с закрытыми глазами угадать, куда ты добрался. — Можно узнать, зачем мы это делаем? — с интересом спросил Чандра. Дхана Нанд, усевшись на собственные пятки, поднял руку и начал загибать пальцы. — Тренировка кончика языка способствует улучшению дикции. А мне, как царю, надо иметь безупречно чистую речь. Также мы тренируем тактильные ощущения, вкусовые и обонятельные рецепторы… Я не зря нас обоих куркумой, розовым маслом, сандаловой пастой и ещё одним секретным ингредиентом натирал! К концу сегодняшнего практического занятия ты должен назвать секретный ингредиент. Отец всегда говорил: «Тренировка навыков должна происходить везде», то есть, в постели тоже, и я с ним согласен. Ещё нам надо усовершенствовать умение владеть собой, оттягивая возбуждение, — тут его взгляд упал на живое доказательство того, что последняя цель достигнута не была. — Что, опять?! — почти испуганно спросил Дхана Нанд. — Угу, — Чандра смущённо отвёл глаза в сторону. — Прости, оно само. Некоторое время Дхана Нанд, заметно колеблясь, смотрел на юношу, а затем склонился над ним, накрывая своим телом и пробормотав: — Наверное, я многого требую. Ладно, забудем ненадолго про обучение, сейчас наши цели поменялись. Можешь расслабиться. Чандра только того и ждал. Он страстно и жадно обхватил самраджа за шею, притягивая к себе и отыскивая губами его рот. Дхана щадил его, постепенно доводя до вершины лишь руками, губами и касаниями собственного тела, опасаясь заходить дальше, хотя Чандра третью ночь подряд отчаянно просил о большем, изнемогая от желания. Вот и сейчас он утратил контроль, о котором самрадж ему постоянно твердил, и зашептал на ухо своему Солнцу о том, чего бы ему хотелось. Чандра расписывал желания так откровенно и бесстыже, что только от его слов и близости горячего тела царь Магадхи не выдержал и излился, словно подросток, впервые увидевший влажный сон. Отдышавшись, самрадж устремил на Чандру взгляд, полный благодарности и в немалой степени — удивления. — Ты проиграл, — нагло заявил хитрый парень, глядя прямо в глаза Дхана Нанду. — Уговор был также о том, кто продержится дольше. А секретный ингредиент — вербена. Дхана Нанд откинулся на спину и вдруг расхохотался. — А ты научился владеть не только собой! Ты перехитрил меня! — заметил он, не выпуская руку юноши из своей ладони. — Да, вот только от такого контроля слишком тяжело, — пожаловался Чандра. — Поможешь? Мгновенно поняв, что от него требуется, Дхана Нанд снова приник всем телом к любимому, но в самый ответственный момент, когда парень тяжело и часто задышал, теряясь в приближающемся со скоростью вихря блаженстве, со стены с грохотом рухнул портрет Махападмы. Дхана Нанд вздрогнул и невольно прервал своё занятие. — Отец, — недовольно заговорил он, обращаясь к изображению, на котором предыдущий царь Магадхи стоял в полный рост в парадных одеяниях, с суровым лицом и с мечом в руке, словно занесённым для удара, — я всё понимаю, ты всегда не одобрял этих отношений, но ломать моему Сокровищу кайф пятый раз подряд за последние два дня — довольно жестоко. — А почему бы не перевесить его в другое место, где он никогда не увидит ничего непристойного? Например, в тронный зал? — спросил Чандра, заподозрив, что в портрет переселилась часть души Уграсены Нанда, и ему от такого предположения стало не по себе. — Самое лучшее — отнести в хранилище! Там он точно падать не будет, потому что я его поставлю на пол! — злорадно сообщил Дхана Нанд, обращаясь в большей степени к портрету, чем к Чандре. Нарисованный Махападма никак не прореагировал, однако Чандре померещилось, что его брови сдвинулись над переносицей сильнее, а рука с мечом затряслась, будто в сильном гневе. — Решено! — заключил Дхана Нанд. — Завтра прикажу отнести его в одну из старых кладовок. Впрочем, нет. Он — мой отец, и никто не имеет права касаться его изображения. Сам лично отнесу, — и, более не отвлекаясь на посторонние раздражители, самрадж снова с ласковой улыбкой повернулся к Чандрагупте. — Напомни, прие, на чём мы остановились? *** Кладовых во дворце было довольно много, и ещё неизвестно, куда именно царь отнёс бы взбунтовавшийся портрет Махападмы, однако окончательный выбор был сделан благодаря Чандре. Откинувшись затылком на шёлковые подушки, ловя отголоски сладостных ощущений и чувствуя себя медленно спускающимся с небес на бренную землю, счастливый юноша вдруг прошептал: — А вот твой портрет ни разу на меня не падал, хоть я и творил рядом с ним непотребство… раз пять… Или шесть? А, может, даже семь или восемь. — Ты о чём?! — опешил царь, уставившись на Чандру. — Какой портрет? Что значит — непотребство?! — Ну, — немного смутился юноша, поняв, что проболтался, — это случилось в другом крыле дворца. Там комната такая есть, очень тёмная и маленькая, а внутри твой портрет, на котором ты нарисован абсолютно голым, — Чандра сделал невинное лицо. — Я ходил к тому портрету, когда ещё не знал, что ты — моя родственная душа. У меня всё горело внутри, и я не знал, как себя утолить, а потом нашёл ту комнату, и она стала моим спасением! В общем, если бы я этого не делал, то с ума бы сошёл. Прости. Дхана Нанд глядел в лицо Чандры и понимал, что нисколько не обижен. Наоборот, ему польстило, что его желали так сильно и не могли сдержать бушующей страсти. Однако Дхана Нанда сильно заинтриговало, как же выглядит портрет, столь сильно вдохновлявший его возлюбленного. Утром, ухватив под мышку картину с Махападмой, Дхана Нанд в сопровождении Чандры отправился к хранилищу. — Здесь? — спросил он, входя в кладовку, приставляя сурового Уграсену к ближайшей стене и с порога начиная кашлять от пыли. — Ага! — отозвался Чандра и откинул покров с той картины, которая на протяжении двух лун служила ему неплохим утешением за неимением большего. Дхана Нанд недовольно хмыкнул. На картине был он и в то же время — не он. Царь внимательно приглядывался к анатомическим подробностям, ярко и объёмно выписанным на полотне, и наконец оскорблённым тоном сделал неутешительный вывод: — Подделка. Я не позировал для такого убожества, а рисовавшая это бездарность явно пыталась унизить меня, приуменьшив мои потенциальные возможности. Разве я настолько неприметный? — и царь возмущённо ткнул пальцем чуть пониже живота на изображении. — Нет, конечно! — замахал руками Чандра, а про себя подумал: «Когда у меня внутри всё горело, мне и подделки хватало. Но ведь и действительно, у моего Дханы дела с этой частью тела обстоят намного лучше. Тогда почему на портрете нарисовано неправильно?» — Так, поглядим, что дальше, — отстранив первую картину, Дхана Нанд сдёрнул покров со следующей. На втором полотне красовался старший царевич Панду, тоже совершенно голый и совсем не впечатляющий. — Тут художник не сильно приврал, — со странным удовлетворением произнёс Дхана Нанд. — Кто ещё? О! Кайварта, — осмотрев третью картину со всех сторон, Дхана Нанд поцокал языком. — Ну почти верно, но всё равно не то, — самрадж приблизился, что-то померил руками и заключил. — Тоже подделка. Чандра смотрел во все глаза, удивляясь тому, что количество нарисованных голых царевичей из династии Нандов увеличивается. На четвёртой картине обнаружился Пандугати с важно надутыми щеками и без единой полоски ткани на теле, и Дхана Нанд долго и весело смеялся, никак не комментируя увиденное, пока не перешёл к портрету Раштрапалы, сказав только: — Кхм, да, — а больше не добавил ничего. Портретам Говишанаки и Бхутапалы тоже оставалось только посочувствовать, что Чандра и сделал, послав царевичам мысленные волны сострадания. — И кто же Брахма этого великого позора? — Дхана Нанд сурово прищурился, потом повернулся к Чандре и ласково промолвил. — Будь добр, прие, сходи и пригласи сюда наших придворных художников! Как только выясню, кто из них наваял шедевры — ему не жить! Сначала руки отсеку, потом — ноги и голову. А если оба вместе рисовали, значит, пришибу обоих. — Может, не убьёшь? Они всё же… Ну, старались, наверное, — попробовал вступиться за несчастных жертв Чандра. — Может, не убью, но плетей точно не миновать! И в темницу сядут лет на десять! Да как они посмели опозорить династию Нандов, изобразив меня и братьев в таком виде?! Горячо поцеловав своего любимого и тем самым немного усмирив его гнев, Чандра отправился на поиски художников. *** Явившиеся на зов самраджа мастера кисти и полотен мелко тряслись, словно овечьи хвосты. Когда Дхана Нанд предъявил им продукты творчества и потребовал громовым голосом честного признания в содеянном, оба художника повалились царю в ноги, яростно отрицая своё авторство. — Мне ведомо лишь одно, — заикаясь, жалко блеял тощий, черноволосый мужчина, стоя на коленях и умоляюще сложив руки перед собой, пока второй, с каштановыми волосами, создавал аккомпанемент из дробного стука зубов, — кто-то из ваших братьев пару лет назад приглашал сюда ещё одного художника, и тот тайком работал во дворце, а потом его отослали. Чем он занимался и что рисовал — неведомо. Он запирался на чердаке. Скорее всего, эти портреты вышли из-под его кисти. Но почему работы брошены здесь, я не знаю. Дхана Нанд задумался. — А ты смелый, — сделал царь вывод, посмотрев на того, кто рискнул обвинить в написании неприличных портретов одного из царевичей. — Ничего, до поры до времени вы оба посидите в темнице, а я выясню, есть ли правда в твоих словах. Эй, стража! В подземелье обоих! — закричал Дхана Нанд, выходя из кладовой и вытаскивая художников наружу за верхние накидки. — Ну как, я был достаточно мягок? — спросил он с улыбкой у обалдевшего Чандры, когда подозреваемых волоком утащили в подвал. — Всё-таки они живы, да? И это хорошо? Чандра медленно кивнул и негромко уточнил: — А как ты собираешься выяснять, кто из царевичей виноват? Да и вообще — правду ли сказал художник? — Всё просто! — широко улыбнулся царь, уперев руки в бока. — Если заказчиком этого безобразия был один из моих братьев, только он будет изображён на полотне с лингамом нормального размера. Либо, что вероятнее, с преувеличенно большим. — Но тут нет ни одного портрета, похожего на описанный тобой, — пожал плечами Чандра. — Вообще ни единого. — Именно! — самрадж поднял палец вверх. — Описанного мной портрета как раз и не хватает, но он точно где-то есть. — Не понимаю, — призадумался Чандра. — Откуда ты заранее можешь знать это? Дхана Нанд лукаво поглядел на Чандру и весело улыбнулся. — Я даже понял, кто виноват. Идём! Сейчас этот подлец во всём признается. *** Семеро царевичей, явно мечтающих провалиться сквозь землю, стояли перед своими же портретами, где они были изображены в очень непристойном виде. — Безобразие какое, — пробасил Раштрапала, но тут же расплылся в ехидной ухмылке, покосившись на картину, возле которой стоял багровый от возмущения Пандугати, повторявший вполголоса: — Полнейшая непристойность, убить художников мало… Говишанака перестал жевать и озадаченно рассматривал самого себя на портрете. Потом украдкой оттянул край дхоти, сравнил копию с оригиналом, сокрушённо покачал головой и снова принялся за еду. Бхутапала кричал на всю комнату, что художников, без сомнений, надо четвертовать, так как они явно лгут, отрицая свою виновность. Неожиданно осёкся, пересчитал портреты и сделал тот же самый вывод, который пришёл в голову Дхана Нанду некоторое время тому назад: — А разве портрета Дашасиддхики не нашлось? — Точно, где голый Дашик? — заинтересовался Кайварта. — Дхана, не зажиливай бонус, внеси! Мы требуем просмотра! Дхана Нанд загадочно улыбнулся и развёл руками, показывая, что картины нет. — Это как?! — шумно возмутился Кайварта. — Нас тут унизили, приуменьшив наши лингамы от двух до пяти раз, — на слове «пять» не выдержал и громко зарыдал Пандугати, — а его достоинство не тронули? Почему?! — Возможно, наш единственный не пострадавший прояснит вопрос? — нарочито ласково промолвил Дхана Нанд. Взоры присутствующих обратились к Дашасиддхике, готовому провалиться сквозь пол. — Будем признаваться? — ещё нежнее спросил Дхана Нанд, в то время как обвиняемый сжался и побледнел. — Или мне расчехлить бритву, с помощью которой я пытаю предателей трона? — Нет!!! — тонко взвизгнул Дашасиддхика, а потом повалился в ноги самраджу. — Я признаюсь! Да, это я приказал художнику, которого нанял тайно, нарисовать все эти портреты! Но я не думал, что их найдут. Прости, брат! Точнее, простите, братья! — поправил он себя и стал так истово кланяться, что чуть не разбил себе лоб об пол. — Он — тайный извращенец? — тихо поинтересовался Гови, прошептав свой вопрос на ухо Панду. — Не думаю, — так же тихо ответил Панду. — Скорее, идиот. — Правда? — ещё больше заинтересовался Гови. — Да, это очевидно. Более того, я, кажется, догадываюсь о причинах, по которым он это сделал. Впрочем, он сейчас и сам расскажет, — загадочно усмехнулся Панду. — Деваться-то ему некуда. И Дашасиддхика действительно начал рассказ, который все царевичи и присутствовавший рядом с Дхана Нандом Чандра выслушали с огромным вниманием. — Ну, — спотыкаясь на каждом слове, заговорил Дашасиддхика, — началось всё пару лет назад, когда на мне появилось это, — слегка приподняв накидку, царевич продемонстрировал крупную надпись: «Лопух» ниже пупка. — Я, конечно, был напуган, никому об этом не сказал, и стал дхоти носить так, чтобы моего живота никто не увидел. Остальные братья нестройно загоготали, но Дхана Нанд жестом оборвал их смех и дал знак Дашасиддхике продолжать. — Сверху ещё появилось «Дха» и «Аванти». Ошибиться, сами понимаете, невозможно. — Нандивардхана, царь Аванти? — широко ухмыляясь, предположил Дхана Нанд. — Ага, он, — вздохнул Дашасиддхика, немного успокоившись. — Но вы не представляете, какая надпись появилась у махараджа Аванти! — Какая? — давился едва сдерживаемым смехом Кайварта. — «НАНД», «Обладатель самого огромного ч… в Магадхе», — застонал Дашасиддхика. — А что такое «Ч»? — невинно вопросил Гови, доедая десятый модак. Дашасиддхика посмотрел на Гови, словно на заклятого врага, но ничего не ответил, продолжая свой рассказ. — Нандивардхана не решался приехать в Паталипутру, чтобы выяснить, у кого из Нандов «Ч» крупнее всех. Он опасался, что если возьмётся это выяснять, то живым из Паталипутры не уйдёт. Ну, а я что? А я как догадался, что он — моя родственная душа, так и сам приехал к нему, завёл разговор про метки, он мне показал свою, я ему — свою. Когда Нанди спросил, что такое «лопух», я ему честно ответил, что это трава такая с большими листьями. Ежели корень лопуха выкопать и отварить в воде, то потом этой водой волосы полезно мыть. Блестеть будут, и кожа головы станет здоровой. Нанди обрадовался, потому что понял: метка хорошая! А дальше он, сильно смущаясь, завёл беседу про «Ч». Сказал, что поцелуй случится только после предоставления, так сказать, сравнительных данных, а просто так целоваться он не станет. То есть, он хотел, чтобы всё было точно, без обмана. Если написано «самый огромный», значит, написанное должно соответствовать увиденному. Я был с ним согласен, но я ж не мог вас ему показать, чтобы он сравнил? Тогда я заказал у одного художника портреты. Уж очень мне этого ваятеля за пределами дворца расхвалили! Сказали, никто ещё недовольным от него не ушёл. Я пригласил его к нам, обозначил фронт работ, запер на чердаке, чтоб он не смущал никого… А художник сказал: «Не извольте волноваться, господин, всё нарисую, и ваш «Ч» будет самым наилучшим!» И слово, надо сказать, сдержал, — Дашасиддхика торжествующе улыбнулся. — Так где картина? — не выдержал Кайварта. — Как — где? — удивился Дашасиддхика. — У Нанди в опочивальне. Как я ему привёз все полотна, так он мой портрет велел напротив кровати повесить, чтобы любоваться, а остальные вернул, сказав, что они ему без надобности. Поцеловались мы, метки проявились… Так вот и живём. Встречаемся кое-когда, времени-то свободного у обоих мало! Но уж лучше так, чем никак. — И почему ты, идиот, ничего не сказал? — спросил Дхана Нанд. — Зачем на протяжении двух лет ездил в Аванти украдкой? Мог ведь жить с махараджем Нанди открыто, если вы — родственные души, это не возбраняется! — Так ты ж нам всем чётко дал понять: чтоб никаких кшатриев из Ассаки, Аванти и Пиппаливана, персов или греков в семью мы не приводили! Я соблюдал правило. — Ладно, правило отменяется, — неожиданно смягчился Дхана Нанд. — Отныне можно приводить в семью кшатриев и пиппаливанцев, потому что я сам уже привёл одного, — и самрадж указал глазами на непривычно примолкшего Чандру. — Он сын одного из пиппаливанских кшатриев. Уже неважно чей, главное, что я его люблю! — Слава самраджу!!! — неожиданно закричали все царевичи, бросаясь обнимать друг друга. — Но я всё ещё не понимаю, что такое «Ч», — настаивал Гови. — Объяснит мне кто-нибудь или нет?! — Честолюбие!!! — заорал Дашасиддхика, не выдержав. — У меня самое большое честолюбие среди Нандов! И это выяснилось ПОСЛЕ того, как я по просьбе моего любимого лопуха заказал у художника восемь портретов! Если бы эта бхутова надпись проявилась немного раньше, то мне не пришлось бы вовлекаться в сие позорное деяние! А Нанди теперь думает, что «честолюбие» — синоним «лингама», и убедить его в обратном невозможно! Я ненавижу метки!!! Закончив этой идущей из глубины сердца фразой свой душещипательный рассказ, Дашасиддхика зарыдал от стыда и счастья одновременно. Семеро братьев и Чандра с искренним любопытством смотрели на него…