Лика

      За полгода до…       — Господи, Лика, как же я ненавижу работать в твою смену! — простонала Вика, администратор барбершопа «Мужская территория». — Десять вечера, твою мать! — она подошла к окнам, чтобы закрыть рольставни.       Лика, ведущий стилист по сути обычной парикмахерской для мужчин, но по факту грамотно раскрученного местечка под не так давно позаимствованным на западе модным названием «барбершоп», и искусный мастер по бритью опасной бритвой, а попросту цирюльник… ну или брадобрей, только усмехнулся, промолчав.       Да, его смены начинались иной раз в семь утра и всегда заканчивались после девяти. Несчастному администратору, в чьи обязанности входило закрыть и поставить на сигнализацию помещение, приходилось торчать с ним всё это время.       Виталий Воскресенский, среди друзей и клиентов больше известный как Лика, был парикмахером от бога. Он не просто искусно владел ножницами — он умел точно подобрать образ пришедшему к нему преобразиться клиенту, прочувствовать его. От Лики никто не уходил разочарованным — наоборот, везунчики, которым посчастливилось проверить на себе его мастерство, покидали барбершоп приосанившимися, то и дело поглядывающими на себя во все попадающие по дороге отражающие поверхности — зеркала, витрины, лужи…       К нему записывались за месяц вперед и никогда не отменяли запись, иначе придется ждать еще столько же, чтобы попасть. И даже если бы Лика работал в подвале на выселках, а не в центре города — к нему поехали бы. Это был тот случай, когда не место красит человека.       Причем Лика никогда не участвовал во всевозможных конкурсах парикмахерского искусства, куда его неизменно зазывали с периодичностью раз в два месяца. Последние пять лет редко появлялся в общественных местах на тусовках, жил работой, и мало кто вообще знал хоть что-то о его личной жизни. Если он и светился публично, то исключительно на специализированных мастер-классах по новинкам в индустрии мужской красоты. За рубежом.       Для всех Воскресенский был просто мастером, и только владелец барбершопа, Михаил Арсеньев, мог бы рассказать о том, что его имя в учредительных документах – прикрытие. Настоящим и единственным хозяином «Мужской территории» был сам Лика. Зачем подобные сложности?       Так пожелал Воскресенский — он не любил лишнего внимания к своей персоне, и на то были веские причины. Одно дело быть модным стилистом, другое — владельцем приносящего солидный доход заведения. Статусы разные, и интерес посторонних — тоже. Поэтому Лика категорически не хотел, чтобы кто-нибудь попытался докопаться до правды, откуда у молодого, пускай и именитого, но всё равно еще молодого мастера взялись деньги на открытие пафосного барбершопа с дорогим интерьером, куда не чурались приходить состоятельные бизнесмены. Это было его личной тайной. Его и Михаила Арсеньева, одного из самых богатых людей города.       — Вик, сваришь кофейку напоследок? — попросил Лика, падая в кресло для клиентов.       — Ну Виталька… — всплеснула руками администратор. — Ты издеваешься?       — Ага, — Воскресенский кивнул и послал обаятельнейшую улыбку вместе с воздушным поцелуем в сторону девушки.       Виктория вздохнула, направляясь в сторону подсобного помещения:       — И как тебе отказать, засранец?       — Верно, никак, — согласился Лика.       Он проводил ее взглядом, крутанулся на кресле и замер перед зеркалом. Одним движением пятерни выровнял стильную короткую стрижку с выбритыми висками и удлиненной светлой челкой, убранной назад, придирчиво осмотрел лицо…       Н-да. Под глазами пролегли тени от усталости, вокруг стали ярче морщинки-лучики, красивое лицо осунулось, проступила едва заметная поросль золотистой щетины. Хотя с утра брился!       Лика не отличался женственностью черт лица, манерностью или броским выбором одежды, как многие мужчины, работающие в этой сфере, хотя и в брутальные мачо его не запишешь. Но на сто процентов можно было сказать, что он обладал несомненно привлекательной внешностью. Как для женщин, так и для мужчин.       Потому что очаровывал. С первого взгляда. Ростом выше среднего, стройный, поджарый, с рельефными, изукрашенными тату крепкими руками. Пепельные волосы, которые он умело подкрашивал до жемчужного отлива — смотрелось естественно, не придраться. Высокий лоб, графитовые выразительные брови, серые лучистые глаза в обрамлении пушистых светлых ресниц, прямой, идеальной формы нос, четко очерченная линия губ большого улыбчивого рта. Да, Лика часто улыбался, отчего на его щеках появлялись заманчивые ямочки — широко, белозубо, искренне.       И этой улыбкой мог загипнотизировать любого до такой степени, что прикажи он попавшему под его чары из окна выброситься — выбросился бы. К счастью, Лика не был столь кровожаден, более того — отличался мягким нравом, позитивным мышлением, отзывчивым характером и особой добросердечностью. Люди к нему тянулись, и очень часто клиенты во время стрижки или бритья лица выкладывали ему наболевшее, умудряясь за полчаса пересказать биографию с мелкими и крупными секретами.       Воскресенский слушал, но не запоминал: ему чужие тайны были ни к чему — своих скелетов в шкафу хватало.       Лика - гей, и в свое время вел довольно открытый образ жизни, меняя партнеров, как перчатки, а потом… Потом случилась любовь. Непростая, мучительно-болезненная, изначально не имеющая шансов. К женатому мужчине.       Наверное, это было его наказанием за беспорядочные связи и легкое отношение к смене партнеров на ночь. Ему всё прощалось, потому что… Это Лика! Как можно перед ним устоять и как можно на него обижаться? Обратил внимание и на том огромное спасибо.       Воскресенский тогда всерьез вообще ни к чему не относился, даже к своему безусловному парикмахерскому дару. Может, ветер гулял в голове, а может, не было реального повода задуматься о будущем. У него в друзьях числилась половина города, на его ориентацию многие закрывали глаза, так как часто он стриг бесплатно, просто из любви к искусству. Ну и плюс просто был обаятельным парнем со сногсшибательной улыбкой.       Безнадежная любовь, как опытный охотник, поймала его в свою ловушку внезапно и по принципу: «Этого не может быть».       Лика возвращался домой с очередного места работы, коих до появления собственного барбершопа сменилось немало, и вдруг заметил зрелого статного мужчину в хорошем костюме, который, пытаясь удержать в руках несколько тяжеловесных пакетов с едой и кожаный портфель, на ходу безуспешно искал ключи от машины, а под ухом у него был зажат мобильный. Воскресенский отчего-то застрял на полпути, с интересом наблюдая за незнакомцем — справится со сложной задачей или нет?       Вполне ожидаемо, что в итоге один из пакетов выскользнул из рук мужчины — по тротуару покатились яблоки с апельсинами. Лика неосознанно бросился на помощь. Любопытство любопытством, но он изначально никогда не был равнодушным парнем. Пока собирал фрукты, встретился взглядом с незнакомцем. Ему было около сорока, в темных волосах пробивалась первая седина, резкие черты лица, карие умные глаза. И Воскресенский поймал себя на том, что оторваться не может от этого пристально изучающего его взора.       — Спасибо, — сухо бросил мужчина, когда Лика протянул ему пакет с продуктами. А потом неожиданно добавил:       — Давай я тебя подвезу куда скажешь. В наше время такая редкость – внимание к чужим трудностям, — он хмыкнул, покосившись на свою ношу.       — Да ну… Так, ерунда, — смутился Воскресенский.       — Садись, — кивнул на дорогущий внедорожник незнакомец.       — Мне идти осталось во-о-он до того дома, — улыбнулся Лика.       — Тогда может… я угощу тебя ужином? — предложил мужчина, напряженно вглядываясь в удивительную улыбку парня. В тот момент Воскресенскому стоило отказаться, но он, ощутив гулкое биение сердца, согласился.       И на несколько лет увяз в скрытой от всех глаз, порочно-нечестной связи с Михаилом Арсеньевым, владельцем крупной сети супермаркетов и хозяином множества вспомогательных бизнесов. Арсеньев ничего ему не обещал, твердо один раз обозначив, что никогда не бросит семью, детей — сына и дочь. С женой у него отличные отношения, и в какой-то мере он ее по-прежнему любит, хотя сейчас это больше дружески-партнерский брак. У благоверной, как выяснилось, тоже есть право заводить интрижки на стороне, и, в общем, обоих супругов всё устраивало. Развод подорвал бы их слаженную стабильную жизнь.       Лика принял условия Михаила. Поначалу ему легкомысленно казалось, что неплохо иметь богатого любовника, щедрого на подарки, и при этом постоянного секс-партнера. Но жизнь его наказала: незаметно для самого себя Лика голову потерял от Михаила, и ему уже не нужны были ни подарки, ни деньги. Материальная составляющая его вообще перестала волновать… Воскресенский мечтал об одном — получить Мишино сердце в свое безраздельное владение. И тихо сходил с ума, осознавая, что этого не будет. Никогда.       Он растерял гордость и уважение к себе, днями и ночами жил в ожидании телефонного звонка с обозначением места встречи. Превратился в жалкое подобие себя прежнего и почти перестал улыбаться. Понимал, прекрасно понимал, что надо разорвать эту связь. И не мог.       Это за него сделал Михаил. Разговор был долгим и трудным: Лика малодушно умолял не бросать его, но Арсеньев оставался непреклонен. Сейчас, пять лет спустя, подойдя к порогу тридцатилетия, Воскресенский знал, что расставание далось нелегко и самому Мише. И когда он уехал сразу после разрыва за границу почти на полгода, бизнес к этому не имел никакого отношения. Арсеньев безбожно пил, пытаясь алкоголем вытравить из себя любовь к Лике.       Миша не бросал его как надоевшего любовника — он отпустил любимого человека, предлагая ему строить дальше новую жизнь, без мучительно-губительной привязанности, грозившей поломать судьбы им обоим.       Именно во время того прощального разговора Арсеньев предложил Лике осуществить свою мечту и открыть барбершоп. Воскресенский воспринял предложение как попытку откупиться от него и зло отказался. Миша подвесил вопрос в воздухе.       Год спустя, когда почти отболело и улеглось, обида поутихла — прошлое развернулось на 180 градусов в голове Воскресенского: он понял поступок Михаила и даже смог его простить.       Они встретились… Еще не зная, что вскоре станут очень близкими, почти родными людьми. Много разговаривали, и Арсеньев вернулся к своему предложению. Лика согласился, но при одном условии — номинально салон будет принадлежать Мише, и он отдаст с прибыли все деньги, что Арсеньев в него вложит. Михаил настоял на том, что пусть так, но денег никто никому возвращать не будет. Это главное условие.       О связи Арсеньева с Воскресенским не знала ни одна душа — Лику считали личным стилистом известного бизнесмена. К тому же, Михаил был склонен развивать свой бизнес в разных направлениях, выискивая новые источники дохода, поэтому никто не удивился тому, что он вдруг открыл «цирюльню», где ведущим мастером стал Лика. Всё логично.       Барбершоп явился первым следствием связи с Арсеньевым, можно сказать, удачно-счастливым. Вторым… Лика закрылся. Любить больно — этот урок он усвоил. После Миши одноразовые связи больше не устраивали: Воскресенский избегал романов на ночь, спрятав личную жизнь от чужих глаз под замок. Возможно, пережив личную драму, просто повзрослел. Решил для себя, что если и впустит снова на территорию своего сердца любовь, то не сразу и очень осторожно. Держать чувства на привязи научился ювелирно.       Для снятия сексуального напряжения у Лики имелся этакий секс-приятель — друг детства и пофигист по жизни Сашка Нигматулин по прозвищу «Санчо», здоровенный лоб, тату-мастер, работающий тут же, в «Мужской территории», байкер и бабник, но при этом питающий слабость к одному конкретно взятому парикмахеру.       Он, собственно, и разукрасил руки Воскресенского витиеватыми узорами, в которые вплел изображение короны: знак того, что Лика — Мастер своего дела, Король.       Внешне жизнь Мастера Виталия Воскресенского выглядела жизнью вполне успешного и всем довольного человека, чье будущее при любом выверте судьбы, любящей частенько поиграть в нечестные игры, обещало широкие горизонты. У него есть Умение, с которым всегда будешь при деле.       И только Лика знал, чего ему стоит иной раз сохранять улыбку на лице. Одиночество порой поджирало. В минуты безысходного отчаяния он оглядывался вокруг себя в надежде, что вот-вот встретит кого-то настоящего, но нет, пусто.       Память до сих пор хранила любовь к Михаилу — уже не чувство, а след эмоции. И в бессонные ночи Воскресенский всё чаще размышлял о том, не затянулось ли его персональное наказание: мысленно хранить верность человеку, который изначально не может быть твоим — тяжкое бремя.       Лика не спеша выпил свой кофе — не стал задерживать Викторию, милосердно отпустив ее на свидание с бойфрендом: клятвенно пообещал ей закрыть барбершоп, поставить на сигнализацию, всё проверить перед уходом и благородно прикрыть ее побег перед владельцем… То бишь, перед собой. Вика, наверное, сильно удивилась бы, узнай, кто именно каждый месяц начисляет ей зарплату. Имелся свой прикол в том, чтобы одновременно находиться по обе стороны баррикад — быть и работодателем, и наемным работником. Всегда в курсе всех настроений.       Лика оправил светлую футболку, накинул свободного кроя, мешковатое темное пальто, обмотал шею серым шарфом в тон узким джинсам-скинни, переобулся, сменив удобные растоптанные кроссовки на модные низкие кеды щегольского красного цвета. Конечно, без носков. Носки нынче — моветон.       Бросил последний взгляд на себя в зеркало и немного приободрился — нет, на тридцатник всё-таки не тянет. Максимум двадцать пять. Почему-то этот факт приободрил: Лика не был зациклен на своей внешности, но тщательно следил за собой. Имидж — тоже часть его работы: плохо выглядящий стилист не внушает доверия.       Вышел на улицу, полной грудью вдохнул щекочущий ноздри морозцем апрельский воздух и вдруг решил, что домой не пойдет. Сна ни в одном глазу, несмотря на усталость, и возвращаться в пустую квартиру, пускай и свою, уютную, обставленную со вкусом, не хотелось. Собственное жилье было предметом гордости Воскресенского — первое значимое приобретение на кровные, заработанные долгими часами работы ножницами и бритвой деньги. Может, Миша и настаивал на том, что барбершоп — всецело Ликины владения, но подспудно угнетала мысль: нет, «Мужская территория» проспонсирована не им лично, поэтому не может считаться его достижением. А вот квартира — да, до последней потраченной на нее копейки.       Куда податься? Чего душенька желает?       Лика прислушался к себе. План созрел мгновенно: выпить и расслабиться! Ощутить волшебный бодрящий хмель алкоголя в затуманенной голове и отключиться от текущих проблем. Воскресенский, отгуляв свое в юности, сейчас редко позволял себе даже бокал пива, но вот сегодня аж пятая точка зазудела… Двусмысленно, но факт.       Безумие пятничной лихорадки, что ли, нарывало, как в загульные времена? Тем более, завтра выходной — первый за целый месяц. Сам бог велел!       И, будто телепатически уловив настроение друга на расстоянии, позвонил Нигматулин.       — Привет! — бросил Лика в трубку и двинулся в сторону центральной площади.       — «Когда я вижу, как ты танцуешь, малыш, ты меня волнуешь…» — фальшиво и гнусаво пробасил Санчо в телефон.       — Ну-ну, — хмыкнул Воскресенский. — И где ты уже набрался? Да еще без меня! — возмущенно добавил он.       — Эй, я трезв, как стеклышко, — обиделся приятель. — Просто соскучился.       — С шести вечера? — скептически поинтересовался Лика. Сашка сегодня девять часов кряду бил тату на всю спину одному товарищу и в воскресенье ожидалось продолжение — там целая масштабная картина вырисовывалась, поэтому уехал рано с красными и слезящимися глазами – спать.       — Воскресенский, каждая минута без тебя идет за час… Нет, за день! — воскликнул пылко Санчо. Лика улыбнулся. — Ну чо, Суинни Тодд, всех клиентов на сегодня отправил в мясорубку?       — А то, — кивнул Лика. — Ты там залег в берлогу окончательно или составишь мне компанию?       — Составлю! — моментально отозвался приятель. — Какие планы?       — Хрен его знает. Но замахнуть по паре стопок для начала – однозначно… А пошли в кино? На ночной сеанс, а потом можно в клуб к Вовке заглянуть, — предложил Лика, мимоходом глянув на красочную афишу какого-то нового фееричного блокбастера с полным боекомплектом мировых звезд в главных и не очень ролях.       — Мм-м-м, свидание? — уточнил, хохотнув, Санчо.       — Оно самое, — фыркнул Лика. — Цветы не забудь прихватить. Слышь, я в «Мандарин» зарулю — жрать хочу, умираю, — тут же сменил он тему, иначе бестолковая трепотня могла затянуться. — Тебе чего заказать?       — Мя-а-асо! — проорал в трубку Нигматулин.       — Ты как всегда оригинален, — заметил, хмыкнув, Воскресенский. — Короче, жду.       Ресторан паназиатской кухни «Мандарин» числился среди любимых мест Лики: приятный интерьер, неназойливое обслуживание, обширное меню-микс восточных блюд, хорошая карта бара, вменяемый ценник. И, собственно, в этом же здании, только вход с другой стороны, находился старинный и популярный кинотеатр города — конечно, сейчас серьезно переоборудованный, но сохранивший свою неповторимую атмосферу. В его зале неизменно возникало ощущение чуда из серии: «Вау, я смотрю кино на большом экране!»       В ожидании заказа и Санчо Лика лениво цедил сложносочиненный забористый коктейль и рассматривал гостей заведения, в некоторых узнавал своих клиентов и приветственно кивал головой. Знакомые всё лица, что понятно — город небольшой. Но что-то в привычной обстановке «Мандарина» раздражало сетчатку глаза. Что-то или кто-то.       Лика еще раз оглядел зал ресторана и заметил за пару столиков от себя… Нечто! То самое, выламывающееся из общей картинки.       — Это ж кто с твоей головой сотворил такую красоту… — пробормотал Воскресенский, рассматривая парнишку на вид лет восемнадцати, и то с натяжкой, с цветом волос, который может присниться опытному мастеру исключительно в ночном кошмаре. Выжженные осветлителем, короткие, торчащие во все стороны колючками волосы юного неформала были неравномерно выкрашены в ядерно-убойный цвет бешеной фуксии. У Лики непроизвольно зачесались руки от дикого желания остричь эти патлы и привести их в надлежащий вид, более подходящий под тип лица парня. Дурацкие ядовито-розовые волосы смотрелись до того чуждо и нелепо, что профи в Воскресенском возопил во всю глотку.       Юноша, видимо, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, оторвался от ковыряния ложкой в огромном вазоне с экзотическим мороженым и ответно уставился на Лику. Настороженно, исподлобья, как зашуганный зверек, от каждого ждущий подвоха.       — Вот же чучело… огородное, — качнул головой Лика.       Парень был занятным не только с точки зрения прически. Узкое, острое всеми чертами лицо, невысокий лоб, угольные брови вразлет, словно резко очерченные карандашом с одного маха — хоп в эту сторону, хоп — в другую. Тонкий нос-клюв с выразительной горбинкой, впалые щеки, безгубый рот, треугольный подбородок — сплошь резкие углы и прямые линии, ни одного плавного перехода. Уши — и те были какими-то… эльфийскими. И сам весь откровенно болезного вида — мелкий, худой, костлявый, и этого не могла скрыть даже бесформенная одежда не по размеру: балахонистая темная футболка и асимметричный трикотажный кардиган с капюшоном, длинные полы которого свисали по бокам стула. Жеребячьи выпирающие коленки. Немощь немощью — без слез не взглянешь. А еще юноша пестрел пирсингом: правая бровь пробита штангой, в нижней губе слева — тоже, в носу — гвоздик, уши — коллекция разнокалиберных колечек.       Впрочем, одно безусловное достоинство всё же у парня имелось — глаза. Не то чтобы огромные — обычные, но цвет… Пронзительно голубые, ясные, с какой-то странной прозрачной глубиной — как будто в чистую горную реку смотришь. И черные точечки зрачков по центру. И вроде юноша смотрел в упор, но Лике казалось, что он неуловимо обтекает его взглядом со всех сторон. Цепляет — хотелось схватить парня за подбородок и занырнуть с головой в эти необыкновенные глаза.       — Нет, не чучело. А если и зверек, то котенок, — хмыкнул про себя Лика.       Парень, поежившись от чересчур внимательного изучения его личности, нахмурился, отчего его брови потешно сошлись стрелами к переносице. Лика растянул губы в обворожительной улыбке и подмигнул — мелкого хотелось подразнить. На кой ляд – Лика не знал, но развеселый коктейль уже шумел в голове: тянуло малость похулиганить. Юный неформал в ответ на его улыбку сердито поджал тонкие губы и с тройным усердием принялся превращать тающее мороженое в разноцветную кашицу.       Из занимательной игры в «гляделки» его выдернул Санчо.       — Малолеток кадришь? — внезапно раздался насмешливый голос приятеля над ухом Лики, не заметившего его появления.       — Вот ты черт волосатый! — Воскресенский вздрогнул от неожиданности и пнул Нигматулина в крепкий бок. Сплошь обтатуированный, кожано-джинсовый Санчо был под два метра ростом, всегда волосат и небрит — короче, брутален до невозможности. Такого ночью в темном переулке встретишь — заикой станешь.       — Зачем тебе этот фрик? — поинтересовался Нигматулин, усаживаясь напротив друга.       — Ни за чем, — усмехнулся Лика. — Развлекаюсь от скуки. Пытаюсь вызвать в парне справедливую гомофобную ярость.       — А ты уже хорош! — заметил Санчо, кивая на два пустых бокала из-под коктейлей, которые Лика успел незаметно для самого себя оприходовать до появления приятеля.       — Ваще красавчик, — согласился Лика и махнул рукой официанту. — Ты что пить будешь?       — Водку, — гордо бросил Нигматулин. — Чистоганом. И да, я знаю, я оригинал.       Лика рассмеялся. Затем сдвинул немного стул в сторону, чтобы продолжить забавляться насупленно-раздраженным лицом юного неформала. Тот заерзал на месте и уткнулся носом в вазон.       Через полчаса Санчо, догнав приятеля до той же самой приятной кондиции, глянул на часы и напомнил про кино. Расплатившись, друзья встали и направились к коридору, соединяющему внутри здания ресторан и кинотеатр.       По пути Лика не удержался… Проходя мимо так и продолжавшего ковыряться в своем десерте юноши, видимо, тоже ожидающего начала последнего сеанса, судя по билету, лежащему рядом с ним на столике, Воскресенский наклонился над ним и тихо, с озорством в голосе, произнес:       — Мяу!       Парень едва не подлетел на стуле до потолка, сжал от злости кулаки и гневно зыркнул голубыми глазищами.       — Лика! — укоризненно протянул Санчо.       — Ну славный же, — объяснил свой поступок Воскресенский.       Нигматулин качнул головой, хмыкнув.       Перед просмотром прихватили пива в баре кинотеатра и занырнули в таинственную темноту зала, выискивая взглядом свои места. Пока тупили и топтались на месте, обтекаемые толпой зрителей, Лику кто-то сильно толкнул в спину… Пиво из пластикового стакана вспенилось и плеснуло ему на футболку и джинсы. Мимо пронеслась розововолосая зараза с емким: «Мудак!».       — Что это было? — Воскресенский с досадой осмотрел испорченную футболку.       — Справедливая гомофобная ярость, — хохотнул Санчо. Лика перевел на него взгляд и затрясся от смеха.       Но игрища с мелким на этом не закончились — его ядовито-раздражающая макушка оказалась прямо перед носом Лики. Он злорадно усмехнулся, подался вперед и прошептал парню на ухо:       — Попался!       Юноша нервно передернул плечами, задрал подбородок, но не обернулся.       Сюжет фильма Лику не особенно заинтересовал — шаблонный и претенциозный, а вот сидеть и гипнотизировать взглядом макушку цвета ядреной фуксии — гораздо более увлекательное занятие. Парень, нутром чувствуя назойливое внимание доставучего нахала, без конца ерзал в кресле: садился то так, то эдак, крутил башкой, барабанил пальцами по подлокотнику, чем, похоже, изрядно действовал на нервы сидящей рядом с ним девушке. Для Лики два часа сеанса пролетели незаметно!       — Боишься меня? — выдохнул Воскресенский, притеревшись в толпе покидающих кинозал людей к спине розововолосого чудика.       — Отъебись! — бросил юноша, обернувшись, и показал средний палец. Лика молниеносно сжал в цепком захвате худую ладонь и насмешливо проговорил:       — Контролируй жесты, мальчик, а то решу, что я тебе нравлюсь, — и фирменная сногсшибательная улыбка.       Юноша попытался выдернуть руку, но Лика ее с легкостью удержал. Осторожно согнул его вытянутый средний палец, накрыл получившийся цыплячий кулачок второй ладонью и весело проговорил:       — А могли бы подружиться.       — Да пошел ты! — мелкий наконец высвободился, обжег пылающим ненавистью взором и рванул на выход.       — Ну чего ты к нему пристал? — подал голос Санчо, наблюдавший с насмешливым прищуром за разыгравшейся сценкой. — Чуть до инфаркта не довел мальца.       Лика потер висок и пожал плечами с задумчивым выражением на посерьезневшем лице:       — Понравился, может?       Кончики пальцев до сих пор горели от прикосновения к ледяным, узким и как будто бескостным ладоням.       — Воскресенский, ты пьян! — сделал логичный вывод приятель.       — Может быть, — не стал спорить Лика.       — Тогда еще по одной в «Мандарине» и в клуб, к Вовику, — предложил Санчо.       — Ага, — кивнул Лика, чувствуя, как градус настроения значительно понизился. Почему-то сейчас забавное поддразнивание сердитого пацана показалось глупой и идиотской выходкой, злой насмешкой над ним. Именно это он последним прочитал в его голубых прозрачных озерах — обиду, какую может испытать неуверенный в себе подросток, над которым измывается первый красавчик класса. Что-то в этом роде. Стало стыдно.       — Блин, а он мне ведь и правда понравился, — растерянно пробормотал Лика.       — Поздняк метаться. Сбежала принцесса, — фыркнул от смеха Санчо.       В ресторане стремительно накатили еще по парочке стопарей и до клуба Вовы Добронравова решили ехать на такси — развеяться в хорошей компании точно не помешает. По дороге настроение выровнялось: Санчо глазами обещал жаркую ночку, не сводя горящего взгляда с разрумянившегося от алкоголя лица Лики. И даже что-то романтическое изобразил словами, как-то:       — И чего я в тебя такой влюбленный, Виталька?       — Литр водки? — предположил Воскресенский.       — Ноль пять, — уточнил приятель.       — Тогда это однозначно любовь, — подтвердил Лика.       С Сашкой они дружили с пятого класса, знали друг о друге все и даже немного больше — именно Нигматулин вытаскивал друга из депрессии после расставания с Мишей. Как ни странно, тесным приятельским отношениям не мешала моментами случающаяся интимная близость. Всерьез ее никто из них не воспринимал, оба об этом знали, что значительно упрощало общение.       — Ну едрить твою налево, вот же ходячее недоразумение! — вдруг воскликнул Санчо, что-то углядев в окно летевшего по ночному городу такси. — Эй, брат, тормози!       Водитель резко свернул к обочине.       — Что там? — всполошился Лика.       — Не что, а кто! — с досадой бросил Нигматулин, выскакивая из машины. Воскресенский последовал за ним и тут же увидел следующую картину: посреди проспекта стоял розововолосый, окруженный компанией гопарей-малолеток, которые явно не соцопрос проводили, приставая к нему с дебильными вопросами-наездами: «А ты чо такой смелый здесь ходишь?»       Санчо на полном ходу врезался в толпу хамовитых ребятишек, подхватил за шиворот ошарашенного юношу, дернув его на себя, и грозно гаркнул:       — Ну и кому первому пиздюлей навешать?       Желающих не нашлось — компашку моментально как ветром сдуло. Юный неформал, потерявший ориентацию на местности после молниеносного поворота событий, открыв рот, уставился на Санчо.       — Муха залетит, — добродушно пробасил Нигматулин и подтолкнул клацнувшего зубами парня к такси.       — С-спасибо, — хрипло пробормотал он и перевел изумленный взгляд на Лику.       — Да, — кивнул Воскресенский с улыбкой, — мы на самом деле очень хорошие. Просто слегка бухие. Так что, извини… за… ну там, — он неопределенно махнул рукой в сторону кинотеатра.       — Ага, — вроде как принял извинения парень.       — Виталик или просто Лика, — он протянул руку.       — Артем… Тёма, — представился юноша.       — Санчо, — Нигматулин следующим пожал цыплячью лапку юноши. — Садись, до дома докинем.       — Н-не надо, мне тут… два шага, — неуверенно произнес Тёма.       — Я провожу, а то мало ли, — вызвался Лика, намекая на слишком вызывающую внешность парня, которая и правда могла послужить магнитом для уродов, и многозначительно взглянул на приятеля. Тот едва заметно усмехнулся и проговорил:       — Да, правильно. А я пока тебя тут подожду.       Шли молча. Тёма, покраснев от смущения по самые уши, смотрел прямо перед собой, Лика же не отказал себе в удовольствии в очередной раз рассмотреть юношу, но уже с другого ракурса — в профиль.       — Сколько тебе лет? — спросил Воскресенский, решившись нарушить молчание.       — Двадцать, — тихо ответил парень и покосился на Лику.       — Я бы на твоем месте в одиночестве не шатался по ночам, — строго заметил он, про себя недоверчиво цокнув языком. Двадцать? Ему?       — А тебе какое дело? — внезапно зло вскинулся Тёма, но тут же потух, виновато добавив:       — Извини. Просто не понимаю, чего ты ко мне прицепился?       — Понравился, — просто ответил Лика.       — Я не… В общем, не заинтересован, — пробурчал Тёма.       — С чем тебя и поздравляю, — хмыкнул парикмахер. — Но это не отменяет того, что ты мне всё равно нравишься, — Тёмка после откровенного признания закашлялся и стал похожим на свеклу.       — Вот мой дом, — Тёма остановился возле оранжевой хрущевки у серого безликого подъезда. — Спасибо, что помог.       — Не мне реверансы, — качнул головой Лика.       — Тогда твоему другу еще раз спасибо. Он у тебя хороший, — Тёма впервые за все это время поднял голову и встретился ясным взором с Воскресенским. И отчего-то болезненно поморщился. А Лика заметил, что его глаза кажутся всё-таки огромными… Из-за темных теней, пролегших под ними.       — Передам, — Воскресенский потянулся к внутреннему карману пальто, достал визитку барбершопа и протянул ее Тёме. — Если захочешь, приходи в гости. Приведу твои волосы в порядок.       — Мне и так нравится, — огрызнулся парень, провернул клочок стильной глянцевой картонки в руках. — Значит, ты, типа, парикмахер.       — Типа, да, — улыбнулся Лика. — И не отказывайся. Приму без записи и бесплатно.       — Не нужно, — Тёма насупился. — И вообще… Там тебя ждут. Пока! — и он поспешно занырнул в темные недра подъезда, но Лика успел заметить, как юноша еще раз прокрутил в руках его визитку и спрятал в карман джинсов.       — Пока, — пробормотал Лика.       В клуб ехать расхотелось. Воскресенский не понимал себя и тех тревожных чувств, что шквальным цунами всколыхнулись в душе. Просто занятный парень, забавный эпизод, проходное знакомство, которое, наверное, не имело смысла и никому из них не было нужным. Но он продолжал стоять и смотреть на дверь подъезда, за которой скрылся Тёма.       Интуиция кричала, надрываясь: «Всё не так, всё не просто! И этот Тёма — не случайность! Ты должен был его заметить и молодец, что заметил!»       Но поверить сразу в то, что судьба подвела наконец к самой важной встрече в жизни Лики, не получалось.       Санчо вошел в кураж, поэтому ночь в результате неравного противостояния интересов и желаний всё равно закончилась клубом Вовы — сопротивляться напору Нигматулина, жаждущего «Вы хотели party?», так же бесполезно, как заставить слона сойти с обхоженной тропы.       Лика на следующее утро проснулся с диким сушняком и чудовищной головной болью, рядом с выдающим на всю квартиру рулады приятелем, распространяющим вокруг себя дивное водочное амбре. Что было — помнилось смутно, но раз дело дошло до танцев с Дёней, рыжеволосой примой, гламурным фотографом и перманентной пассией хозяина клуба Вовы Добронравова — значит, случиться могло что угодно. И лучше не вспоминать. Распухшие губы саднило от поцелуев, тело пестрело засосами, общее ощущение — асфальтным катком пару раз переехало, и Лика предполагал, чья волосатая рожа виновата в его расчудесном состоянии.       Смутным изображением в памяти возникло лицо юного неформала. Что-то ёкнуло-стукнуло в районе грудной клетки и тут же затихло. Наутро, в тяжком похмелье вчерашний эпизод уже не выглядел судьбоносным, а чудаковатый парень превратился в обычную малолетку.       — Двадцать ему! — фыркнул Лика, выбираясь из-под увесистой руки Санчо. — Ох, ебтвоюмать… — как встал — так и лег обратно.       Вся суббота прошла в попытке вернуть организму функции жизнедеятельности. А вечер — в нелегкой задаче выдворить из стен своей квартиры Нигматулина.       Впрочем, еще несколько дней Лика возвращался мыслями к Артёму, гадая, чего это его вштырило от незнакомого парня с сомнительными внешними данными. Пришел к выводу, что еще годик-другой, и от разъедающего чувства одиночества он на каждого первого встречного начнет бросаться. То есть, уже кидается. Пора вылезать из раковины или так и проживет всю жизнь в компании загульного Санчо. Кажется, Дёня хотел его познакомить с каким-то столичным бизнесменом, холостяком, часто бывающим в их родном городе. Мол, он видел Лику несколько раз и очень им заинтересовался. Может, рискнуть? Но сначала надо справки навести, что за персонаж.       Юный неформал, конечно же, к нему в барбершоп не пришел, и через пару недель Лика и думать о нем забыл, как и о своем порыве встретиться с москвичом. Имелись проблемы понасущнее: налоговые отчетности, проверка санэпидстанции (не иначе добрые конкуренты натравили), разборки с поставщиками, приславшими не тот товар, и так далее. Да и в качестве стилиста-парикмахера работы как всегда было выше крыши.       Все эти дни Воскресенский плотно общался с Мишей, который часто ему помогал и консультировал по многим вопросам. Стричь и бизнес вести — разные сферы, рядом не стоявшие, и в этом плане Лике еще многому предстояло учиться.       У Арсеньева к полтиннику внезапно наметился ренессанс в отношениях с женой — оба нагулялись, видимо, и Лика с облегчением констатировал факт, что искренне рад за них. Наташа, Мишина жена, в действительности была интереснейшей и умнейшей женщиной, не без легкой сумасшедшинки. И сейчас Лике на сто процентов было понятно, что такие браки не распадаются: этих двоих держит рядом друг с другом целая трудная жизнь, в которой были и студенческие годы, и коммуналка, и лихие девяностые, и бурные взлеты-падения, и отношения, завязанные не столько уже на любви, сколько на взаимной ответственности. В первую очередь, перед детьми. И хорошо, что Миша тогда порвал с ним.       Лика не мог до конца избавиться от мыслей об Арсеньеве, но понимал, что за неимением альтернативы просто тоскует по единственно сильному чувству. Михаил же к нему сейчас относился, как заботливый папочка: те же нотки в интонациях, когда они общались, проскальзывали у него в обращении к родному сыну. Воскресенский рос без отца, мать сгорела от рака головного мозга почти десять лет назад, поэтому мощная поддержка в лице сильного, уверенного в себе Арсеньева грела душу. Мог бы выбросить за борт еще пять лет назад и ни разу не вспомнить о бывшем любовнике. Но у Миши была отличительная черта характера — он нес ответственность за всех, с кем когда-либо был близок. Даже бывшим компаньонам по бизнесу помогал.       Такой человек. Хороший. ***       Юный неформал Тёма сбил жизнь Лики с привычного курса три недели спустя после знакомства.       Он пришел в «Мужскую территорию» во вторник, в середине дня и растерянно замер на пороге, расширенными глазами разглядывая богатый интерьер зала. В огромном, крупной вязки, болотного цвета свитере, едва не по колено, из-под которого торчали обтянутые джинсой тонкие ножки с острыми коленками, в тяжеловесных гриндерсах и черной тонкой шапочке, скрывающей полностью волосы, с потертым кожаным рюкзаком за спиной, он смотрелся в стенах барбершопа чужеродным элементом.       — У нас только по записи, — еще и осадила парня с порога пышногрудая администратор Оксана, презрительно отсканировав его с ног до головы.       — Я не… — Тёма еще раз неуверенно обвел зал салона взглядом. — Мне нужен Виталий Воскресенский. Я к нему, — выпалил юноша. — Вот он, — и ткнул пальцем.       Лика, услышав свое имя, оторвался от бритья очередного клиента и обернулся.       — Привет, — изумленно протянул он, никак не ожидая увидеть в стенах своих владений странного чудика.       — Привет, — поздоровался Тёма и переступил с ноги на ногу. — Ты говорил, что… И я бы… В общем, я не против. Постричься и… — он запнулся и замолчал, поймав на себе раздраженный взгляд администратора. — Но я, наверное, не вовремя. Я пойду, — и попятился спиной к входной двери.       — Одну секунду, — бросил Лика клиенту — дорого одетому, представительному мужчине, отложил опасную бритву и уже парню:       — Пойдем, — он кивнул ему, предлагая перейти в другой зал, где находился кабинет Санчо. Сегодня он пустовал — приятель уехал на пару дней в Польшу потусоваться с байкерами. По пути глянул сердито на Оксану, раздраженно заметив:       — Гонору поменьше, ты не на Родео-драйв.       Вообще, Оксана была отличным администратором — очень организованной и ответственной, но имелась у нее дурная манера лепить всем приходящим в «Мужскую территорию» ценники, и если общая стоимость одежды и побрякушек на клиенте не достигала в ее личном калькуляторе определенной суммы — в ней сразу же проявлялся редкостный снобизм, будто сама не девочка в парикмахерской на зарплате двадцать тысяч, а как минимум наследница многомиллионного состояния. Оксана инфантильно мечтала о том, что здесь ее непременно заметит «бохатый» будущий муж. Воскресенского одновременно и раздражала, и умиляла эта черта ее характера.       — Но Лика! — возмущенно воскликнула администратор. — Когда ты собираешься его стричь? У тебя нет ни одного окна до девяти вечера.       — Не твое дело, — отрезал Воскресенский, подталкивая покрасневшего от смущения Тёму в Сашкин кабинет. — Садись, — кивнул он на удобный кожаный диванчик. — Чай, кофе?       — Слушай, мне как-то неудобно. Я просто не думал, что у тебя тут всё так… круто, — проговорил Тёма, тем не менее с любопытством рассматривая царство Санчо. А посмотреть было на что — Нигматулин неплохо рисовал, можно даже сказать, талантливо, поэтому стены его кабинета были увешаны собственными картинами. Сашка, по сути, был действительно крутым тату-мастером — он бил не просто дельфинчиков с иероглифами, а создавал настоящие художественные шедевры: мог Мону Лизу с достоверностью один в один изобразить при помощи чернил. Но персональный пофигизм мешал ему: Санчо ленился как-то себя продвигать, где-то выставлять свои работы, даже портфолио почти не собирал — к нему приходили исключительно по сарафанному радио. А у него имелся опыт работы с крутыми рок-звездами, и не только российскими. Только кто об этом знал?       — Тёмыч, расслабься, — Лика присел перед ним на корточки — парень мгновенно отпрянул назад, прижавшись к спинке диванчика. — У меня через полчаса будет обеденный перерыв — тогда и поработаю с тобой. Подождешь?       — Но… — Тёма нервно потер запястье. — Как же ты без обеда?       — Как обычно, — пожал плечами Лика и улыбнулся. — Попей пока кофейку — я Оксану попрошу сделать. А то там клиент ждет.       Когда Воскресенский вновь заглянул в кабинет Санчо, Тёма сидел на диване с ногами, скинув гриндерсы, и увлеченно листал альбом с работами приятеля. У Лики промелькнула секундная фантазия, что парень выглядит каким-то уж слишком родным и привычным и что вот так он хорошо смотрелся бы в пределах его гостиной.       — Ну как? — поинтересовался Лика, отгоняя бредовые мысли. — Это работы моего друга, Санчо. Помнишь? — пояснил он и плюхнулся рядом с Тёмой на диван — тот подобрался и незаметно отодвинулся. Близость парикмахера его явно нервировала, поэтому Лика встал и отошел на пару метров — вроде как, рольставни поправить. Задело, конечно, но вполне объяснимо — напугал при знакомстве пацана своими выходками. Будет теперь в любом его жесте усматривать нездоровый контекст.       — Классно, — выдохнул Тёма, захлопывая и откладывая альбом. Встретился взглядом с Ликой на мгновение и тут же отвел в сторону.       — А ты чего вдруг передумал? — спросил Воскресенский, пытаясь разрядить атмосферу. Тёма хоть и решился прийти, но чувствовал себя не в своей тарелке. У него на лбу алыми буквами горело: «Блин, что я тут делаю?». А отпускать его не хотелось. Более того, хотелось найти повод задержать… Увидеться вновь. Даже без шансов на нечто большее, чем простое дружеское общение. Но Лика сейчас был готов довольствоваться и этим. Непонятное притяжение.       — Не знаю, — просто ответил Тёма и стащил шапочку с головы. — На башке бардак полный. Подумал, что… раз ты пригласил…       — Ну красота-а! — не удержался и протянул Лика. Тёмкины волосы чуть отросли, лежали рваными прядями, бешеная фуксия смылась местами до бледно-розового, а кое-где и до пергидрольного блонда. Жуть, одним словом.       — Просто я залез в вашу группу «В Контакте», а там столько отзывов о тебе… Ты, оказывается, чуть ли не лучший мастер в городе… Значит, что-нибудь придумаешь, — тихо проговорил Тёма.       — Разберемся, — уверенно заявил Воскресенский, опустив тему с «самым лучшим», хотя лестно это было услышать. Именно от Тёмы. — А твой шедевр на голове — это какой-то подростковый бунт или желание выделиться?       — Да хрен его знает, — пожал плечами парнишка и впервые улыбнулся, едва заметно, лишь уголки губ дрогнули. — Просто подумал, что это будет весело.       — Идем, весельчак, — Лика вышел в зал и приготовил инструменты, пока Тёма усаживался в кресле. — Подожди, сначала голову помоем.       От первых массирующих движений Тёма сжался и одеревенел, вцепившись пальцами в плотную ткань джинсов. Лика вздохнул, наклонился к нему и едва слышно проговорил на ухо:       — Тёмыч, расслабься. Поверь мне, я не маньяк, который пристает к своим клиентам. Забудь про тот случай в кинотеатре. Пьяная выходка придурка, не более того. Я тебя пригласил в знак извинения, а не с целью полапать между делом, — хотя в последнем Лика не был уверен — дотронуться до мелкого хотелось до зуда на кончиках пальцев.       — Да я не… — Тёма залился краской. — Ничего такого не думал.       — Вот и не думай, — кивнул Лика и продолжил мыть жесткие, испорченные краской патлы юного неформала. Про себя отметил, что ситуация не критичная — структура волос хорошая, восстановятся быстро.       В кресле Тёма уже сидел спокойно, послушно ворочая головой, когда Лика его просил. А Воскресенский ловил себя на том, что ему невероятно приятно касаться Тёмкиных волос, случайно задевать мочки его ушей, незаметно пробегаться пальцами вдоль шеи. Непрофессионально. Но, видимо, другой возможности урвать свои мгновения счастья не представится.       С грустью Лика признал, что Тёма ему не просто нравится. Откровенная уязвимость всей его внешности вкупе с очевидной оригинальностью и природная скромность, а было видно невооруженным взглядом, что парень не избалован и не испорчен, чист и прозрачен, как и его небесные глаза, вызывали в Лике сильное желание окружить его заботой и вниманием. Навязчивое чувство, что Тёма реально нуждается в этом — в человеке, который спрячет его за своей спиной. И всё на уровне интуиции, без всякой логики. Иррационально и необъяснимо.       Лика состриг поврежденные кончики, оформил волосы в практичную прическу — короткую, но не без изюминки, затем подобрал в тон Тёмкиным бровям и ресницам, близкий к натуральному оттенок краски — парень был исключительным брюнетом, поэтому можно было использовать знойный «обсидиан».       — Ну? — Лика взъерошил после стрижки волосы Тёмы. — Как?       Парнишка хлопал глазами от изумления, недоверчиво глядя на себя в зеркало.       — Смотри, можно вот так сделать, — Лика нанес на кончики прядей ароматный воск и пятерней зачесал их назад — они легли в хаотичном творческом беспорядке, — а можно вот так, — он уложил волосы воздушным движением набок, — или так, — двинул пряди вперед, и лоб укрылся под рваной челкой. И сам залюбовался: обсидиановый черный мощно контрастировал с бледноватой Тёмкиной кожей, и голубые глаза теперь резко, пронзительно выделялись на лице. Да, внешность сложная, нетривиальная, но зато индивидуальная. Что-то есть необыкновенное, царапающее.       — Эммм… — Тёма пребывал в шоке. — Это я?       — Ты, ты, — улыбнулся Лика и, наклонившись вперед, слегка сжал Тёмины плечи. — Только не запускай. Через месяц приходи — подровняю.       — Через месяц? — в Тёмкином голосе прозвучали отчетливые нотки разочарования. Лика прикусил губу и отстранился. А может, есть шанс? Но Лика тут же отогнал эту мысль. Не надо никаких шансов, не надо надеяться и навязывать свое, явно чуждое натуре парня.       — Я точно ничего не должен? — спросил Тёма, поднимаясь с кресла и косясь на второго мастера — Сергея, который в этот момент с одобрением на лице разглядывал его стрижку. Уважительно кивнул Лике. Тот хмыкнул. Даже Оксана заинтересованно, оценивающе посмотрела на юношу. Правда, услышав про деньги, снова презрительно скривила губы.       — Точно, — подтвердил Лика. — Пригласи лучше на сэкономленные девушку на свидание.       — У меня нет девушки, — насупился Тёма.       — Есть повод, чтобы она появилась, — добродушно улыбнулся Лика.       — Н-да, конечно, — пробормотал Тёма, неловким движением оправил свитер, еще раз глянул на себя в зеркало. — Ну… я пошел?       — Давай. Звони, как обрастешь, — кивнул Воскресенский, задумчивым взглядом проводил худую спину в безразмерном свитере и тряхнул головой. Не расклеиваться — работа!       В девять Лика переоделся, попрощался с Оксаной и вышел на улицу, с удивлением отметив, что воздух теплый и мягкий. Начало мая, скоро лето… А он опять пропустил этот плавный переход от зимних холодов к чудному короткому периоду солнца.       — Лика! — раздался Тёмкин голос — парнишка поднялся со скамейки, скрытой в сени парковых деревьев. Барбершоп находился в здании, расположенном в небольшом отдалении от центрального проспекта города, возле скромного парка с тихими аллеями и фонтанчиками. Идеальное место для романтических прогулок.       — Ты чего здесь? — улыбнулся Воскресенский.       — Тебя жду, — просто ответил Тёма. — Я слышал, что ты сегодня до девяти. Вот пришел.       — Зачем? — Лика и не надеялся увидеть Тёму. Ну, может, через месяц, на коррекции стрижки. И то не факт, что пришел бы.       — Хотел тебя отблагодарить, — замялся Тёма, неосознанно дотронувшись до своих волос. — Маме очень понравилась моя стрижка. Сказала, что я теперь на человека похож, — короткая усмешка. — Раз деньги брать ты не хочешь… может, я… — он помолчал, набираясь смелости, — типа, пивом угощу… или… не знаю, — и окончательно стушевался, залившись краской под внимательным взглядом Лики.       Воскресенский про себя подумал, что эта Тёмкина привычка краснеть по поводу и без — очень трогательная, свидетельствующая о том, что он не ошибся в своих выводах: парнишка действительно скромен и не испорчен. И выглядит естественным и милым, что ли, без попыток казаться круче, чем есть. Редкая черта — сейчас принято играть в успешность, изображать наглость и выглядеть самоуверенными.       — Но я не навязываюсь! — тут же добавил Тёма, не дождавшись ответа от задумавшегося парикмахера. — Если у тебя есть свои дела, то… как-нибудь потом. В другой раз.       — Пойдем, — бросил Лика. — Нет у меня никаких дел. Но давай лучше без пива. Может, просто поужинаем?       Тёма беспокойно передернул плечами, видимо, прикидывая, хватит ли у него наличности на ужин в ресторане. Лика качнул головой: надо же, всё на лице отражается — каждое движение мысли.       — У меня есть предложение, — решил быстро исправить ситуацию Воскресенский, пока малыш окончательно не впал в панику. — Давай прикупим чего-нибудь вредного и вкусного, и я тебе покажу одно классное место. Посидим, поболтаем.       — Д-давай, — с облегчением выдохнул парнишка.       Купили шавермы, кока-колы и обжигающего зеленого чая в пластиковых стаканчиках — Тёма угощал, Лика не возражал. С присущей ему деликатностью он выбрал самый простой и дешевый вариант, чтобы помочь парню его отблагодарить. А затем отвел на крышу здания барбершопа — у него были ключи от площадки наверху, где время от времени для «Мужской территории» снимались лук-буки с работами мастеров для сайта. Оттуда открывался прекрасный вид на подсвеченный электрическими огнями центр города.       Поначалу Тёмыч зажимался, не зная, как себя вести и что говорить. Поэтому Лика непринужденно болтал за двоих, жевал шаверму и держал дистанцию, чтобы ненароком не задеть его рукой в процессе разговора. Тёма пристроился на небольшом выступе-тумбе недалеко от входа, Лика сидел на потрепанном венском стуле — они с Санчо частенько любили здесь торчать летом в обеденный перерыв, поэтому оборудовали себе нечто вроде зоны отдыха.       Постепенно Тёмка расслабился, включился в разговор. Выяснилось, что он живет с матерью, папы нет. Мама родила его поздно и для себя, поэтому у него даже в свидетельстве о рождении стоит прочерк в графе «Отец». Живут в обычной однушке, денег вечно не хватает: мать работает бухгалтером в мелкой фирме, возраст пенсионный, куда-то посолиднее пристроиться не получилось — не берут. Но Тёма не жаловался, рассказывал спокойно: мол, в целом ничего, справляются.       Учится сейчас на третьем курсе истфака. Да, факультет не престижный и малопродуктивный с точки зрения будущей профессии, но вариантов у него не было. На бесплатное по результатам ЕГЭ он проходил только туда. Но для себя решил, что вышка есть вышка, потом можно и учителем поработать, подкопить денег и получить второе высшее — на базе первого можно за пару лет юрфак осилить.       Кроме того, у него есть хобби — он рисует в стиле «sketch», был на мастер-классах столичного именитого художника, приезжавшего сюда с семинарами. Там одна девушка-модельер осталась в восторге от его работ и сказала, что это на сегодняшний день самое востребованное направление, так как неразрывно связано с модой и созданием эскизов одежды, а в России наблюдается бум в этом направлении. Но хороших художников, кого можно привлекать для создания собственных коллекций, мало. Взяла его телефон, и благодаря ей одна из работ Тёмы даже попала на баннеры крупного торгового центра. Ему и гонорар заплатили. И, в общем, он пока не уверен, но, возможно, продолжит прощупывать и эту тему.       Лику порадовала бесспорная серьезность целей и планов Тёмы — сам он в его возрасте только тусовками жил.       А еще Тёма старается помогать матери не только по дому — работает курьером в страховой компании, но получает копейки. Без образования это пока всё, на что он может рассчитывать. Мог бы поискать что-то связанное с физическим трудом, но у него строгие ограничения по здоровью. Рискованно.       — В смысле… ограничения по здоровью? — не понял Лика, прервав монолог увлекшегося рассказом о себе Тёмы. У Воскресенского возникло ощущение, что парню особенно не с кем поговорить — до того разошелся.       — Эм-м-м… — Тёмыч потер висок. — У меня врожденный порок сердца.       — Что? — Лика поперхнулся чаем. — Но… ты… Это как-то лечится? — он мог бы многое рассказать о раке, но о «сердечных проблемах» ничего не знал.       — Нет, — пожал плечами Тёма. — Только операционным путем. Но у меня не настолько критический случай — дефект межпредсердной перегородки незначителен, с таким диагнозом люди и до старости спокойно доживают. Но есть ряд ограничений, которые нужно соблюдать. Я каждый год прохожу обследование у кардиолога, но в целом нормально себя чувствую. Так, случаются одышка или учащенные сердцебиения… Поэтому дохлый такой и руки всегда как ледышки, — добавил он и слабо улыбнулся.       — Нормальный ты, — проговорил Лика успокаивающим тоном. Теперь понятно, почему парень хиленький — видимо, проблемы с сердцем дали задержку в физическом развитии. Обнять бы его, такого маленького, и руки отогреть, но нельзя — поймет превратно.       — Давай сменим тему — не хочу об этом, — мотнул головой Тёма, нахмурившись.       — Давай, — кивнул Лика.       С Тёмой занятно было болтать на отвлеченные темы — парнишка неглупый: обладающий хорошим чувством юмора, очень серьезный для своего возраста, но в его высказываниях всё равно чувствовалась еще юношеская незрелость и местами пробивался максимализм.       Время летело незаметно. После спонтанного ужина на крыше еще долго гуляли по ночному городу — погода располагала. И тогда выяснилась еще одна деталь — с Тёмой приятно помолчать. Просто бездумно шагать рядом, вдыхать и выдыхать свежий воздух и обмениваться улыбчивыми взглядами.       Потом Лика проводил парня до дома. На прощание пожал его руку и бросил:       — Заходи в гости. В любое время.       — А не помешаю? — спросил Тёма. — У вас там всё так строго.       — Хочешь, открою тайну? — Лика подался вперед. — Это мой барбершоп.       — То есть? — удивился парнишка. — В смысле… вообще твой?       — Ага, — кивнул Лика. — Правда, об этом, кроме Санчо, никто не знает. Так нужно, — про Арсеньева он, естественно, решил умолчать. — Так что, не помешаешь.       — Ладно. Зайду, — пообещал Тёма.       Перед сном Лика прогнал в голове воспоминания о проведенном вечере.       Впервые в жизни Воскресенского появился особенный человек: сердце не требовало эгоистично присвоить его себе, он ничего не ждал от Тёмы и ни на что не надеялся — здесь было другое. Ему хотелось отдать всего себя. Без ответных обязательств. Будто Тёма — самый близкий и родной, а разве близких и родных любят за что-то? Нет, их просто любят. Потому что они есть. Ощущения были схожими.       Лика заснул с ощущением крошечного, уютного счастья в груди.       Тёмка пришел через день, наткнулся на администратора Вику, отличавшуюся в противовес Оксане непредвзятостью мнения и внимательностью к каждому пришедшему гостю барбершопа, и с ходу был взят в оборот: напоен чаем, угощен домашними пирожками, засыпан вопросами, сопровожден в кабинет к Санчо. Тот встретил Тёму как давнего приятеля.       А вечером снова сидели на крыше, но уже втроем — Нигматулин решил составить компанию.       И как-то незаметно Тёмыч стал неотъемлемой частью жизни Воскресенского, да и в барбершопе примелькался — некоторые клиенты уже здоровались с парнишкой. Артёму полюбился кабинет Санчо, в обществе которого всегда было весело, да и клиенты приходили более любопытные — в свободное от учебы и работы время он неизменно торчал у Нигматулина. Лика то и дело с улыбкой слышал басовитый смех приятеля и высокий, захлебывающийся эмоциями Тёмкин голос.       Как-то в один из выходных Лика рискнул пригласить Тёму к себе в гости, и тот охотно согласился. Всё это время Воскресенский больше ни взглядом, ни жестом не дал понять, что питает к Тёмке слабость иного рода, нежели просто дружескую привязанность, поэтому парнишка в его обществе перестал напрягаться и дергаться — вел себя крайне непринужденно, много болтал, мог даже прикорнуть на диване в гостиной… Потому что все выходные с того момента Лика и Тёма проводили вместе.       Совместных занятий находилось до ужаса много — планы росли и наслаивались друг на друга. То съездить на море или на озеро искупаться, то погонять с Санчо на байке, то сходить в кино, то прогуляться по городу, а можно было и дома развлечься: посмотреть сериал, полистать журналы, приготовить в четыре руки еду, поспорить на самые разные темы… Помолчать.       Тёмка часто приходил к Лике с альбомом для рисования или книгой, с удовольствием юзал планшетник Воскресенского. И его присутствие никогда не казалось лишним. Лика мог спокойно заниматься своими делами, зная, что Тёма в этот момент абсолютно доволен жизнью или в кабинете у Санчо, или в его гостиной. Главное — он рядом. Лике было важным — чувствовать его присутствие где-то неподалеку от себя.       Тёма действительно практически не имел друзей — в детстве много болел, поэтому как-то ни с кем не срослось. Были приятели-однокурсники, но так как парнишка не интересовался общественно-«светской» жизнью: клубы, тусовки и зависалова с алкоголем — вообще не про него история, да и в целом неохотно подпускал к себе одногодок — с людьми более старшего возраста ему гораздо легче находить общий язык, то и в данном случае общение сводилось к необходимому минимуму.       Лика видел, что парень к нему тянется, но четко понимал, в чем кроется причина: по сути, Тёмка не был замкнутым — просто имел на всё свою точку зрения, не поддавался массовым стереотипам поведения, поэтому в компании Воскресенского, всегда живо поддерживающего его в суждениях и идеях, чувствовал себя превосходно.       Лика же влюблялся — всё глубже, острее, объемнее. И, казалось бы, абсолютно безнадежно, но где-то на уровне подсознания, где формируются и скрываются наши глубинные знания о жизни в целом и о себе в частности, знал…       Не может быть ошибки. Это не повторение истории с Мишей. Это его человек. Просто нужно дождаться. Не форсировать события, не наделать глупостей… Просто ждать. ***       Судьба назначила крутой вираж с последующими кардинальными переменами в жизни Лики на первое сентября.       Как ни странно, первый учебный день был «пустым» в плане работы. Бешеная гонка длилась с 25-го по 31-е августа, когда вдруг все мамочки вспоминали, что надо бы чад привести в порядок перед школой/университетом, и вели/гнали в шею сыновей стричься. И завтра — привычный график с записью на весь день. А сегодня тихо.       Можно было взять выходной — остальные так и сделали: какой смысл торчать в пустом салоне? Но Лика выспался и пришел в барбершоп — разгрести кой-какие текущие хозяйственные дела. Решил дождаться прихода Тёмки и отправиться с ним на прогулку — отпраздновать начало нового учебного года. Хороший повод вытащить его в любимый «Мандарин» за свой счет — Тёма болезненно воспринимал попытки заплатить за него хоть где-нибудь, поэтому развлечения приходилось подбирать с учетом его финансовых возможностей. Воскресенский уж и подзабыл, каково это — не раскидываться веером деньгами налево и направо, ни в чем себе не отказывая. Непросто, однако.       У Лики, к примеру, такой принципиальности в денежном вопросе не было в пору загульной молодости: если у очередного поклонника водились деньги, и он желал их потратить на очаровательного стилиста — ради бога. Лика легко принимал подарки и с не меньшим удовольствием дарил их в ответ. Тёма не давал ему ни единой лазейки как-то себя облагодетельствовать.       А жили они с мамой бедно — Воскресенский заходил пару раз к Тёмке в гости: мебель изношенная, квартира давно не ремонтировалась, бытовая техника простенькая и старая. Никаких новомодных гаджетов и в помине нет. Да и гардероб у мелкого был скудным.       Тёма стеснялся текущего положения дел в семье, поэтому Лика всеми силами делал вид, что не замечает убогости обстановки Тёминого жилища и лишний раз в гости не напрашивался. Он вообще не заходил бы, но хотелось познакомиться с мамой Артёма — понять, что она за человек, как относится к сыну и какой реакции от нее ждать, если…       На этом Лика закруглялся с фантазиями. Но это «если» с каждым проведенным в компании Тёмы днем становилось всё более осязаемым и возможным. Незаметно, мизерными шажочками, но градус их отношений менялся.       Артём не упускал ни одной возможности провести время в компании Лики, пускай это будут всего десять минут между учебой и работой, и не искал знакомств и занятий на стороне. Иной раз он дольше положенного задерживался на Воскресенском ясным взором голубых глаз, на случайные прикосновения реагировал иначе — не дергался, как раньше, а замирал, затаив дыхание, и краснел уже по другой причине — смущался собственной реакции. И искал поводы сам лишний раз прикоснуться — невинно, между прочим, невзначай. Но Лика, у которого тактильное восприятие в присутствии Тёмки обострялось до повышенного, а кожа потом еще долго горела от любых его прикосновений, всё подмечал, всё чувствовал.       И это было прекрасно. Волшебная прелюдия в ожидании будущего. У Лики никогда такого не было — чтобы вот так не спеша, на ощупь, как будто в медленном танце. Романтично и целомудренно, в постепенном сближении-узнавании. И он готов был играть в эту игру столько, сколько понадобится. Потому что Тёмка ему нужен не на пару месяцев страстного романа, а на долгие годы в качестве родного и любимого человека.       Поэтому Воскресенскому важно было заранее познакомиться с мамой Тёмы. Надежда Дмитриевна выглядела старше своего возраста, такая же остро-броская внешность, как у сына. В молодости, наверное, была очень красивой — резкой, режущей глаз красотой. Если у Тёмки те же черты лица складывались в сложный портрет, то у нее — в гармоничную картинку. Гордая осанка, высоко поднятая голова, густые, роскошные, но седые волосы. С такой и заговорить боязно. Видимо, поэтому и не нашлось дерзких приручить горделивую красавицу.       Но в общении Надежда Дмитриевна оказалась мягкой и деликатной. Да, потрепанная судьбой, но не сломленная обстоятельствами и неудачной личной жизнью. Более того, кажется, она чувствовала себя вполне состоявшейся и счастливой — есть любимый сын: в нем она явно души не чаяла. Вообще, у Тёмы с мамой были очень теплые, в корне правильные отношения, без перегибов в назойливую опеку над запоздалой дитяткой. Надежда Дмитриевна даже беззлобно подтрунивала над сыном, заставляя его вскидывать укоризненные глаза с протяжным: «Ну ма-ам!»       Лика предположил, что сможет найти к ней подход — мама Тёмы выглядела разумной женщиной.       Артём пришел около пяти. Лика как раз бездельничал у Санчо в кабинете — грыз яблоки, коих хозяйственная Вика привезла с дачи два мешка, листал на планшете последние лук-буки от мировых топ-стилистов в индустрии мужской красоты и лениво перебрасывался фразами с Санчо. Приятель готовил эскиз новой татуировки на заказ.       — О, студент! Привет! Как первый день? — Нигматулин оторвался от альбомного листа и протянул руку Тёмычу.       — Бе-э! — по-детски потешно выдал Тёма, засунув два пальца в рот, пожал лапищу тату-мастера и плюхнулся на диванчик рядом с Ликой. — Устал, — пожаловался он, приваливаясь к плечу Воскресенского. Такое уже стало нормой.       — Чего-нибудь хочешь? — тихо спросил Лика, млея от тяжести Тёмкиной головы на своем плече.       — Не знаю. Кофе, может, только слабый и с молоком, — ответил Тёма и сел ровно. Выглядел неважно — утомленным и более бледным, чем обычно. Он в последнее время быстро уставал и предпочитал прогулкам гостиную Лики. К первому сентября даже уволился с работы — объяснил, что надо снизить нагрузку, врач настоял. Воскресенского его состояние беспокоило, но Тёма убеждал, что волноваться не о чем — у него периодами случаются ухудшения здоровья. — Спать хочу. Еле встал с утра.       — Кофейку, говоришь? — подал голос Санчо. — Кофейку можно! — встал из-за стола, потянулся и бросил:       — Ща соображу. Виталька, третьим будешь? — и подмигнул.       — Ага, — улыбнулся Лика.       Санчо вышел, деликатно прикрыв за собой дверь. Вот же сводня!       С той ночи в апреле они переспали еще пару раз, так, для разрядки, но ее не было — у Лики осталось только гадостное ощущение предательства двух дорогих ему людей: близкого друга и Тёмы, хотя тогда еще и намека не имелось, что есть шанс. Нигматулин это тонко почувствовал и больше не приставал — чаще всего именно он был инициатором любовных утех. Влюбленность Лики к Тёмке не обсуждали — она была очевидной: о чем тут говорить? Рано или поздно интимная связь между ним и Санчо и так, и так осталась бы в прошлом — этот момент наступил. Тем более, Нигматулин до других особей мужеского пола не был падок — женщин предпочитал, поэтому не сейчас, так позже его окрутила бы какая-нибудь шустрая девица.       — Ты не заболел? — поинтересовался озабоченно Лика, заметив, что Тёма выглядел не просто уставшим — его глаза лихорадочно блестели, а тело пробивал озноб.       — Не знаю… Чувствую себя неважно, — признался Тёмыч.       Воскресенский дотронулся до Тёмкиного лба, проверяя температуру — вроде нет. Странно. Но руку убрать не успел — Тёмыч неожиданно ее поймал и прижался к ладони Лики щекой. Прикрыл глаза. Нежно и интимно. Щемяще сладко. У Лики дыхание сбилось. Он осторожно погладил большим пальцем гладкую кожу — Артём почти не брился: щетина не росла.       — У тебя такие руки… теплые, — пробормотал Тёма и распахнул глаза, встретившись взглядом с Ликой.       — Иди ко мне, — он распахнул объятия. Тёма доверчиво вжался в его грудную клетку, спрятав пылающее лицо у основания шеи, сложил цыплячьи лапки в замок на животе Лики.       — Мне без тебя плохо, — вдруг произнес Тёмыч. — Физически плохо. Всё какое-то ненужное… бессмысленное. Я ничего не понимаю. Так странно.       Лика молчал — ласково перебирал обсидиановые пряди, прижимался щекой к Тёмкиной макушке.       — Скажи что-нибудь, — попросил Тёма.       — Я люблю тебя, — проговорил Лика. Признание далось легко, потому что давно было готово сорваться с уст. — Наверное, с того самого момента, как увидел. И мне всё равно, кем быть рядом с тобой… Другом, любовником. Тебе решать, — добавил он.       — Я не знаю, — пробормотал Тёма. — Я не думал, что могу… — и нервно завозился, перебирая складки на футболке Лики.       — Тёмыч, не паникуй. У нас полно времени, чтобы определиться с тем, что ты хочешь, а что — нет. Хорошо?       Тёма сел, посмотрел в прикрытое рольставнями окно, вернулся взглядом к Лике. Наклонился и дотронулся горячими, сухими губами до его щеки. Обжигающим следом смело продолжил путь и неловко поцеловал. Лика, задохнувшись от нежданного подарка, обхватил его за шею и перехватил инициативу… Лаская губами, пытаясь донести сокровенное.       — Тёма… — выдохнул Лика. — Это да?       — Да, — прошептал Тёма.       — Я люблю тебя, — повторил еще раз Лика.       — А я просто не могу без тебя жить, — едва слышно произнес Тёма. Он сжимал вырез футболки Лики, шарил глазами по его лицу, тяжело, прерывисто дыша.       — Тебе надо успокоиться, — цокнул языком Воскресенский. — Потом продолжим. Хорошо?       — Хорошо, — Тёма покорно вернулся в объятия Лики. Размеренно засопел в шею, выравнивая дыхание. И, пригревшись в объятиях, мгновенно заснул. Слишком быстро. Лика снова дотронулся до его лба — что-то не так. Как-то неспокойно стало на душе.       Но ничего, завтра же сам его отведет за руку к кардиологу, чтобы лично услышать, что его состояние — неопасное. А пока…       «Мой. Наконец-то мой», — повторял про себя Лика.       — Кофе! — Нигматулин вошел с подносом, щедро уставленным разномастной снедью — бутербродами на скорую руку, вазочкой с конфетами, печеньями, чашками с ароматным кофе. Стало понятным, где он застрял — кулинарил в подсобке, предоставляя возможность Лике побыть наедине с Тёмой.       Приятель окинул взглядом идиллическую картину и усмехнулся. Лика глазами попросил не шуметь.       Санчо опустил поднос на свой рабочий стол, присел на стул, выкатив его напротив Воскресенского, и замер, поставив локти на колени и положив подбородок на сцепленные ладони. Скользнул задумчиво по лицу Лики.       — Я рад за тебя, — тихо произнес Сашка.       — Всё нормально? — спросил Лика, уловив меланхоличные нотки в голосе друга.       — Нет, — качнул головой Нигматулин. — Вера вернулась, — и по его губам пробежала растерянная улыбка.       — Надолго? — уточнил Лика.       — Кажется, навсегда. Она развелась, — Санчо потер лицо широкими ладонями.       — Что думаешь делать? — Воскресенский напряженно следил за приятелем. Новость аховая. Не только у Лики была несчастная любовь — Сашка тоже пережил личную трагедию. Дважды. С одной и той же девушкой.       Вера была их одноклассницей, и в десятом классе у них с Санчо вспыхнул бешеный по накалу страстей роман. Просто запредельная любовь. На грани. Вся школа следила за развитием отношений первого красавца школы Нигматулина и скромной рыжеволосой девочки Веры Веретенниковой. Всё было, как в романтических мелодрамах для подростков. Только закончилось банальным реалом.       Вера поступила в СПбГУ, Сашка остался в родном городе и вышку получать не собирался. Пошел вместе с Ликой в колледж, но Воскресенский знал, зачем туда идет — осваивать давно выбранную профессию, друг же — от балды поступил на повара. Он уже тогда увлекся татуировками, много рисовал и вовсю тренировался на приятелях.       Сашка ждал любимую девушку, но взрослая жизнь предъявляет свои требования, и серьезная Верочка вернулась из Питера на летние каникулы с ультиматумом — взяться за голову и прекратить валять дурака. Тату-мастер — ребячество, а не профессия. Поругались. И Нигматулин совершил непростительный промах — нажрался в тот вечер и изменил Вере с какой-то левой телкой из школы, чье имя наутро не вспомнил.       Веретенникова узнала об измене из первых уст. Девица та примчалась к ней с разборками, когда Сашка неделикатно выставил ее за дверь. Вера сбежала в Питер, даже не считая нужным выслушать объяснения Сашки. Да и чего там объяснять? Реально же изменил. Убивался друг по бывшей девушке долго, но делать нечего. Поезд ушел.       Вера вернулась в город после университета. За Сашкой. Оказывается, тоже не забыла первую любовь. Но опять у них как-то криво вышло: Вера рассказала, что в Питере ее ждет жених. Она не дала окончательное согласие. Приехала убедиться, что всё прошло, у Сашки есть девушка и надо просто его забыть.       У Нигматулина никого не было, но новость о том, что Верочку ждет другой, вызвала неправильную реакцию. Ему бы поумнее быть в тот момент, сдержаться, а он от злости и ревности ляпнул, что запасным аэродромом не собирается быть, что у него своя налаженная жизнь, и Вере там нет места. И на что она вообще рассчитывала, заявляясь к нему?       Вера уехала… Снова. И снова Нигматулин страдал. Но вот теперь точно было поздно — Вера вышла замуж.       И Лика как никто другой знал, что Сашкино блядство — следствие так и не отгоревшей любви к Верочке. И его ненормальная привязанность к Воскресенскому — попытка зацепиться хоть за что-то стоящее в собственной жизни.       — Я не знаю, что делать, — честно ответил Санчо. — Что я могу ей предложить? Как был распиздяем, так и остался.       — Это поправимо, если есть ради кого постараться, — мудро заметил Лика. — Ты же можешь нефигово зарабатывать. И вообще… Даже не в этом дело. Саш, ты же ее всю жизнь любишь. Прогнись хоть раз, переступи через свою гордость. Она однажды так сделала. Теперь твоя очередь.       — Да нет у меня никакой гордости! На коленях бы приполз! — воскликнул Санчо и запустил руки в волосы. — Восемь лет прошло. Восемь. Нужен я ей, а? Нам уже не по шестнадцать лет и даже не по двадцать два. Розовых очков нет.       — Вот именно. Отличный возраст встретиться и начать заново, — улыбнулся ободряюще Лика. — С тем опытом, что есть. А главное, теперь-то ты точно знаешь, как плохо без нее, разве нет?       — Думаешь? — Санчо поднял голову — в его зелено-карих глазах плескалась слабая надежда. Вот тебе и брутальный мачо. Любовь скрутит — беспомощным щенком станешь.       — Позвони ей, — Лика кивнул на мобильный. — Просто позвони.       Через пятнадцать минут Нигматулин сорвался из барбершопа — Вера согласилась на встречу.       Тёмка проспал почти два часа — Лика лишний раз пошевелиться боялся, чтобы ему не помешать. Тихо мурлыкал музыкой Сашкин компьютер. Вразнобой выскакивала то одна, то другая знакомая песня из плэй-листа приятеля. Воскресенский рассеянно слушал, но вещь Ленни Кравитца неожиданно всколыхнула, заставив неловко дернуться.       If you want it you got to believe       Believe in yourself       'Cause it's all just a game       We just want to be loved…       И затяжное, вытягивающее все жилы из души соло — пронзительно-эмоциональное.       — Должен только поверить… Всё игры, всё неважно, и все мы хотим всего лишь быть кем-то любимыми, — прошептал Лика, сжав Тёмку в своих объятиях. Тот вздрогнул и приоткрыл сонные глаза.       — Черт, я тебя разбудил, прости, — произнес Лика.       — А который час? — спросил хрипло Тёма.       — Почти восемь.       — Фигасе я поспал, — Тёмыч сел ровно и вдруг качнулся в сторону, резко побледнев.       — Что с тобой? — Лика наклонился, заглянул в Тёмкины глаза.       — Ничего. Ничего страшного, — отмахнулся Артём. — Голова закружилась. У меня бывает, когда резко встаю.       — Давай-ка я тебя домой отвезу, — предложил Воскресенский. — Не нравится мне твой вид. Еще успеем погулять.       — Да, ты, наверное, прав. Мне лучше домой, — согласился Тёма, сделал глубокий вдох и выдох, встал с дивана. Тут же невольно схватился за сердце. Сделал несколько неуверенных шагов… и рухнул без сознания.       — Тёма! Тёмыч! — Лика подлетел к нему, похлопал по щекам. Тёмкино лицо стало практически белым, губы посинели, дыхание вырывалось рвано, со странным свистом. — Блять! — Воскресенский поискал взглядом мобильный. Как назло, помочь некому — барбершоп целый день пустовал.       Вызвал «скорую». Подхватил Тёмку на руки и уложил его на диван, сбегал за водой. Смочил лоб, щеки, губы.       — Тёмочка, очнись, солнце! — Лика беспомощно гладил его по волосам, понятия не имея, что делать.       Веки Артёма дрогнули — он с трудом приоткрыл глаза и сдавленно прошептал:       — Маме… позвони, — и снова потерял сознание.       — Сейчас, сейчас, золотой мой, — Лика дрожащими руками нашел в кармане Тёмкиной ветровки мобильный. Отыскал нужный номер. — Надежда Дмитриевна, это Виталик. Тёме… плохо.       А дальше всё происходило как в дурном, мучительном ночном кошмаре.       Лика помнил происходящее урывками, картинками-вспышками. Мозг отказывался воспринимать реальность, поэтому блокировал все эмоции и чувства. Иначе грозило сорваться в истерику. Воскресенский с отрешенным выражением на лице действовал механически, больше на автопилоте. Сказывалось напряжение и страх за Тёму. Страх потерять любимого человека… Не дай бог такое кому пережить.       «Скорая», допрос врачей, беспомощные попытки что-то объяснить. Несущаяся по сумеречному городу в обход потока автолюбителей машина с тревожными мигалками и оглушительным: «Иу-Иу!». Тёмка всё еще без сознания. Его бледное лицо, ледяная безжизненная ладонь, которую Лика беспомощно сжимал в своих руках, лишь бы не распрощаться с остатками самообладания. Потому что уже ясно: всё плохо, всё очень-очень плохо.       Лихорадочная суета в приемном отделении областной больницы, навстречу выбегает немолодой мужчина в белом халате с озабоченным лицом, дежурный врач отделения неотложной кардиологии, и отодвигает Лику в сторону. Звучат сухие термины. Отрывистые распоряжения. Реанимация.       Звонок Тёмкиной маме с адресом больницы, куда доставили сына. Надежда Дмитриевна, с мольбой в глазах взирающая на кардиолога. Артём пришел в себя, состояние тяжелое, подключен к аппаратам для поддержания работы сердца.       Полное многоэтапное обследование: электрокардиография, фонокардиография, рентгенологическое исследование, эхокардиография, катетеризация сердца. Для врачебного консилиума срочно вызвали главу отделения сердечно-сосудистой хирургии.       Ожидание. Молчаливое, тягостное, исполненное страха перед окончательным заключением.       Приглашение в кабинет ведущего кардиохирурга. Выбритый налысо, грузный мужчина в возрасте, с крупными чертами лица и уставшим взглядом человека, слишком много повидавшего на веку чужих трагедий. Глаз выхватил отдельные детали обстановки: простая добротная мебель, хороший ремонт, картины на стенах. Стерильно и тихо, только настенные часы тикают. По лицу врача невозможно что-то прочитать.       Лика заботливо поддерживал Надежду Дмитриевну за талию — ей стало плохо. Прибежала медсестричка с нашатырем.       Опять много непонятных терминов, звучащих в результате приговором: «Необходима экстренная открытая операция на сердце — ушивание отверстия в стенке между двумя верхними камерами». Можно провести операцию прямо здесь или доставить его в недавно открывшийся кардиоцентр. Технически обе больницы оснащены необходимым оборудованием и есть специалисты высшей категории. Но везде — подушевое финансирование, все бесплатные операции — плановые, по выделенным квотам. Варианта два: попробовать обратиться в министерство здравоохранения с просьбой выдать квоту вне очереди, так как состояние у парня — тяжелое, на грани, но это время — собрать документы, предоставить справки, и не факт, что получится. Ожидающих много, и среди них — новорожденные детки, а у них — приоритет.       Или провести внеплановую операцию за деньги. Плюс оплата палаты на время пребывания в больнице. Плюс постоперационная реабилитация. Плюс лекарства… Дорогостоящие. Сумма в итоге набегала внушительная.       Надежда Дмитриевна снова сошла с лица и едва не потеряла сознание. Ей таких денег взять неоткуда: они с Тёмой еле-еле тянули обычные бытовые расходы на ее зарплату, пенсию и его копейки за курьерскую работу, кредит ей, как пенсионерке, если и дадут — то не больше ста тысяч, если вообще дадут. Обратиться в благотворительный фонд — снова время: там так быстро эти вопросы не решают. Занять не у кого.       И что делать? Ждать? Оббивать пороги госучреждений в надежде, что экстренно выделят квоту?       Лика прислушивался к разговору врача и Надежды Дмитриевны, а сам судорожно соображал…       Для него озвученная сумма — вполне подъемная, если бы в запасе имелся месяц, но речь шла о двух-трех днях максимум. В теории деньги были. Можно вытащить их из оборота барбершопа, но это означало оставить салон без финансовой подушки. Да, «Мужская территория» приносила хорошую прибыль, но надо понимать, что этот бизнес имеет солидную затратную часть, и чистыми выходило не так уж и много. Это неощутимо, когда предприятие безостановочно работает, но изыми сразу полмиллиона… И можно сесть голой попой на асфальт. В принципе, нестрашно — в конце концов есть машина, которую можно продать и перекрыть брешь, или взять под ее залог кредит. Выкрутится — не беда, главное достать деньги сейчас!       Лика впервые пожалел, что у него почти нет личных накоплений… Квартиру купил, машина есть, салон красоты работает, принося ежедневный доход — вроде и не нужны они ему, эти накопления. На счете что-то болтается на всякий пожарный. Лика так и не научился жить завтрашним днем — проблемы с финансами решал по мере их поступления: нужно подкопить на что-то — не вопрос. Но пока особых целей не было. А ведь стоило прислушаться к вечному Мишиному: «Обязательно каждый месяц откладывай деньги! Мало ли что!»       Но это «мало ли что» безалаберно казалось невозможным. Ну, что самое плохое может произойти? Накроется его бизнес медным тазом, так он с руками и именем — не пропадет. Роскошествовать в особняке и кататься на роллс-ройсе в приоритетные запросы Воскресенского не входило: на жизнь в свое удовольствие и возможность путешествовать хватало, и ладно.       Вот урок. Жестокий, однако. С ним-то ничего не произошло, но появился любимый человек и ответственность за него…       — Но как же так? Как же так? — донесся до него голос Тёминой мамы с нотками прорывающейся истерики. — Он же постоянно находился под наблюдением кардиолога. Внешне всё было хорошо!       — Понимаете, такое случается, — терпеливо объяснял врач, — незначительный дефект в межпредсердной перегородке, с которым родился ваш сын, с возрастом может превратиться в серьезную проблему. Не всегда. Чаще бывает, что люди спокойно доживают до старости с этим отклонением. Но ваш мальчик вырос, и ему не повезло: отверстие увеличилось, а это уже повлекло за собой резкое и значительное ухудшение состояния его здоровья. Опасный порог — с семнадцати до двадцати лет. Внешне, до определенного момента, всё может выглядеть в рамках нормы. Никаких подозрительных симптомов. Но ваш врач просто обязан был в его возрасте дать вам направление на серьезное обследование, по результатам которого выводы должен делать не кардиолог, а исключительно кардиохирург. Я не знаю, почему в случае Артёма допустили подобную халатность. Пресловутый человеческий фактор, видимо. Парень ни на что не жалуется — значит, всё в порядке. К сожалению, у нас с особым вниманием относятся к новорожденным детям, когда на первых же месяцах выявляются отклонения в работе сердца, а вот если ребенок — уже совершеннолетний парень… Раз дожил до двадцати — доживет и до шестидесяти. Что я могу сказать? Ответственность ложится на плечи родных и близких — вовремя обеспокоиться.       — То есть это я виновата в том, что не заметила ничего подозрительного в его состоянии и доверилась специалисту? — вспыхнула Надежда Дмитриевна, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в края сиденья стула.       — Нет, ни в коем случае, — успокаивающе проговорил врач. — В нашем городе по статистике «сердечников» много, а хороших специалистов, к сожалению, мало. Всегда остается фактор несчастливого стечения обстоятельств, понимаете? Где-то недосмотрели, что-то упустили… Сейчас, именно сейчас разбираться в том, почему так произошло — напрасная трата времени. Вопрос: какое принимаем решение? Потому что шанс есть! В большинстве случаев операции проходят успешно, риск осложнений в дальнейшем — минимальный при соблюдении всех мер безопасности. Артём — парень молодой, компенсирующие возможности его организма — высокие. Вскоре после операции он сможет вернуться к полноценной жизни и дожить до преклонного возраста.       — Как у вас всё просто! — всплеснула руками женщина. — Но где я деньги возьму? Где?       — Деньги есть, — уверенно проговорил Лика. — Мы согласны на платную внеплановую операцию.       Надежда Дмитриевна перевела удивленно-непонимающий взгляд на Воскресенского.       — Но… — она смотрела на Лику с таким лицом, словно вообще забыла кто этот парень и почему находится здесь. И тем более не могла понять, почему вдруг принимает за нее решение.       — Мы выйдем на пару минут побеседовать, — бросил Лика врачу. — А вы пока готовьте Артёма к операции. Что касается оплаты — выставляйте счет, делайте договор. Или… как там у вас это происходит?       — Это вопросы бухгалтерии и юридического отдела, — уточнил хирург. — Вы пока переговорите. Можете не торопиться. В любом случае сегодня уже очень поздно — организационные вопросы переносятся на завтра. Операцию, как только всё согласуем, назначим через два дня. Сейчас Артём останется в реанимации под наблюдением — его нельзя отключать от аппаратов.       — Хорошо, договорились, — Лика подхватил за локоть растерянную, явно пребывающую в шоке, Надежду Дмитриевну и вывел ее из кабинета главы отделения.       — Я могу вас пригласить в кафе и угостить чаем или кофе? — предложил Воскресенский. Конечно, не самый подходящий момент для каминг-аута и вообще для бесед о его чувствах к Артёму — женщина едва реагировала на происходящее. Всё еще силен был пережитый страх за жизнь сына, который до сих пор не отпускал… Предстояла серьезная операция, а сейчас — томительное ожидание: оно еще мучительнее. Но откладывать разговор нельзя, нужно расставить точки над i и дать понять, что он Тёме — не чужой человек, не просто приятель. — Мне нужно кое-что вам рассказать, чтобы вы четко понимали мотивацию моего поступка.       — Да, — кивнула Надежда Дмитриевна. — Потому что я… Это слишком неожиданно. Откуда у вас деньги, Виталий?       — Я не просто парикмахер, — медленно проговорил Лика. — Тот салон, в котором я работаю, принадлежит мне. Поэтому я действительно располагаю средствами и могу помочь, — о том, что не всё так просто, он, естественно, не собирался рассказывать. Есть и точка.       — Но вы же понимаете, что кроме квартиры у нас с Тёмой ничего нет? Я понятия не имею, как верну их вам. Только если вы мне дадите какую-то рассрочку на несколько лет, — пробормотала женщина, ведомая по-прежнему Воскресенским под локоть в нужном направлении. Неподалеку от больницы находилась уютная кофейня.       — Надежда Дмитриевна, ничего возвращать не нужно, — осторожно произнес Лика. Зная принципиальность в денежных вопросах Тёмы, он ждал подобной непримиримой реакции и от его матери.       — Вы настолько богаты? — поинтересовалась Тёмина мама. — Чтобы вот так вот… Он вам не родственник, не брат, не племянник.       — Тёма мне ближе и дороже любого родственника, — ответил тихо Лика. — И нет, я не настолько богат. Но если… — он запнулся. Остановился и развернулся к Надежде Дмитриевне лицом. — Если его не станет… — слова давались с трудом, — то для меня… то я… — признаться в главном под пристальным, тяжелым взором Тёминой мамы было не просто: а вдруг она сейчас всё неправильно поймет? Осудит? Прогонит, обозвав извращенцем? Кто знает, на что порой толкает людей боязнь отступиться от нормы? В этих вопросах иной раз и доводы разума не играют никакой роли, и жизнь сына в борьбе с предрассудками может стать не так уж важна. — Я люблю вашего сына. И он меня. Так получилось. Это действительно взаимное чувство. И без него… Понимаете, оплатить операцию — самое малое, что я могу для него сделать. Потому что иначе… Закончится не только его жизнь, но и моя. Думаю, и ваша тоже. Я понимаю, вам сейчас трудно будет это принять… Он ваш единственный сын… И вы, конечно, не планировали для него такой судьбы, — Лика захлебнулся воздухом, закашлялся. Надежда Дмитриевна молчала. — Но сейчас важно его спасти, верно? Я готов… Готов рассказать о себе всё, если захотите. Принять любые ваши условия. Просто прошу: в данный момент позвольте ему помочь.       — Давайте зайдем в кафе, — произнесла женщина, не обнаруживая в голосе своего отношения к признанию Лики. — Негоже посреди дороги говорить о таких вещах.       Они вошли в кофейню, заняли удаленный столик. Лика сделал заказ. Есть не хотелось, а вот пить — очень.       Надежда Дмитриевна долго молчала, а потом заговорила…       — Я родила Тёму поздно, уже в тридцать шесть лет. Беременность протекала тяжело, трудные роды. Потом диагноз. Я чуть с ума не сошла… Тогда было очень мало возможностей помочь сыну — на операцию если и ехать, то в Москву или Питер. Но я выбила направление на консультацию в научный центр сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева, лучший в стране. И там мне сказали, что дефект — незначительный, наши кардиологи напрасно переполошились. С таким пороком сердца можно жить. Главное — соблюдать ряд ограничений, пристально следить за здоровьем, беречь ребенка от переохлаждения… Обычная простуда для него может обернуться пневмонией. А в детстве Тёма много болел, и для меня каждый раз был сплошным кошмаром. Переживала, а вдруг возникнут осложнения? Но бог миловал… И постепенно как-то легче стало: Артём рос, поводы для беспокойства исчезли. На сердце не жаловался, характерных для его порока симптомов не было. Изредка случалась одышка или аритмия, но врачи успокаивали: мол, а как вы хотели? — вздох, пауза, маленький глоток горячего черного чая. — Тёма же рос активным, всем интересующимся мальчиком, но вот друзей у него не было. Кому нужен вечно болеющий хиляк из малообеспеченной семьи? — Надежда Дмитриевна горько усмехнулась. — Но Тёма не обозлился. Просто много времени проводил дома — сам себе находил развлечения, планы строил… Он очень целеустремленный, не по годам взрослый, ответственный. Я ему дам денег с просьбой пойти погулять, купить себе что-нибудь, он уйдет на пару часов, придет домой и вернет всё до копейки, мол, нет, мам, ничего не захотелось. А потом еще и сам пошел работать, как поступил в университет. Обещал… убедительно так, — ласковая улыбка, — что скоро у нас всё будет хорошо. С серьезным выражением на лице. Улыбался он редко, очень редко… Пока не появились вы, — Надежда Дмитриевна подняла голову и вперилась острым, пронзительным взглядом в лицо Лики.       Воскресенский смущенно потер ладони, но сканер темных глаз женщины выдержал. Ему нечего скрывать — сейчас он весь как на ладони.       — За что мне вас осуждать? — наконец проговорила Надежда Дмитриевна. — За то, что мой мальчик последние полгода каждое утро просыпается с улыбкой? За то, что впервые не просчитывает жизнь наперед, а просто живет… как нормальный парень? Сбегает на целый день, возвращается поздно вечером — сияющий, счастливый… За то, что смеется, болтает без умолку за ужином? Я слова вставить не могу — столько у него новостей! За его чистые, неподдельные эмоции я вас должна невзлюбить? — она протянула сухую морщинистую руку через стол и накрыла ею ладонь Лики. — За это я могу сказать только «спасибо». Думаете, я по его интонациям, с которыми он рассказывает взахлеб о вас, ничего не поняла? Или по мечтательным взглядам? Я, конечно, не думала, что это любовь, — она чуть улыбнулась. — Скорее, увлеченность интересным человеком. Но если так… Пусть лучше так, пусть он будет счастлив с вами, чем проведет жизнь в одиночестве. У нынешних девиц непомерные запросы, не у всех, конечно… Но где гарантия, что он встретит хорошую и порядочную? Да и… — женщина тряхнула головой. — Всё это глупости. И не имеет для меня никакого значения. Это мой сын! Мой. Единственный! Выношенный и рожденный в муках, горячо любимый… Сколько было страхов, сколько бессонных ночей, сколько слез! Он вам дорог, вы его любите — я вам верю.       Лика ответно сжал пальцы Надежды Дмитриевны, в горле застрял комок, не позволяющий произнести ни слова. Впрочем, может, они уже и не нужны.       Воскресенский отвез Тёмину маму домой, пообещав приехать за ней рано утром, чтобы вместе отправиться в больницу. Сейчас же надо было решить еще один важный вопрос. С Мишей. Объясниться с ним, по какой причине завтра со счета уйдут все оборотные средства барбершопа. Всё-таки учредитель он, и хотя Михаил не лез в финансовые дела «Мужской территории», только консультировал, Лика чувствовал себя обязанным рассказать.       Арсеньев, не прерывая, спокойно выслушал немного путанную, взволнованную речь Лики, в которой он обозначил Тёму как близкого друга. Язык не повернулся назвать бывшему любовнику его иначе. Михаил помолчал, что-то обдумывая, потом произнес:       — Половину вынимай. Остальное я добавлю.       — Миш, нет, я выкручусь, честно. Не надо. Ты и так много для меня сделал, — проговорил поспешно Лика.       — Виталя, не спорь, пожалуйста. Это не тот случай. Я каждый год отчисляю приличные суммы в благотворительные фонды. Здесь есть конкретный человек. У меня есть финансы. В чем проблема?       — Это не просто конкретный человек, — Лика вздохнул и, набравшись решительности, добавил:       — Этот Артём… Он…       — Лика, ну чего ты мямлишь? Любовник он твой, я понял, — усмехнулся Арсеньев. — Поэтому позволяю тебе половину оплатить самому. Хотя и это глупость. Ты бы просто мог меня попросить. У меня доченька этим летом на шопинге в Милане потратила больше.       — Он не любовник, — смутился Воскресенский. С Мишей сложно обсуждать личную жизнь. — Мы еще не… Тут вообще другое.       — Другое… — задумчиво протянул Михаил. — Это хорошо, что другое. Я всё боялся, что испортил тебе жизнь, что ты так и будешь держаться за прошлое. Рад, что это не так.       — Миш, мне неловко говорить с тобой на эту тему, — Лика перехватил телефон поудобнее и присел на диван в гостиной. Поправил декоративные подушки. — И я тебе по сути никто, если уж на то пошло… Машка имеет право тратить твои деньги.       — Лика, ты тоже имеешь такое право. Потому что я так хочу. И давай закончим на этом пустые препирательства, — несколько раздраженно произнес Михаил. — Ты мой мальчик. Славный, светлый и любимый. До сих пор, — это было сказано тихо и очень нежно.       — Миша… — Лика прикусил губу. — Не надо. Пожалуйста.       — Не буду, — согласился мягко Арсеньев. — Завтра с утра позвони мне. Я к тебе пришлю своего юриста — проконтролировать процесс. Хорошо?       — Хорошо, — вздохнул Лика и отключился. В какой-то другой реальности, где временные отрезки их жизней совпали бы по возрасту и обстоятельства сложились иначе… Наверное, они были бы по-прежнему вместе. Но не в этой.       В этой есть Артём. И Воскресенский внезапно четко и ясно осознал: старая любовь отпустила. Осталось теплое чувство к хорошему человеку, коим был Михаил Арсеньев. Редкому — и по своим жизненным принципам, и по отношению к окружающим. И Лике очень повезло встретить его на своем пути. Но это был определенный этап его жизни.       А сейчас…       Сейчас оставалось молиться всем богам, чтобы Тёма выкарабкался.       Утром Лика позвонил Нигматулину и вкратце обрисовал ситуацию. Тот долго ошарашенно молчал, затем коротко спросил, куда приехать и чем помочь. Воскресенский попросил присмотреть за текучкой в барбершопе и отменить на ближайшие две недели его записи, а в больнице присутствие приятеля ничем не поможет: у него с Надеждой Дмитриевной на целый день бумажная волокита. Спросил, как обстоят дела с Верой. Санчо порадовал: она согласилась попробовать заново.       А днем началось нечто невероятное… Лике звонили. Клиенты, приятели, бывшие коллеги по работе, просто знакомые из разных тусовок с просьбой дать номер счета, куда можно закинуть денег. Воскресенский отпирался, пытаясь объяснить, что финансы на операцию есть. Но его не дослушивали — просто просили не отказываться от помощи, потому что она — от души. Переводили разные суммы: от ста рублей и до десяти тысяч.       Лика с удивлением читал смс, сообщающие об очередном поступлении на счет, и никак не мог понять, что происходит… Почему так много людей проявили неравнодушие и участие к его горю, а по сути — к жизни абсолютно незнакомого парня.       Вечером он, вымотанный больничной суетой и расстроенный тем, что сегодня им не разрешили навестить Тёму, только мама на пару минут заглянула в палату, заехал в барбершоп. Его встретила администратор Вика, с покрасневшими глазами и тревожным выражением на лице, за ней толпились сотрудники «Мужской территории». В дверном проеме своего кабинета маячил Санчо.       — Виталечка, это от нас, от всех, — Виктория протянула пухлый конверт.       — Ребят, ну вы чего? — расстроенно протянул Лика, и так выбитый из колеи всеобщим вниманием к его беде. Это тронуло до слез.       — Лика, пожалуйста, возьми, — Вика шмыгнула носом. — Это Артёму. Ты там ему передай от нас, что мы за него кулаки держим, хорошо? Передай, пожалуйста, — и вдруг за ее спиной в голос разрыдалась Оксана.       Лика принял конверт дрожащими руками, посмотрел на лучшего друга — тот только пожал плечами и отвернулся.       — Спасибо, — прошептал Лика. — Большое вам спасибо. Я передам. Я обязательно передам.       Операция длилась четыре часа. Всё это время Лика без движения просидел на холодном кафельном полу, никак не реагируя на просьбы Надежды Дмитриевны встать и хотя бы выпить горячего чаю или просто воды.       Очнулся он из спасительного забытья, в которое погрузился как в летаргический сон, заморозив на срок операции всё нутро, только когда из операционного блока к ним вышел тот самый хирург, глава отделения.       — Выдыхайте, — внезапно широко улыбнулся мужчина. — Всё хорошо. Операция прошла успешно. Через полгодика ваш Артёмка козликом скакать будет!       Лика подорвался с пола, бросил взгляд на Тёмину маму… Она плакала. Воскресенский порывисто подался вперед, сжал крепкие, мощные руки хирурга в признательном рукопожатии и с чувством произнес:       — Спасибо.       Дальше врач что-то говорил о том, что через пару недель Тёмку можно будет забрать домой. И первые несколько месяцев — самые важные в процессе его реабилитации и возвращению к нормальной жизни. Главное следить не только за его физическим состоянием, но и психическим. У пациентов, переживших подобную операцию, как следствие, очень часто случаются нервные срывы — преследуют фантомные боли в груди и одолевает навязчивый страх скорой смерти. И здесь важно не оставлять его надолго одного, как можно быстрее — при идеальном раскладе через 6-9 недель — вернуть в университет. Правильное питание, здоровый сон, лечебная гимнастика, прогулки на свежем воздухе, спокойная, позитивная атмосфера в семье… Тогда можно рассчитывать на то, что Артём еще их всех переживет. Перед выпиской хирург обещал составить список рекомендаций.       Лика слушал вполуха — знал, что Надежда Дмитриевна ничего не упустит. В пустой голове крутилась лишь одна фраза: «Жив… Жив! Теперь всё будет… Нужно только верить, обязательно нужно верить». И фоном — соло из песни Ленни Кравитца.