Изгой

      Ахиллес с компанией ждали нас на конспиративной квартире в Олбани. Мы с Лиамом прибыли туда в первых числах июля, и нас чествовали как героев. Наставник заключил нас в объятия, Кесеговаасе дымил сверх меры, а Хоуп мне улыбалась, и, я клянусь, эта улыбка была адресована только мне. Такая мягкая, лучистая, с легким прищуром блестящих глаз…       Помню, как мы сидели на веранде и рассказывали о наших приключениях, вернее, рассказывал Лиам, а я сидел и слушал, поправляя его в нужных местах. Я делал вид, что задумчив, серьезен и загадочен, а сам украдкой поглядывал на Хоуп. Та сидела на перилах и болтала ногами. Она поймала мой взгляд и, самодовольно усмехнувшись, закинула ногу на ногу. Я отвернулся, сдерживая смех и смущение.       Подали ром, и мы начали пить. Ахиллес наклюкался быстро и, хотя он пытался оставаться веселым, его улыбка пропадала когда ему казалось, что на него никто не смотрит. Он прикрывал губы стаканом, и взгляд его полнился печалью. Слишком мало времени прошло с похорон его семьи.       Как и Ахиллес, Кесеговаасе тоже помалкивал, но у того не было за душой никаких печалей, насколько я знал. Но пьянство вгоняло его в своего рода транс, и Кесеговаасе все сидел и сидел, смотрел и смотрел, неподвижный как дерево, неразумный как олень. Спрячь такого в кусты, и не отличишь от заброшенного идола какой-нибудь древней цивилизации. Я помахал перед его глазами стаканом, но Кесеговаасе и бровью не повел. У меня возникла шальная мысль накрыть его одеялом, как клетку с попугаем, и посмотреть уснет ли, да на веранде не нашлось одеяла.       Хоуп же от выпитого алкоголя краснела, и глаза ее с каждой секундой сияли ярче, и улыбалась она все шире, и смеялась чаще. Лучший тип женщин — это которые от алкоголя становятся веселыми. Я сообщил об этом Хоуп, но тут же в нашу беседу вмешался Лиам, и с темы тамплиеров, Артефактов и наших побед, мы переключились на обсуждение женщин, как и полагается настоящему джентльменскому разговору. Итак, Кесеговаасе застыл, Ахиллес захрапел, а я плеснул нам троим еще по стакану рома. Наш индеец хоть и был в трансе, а икал как настоящий пьяница. Истукан, истукан, и вдруг — ик! — а потом снова истукан, истукан.       — Шэй, а, Шэй… — завел Лиам едва ворочая пьяным языком, — а где в мире самые красивые девушки?       — Э, нет, — я наотрез закивал головой, — я хотел спросить это первым, а значит, ты отвечай первым!       — Нет, я спросил первым, значит должен услышать ответ первым!       — Ты неправильно знаешь как это работает. Кто первый спрашивает, тот первым слушает ответ, но это должен быть свой же ответ!       — А-а-а-а, понял!       — Так что, давай, отвечай.       — Ну, — Лиам откашлялся и приложил кулак к груди, подавляя икоту, — все зависит от понятия красоты. Красавица с Корфу и красавица из Осло разные. Как день и ночь. Как день и ночь… Как де… Хватит! — он еще разок икнул. — Но в общем-то обе милые, да.       — Вот такие фразы и создают репутацию мудреца. — заявила Хоуп.       Лиам важно кивнул, покраснев еще больше:       — Да, спасибо…       — А я бы сказал, что самые красивые в Гаване, — хотя я и предался воспоминаниям деликатного характера, но я косился глазом на Хоуп. — У девушек там прекрасные ноги и груди, и самое главное — они не боятся их показывать. Но не думай, что я хочу обидеть наших дам.       Я подмигнул Хоуп, и «наша дама» улыбнулась так холодно, что я понял, вызывать ревность было плохой затеей. С другой стороны, если ревнует, то значит любит.       — Надеюсь. — прохрипел Лиам, тоже как-то поникнув. Видать, пригорюнился от нехватки девиц из Гаваны.       А меня тем временем несло:       — А самые милые девушки — в Голуэе. Простые и честные, и всегда угостят тебя выпивкой, если что.       — Да что ты. — прошипела Хоуп.       — И еще девушки из Лиссабона. Они собирались стать монашками, темноглазые и благовоспитанные. Жаль, я португальского не знал… С другой стороны, мы мало разговаривали.       — Вот такие фразы и создают человеку сомнительную репутацию. — ляпнул Лиам.       — Выпьем за это. — ехидно предложила Хоуп.       — Выпьем!       И как клинки зазвенели наши стаканы.       Наутро мы проснулись совершенно разбитыми, как и полагается после длительной ночной попойки. Кесеговаасе дрых не переменив позы, и я внутренне позавидовал его терпению и выдержке. Мне бы она тоже не помешала, особенно с учетом того, как сильно болела моя голова. Как тени мы разбрелись с веранды кто куда. Я искал воду, но нашел остатки рома и употребил их по прямому назначению. Пить захотелось сильнее. Я рухнул в кровать и пролежал еще несколько часов, находясь в состоянии полудремы. Кажется, я видел себя, бегающим по Кречету, и спасающимся от льющегося с неба алкогольного дождя, а Хоуп, огромная как легендарный Йормунганд, пыталась раздавить меня своими каблуками.       Проснулся я, как ни странно, посвежевшим и отдохнувшим, хоть и с пересохшей глоткой. Все наши собрались в столовой, потирая больные головы и помятые лица.       — На задание выйдешь через два дня. — без улыбки сообщила мне Хоуп.       — Задание?       Она поморщилась, отпила из чашки кофе и помассировала пальцами виски.       — Ладно. Начну издалека. Джордж Вашингтон и его войска открыли огонь по французам. Это считают началом войны. Ей уже дали громкое название Войны за Независимость. А сейчас в Олбани проходит Конгресс, на котором тринадцать американских колоний будут решать вопрос обороны против Франции.       — Джордж Вашингтон? — я немного удивился. — Младший брат Лоуренса?       Мне мигом вспомнился человек, показывающий брату за спиной язык. Кто бы мог подумать! Впрочем, судить человека по одном лишь эпизоду — очень неверно. Я обманулся обаянием молодого и дерзкого человека.       — Да, он самый, — кивнул Лиам, — кстати, о Лоуренсе Вашингтоне! Поскольку ты убил его, Шэй, то Джеймс Уордроп повышен в звании в пределах своего Ордена. Теперь все ресурсы тамплиеров в его распоряжении.       — Значит, его будет труднее достать, — рассудил я и пожал плечами. — Ладно, а что с Манускриптом?       — Из Нью-Йорка сообщили, что он у Уордропа. — сказала Хоуп. — Сам же он тоже тут, в Конгрессе, потому мы и назначили встречу в Олбани. Его охраняют, но нам известно, что он здесь, руководит процессом из тени. Через два дня будет выступление Бенджамина Франклина, и Уордроп будет на нем лично.       — Почему? Кто вообще этот Франклин?       — Ученый, политик, почтмейстер, — пожала плечами Хоуп. — Всего понемногу. Мы следили за ним и уверены, что он пытается разгадать тайну шкатулки для тамплиеров, но при этом не принят в их круг. Его как ребенка соблазнили тайной, и он взялся раскрыть ее. Тамплиеры намеревались передать ему Шкатулку, если верить расшифрованной переписке. А Франклин, в свою очередь, уже подготовил для ислледования необходимое оборудование. Кажется, он писал, что «имеет идею» как пробудить ее силу, исходя из подробного описания, присланного тамплиерами. Шэй, ты уже рассматривал шкатулку? Ты можешь сказать что-нибудь о ней? Так ли все прозрачно, как об этом писал Франклин?       Я достал Шкатулку из сумки. Как часто я это делал в плавании! Да, я детально ее изучил, но и понятия не имел, что с ней делать дальше. Шкатулка была просто шкатулкой, довольно большой, но плоской. Как я понял, она изготовлена сообразно размерам Манускрипта. У нее была деревянная поверхность, великолепно лакированная, а нутро ее испещрял узор похожий на множество ломаных линий, многие из которых оканчивались изображением маленьких, не больше ногтя, кругов. Эта гравировка была залита чем-то, напоминавшим мне стекло, да вряд ли оно и было им, учитывая происхождение этой вещицы. Нет, мне ее внешность не говорила, как с ней обращаться.       — Не знаю, Хоуп. Будь все так просто, тамплиерам не понадобился бы Франклин.       — И то верно. — согласился Лиам. — Шэй, найди Уордропа и убей его. Забери Манускрипт. И узнай, что делать с этой Шкатулкой.       — Сделаю, Лиам.       Мои друзья как-то странно переглянулись. Похоже, только в конце разговора Хоуп сменила гнев на милость.       — Два дня, Шэй. Помни, всего два дня.

***

      Каждый из нас по-разному употребил отпущенное нам время. Лиам пропал в городе, налаживая связи и пытаясь мобилизовать силы для поддержки на случай, если что-то пойдет не так. Он считал, что было бы неплохо иметь на Конгрессе как можно больше наших людей. Я не перечил. Хоуп же пошла устраиваться к Бенджамину Франклину как экономка и помощница. Ей нужен был легальный доступ в дом, но не только затем, чтобы порыться в документах Франклина, но и для того, чтобы понять, как работают его загадочные устройства. Я же провел эти дни в тренировках. Наступил назначенный день. С утра я искупался в реке, переоделся в выстиранную Хоуп одежду и отправился к месту Конгресса. Хотя заседания и проходили за закрытыми дверями, но были и открытые лекции. Одну проводил Бенджамин Франклин. И на ней я намеревался найти Джеймса Уордропа.       Я протолкался через толпу, пытаясь в ней высмотреть Уордропа. И хотя я видел его всего раз, и то издалека, я все равно был уверен, что узнаю его. Со мной был Лиам, но и он не нашел Уордропа, несмотря на то, что я дал ему полное словесное описание. Зато наметанным глазом он мигом вычленил в толпе другую тамплиерскую шишку — Уильяма Джонсона. Я пригляделся и понял, что человек этот был весьма значительным. Главным образом потому, что поверх дорого красного камзола он нацепил индейские тряпки на манер патронташа, да еще и был в индейских штанах и мокасинах. Разумеется, это плохо вязалось с белоснежным шейным платком, но если его наряд и был смешным, то при взгляде в лицо этому человеку всякая веселость отпадала. У него были внимательные, серые глаза, дьявольски спокойные и серьезные. Может, одежду он и носил шутовскую, но сам шутом не был точно. Лиам пояснил мне, что Джонсон является специалистом тамплиеров по переговорам с индейцами. И элементы их одежды на нем — это показатель его заслуг в этих переговорах. Иначе говоря, что-то вроде медалей, преподнесенных ему коренными народами.       — Быть может, Манускрипт у него, — прошептал Лиам. — Или нет. У нас не было информации, что он будет здесь.       Уильям Джонсон стоял чуть поодаль в окружении свирепых с виду солдат в английской форме, а на помосте ораторствовал никто иной как Бенджамин Франклин. Я посмотрел на него и не смог сдержать улыбки.       Человек опытный скажет, что не стоит судить книгу по обложке, и что самые незаурядные люди могут обладать самой же заурядной внешностью. Бенджамин Франклин был ярким тому подтверждением. Невысокий, грузный, в алом бархатном камзоле с золотым позументом, безупречно белых чулках и с ботинками на золотой пряжке, он казался чиновником из какого-нибудь очень приличного, но пустого ведомства. Весьма кстати я вспомнил, что он был почтмейстером. Но при взгляде на его лицо создавалось совсем иное впечатление. Живые, небесно-голубые глаза сверкали за маленькими круглыми очками в оправе из золотой проволоки. У Франклина было вытянутое лицо с обвисшими щеками и такой же дряблой шеей, колыхавшейся от каждого сказанного им слова, тонкие губы, несколько поджатые, и высокий, совершенно лысый лоб. А на плечи ему спадали длинные каштановые пряди, берущие начало где-то у висков. Мне Франклин напоминал черепаху, наряженную в сюртук. Такой чудаковатый вид наверняка льстил его практике ученого, но, что самое удивительное, ничто в его облике не было напускным. Он был так искренен в своей нелепости, что к нему невозможно было не проникнуться с первых же секунд знакомства.       И голос он имел суетливый и добрый. Жаль, что я подошел лишь к концу его речи! Но по состоянию распаленной толпы можно судить, что та была отменного качества.       — Господа, — прохрипел Франклин, — как я уже заявлял, нам необходим национальный союз, одобренный Парламентом, и дающий больше независимости колониям. Сейчас мы не готовы отразить угрозы со стороны Франции. Проще говоря, — он сделал драматичную паузу и очень просто закончил, — колонии или объединятся, или умрут.       Над его головой реяли английские флаги.       Я вспомнил, как читал одну из газет, завалявшихся на нашей квартире. Она называлась «Пенсильванской» и была от 9 мая. Именно в этом номере я увидел политическую карикатуру, подписанную теми же словами, какими Франклин завершил свою речь. И, как я вспомнил теперь, рисунок ему и принадлежал. То была змея, разрезанная на восемь частей, извивающаяся в предсмертной агонии. Каждый ее кусок был подписан инициалами определенной колонии. Там была Нью-Йорская колония, колония Виргинии, Пенсильвании т.д. Именно это изображение было растянуто позади Франклина на стене ладного желтого дома. Все было бы хорошо в карикатуре, кроме выбора заглавного животного. Ну почему змея? Неужели Бенджамин так намекал на сущность, которой Америка станет позднее? Вряд ли, наверняка змею было проще рисовать, только и всего.       Толпа взорвалась овациями. А когда они стихли где-то очень некстати закудахтал петух. Судьбоносные решения принимались почти что по колено в грязи и дерьме, как это ни смешно!       Толпа стала расходиться. Мы с Лиамом подошли поближе. Уильям Джонсон перегородил дорогу Франклину и крепко пожал его руку.       — Вдохновленная речь, мастер Франклин. Вы и впрямь верите, что Великобритания дарует нам свободу?       — У них нет выбора, мастер Джонсон, — поджал губы ученый. — Чем дальше владения, тем слабее хватка хозяина. А мы уже очень далеко от них.       — Да. Впрочем, не будем говорить о политике. — Джонсон откашлялся, понизил голос, и мне пришлось напрячь слух, чтобы их услышать, — Благодарю за исследования…       — Что вы, что вы! — замахал руками Франклин. — Времени было немного, но я успел понять, что эта шкатулка уникальна. Древний Египет, да? И, как было сказано в моем письме, я готов, так сказать, «открыть» ее…       Они оба отошли за угол дома, и мне пришлось последовать за ними, держась в тени стен.       — Отлично! — воскликнул Джонсон. — Вскоре мы доставим вам ее. Что до Манускрипта…       Он замолк, когда к нему подбежал солдатик, дрожа и обливаясь потом. Заикающимся голосом он произнес:       — Прошу прощения, сэр, но мастер Уордроп отказался отдать его. Сказал, риск слишком велик.       — Риск?! — мгновенно взбеленился Джонсон, но быстро взял себя в руки. — Прошу прощения, мистер Франклин. Манускрипт и шкатулка очень скоро будут у вас. А ты, жалкое подобие солдата, Бегом в Форт Фредерик! Передай мастеру Уордропу, чтобы живо отдал Манускрипт! Не то я скальп с него сниму!       Джонсон хрипел, цедил слова, все ближе подходя к солдату, чуть ли не пачкая пеной изо рта ему нос и губы. Парень его боялся. Мы с Лиамом переглянулись.       — Этот капитанишка не должен добраться до Уордропа, Лиам! Подымай всех кого собрал, надо преградить ему дорогу!       — Понял.       Лиам змеей ввернулся в толпу прежде чем капитан сделал еще хоть один шаг. Я потерял всякий интерес к Франклину и Джонсону, теперь я знал, где Шкатулка. Она была в Форте Фредерик. Я быстро забрался на крышу и побежал в сторону ближайшей дороги через реку: Фредерик был на другой стороне Гудзона. Я прыгал по крышам напрямик, но краем глаза держал в поле зрения сам Форт. Сложенный из белого камня, широкий и приземистый, он напоминал мне могильную плиту. Не лучшие ассоциации, когда ты на важном задании, и все у тебя висит на волоске. Пару раз я видел на улочках внизу красный мундир капитана, пару раз — белый капюшон Лиама. Когда я подскочил к мосту, там уже была толпа зевак. Две женщины с видом базарных торговок сцепились прямо посреди дороги, и собравшаяся толпа зорко следила за их перебранкой, лузгая семечки и тихонько похрюкивая.       — Ты проклятая проститутка!       — Нет, ты!       Я различил в толпе Лиама, давящего улыбку. Он подмигнул мне, быстро различив меня на крыше. К нашему маленькому спектаклю подошел его почетный зритель. Капитан затормозил, от неожиданности едва не упав в реку. Он попробовал было перекричать стоящий над мостом гвалт, но куда там солдату тягаться крикливостью голоса с двумя рассерженными женщинами! Он быстро сдался и свернул в проулок, поворачиваясь к следующему мосту, построенному чуть дальше по течению. Я последовал за ним и, догнав в безлюдном месте, спрыгнул ему на шею, перерубая ее мечом. Мне было жаль солдатика, наверняка он не был тамплиером, а Кредо запрещает убивать невиновных. Но мне была нужна его личина.       Я вернулся сразу после того как спрятал тело в свином хлеву. Очень удобно, ведь свиньи пожирают трупы в рекордные сроки. Его уже никто никогда не найдет. Во всяком случае, я на это надеялся. Я все-таки решил не расчленять тело. Вместо этого я густо измазал его грязью и бросил в ворох подгнивших капустных листьев.       Когда Лиам меня увидел, он дал своим ребятам отмашку заканчивать свой спектакль. Кажется, кульминацией было примирение двух старых куртизанок, скрепленное обещанием подзаработать вместе. Лиам шепотом пожелал мне удачи, когда я прошел мимо.       Не попадаясь на глаза караульным я пересек мост, а затем, около ворот, свернул направо, рассудив, что с меня могли потребовать пароль для прохода. А я его не знал. Пришлось действовать иначе. Я прошел метров двадцать вдоль гладкой белой стены пока не нашел участок, где мои пальцы могли отыскать маленькие неровности и трещины в каменной кладке. Я перелез стену, благодаря судьбу за такие удобные для карабканья бойницы. А оказавшись на высоком парапете, я тут же сиганул во внутренний двор, приземляясь в кусты, а оттуда поспешил к Уордропу. Я заметил его еще когда был на верхушку стены. Недоверчивый тамплиер прохаживался возле внутренней деревянной постройки.       Он был по-прежнему в красном, высок и худ, но осунулся еще больше, и под глазами его залегли темные круги. По всему было видно, что эта кутерьма с Частицами Эдема выпивала из него все соки. Я подскочил к нему, будто запыхаясь, и выпалил:       — Срочное сообщение от мастера Джонсона, сэр. Секретное, сэр!       — Говори.       Уордроп скользнул по мне глазами, но низко надвинутая треуголка и высоко поднятый воротник надежно обезличили меня, как обезличивали когда-то настоящего английского капитана.       — Велели сделать там, где нет посторонних ушей, сэр.       — Да, правильно. — кивнул Уордроп и вошел в пристройку позади. Я последовал за ним, и Уордроп сам запер за мной дверь. Я огляделся. Похоже, это было что-то вроде импровизированного кабинета: около задней стены стоял стол и стул, а всюду высились нагромождения книг и каких-то исписанных бумаг. Уордроп торопливо прошел к столу и сел ко мне лицом. Он откинулся в кресле, поставив на столешницу локти, и медленно соединил кончики пальцев, пытаясь держать лицо.       — Ну?! — в нетерпении воскликнул он. — Говорите же!       — Секретное сообщение заключалось в том, мастер Уордроп, — сказал я, переходя на свой обычный тон, — что по пятам за вами следовал ассасин, охотящийся за Артефактами Предтеч, но это первая его часть. А вторая в том, что сейчас он нанесет удар по вам, — я ударил Уордропа мечом в живот, — и удар этот будет смертельным.       Тамплиер рванулся, упал на стол, и из-за пазухи у него вывалилась книжица в простой коричневой коже. Она раскрылась передо мной, и я увидел рисунки цветов и земель с пометками на неизвестном мне языке. Я быстро сграбастал Манускрипт.       — А это я заберу, чертов тамплиер.       — Нет! — выпалил Уордроп, превозмогая боль. Он пополз по столу, следом за моей рукой. — Ты не понимаешь, что творишь, глупец!       Мне оставалось лишь пожать плечами.       — Освобождаю людей от вашей власти.       — И они будут свободны, когда французы приберут к рукам эти колонии?       Вопрос прозвучал как гром.       — О чем это вы?       — О том, что только мы, тамплиеры, стояли между Америкой и Францией… У них тоже есть виды на эти земли, и то, что они поддерживают колонии — это ничего не показывает. Их руками они побеждают Британию, а затем захватят колонии, ослабленные войной!       — Самое главное, чтобы эти колонии не оказались под гнетом тамплиеров.       — Мы — залог порядка в этом мире, — через силу осклабился Уордроп. — Если все дозволено, как говорит ваше Кредо, то в опасности все!       — Вы меня не убедили. Даже дьявол процитирует Библию для своей выгоды.       Уордроп истек кровью на вишневом столе. А я еще минут десять просто стоял в пустой комнате и пытался перевести дух. Да, я отвечал Уордропу весьма дерзко, но правда была в том, что я не видел правды в своих ответах. Я врал, а Уордропу удалось убедить меня. И если тамплиеры действительно проникли всюду, если в их орден входят лучшие умы, и у них достаточно ресурсов, чтобы обучать профессиональный солдат, то… может они и были тем необходимым злом, которое надо стерпеть, чтобы уберечься от самого худшего?