Because The Night...

Ноябрь-декабрь 1967 года

Жизнь спокойно текла по своему особенному течению, когда Патти и Роберт до конца наконец-то обустроили собственную квартиру. Он увлекся темно-синими красками, показывая иссиня-черное небо раз за разом с такой яркой мерцающей звездой в небе, что Патти всегда воспринимала, как их личный путеводитель в неизведанное. Они оба искали себя, и никто не знал, как много времени на это уйдет, прежде чем они смогут сделать нечто великое и грандиозное. Работа становилась сложнее с каждым разом, когда владелец ввел новые правила, запрещающие работникам пересекаться друг с другом или разговаривать во время рабочего дня, или даже ходить вместе обедать. Они оба привыкли так часто проводить время вместе, что это препятствие становилось просто невыносимым, когда они знали, что за любую малую оплошность их могли выгнать, поэтому они встречались украдкой, прячась то в кладовке, то в уборной, быстро шепчась или смеясь над новыми вещами, расходясь по своим рабочим местам, стоило только закопошиться остальным. Они возвращались поздно домой, заглядывая в булочную на Уэверли-авеню, все время рассуждая, могли ли они позволить себе купить печенье «Вертушки» или нежели вкусный кусок хлеба, рассчитывая центы на каждый день. Патти никогда не увлекалась сладким, но рядом с Робертом быстро начала привыкать к тому, что иногда можно было себя побаловать чем-то вкусным. Денег все еще не хватало на то, чтобы жить нормально, однако ни Патти, ни Роберта это особо не беспокоило — они оставались бедными, но счастливыми вместе, продолжая скупать музыкальные пластинки с последних релизов вроде Джоан Баез или Vanilla Fudge, или Тима Бакли, которых Роберт просто обожал. А пластинка Тома Хардина лежало совершенно отдельно, потому что она все еще тепло отдавала о той первой ночи, когда где-то на далеком фоне играла музыка, а он обнимал Патти за плечи, убеждая ее в том, что в шрамах не было ничего ужасного. Утром Роберт лишь странно улыбался, положив голову на поднятый локоть, рассматривая мирно спящую во сне Патти, прильнувшую к нему, словно она хотела еще больше спрятаться ото всего мира, пряча лицо на его груди. Лишь спустя время она протерла лицо и удивленно посмотрела на него, замечая солнечные отблески лучей в его глазах, словно мир грозился быть сегодня таким большим и спокойным, что она даже не заметила в за его спиной что-то спрятанное. Патти улыбнулась в ответ, отбрасывая покрывало в сторону, когда она хотела сесть и найти хотя бы какую-то одежду, чтобы она могла пройти и сделать им завтрак. Однако ее сразу же схватили за запястье, снова утянув в теплую мягкость постели, когда Роберт гладил ее по волосам, склоняясь за своим утренним поцелуем. — Доброе утро, соня, — прошептал он, сильнее прижимая к себе. — Сегодня выходной, неужели тебе охота выбираться из постели? — У меня желудок урчит, не могу ни о чем думать, — она посмотрела на него ласково, все же пытаясь вырваться из его хватки. — Завтрак? — Подожди, — он окликнул ее, шаря руками позади себя, когда в покрывале нашел два клочка бумаги, протягивая их ей в руки. — Если сюрприз удался, скажи что-нибудь. В руках Патти держала два билета на пресс-показ фильма «Как я выиграл войну» [1]. Она не знала, откуда Роберт мог раздобыть деньги на билеты в кино, однако это был весьма хороший подарок, который не мог ее ничем расстроить. Она покрутила бумажки в руках, аккуратно положив их на своеобразный алтарь рядом с кроватью, решая наконец-то чем-то заняться, пока не пришел вечер приодеться и выйти наружу. — Откуда ты их раздобыл? — спросила Патти, смотря на него спокойно. — Наши товарищи по работе их отдали, потому что не могут попасть туда по своим причинам. Тебе разве не нравится? — тихо спросил он, беря ее за руки. — Это прекрасный подарок. Ты не должен ни в чем мне объясняться, пастушок, — ее пальцы коснулись спутанных кудрей на его голове, несколько приглаживая их. Они мало говорили о кинематографе, хотя этот фильм произвел на Патти приятное впечатление, стоило ей только заметить в кадре Леннона. Она не сводила глаз с экрана, пытаясь шептать на ухо Роберту приятные комментарии о пленке, как вдруг заметила его, заснувшим на ее плече, и притянув ее ближе к себе, несмотря на то, что подлокотник между сидениями жутко мешал. Лишь только после того, когда она успела потрепать его по волосам и по колену, он сонно улыбнулся ей, поднимая себя и Патти на ноги, когда они пошли к выходу и Роберт успел ей рассказать о его любимом и единственном фильме «Великолепие в траве», снятого всего шестью годами ранее. Ему не нравились живые изображения, нет, его больше увлекали застывшие мгновения в вечности, выражающие одновременно так много и так мало. Они гуляли до самого позднего часа по Клинтон-авеню, снова сворачивая на «Двойку», где неоновые вывески горели до самого утра, а люди спеши в закрытые клубы, на которые, к сожалению, у них совсем не хватало денег. Однако и Патти, и Роберт мечтали однажды зайти туда совсем знаменитыми и известными, когда слава будет расходиться по всему району о славных художниках двадцатого века. Они смогли так пробраться до главного фонтана на главной площади, смотря за отражением звезд в воде, стекающей с самого верха, когда мимо проходила пожилая пара, заглядевшаяся на них. Патти и Роберт держались вместе за руки, и ее голова покоилась на его плече, когда Роберт что-то восторженно рассказывал, и она лишь сильнее прижималась к его боку, жмуря глаза от истории. — Ричард, Ричард, смотри, — пожилая леди указала на них ладонью своему мужу, лишь пожавшему плечами, просто уставившись на них. — Ты можешь их сфотографировать? Они так одеты и так стоят рядом друг с другом… Может быть, они славные художники. Роберт улыбнулся на этих словах, целуя Патти в лоб, когда они продолжали разговаривать о творчестве, все еще находясь в центре внимания. Было очевидно, что это никого особо не волновало, насколько все интересовались их парой или их рассказом, главное, что они этим сами увлекались. — Да какие художники, Тильда, — мужчина покачал головой, все же доставая из-под мышки фотокамеру, запечатлев на снимки молодежь. — Просто какие-то дети, снующиеся по ночному городу. Чудаки… Они вернулись домой лишь под самое утро домой, уставшие, но счастливые, завернувшись в одеяла, когда Роберт вдруг крутил в руках то самое ожерелье, что она просила не отдавать никому, а голубые глаза Патти в темноте непривычно заискрились, когда он передал его в ладонь, крепко сжимая. Обещания, что даются даже при мимолетной встрече, должны исполняться так, чтобы никто не сомневался в их прочности и искренности. Патти убрала волосы в сторону, надевая с легкостью вещицу на свою шею, когда Роберт просто ее обнял за плечи, и они уснули на старом диване, зная, что рано им опять вставать на работу, боясь получить выговор за их опоздание. В следующий раз, когда Роберт смог снова достать билеты, случилось через пару недель, уже в декабре. Он шел по Центральному Парку к Виллидж, увидев на пустующей скамейке афишу с таким интересным названием и, более того, с интригующим анонсом. Что ни говорить, даже сама картинка завораживала настолько, что он просто не мог отказать себе в том, чтобы найти подходящие деньги и выкупить два билета на вечерний сеанс «Бонни и Клайда». Возможно, именно образы так повлияли на него, но этот фильм предвещал лишь только впечатляющее зрелище. Куда лучше, чем фильм с Ленноном. И если это и был один из лучших просмотров тех лет, то он мог сказать, что эмоциональная концовка совсем подбила его в конце, что Патти пришлось лишь только обнимать его за плечи и вырисовывать ладонью круги на его спине, пытаясь таким образом успокоить бедную измотанную голову на этих странных плечах. Работа продолжала все также выматывать, а Роберт все больше и больше начинал нервничать, стоило ему увидеть конверт с письмом от родителей Патти, решивших попросить провести Рождество вместе с ними. Он думал, что она оставит его совсем одного в те несколько дней до начала нового года, однако Патти лишь улыбнулась ему, убеждая лишь только взглядом, что беспокоиться было совершенно не о чем. Она хотела, чтобы родители наконец-то познакомились с ее спутником, а Роберт все это время жутко нервничал, совершенно не понимая, как ее предки могли отнестись к их странным отношениям по меркам старшего поколения. Он также все долго раздумывал порой часами над некоторым решением отправить родителям своим письмо, что они с Патти наконец-то поженились и теперь официально живут вместе, даже если в реальности все обстояло совершенно иначе. Роберт умудрился закупить некоторые подарки для семьи Патти, не сумев никого оставить без презента, хоть и обошлось это в немалую копеечку. Он смотрел, как Патти паковала вещи заранее, зная, что они проведут не только Сочельник с ее семьей, но еще и пару дней после, прежде чем они смогут вернуться перед самым Новым годом, возможно, проведя его вместе, снова включив музыку, найдя старые свечи, которые можно было бы запросто поджечь, а потом танцевать под музыку в полутьме, в которой еле-еле освещались бы силуэты их фигур, а на лицах бы искрились улыбки, пока руки чертили в воздухе пируэты, а глаза не отрывались друг от друга. Ночами он корпел над интересными и необычными упаковками, склеивая куски каркаса и картона, занимаясь их раскрашиванием с помощью акрила и густой гуаши, а потом еще и подбирал старые лоскутки тканей из хлопка или шелка, чтобы сделать подходящую обертку, а еще и роскошные банты, показывающие, что такой подарок нигде нельзя было приобрести, кроме как из их личных рук. Патти не тревожила его все это время, предпочитая самой находить для себя занятие, рисуя в своей записной книжке весьма угловатых и странных девочек, скорее похожих больше на мальчиков, с такими большими глазами и в оборванной одежде, словно они шли из одной точки в другую в поисках самих себя. Роберт также умудрился во время ее крепкого сна готовить подарки ее брату Тодду — рисунок на плотной бумаге с красивой птицой высоко в воздухе, которая только-только выпорхнула из своего цветка в поисках очередного приключения, а в другие дни мастерил для Патти тамбурин, зная о ее приближающемся день рождении. На самом деле он не знал, чего больше он мог бы пожелать в такой день. С родителями он давно перестал общаться, лишь только отправляя им письма, решив полностью обособиться от них, чтобы своей циничностью и ужасным прагматизмом отец не забивал остальным голову, а мать не ужасалась от мысли, в каком греху жили Роберт и Патти, разделяя вместе постель, в которую друг друга они не должны были зазывать до заключения священного союза. Роберт отмахнул эти мысли в сторону, не решаясь говорить Патти о том пока, что ему нужно наконец-то оповестить их родителей, даже если они нисколько не поверят в эту хитроумную ложь. Ее родители обещали быть чуть более лояльным, исходя из рассказов самой Патти, ведь они совсем не были против ее творческого пути, в отличие от отца Роберта, скептически вообще расценивающего шестидесятые, которые с самого начала он уже возненавидел всей душой. Патти тоже умудрилась израсходовать почти все свои деньги на недорогие деньги, когда они схватили сумки и поехали в Джерси к ее родне, чтобы наконец-то познакомиться и рассказать матери о том, что она вовсе нисколько не пожалела о той самостоятельной жизни, которую вечно хотела получить. Ей казалось, что родители это вполне примут, а пастушок покажется им весьма милым и очаровательным молодым человеком, сумевшим принять их дочь такой, какая она есть, со своими комплексами и тараканами в голове. А это уже чего-то стоило, знаете ли вы. Она села на все тот же желто-красный чемодан, смотря за закопошившимся Робертом, бегающим по всей квартире в поиске нужных вещей на несколько дней в доме ее родителей. Однако перед отъездом вечерами после работы они, будучи совсем уставшими, садились на пол с красками, папье-маше, старой фигурой ягненка, к которому они с Патти решили приделать ясли, хоть еще и долгое время спорили, как бы они лучше сделали это вместе. В итоге, забыв абсолютно обо всех разногласиях, они молча кивали друг другу в ответ и садились рядом, аккуратно выделывая из небольшого куска дерева те самые ясли, что Патти позже покрасила в белый цвет, а Роберт нарисовал на ней кровоточащее сердце, снова вспоминая о церкви, когда они вырисовывали на фигуре узоры, словно одну огромную лозу, сплетенную со всеми остальными чудесами рядом. Что ж, это нашло место в спальне, словно большущая елка, которую они не могли себе позволить еще очень долгое время, а под ней положили все-все подарки, до конца складывая чистые вещи по сумкам. — Надеюсь, ничего криминально не произойдет за три дня в доме твоих родителей, — проговорил Роберт, устало протирая глаза, когда рядом с ним поставили кружку горячего кофе, чтобы взбодриться, а ее ладони мягко легли к нему на плечи, призывая наконец-то отвлечься от творческого процесса. — Ты понравишься им, в этом у меня нет сомнений, пастушок, — ее подбородок коснулся его кудрей, когда Роберт наконец-то позволил откинуться в ее объятиях и счастливо прикрыл глаза, что-то напевая себе под нос. — Это хорошо. Просто хорошо. Но в день отъезда так или иначе Патти его сильно не видела, потому что ему пришлось себе отчаянно найти небольшую дозу ЛСД, полежать на кровати пару часов, прежде чем она могла взять его за руку и повести за собой на автобусную остановку, ожидая транспорт до Южного Джерси. Патти промолчала, ничего не сказав про кислоту, хотя посчитала это странным поведением. Но что бы она не думала сейчас, они с Робертом никогда не были такими уж нормальными, чтобы во всем искать правильность и следовать всем предписаниям этого общества. Она чувствовала, как Роберт менял ее, и она делала то же самое и с ним, поэтому просто не могла отказать себе в том, чтобы принять любое решение с его стороны, даже если для некоторых оно показалось бы дикостью. Грант Смит ждал на остановке, выкуривая очередную сигарету, когда Патти вместе с Робертом вылезли из автобуса, волоча за собой не только сумки с одеждой, но и пакеты с подарками. Отец улыбнулся, раскрывая руки для объятия, и Патти тут же оказалась в крепком кольце, укачиваемая отцом, с которым она не виделась не так уж и долгое время. Роберт стоял несколько в сторонке, наблюдая молчаливо за ними, однако стоило Патти отойти в сторону, Грант смело протянул ему руку для пожатия. Роберт сделал то же самое. Похоже, это было уже неплохое начало их знакомства. Грант подобрал чемоданы, и они побрели до дома, наконец-то встречая на пороге Беверли, мать Патти, и Кимберли с Линдой, младших ее сестер. — Что же вы все толпитесь на пороге, проходите, располагайтесь. А твоему молодому человеку, Патти, детка, я советую отправиться к твоему брату с отцом, они перед ужином как раз поговорят о своих делах, — Беверли подмигнула, забирая у них вещи, когда Роберт лишь смущенно улыбнулся, следуя за отцом Патти в небольшую гостиную, где он наконец-то и познакомился с Тоддом. Патти с ее матерью и Линдой лишь только наблюдали за мужчинами из кухни, когда она лишь мысленно улыбнулась, замечая то некоторое уважение и, возможно, принятие со стороны отца, когда он похлопал Роберта по плечу и тихо рассмеялся, обнимая своего сына за плечо. Они умудрились вручить подарки всем: Тодду — рисунок, Кимберли — некоторые книжки, Линде — самодельные аппликации и картинки, а родителям открытки со стихами все той же ручной работы. Ужином они разговаривали о всякой всячине, нисколько не задумываясь и меняя темы так просто, что никто не чувствовал себя не в своей тарелке, после чего Беверли решили показать Роберту свою коллекцию разных небольших безделиц, вроде статуэток и фотографий коров, а также ту самую лиловую мраморную конфетницу, что краем глаза заметил Роберт, как только он проходил мимо той комнаты. — Нравится? — спросила она ласково у Роберта, видя, как внимательно и ясно он разглядывал конфетницу и переливания цветов на тусклом свету. — Необычно, — было всего лишь одно слово, что слетело с языка мужчины, когда он обернулся к Беверли и улыбнулся, просто и искренне. — У меня такого добра хватает, не волнуйтесь. А теперь пойдемте, я покажу вашу комнату, — Беверли утянула их за руки в сторону второго этажа, где уже давно спали все остальные, кроме Гранта, все еще сидевшего в гостиной и спокойно докуривающего очередную сигарету. — Мама… — Ну вы же в квартире не чай по вечерам распиваете, милая, — слегка рассмеявшись, ответила мать, оборачивая голову в их сторону, стоило ей увидеть их покрасневшие лица при этом упоминании. — Хотя мы, как порядочные родители, должны бы вас уговаривать пожениться. Но что мы нынче знаем о молодежи? Она завела их в старую спальню Патти, где на постели уже лежало чистое белье, а их сумки стояли у шкафа, когда Беверли лишь похлопала их по плечам и закрыла за собой дверь, оставляя их одних наедине и заодно спускаясь к мужу, чтобы вскоре тоже отправиться спать. Роберт оглянул небольшую комнатку, поворачиваясь к Патти, когда она лишь слабо ему улыбнулась, молча кивая и предлагая наконец-то постелить белье, чтобы они могли лечь. Его рука тут же обвилась вокруг ее талии, а она прильнула всем телом к его боку, чувствуя его дыхание у себя на виске, когда Роберт что-то шептал нечленораздельное и очевидно себе под нос. — Ты понравился им, не так ли? — Роберт лишь промычал, оставляя на ее лбу легкий поцелуй. — Мама от тебя в восторге, хоть и не заметила ничего необычного, кроме твоей постоянной улыбки. И почему я не удивлена, что она навеяна кислотой? — Потому что с моими родителями и тебе бы пришлось ее тоже принять. Твои родители — ангелы по сравнению с моими, — ее нос уткнулся в основание его шеи, а руки скользили по плечам и груди, когда они погрузились в сон, так и не решив, как проведут следующий день здесь. Смотря на общение Патти с родителями, он все больше и больше склонялся к тому, что им нужно было сообщить отцу и матери о заключении их «брака». Беверли с Грантом оставались совершенно честны с остальными и не видели ничего дурного в их отношениях, когда они видели их вместе. Роберт улыбнулся, даже не успев заметить, как быстро пролетели несколько дней в Южном Джерси. Клубничные поля в Калифорнии всплыли в его памяти, когда он спросил о том же самом у Патти в данном штате, несколько озадачив ее подобным вопросом, однако они нашли похожее место, куда Патти его сводила, и на старую камеру их запечатлели, стоящих рядом друг с другом и смотрящих высоко в небо, продолжая держаться за руки. Что ж, идеальное начало для того, чтобы в скором времени отправить это отцу. Вечером, в день их отъезда, Беверли вручила им разные пакеты с подарками — книги и биографии об искусстве, всякие небольшие безделицы, а самое главное, ту самую лиловую конфетницу, обернутую в несколько плотных полотенец, чтобы они довезли ее к себе в Нью-Йорк в целости и сохранности. Роберта растрогал очень сильно этот жест, когда спустя несколько дней в добавок еще получил и фотографию на клубничном поле. Оставалось только написать письмо, но он то и дело откладывал все на потом, решив сосредоточиться на подарке для Патти на ее день рождения. Он нашел старую выделку из козьей шкуры, на которой умело выгравировал астрологические знаки, а к ней привязал ленточки, а еще купил книгу о картах таро и на самой начальной странице черканул пару строчек об их сложном, только начавшемся пути, после чего все спрятал и оставил до самого вечера, когда мог бы отдать ей долгожданный подарок. — Подожди, не спеши, — он завязал ей глаза, проводя в спальню, чтобы она не смогла увидеть подарок, когда она просто с придыханием ждала, что будет дальше. Роберт открыл ей глаза, и перед собой она увидела красивую выделку, а он стоял перед ней на коленях, вручая книгу ей лично в руки, обернутую в черную шелковую обертку, когда Патти со слезами на глазах бросила все в сторону, обнимая его лицо так крепко, что они оба упали на пол, совершенно позабыв обо всех остальных вещах, когда на заднем плане все еще продолжала играть «Phantasmagoria In Two» Тима Бакли, а их руки продолжали бродить по одежде, сминая ее и откидывая в сторону, совершенно не заботясь об ужине, который Роберт сумел приготовить для них. Этот подарок стоил всего, учитывая, что его день рождения они отметили совсем скромно, но в этот раз Роберт экономить особо не решил, радуя свою спутницу такими подарками. Они проснулись ранним утром, когда Патти все же дотянулась рукой до книжки, открывая ее и видя строчки, написанные лично им, где он называл ее цыганкой, а себя безумцем, пустившимися в опасные авантюры, стоящие любого ожидания в будущем. А ведь в последствии все так и оказалось, они не раз подставляли плечо друг другу, меняясь подобными ролями. — Что скажешь, Патти? — шепотом спросил он, наклонившись совсем близко к ее уху. — Это прекрасно, пастушок, просто прекрасно. Они снова возились на полу, как малые дети, продолжаясь радоваться таким простым вещам, что даже и не заметили, как совсем скоро приближался последний день уходящего года. Они написали днем письма друг другу, обещая, что не откроют их до поры до времени, пока не наступит полночь, а Патти твердо решила, что поддержит его в любом начинании, когда узнала, что Роберт наконец-то отправил письмо его семье. — Я написал им, что мы поженились на клубничном поле в Калифорнии, — сказал он, притягивая ее ближе к себе, когда она почти что сидела на его коленях. — Что? Зачем ты так написал? — несколько удивленно спросила Патти, смотря куда-то в потолок. — Это прекрасная картина, которая могла бы им точно понравиться, но вообще-то я хочу сделать еще одну очень важную вещь, Патти. Подожди, никуда не уходи, — Роберт ушел ненадолго, возвращаясь после с простой коробочкой, в которой лежало два кольца — обручальное с подобием сапфира и золотое кольцо. Что ни говорить, вкус в таких вещах у него всегда был. — Я думаю, что вскоре нам придется ехать к ним, и не хочу попасть в неловкое положение, если они не увидят этого на наших пальцах. — Подожди, дай я помогу, — после того, как он надел ей кольца на палец, она сделала то же самое, надевая кольцо на его безымянный палец. — Теперь мы — семья. — Да уж, — он легко улыбнулся, соприкасаясь лбом с ее. — Только никуда не уходи, Патти, я очень тебя прошу. — А я никуда и не уйду, если это то, чего хочешь ты, — ее губы легко коснулись его щеки, мягко оглядывая его спокойные черты лица, когда он втянул ее в очередной поцелуй, уводя за собой из комнаты в спальню. Лишь только ближе к полуночи, они сидели с кружками кофе на полу, раскрыв письма друг другу, где они обещали вещи для себя. Он хотел вернуться в Пратт и закончить учебу, но не к радости отца или матери, а для того, чтобы стать однажды знаменитым, а она написала о том, что сможет поддержать его и финансово, хоть это будет не просто, но и сделает все возможное, чтобы всегда оставаться рядом с ним, даже тогда, когда их что-то вечно будет разделять. Они лежали в полутемноте комнаты, когда смотрели на все то, что сумели сделать за такой срок их знакомства, и голова Патти повернулась к нему с вопросом в глазах, когда она придвинулась еще ближе, беря Роберта за руку и спрашивая его всего лишь об одной простой вещи. — Кто мы? — Просто дети, которые еще не нашли своей дороги, — было его ответом, стоило ему утянуть ее в кровать, захотев рано с утра встретить рассвет вместе с ней, а потом вновь смотреть на чарующие рисунки, в которых бы они видели отражения самих себя. — Но когда-то у нас все получится. — Да, и тогда наши имена будут не только на гравюрах музея, но и по всему миру. О нас еще все однажды услышат, правда, Патти? — Думаю, что да, — она улыбнулась, снова приникая к нему и откидывая с его лица темные пряди волос, когда они снова возвращались ко сну, зная, что завтра начнется совершенно новый день. Они заканчивали один год, но зато начинался новый, и хотя никто из них совершенно не мог предугадать, что случится дальше, они верили, что пока есть поддержка друг друга, они сумеют выкарабстись из любой проблемы и переделки, в которую они пойдут. И так жаль, что в квартире не было ни телевизора, ни радио, ничего, кроме старого проигрывателя, на котором до самого утра играла все одна и та же пластинка, заставляя их лишь еще только больше расслабиться и наконец-то уснуть, больше не задавая никаких лишних вопросов друг другу.