Because The Night...

Январь-февраль 1968 года

Начало года вышло не самым приятным, но и не ужасным, что могло случиться. Скорую поездку к родителям Роберта пришлось отложить, стоило появиться Патти на пороге квартиры с весьма угрюмым лицом и печалью в глазах — ее уволили с работы. Она никогда не могла себе представить, насколько тяжело оставаться на одной работе, которая выматывала так сильно, что уже невозможно было держаться на ногах. Роберт ничего не сказал по этому поводу, лишь молча обнял ее, притягивая к себе за плечи, чтобы положить подбородок на ее макушку и качать Патти из стороны в сторону, словно она снова оказалась маленькой девочкой, нуждавшейся во внимании, заботе и утешении. Роберт и сам понимал, что скоро, быть может, и сам сдаст свои позиции и покинет работу, но держался, осознавая, что работягой остался в этой странной семье теперь только он. Семья… Как непривычно и даже странновато это звучало, но Роберт другого слова и не хотел вовсе, даже если все эти кольца и фотографии оказались формальностью для успокоения его предков. Прошло несколько дней, как Патти немного погрузилась в быт, покупая небольшие вещицы в дом, встречая Роберта с работы, когда кипятила чайник и подогревала ему еду, а после садилась рядом с ним за рисунки и смотрела, как он осторожно чертит на бумаге линии, превращающиеся в образы, а потом и полноценные фигуры. Сначала исподтишка она наблюдала за ним, пытаясь запоминать техники живописи, а потом просто ждала окончания его творческого вечера, чтобы он мог подхватить ее на руки и отнести к кровати, быстро снимая и без того потрепанную одежду, проводя до утра бессонную ночь, как в первый раз изучая внимательно изгибы тела и мягкость волос, которые он сжимал и наматывал на свою ладонь, лишь сильнее прижимая ее к себе, пока губы ни на минуту не покидали ее лица, попадая куда угодно, словно никто друг друга не контролировал. А после она лежали на нем, уткнувшись в потную грудь носом, ощущая, как пальцы Роберта пробегаются по каждому выпирающему позвонку, создавая узоры, похожие на индийские техники письма, которые всегда завораживали Патти. Между ними не было той страсти, от которой, наверное, и стены готовы были сотрясаться, однако обоих это совершенно устраивало, когда все происходило так медленно и внимательно, что слово «щепетильность» или же «нежность» становились одним из главных приоритетов в их необыкновенных отношениях. Самое важное, у них было творчество, которое толкало их на сильные эмоции, пускай они совсем уж и отличались от того, что понималось под сексом, страстью и отношениями в общей квартире у современной молодежи. Утром к ним заскочила ее подруга Дженет Хэмилл, которой почему-то всегда везло вне зависимости от тяжести обстоятельств. Дженет с детства знала, как легко обходить препятствия, поэтому находила в зрелом возрасте и работу, и привлекательных мужчин, с которыми у нее продолжались кратковременные, но весьма буйные романы. Ее куртка всегда была открыта на распашку, и создавалось ощущение, будто бы дамочка собиралась впопыхах, каждый раз забывая привести себя в порядок перед работой. Ее раскрасневшиеся щеки говорили лишь об одном — Дженет ужасно спешила, мчась по улицам, чтобы встретиться с подругой. Появилось шикарное предложение, и она не смогла просто устоять перед тем, как сообщить Патти о том, что требуется в магазин «Скрибнерз» еще одна помощница, которая могла бы отвечать на звонки и стать что-то вроде секретаря у начальства. Этот книжный магазин одного из престижных издательств города просто славился известными людьми, да и его расположение привлекало не меньше. Ведь работа же в торговом двухэтажном моле с удивительным застекленным и стальным фасадом, где окна выглядели в форме фонарей. Патти вышла сразу же, как только появилась возможность, хотя ее и взяла под крыло весьма строгая начальница, которая заставляла ее ходить по пятам, чтобы Патти впитывала каждый шаг процесса в работе книжного магазина. А вот с Робертом все оказывалось все мрачнее, ведь платили в два раза меньше, а дел становилось с каждым днем все больше. Иногда создавалось ощущение, что он готов отказаться от всего, чем постоянно занимался, от мечты, от блистательного будущего, и Патти это очень сильно беспокоило. — Роберт, послушай, одна работа не может стать препятствием на пути к твоей мечте. Разве ты готов так быстро сдаться лишь только потому, что реальность не совпадает с ожиданиями? — начала она тихо, заваривая растворимый кофе, зная, что ночка будет снова бессонной. — Патти, разве это того стоит? Разве это та самая оплата за все труды? — ее глаза сощурились, но она не хотела с ним спорить, не хотела устраивать сцену, банально потому что они были выше этого. — Пастушок, просто подумай и не отчаивайся. Я очень не хочу, чтобы ты вот так все бросил только из-за банального начальства и никудышности управления, — Патти погладила его по черным, как смоль, кудрявым волосам, прижимая его голову к своему животу, что приносило неимоверное утешение и спокойствие, отчего Роберт моментально расслаблялся в ее руках. Так продолжалось несколько ночей подряд, и Патти просто пыталась ввести его к тому же, с чего все начиналось. Такой талант и умения не должны были испортиться или загубиться из-за глупости и лени во время очередного кризиса в жизни. Поэтому у Патти все чаще и чаще крутились в голове мысли о том, что наступало время для пастушка бросить «Шварц» наконец, потому как они не стоило совершенно тех усилий, которые нужно было прилагать для получения денег, и Роберт спустя несколько дней уговоров все же согласился, в душе сомневаясь в правильности собственного решения. Дженет также подбивала Патти на эту идею, говоря, что в нынешнее время многие так жили и ничего в этом скабрезного никто не находил. — Патти, милая, нет ничего хуже, чем мужчина, который не может себя найти только из-за того, что ему приходится жить по нормам и правилам, которое ему диктует и общество, и работа. Пусть уволится, раз это того не стоит, — Дженет была родственной душой на работе, и в каком-то смысле они становились неразлучными все время, что радовало точно обеих девушек. — Я говорила ему уже несколько раз, но он сомневается, медлит, а я не знаю, как точно ему сказать, чтобы он не обиделся, — Патти стояла, облокотившись на стену, в своем фирменном стиле — клетчатая короткая юбка, шелковая простая блузка, черные плотные колготки и такого же цвета туфли без каблуков. Что-то странное в этом образе всегда оставалось. — Тогда есть один вариант. Не заставляй его искать работу после увольнения, пусть посвятит себя творчеству. Это должно у него получаться лучше, чем все остальное, — вторила в ответ Дженет, смущенно выпивая очередную кружку кофе на работе. Патти получала в разы больше, чем Роберт, но без его денег они все равно бы остались в затруднительном положении. И все же она хотела очень сильно, чтобы он творил и был собой, не подчиняясь никому больше. Патти стала кормилицей в семье и даже не заметила, как быстро ей начинал нравиться подобный статус, как по вечерам Роберт снова походил на себя, углубившись в собственные чертежи и рисунки, пока она готовила легкий и самый простой ужин из остатков еды в холодильнике, время от времени поглядывая искоса за его изящными движениями рук над белой или слегка желтоватой бумагой. Это походило уж совершенно на новый вид рутины, но он никого не смущал, что очень радовало их обоих, принимая на себя новые неизведанные роли в их небольшой «семье». Рутина поглощала их все больше и больше, а Патти даже и не видела, как постепенно стали меняться между ними отношения. Угнетало ли это Роберта? Может быть, хотя он никогда и не жаловался. Вечером она поздно возвращалась домой, пересаживаясь в метро на разных ветках три раза, а потом шла по промерзшему серому снегу в полутемноте освещенной фонарями улицы, Роберт уже встречал ее у подъезда, наспех застегивая на себе куртку и поправляя волосы, быстрыми шагами пересекая тротуар, чтобы выхватить у нее из рук сумки и взять под руку, ведя ее за собой по лестнице. И хотя в квартире обосновался полнейший беспорядок, Патти замечала его в самую последнюю очередь — Роберт снимал с нее пальто и шарф, расшнуровывал грубые ботинки и ставил чайник на плиту, чтобы приготовить ей крепкий чай, однако ничего съестного сладкого к нему и не прилагалось. — Ты так и продолжаешь работать над рисунком целый день, ни на секунду не сумев отвлечься? — она посмотрела на него ласково, садясь на пол, в турецкую позу, когда Роберт усаживался рядом, приобнимая ее за плечи, уткнувшись носом в ее черные растрепанные волосы. — Чем больше я успею сделать, тем дальше продвинусь, — его голос приятно убаюкивал, как и чашка горячего чая в руках, от которой шел приятный дым и аромат корицы, спрятанную Робертом специально для тех случаев, когда в доме совсем ничего бы вкусного не осталось. — А что дальше будет, ты уже об этом думал? — Дальше? Хочу купить краску в баллончиках, посмотрим, что из этого выйдет, — его пальцы скользили по ее руке вверх-вниз, отчего Патти лишь сильнее жмурилась от приятных ощущений, прижимаясь крепче к Роберту и наблюдая за его последующей работой. Ей нравилось следить, как на ее глазах появлялось нечто, заставляющее ее сердце замирать при каждом ее движении, а она просто лишь радостно посапывала в его руках, когда порой он укладывал ее рядом с собой, или же ее голова покоилась у него на коленях, и изредка его пальцы пропускали пряди ее волос, несильно зарываясь в них. Когда же наступали выходные, они вместе просыпались в обнимку, и Патти не могла не улыбнуться, наблюдая за безмятежным и таким ангельским видом Роберта, который обнимал ее за талию и прижимал к собственному боку, бормоча себе что-то под нос и совсем не хотев просыпаться после долгой ночи работы. — Завтрак? — его спросонья глаза искрились заботой и беспокойством, однако они не спешили выбраться из-под теплых одеял на полу, греясь в объятиях друг друга, когда лучи солнца залили всю комнату ярким светом, что пришлось волей-неволей вставать потихоньку. — Сегодня выходной, зачем спешить? К тому же, к нам обещали наведаться друзья. Устроим небольшие посиделки, пока остальных не придется выгонять. Ты ведь знаешь, насколько споры могут быть утомительными, — ее голова приподнялась с мужского плеча, и губы тянулись за легким поцелуем в щеку или же кратким, но таким звонким в его губы, когда его пальцы заскользили по позвоночнику, а Патти быстро поднялась с пола, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь вещи, чтобы можно было начать готовить завтрак. Роберт лишь втихомолку поглядывал за ней, стоящей у плиты, в тайне надеясь сделать ее собственный портрет в его фирменном стиле, который мог бы ей понравиться не меньше, чем все остальное, что он привнес в быт этого дома. Вдруг где-то сзади послышался трескающий звук — что-то выпало на пол под столом, где Роберт обнаружил открытую сумку Патти и белые листы, лежащие небольшой грудой на деревянных дощечках. Патти не бросала свою поэзию, каждый раз делая к своим небольшим поэмам иллюстрации карандашом, которые очень часто забавляли Роберта, ведь эти девочки, похожие на мальчиков, и наоборот, лишь только больше ассоциировались с вопросами равенства, смысла современного существования и прочих вещей, которые волновали сейчас любого молодого человека в реалиях настоящего общества. — Патти, это великолепно, — читая строчку за строчкой, говорил он, принимая из ее рук теплую кружку растворимого кофе и тарелку с омлетом с овощами, когда она наблюдала за его спиной, все еще намереваясь отобрать у него бумагу. — Оно еще не закончено, да и я не была уверена, стоит ли оно того продолжения, о котором я долгое время мечтала. — Я никогда не поделюсь своей незаконченной работой ни с кем, кроме тебя, — его пальцы коснулись ее щеки мягко, заставляя сесть ее рядом с собой, чтобы они могли спокойно поесть, прежде чем убраться немного в квартире и начать готовиться к посиделкам со своими знакомыми. За эти месяцы они обзавелись немалым количеством общих друзей, которые с радостью смотрели на их творчество, делились идеями и соображениями, притаскивали еду и выпивку время от времени, когда хватало денег, чтобы можно было порадовать большую компанию друзей в течение вечера. Роберт всегда на этом фоне выглядел несколько мрачновато, однако стоило им заговорить про его рисунки или живопись, как он сразу же преображался, оживляясь и рассказывая всякие истории из Пратта, когда его чуть не выгнали оттуда. Конечно, ему хотелось бы закончить там свое обучение, но идти на поводу отца он просто не желал, да и некая семейная жизнь уволокла его настолько, что к академическим знаниям не оставалось времени на возвращение. Их друзья любили спрашивать всякие небольшие истории об их отношениях с Патти, на что чаще всего оба отмахивались, стараясь особо не придавать подобным вещам значение, но так или иначе из них вытягивали информацию клещами, пока и Патти, и Роберт не расслаблялись и спокойно уже говорили о чем угодно, держась тихо под столом сплетенными ладонями, наслаждаясь подобными незамеченными жестами. А потом и вовсе их друзья любили сравнивать их творчество, отображая рисунки на поэме образами, о которых парочка даже не имела не малейшего понятия. Иногда случалось так, что Патти могла погадать на картах или просто изобретать что-то невероятно мистическое, а Роберт лишь стоял рядом, как верный помощник, готовый в любой момент прискочить к ней на полпути. Играли порой в карты, используя таро, потому что негде было достать подходящую приличную колоду, а Роберта охватывал такой азарт, что, казалось, игра поглощала его хуже, чем могла сделать любая черная бездна на пути. А потом они читали Заповеди Тимоти Лири, которые, надо отметить, Роберт умудрился прочитать от корки до корки, что в этом деле было много чего дельного для обсуждения, хотя и не все могли согласиться с этим сумасшедшим гуру кислоты. Иногда приносили кислоту или гашиш, и Роберт с радостью толкал в свой рот таблетки, погружаясь в краткое состояние эйфории, не забывая при этом ни на мгновение, что Патти никогда не принимала наркотики и не старалась этого делать. Хотя во многом она поддерживала Роберта, не считая это чем-то опасным или ужасным. До самого позднего часа компания могла валяться где угодно по квартире, пока к ним многим не приходила способность ходить и передвигаться, не шатаясь с одной ноги на другую, в любой момент врезаясь в дверной косяк или же бок мебели, проклиная всех святых за такой неопрометчивый ход. — Приходите на следующей неделе, может быть, мы что-то еще придумаем, — на прощание обнимала всех Патти и провожала к выходу, радостно закрывая за гостями дверь, когда понимала, что они наконец могли полностью посвятить свой вечер только друг другу и творчеству. Она садилась рядом, стараясь наблюдать внимательно за техникой письма, а также образами, которые внезапно появлялись в голове Роберта, хоть он и не любил постоянно использовать импровизацию, продумывая заранее все, что он хотел воплотить впоследствии на бумаге или холсте. Патти никогда не задавала лишних вопросов и не пыталась навязать ему себя, но стоило ему заметить тот самый знакомый огонек в глазах, как он сразу же хлопал по месту рядом с ним, обходя на коленях по полу и садясь позади нее, чтобы положить перед ней бумагу, цветные карандаши с акриловыми красками, и брал ее руки в свои, уверенно скользя по пустому листу, создавая нечто, что точно могло бы понравиться его девушке. Рука в руке аккуратно чертила сначала карандашом, потом цветным мелом, а уже потом красками лица совсем юных девушек, придавая им далеко не самые милые черты лица. В этом проглядывался настоящий мир — грубый, несколько первобытный, жесткий и даже ужасный, но это именно то, чем всегда покоряло творчество Патти Роберта на протяжении уже далеко не одного месяца. Она крепко прижималась к его груди, наслаждаясь такими простыми объятиями, хоть Роберт и полностью был сосредоточен на работе, что ничего не замечал, кроме листа бумаги и рук, чертивших нечто, способное стать однажды шедевром. — Еще пару уроков, и я думаю, что ты смогла бы сделать что-то новое, разве нет? — его подбородок уткнулся в ее макушку, когда Патти свернулась у его бока, обнимая слабо за талию. — Может быть, но у тебя это всегда будет получаться лучше, чем у меня. Я верю в это, в любом случае, — его рука коснулась мягко ее щеки, вовлекая в поцелуй, пока чайник на кухне не разрушил всю идиллию, отчего обоим пришлось встать и забрать с кухни две чашки совсем недавно заваренного крепкого черного кофе. — Как насчет музыки с очередной проигранной по сто раз пластинки? — спрашивал он с таким умилительным добрым взглядом, что Патти никогда просто не могла ему ни в чем почти отказать. Это снова были Бадди Холли и Тим Бакли, один из первых альбомов «Битлов», а также доносящийся нежный голос с проигрывателя Джоан Баез, которая когда-то встречалась с Бобом Диланом, а его пластинка следовала дальше, и Патти то и дело мечтала однажды познакомиться с ним, чтобы высказать многое лично ему в лицо, восхищаясь совершенно его творчеством и стойкостью духа. Они дурачились, рисовали, творили, танцевали под музыку, проводя так еще не один час, пока от усталости не валились на узкую кровать, не удосуживаясь даже снимать с себя одежду, укрываясь лишь легкой простыней, пока за окном блестели ярко на ночном небе звезды. — И все же нам придется скоро ехать к моим родителям, хотя я и откладываю уже очень долго эту поездку, — проговорил Роберт, мягко гладя ее по волосам. — Они не будут очень нам рады, учитывая, как твой отец относиться ко всем, кто не работает, судя по твоим историям, — она лишь сильнее прижалась к нему, не желая его отпускать от себя. — Отец тот еще олух, но, к сожалению, они моя семья. — И разве ты не рад будешь увидеть матушку и своих братьев и сестер? — с неким удивлением в голосе спросила Патти, закинув на него ногу, как она делала по привычке во время сна, а Роберт никогда не возражал против этого близкого жеста. — Рад? Нет, не буду, потому что шесть детей в семье — это уже слишком. К тому же, моя мать вечно занята собой, а не своими детьми. У нее вечно депрессия после нескольких выкидышей и отчаяния завести нормально еще одного ребенка. К тому же, они живут настолько в стесненных обстоятельствах, что я бы не стал у них останавливаться. Да и выслушивать очередные нотации отца не хотелось бы мне слушать, как и давать их слушать тебе. — Тогда мы, может быть, просто приедем на ужин, а потом как появится возможность, сразу же уедем, спокойно возвращаясь в нашу квартиру, где никого, кроме нас не будет… Как тебе это предложение, пастушок? — Патти пыталась разогнать вмиг мрачное настроение Роберта, утешая его подобными мыслями. — Что ж, это предложение мне больше нравится. Хотя я бы обошелся и без знакомства с моими родителями, но, видимо, других вариантов у меня нет, не так ли? Зима все еще продолжала быть нелегкой, однако никто из них не жаловался, хотя заработков с ее работы все также по-прежнему не хватало, чтобы можно было позволить себе чуть больше, чем было до этого. Порой они вместе во время прогулки останавливались у греческой закусочной или у магазина, где продавались всякие принадлежности для творчества и искусства, что подолгу не могли решить, на что же им нужно потратить деньги — на еду или на новые кисти и краски. Голод ощущался в двух направлениях, однако иногда настолько болел желудок, что все мечты о новом наборе кистей и карандашей приходилось отложить в другой ящик, и Роберт тащил Патти в закусочную, где они могли взять горячую выпечку, а потом и сэндвичи, которые они тут же забирали домой, чтобы несколько дней подряд не питаться макаронами без ничего, поэтому вместо удачных покупок Патти умело воровала подобные мелочи из магазина, оставляя всех остальных с носом, когда Роберт внутренне ликовал, заливаясь радостью только от того, что они нашли такое хорошее решение вдвоем. На Мертл-авеню, они всегда могли зайти в булочную, где продавалось с недавних пор любимое лакомство Роберта — печенье с зефиром в горьком шоколаде, но это было настолько вкусное печенье, что они уплетали его оба за щеки, даже не замечая, как быстро оно исчезало с тарелки. А после уже совсем не хотелось его есть еще ближайшее некоторое время, потому что во рту до сих пор стоял вкус зефира и шоколада. Зато все оставались совершенно довольными. Там же Роберт познакомил Патти с его давней подругой и однокурсницей из Пратта Джуди Линн, которая тут же понравилась Патти своим необычным чувством юмора, такими большими круглыми глазами, а также способностью подстроиться под любую беседу и вовремя подколоть Роберта, который, казалось бы, почти не обижался на ее шутки, лишь усмехаясь и пытаясь также участвовать в разговоре. Однако Джуди не так уж и сильно занималась живописью или макетами рисунков. Ее привлекала фотография и все то мастерство, которое она могла вложить в черно-белое изображение, мало по малому оттачивая свое ремесло со временем, пока однажды не предложила им вдвоем сделать пару совместных снимков, которых у них сильно даже еще и не было, не считая ту фотографию, что они отправили для его родителей домой. — Я думаю, что это была бы совершенно потрясная идея заснять вас вдвоем, — сказала она радостно, похлопав обоих по плечу, когда она села за стол напротив них и заказала большую чашку горячего шоколада в кафе. — Ну не знаю, Джуди, по мне, не очень хорошая идея, — отмахивался Роберт, смотря на нее несколько свысока. — От чего же не хорошая? — спросила она, сощурив глаза. — Вы воплощение необычной красоты и гармонии, как брат и сестра, два близнеца. — Мы должны попробовать, Джуди права, — начала Патти, придвигаясь к нему поближе, когда Роберт лишь нервно улыбнулся, сначала хотев сопротивляться, но понимал, что все это неизбежно. — Ну что ж, хорошо. Как будешь готова, Джуди, сообщи нам, а место съемок мы сможем уж как-то подобрать, в этом сомнений почему-то у меня нет, кроме освещения. — Освещение тоже не проблема, если знаешь, как правильно держать камеру, Роберт, — Джуди мягко улыбнулась и наклонилась к Патти, захотев ей кое-что предложить. — Я считаю, что нам стоит сделать несколько снимков и с тобой. Только тобой. Мне хочется посмотреть, как это будет выглядеть. Так в итоге и получилось, что Патти стала ее первой моделью, которая с радостью позировала ей, совершенно не напирая на время и деньги, пока Роберт наблюдал со стороны и в тайне восхищался процессом, который мог затянуться на долгие часы, если возникали какие-то проблемы. Приближался день Святого Валентина, и они в тайне готовили друг от друга совсем небольшие подарки. Роберт вручил ей аметистовую жеоду, бог знает, где он мог ее найти, однако Патти была настолько заворожена переливанием ее камней, что Роберт решил положить ее в воду, и сияние кристаллов стало еще более ярким, пока Патти мягко наблюдала за его плечом, не сумев скрыть собственной радости. А вот сама же лично отдала ему в руки сердце из слоновой кости, с выгравированными их именами, и это обоим им так напомнило их детство, что впервые они рассказывали такие интересные случаи, что ни один из них не мог сдержать своей улыбки. — Патти, прекрати, но это же так смешно, — начинал он заливаться смехом, когда услышал ее историю про стремление быть геологом и ее походы по лужам и рассматриванием разных булыжников в воде, на которых она прыгала в своих резиновых сапогах некоторое время, пока не валилась в мутную жижу. — Кто бы говорил, пастушок, твои рассказы про алтарь и стремление быть ближе к Богу такие же смешные, как и мое желание стать геологом, — она также смеялась, и Роберт совершенно не обижался, мягко ударив ее по плечу, когда она попыталась снова опустить еще одну шутку про их детство. Хотя все это закончилось уже в кровати, когда оказалось вовсе не до смеха, Роберт наблюдал за ней спящей и с твердым намерением хотел снова отыскать работу, вот что бы то ни стало, когда ее руки лишь сильнее прижимали его к себе, а губы касались его подбородка, отчего он жмурился, сам постепенно проваливаясь в сон. Пожалуй, это был один из лучших дней в новом году, который выделялся на фоне всех остальных. Они продолжали так дальше жить, постепенно привыкая к новому быту, и Патти с тем же стремлением поддерживала его желание найти работу, чтобы они могли позволить себе чуть больше, чем они имели сейчас. Однако это, пожалуй, были еще не все перемены, которые стояли у них на пути. Роберт загорелся настолько этой идеей, что решил накопить деньги на билеты на концерты Тима Бакли и The Doors, что не хотел портить впечатление и говорить об этом заранее Патти, решив сделать это небольшим сюрпризом, который точно заставил бы ее в каком-то смысле визжать от радости. Он старался сделать все, чтобы она чувствовала себя в безопасности и полностью счастливой. Хотя он мог то же самое сказать и про себя, ведь Патти точно заботилась о нем не меньше, чем он сам о ней. Все менялось в зимнюю пору, но они наслаждались этим временем, как и раньше, хотя что-то стало постепенно, слишком медленно меняться. И никто не мог предвидеть подобные перемены, ведь они слишком быстро врываются в жизнь, меняя человека до неузнаваемости. Но пока они ни о чем не думали и жаждали, как и раньше, все также часто находиться рядом друг с другом, забыв о любой проблеме, что вставала на их пути. Они взрослели вместе и вместе открывали для себя этот мир. Как говорят там… Муж и жена — одна сатана? Можно сказать, так оно и есть, потому что зима лишь только больше заставляла многих вокруг них убеждаться в подобном. Зимняя пора многое ставила на свои места.