Because The Night...

Лето 1968 года

Патти перевернулась на другой бок, ощущая рядом с собой пустоту, когда первые утренние лучи солнца коснулись ее лица и рук, а ее черные, как перо ворона, волосы выглядели полнейшим беспорядком, стоило ей дотронуться до них пальцами, пытаясь распутать одну прядь от другой. Роберта рядом не оказалось, как и его вещей, которые в последние недели он отбрасывал рядом со своей стороной постели. Вести он начал себя странно, постоянно работая до ночи, а потом неожиданно под ее сон уходя куда-то, словно в его голову приходила гениальная идея, о которой она могла бы только мечтать. Ее утро снова казалось тоскливым, словно ничего не происходило на протяжение не одного десятка дней, но было и то, что приносило ей большую радость, о которой она могла поделиться с Дженет, стоило ей только перейти порог «Скрибнерз» и мимолетом пообщаться, прежде чем начиналась работа. Ее так много сейчас беспокоило, что она просто с нетерпением хотела поговорить с Робертом, об их дальнейшем переезде. Всего пару дней назад он заговорил о желании перебраться с обветшалой квартиры на Манхэттен, попытавшись там найти немного счастья и полета творческой мысли, как Патти с восторгом и полной нежностью ответила ему большим кивком, выражающим ее добровольное согласие, хоть она и полюбила это гнездо, которое они соорудили для себя вдвоем. Свободная белая туника свисала с ее плеч, пока темные джинсы обтягивали ее стройные ноги — этот вид она любила больше всего, когда никто не мог понять, кто же стоял перед людьми — девушка или юноша. Дженет однозначно одобряла ее странный имидж, как и Роберт, вечно утверждающий, что самовыражение — самое важное в жизни художника или поэта. В эти теплые деньки в Нью-Йорке, она даже услышала от Роберта историю о том, что он подворовывал журналы теперь с различных уличных прилавков, прежде чем пойти домой после долгой встречи с друзьями под хорошие часы под косяками. Сначала она лишь неодобряюще качала головой, не понимая, к чему такие хлопоты, но было кое-что, что не давало Патти покоя. Журналы оказались спортивными, с мужчинами-атлетами на самой обложке, с обнаженными торсами и со всеми этими мускулами. Конечно, культ обнаженного тела всегда был в почете среди художников или же скульпторов, поэтому Патти тут же выбросила плохие мысли из головы, смотря, как ее листы в блокноте с каждым разом все белели и белели. Наверное, ей стоило бы больше времени уделять писательству, но из головы все никак не уходил образ Говарда Майлза, который с ней всегда любезно обходился и не старался переходить границы дозволенного, зная про Роберта. Хотя в его глазах можно было отчетливо увидеть зарождающееся желание обладать ей, как и многими другими, которые велись на его чары. Она иногда любила подглядывать за ним украдкой, видя на его лице скромную улыбку, которая дополнялась таким выразительным взглядом глаз, что хотелось тут же пойти к нему навстречу и сделать первый шаг, но очень часто Патти медлила и просто не решалась подойти. Ее угнетали сомнения, что может произойти что-то плохое, если она забудет от Роберта или отречется от их небольшого мира, коиго они достигли большими и маленькими усилиями. Но все равно, приходя домой, она уже давно не чувствовала той отдачи и внимания, которого раньше получала сполна, не было и вдохновения, окружавшего ее в поздние часы, когда они садились вдвоем и рисовали или же что-то вместе читали. Однако Роберт по-прежнему оставался с ней мягок и ласков, только проблема уже лежала в другом. Она теперь практически сильно не ощущала его объятий по ночам или же утренних поцелуев в щеку или висок. Бывало, что он мог подолгу сжимать ее ладонь в своей, но мыслями он все равно оставался где-то очень далеко, водимый лишь, Бог знает, какими помыслами. Ей очень часто хотелось расспросить, в чем же дело или беда, случившаяся с ним, но молчала. Просто Патти думала, что лезть в то, что он не посчитает нужным поделиться, было очень глупо. Поэтому вместо этого она шла быстрее с Дженет после работы в одно из местных кафе, где продавали, на удивление, всегда потрясающие пышки и очень крепкий ароматный кофе, от которого могла кружиться голова. Уж настолько запах казался сильным, что любого соблазнял на своем пути. И в такие минуты Патти делались с Дженет своими соображениями, грустными мыслями о Роберте, о том, что что-то в них потерялось и никто не мог этого вовремя заметить. — Понимаешь, я уже очень долго и терпеливо жду, когда ложусь ночью спать, зная, как ему раньше нравилось за мной наблюдать во сне, но теперь вместо этого, я получаю холодные подушки рядом и пустующую постель. Он постоянно уходит куда-то ночью, а когда я возвращаюсь с работы, то постоянно замечаю, что с ним творится что-то неладное. — Ты говорила с ним уже? — спросила Дженет, отпивая из своей кружки уже подостывший кофе. — Нет, хотя каждый раз хочу, но потом понимаю, что может быть это очередной этап в его творчестве, что ему нужно уединение, потому что некоторые вещи должны быть переосмыслены. Однако мне так не хватает так нашего былого общения, очень скучаю по этому, — Патти надулась, смотря непрерывно на то, как пар уходит из кружки. — Поэтому ты теперь столько времени проводишь с Майлзом? — послышались некие нотки ехидства, однако Патти не придала этому особого значения. — Он классный, к тому же, он также учится в Пратте, как и Роберт когда-то. И он может считать меня немного надоедливой, однако я же вижу, что ему это нравится, — Патти лишь тихо рассмеялась, поглядывая то и дело на часы, стоявшие перед ней на стенке кафе, зная, что скоро за ней придет Говард. Его улыбка становилась такой легкой, когда он ее видел, что она тут же целовала его в губы, смотря как его руки что-то достают из кармана брюк, передавая ей листок, на котором изображена в карикатуре была сама Патти. После этого она еще долго прижимала к своей груди листок, пока они гуляли по Нью-Йорку, и у нее все никак не могло уйти наваждение, что точно таким же маршрутом когда-то любили они бродить ночью с Робертом, вечно державшим ее за руку и тянувшим во всякие переулки, где можно было легко скосить дорогу. А потом Патти возвращалась домой одна, пряча рисунок в карман своих джинсов, немного мня его, но это никого совершенно не волновало, ведь она чувствовала себя такой окрыленной, словно это были первые дни встречи с Робертом, когда они только-только начинали жить вместе. Она зашла тихо в квартиру, положив ключи на тумбочку, когда заметила Роберта, мирно уснувшего на полу, положившего голову на диван, и рисунки, разбросанные по всей комнате. И сердце Патти затрепетало от этой картины, потому что оно говорило значительно больше обо всем. Обо всем совершенно. Ее пальцы мягко коснулись его кудрей, гладя растрепанные волосы, когда Роберт чуть пошевелился и снова заснул, видя в своем сне что-то очень хорошее и одновременно тревожное. Патти села на диван совсем рядом, сняв с себя часть одежды и пристроившись в приятной позе, когда сон также стал ее утягивать за собой. И совсем скоро проснулся Роберт, протирая глаза руками, чувствуя, как кто-то сжимал его ладонь в ответ. Патти. Конечно, кто же еще это мог быть, кто с такой силой и нежностью мог аккуратно, не пробудив ото сна, радовать его своим присутствием. Однако взгляд на свою неоконченную работу показал, что ему нужно знать чего-то больше, чтобы понять, что он хочет вложить в новую работу и как ее преподнести остальным. Его ладонь дотронулась до ее щеки, совсем невесомо поглаживая, когда он принял решение отнести Патти в спальню на руках, а потом собраться и вновь исчезнуть в ночи. Только в этот раз он давал себе мысленное обещание, что придет утром вовремя. Его уже долго мучил один вопрос — как долго он еще будет сомневаться в себе, прятать то, что считалось крайне постыдным тогда. Ведь они больше не делили с Патти ночи как раньше, сильно не рисовали и не видели друг друга, а его внутреннее «я» говорило, что пора раскрыться в истинном обличии, ничего не утаивая. Когда он был подростком и его арестовали за кражу журнала, и приехал его отец забирать из полицейского участка, у Роберта алело все лицо, а в глазах то и дело должны были навернуться горькие слезы от стыда и сожаления, что это все обнаружил отец. Нет, Гарри, наверное, все понял уже тогда, вспоминая все поступки и вечное его окружение рядом с матерью, когда он должен был заниматься воистину мужскими делами, однако Джоан всегда считала Роберта любимчиком, что не могла отказать себе в том, чтобы он оставался подле нее. И его отец молчал, не сказал ни слова, просто выведя сына из участка, когда на глаза ему попался тот самый номер журнала, в котором можно было найти столько порнографического смысла, что времени на отмаливание грехов не останется. Вот и сейчас Роберт себя чувствовал примерно так же. Что-то внутри него ломалось, хотя он до последнего пытался сам себе сопротивляться, но чем больше ему нужны были новые идеи и оригинальность в искусстве, тем он все сильнее обращался к чему-то запретному, что иногда до сих пор внушало ему стыд. Обложки журналов сыпались один за другим, когда он пролистывал страницы в поисках того самого нужного элемента, который прекрасно бы дополнил картины. Если честно, именно атлетические мужские тела внушали ему уважение, так как пропорции, а также внешняя эстетика казалась ему просто потрясающей, что ни одна женщина или ни один мужчина не смог бы отвести от этого взгляд. И все это было начало темных вод, отчего Роберт держался как можно дальше. Когда Патти возвращалась домой, он вел себя нервно, так непривычно, словно он опять был провинившимся подростком, но стоило ей коснуться его руки или же, наоборот, он делал это сам, но его губах расцветала улыбка. Он до сих пор считал, что остается с Патти только так, потому что им суждено было провести эту жизнь вдвоем, бок о бок, разве не так? Он не хотел свадьбы, сложных последствий брака, и, если уж о них так беспокоились его родители, то Роберт давно ее считал своей «женой», и для этого в шестидесятые необязательно идти в церковь или мэрию, чтобы связать себя узами. И вот были эти вечера, и он по-прежнему старался выказать ей внимание, но в глазах ее он видел грусть и какое-то желание уйти от него подальше. И Роберт не понимал, что он мог сделать, чтобы как-то помочь Патти. Иногда ему так и хотелось ее расспросить обо всем, обнять, но он не старался вмешиваться в ее проблемы. Да, он сознавал, что давно не прикасался к ней, не целовал и даже не гладил по волосам, как это было раньше, и эти перемены сводили его с ума не меньше, чем ее. Иногда она протягивала к нему руки или пыталась поцеловать, как он тут же отстранялся от нее и говорил, что занят или у него нет на это времени, хотя по сути все это оставалось ложью. Словно в голове появилась какая-то возведенная стена, которая не давала ему вновь смотреть ясными глазами во многих отношениях. Да и было все же то, чего замечать он не хотел — а Патти с каждым днем приходила все позже и позже, да и предпочитала проводить время больше в компании друзей. Но по-прежнему оставалась та мягкость и кротость их отношений, которую никто не мог скрыть. — Ты поздно сегодня, — как-то промолвил он, смотря на ее мягкую поступь и слегка мечтательный взгляд. — Дженет попросила с ней погулять, а потом мы встретились с Кенни, и впервые за такое долгое время я снова ощущаю прилив сил для того, чтобы сесть и написать что-нибудь, — она улыбнулась Роберту, кладя ладони ему на плечи. — Впрочем, если ты скучаешь, можно во всяком случае заняться чем-то другим. Музыка разлилась по всей комнате плавным потоком, как пару месяцев назад, когда одна и та же пластинка могла звучать весь вечер напролет. Патти утянула его в танец, пока они неловко пытались положить руки куда-нибудь, и с лица ее все также не сходила улыбка. Кажется, в такие минуты что-то щелкает внутри, когда словно гром средь ясного неба поражает всех, и внезапный порыв оборачивается тем, что она в его крепких объятиях, его губы мимолетно, а потом чуть смелее касаются ее, пока Патти в удивлении стояла с широко открытыми глазами. — Что это было? — неожиданно и нисколько не думая, спросила она, кладя ладонь на его щеку. — Останься сегодня здесь. Обещаю, я никуда не уйду ночью, — Патти это удивило еще больше, однако она радовалась, что так выходило в итоге. Правда, они провели ту ночь бок о бок, лежа в постели, но каждый думал совершенно о своем, каждого гложило то, что они скрывали изрядно уже не первую неделю. С утра Патти закончила писать письмо, аккуратно складывая его в собственную сумку, прежде чем тихо уйти, закрывая за собой дверь. Она хотела еще зайти перед работой к Говарду и положить письмецо ему на кровать, поэтому зашагала быстро к метро, чтобы побыстрее добраться до Майлза. Она заваливала его множеством подарков: открытками, рисунками, письмами, покупала горячую свежую выпечку, оставляя ее по утрам на кухонном столе, а потом даже в какой-то момент стала заскакивать к нему на квартиру смотреть просто, как он мирно спал, развалившись в одиночестве на кровати. Если честно, она очень сильно к нему привязалась, да и к тому же она снова ощущала себя желанной, когда Говард мимолетно пытался запечатлеть ее на рисунках в тот момент, когда она сидела рядом и вовсе не смотрела на него. Но чем больше росла эта привязанность, тем сильнее становилось больно за Роберта, который терпеливо ее дожидался вечером, хоть по большей части он оставался угрюмым и вечно жалующимся на отсутствие хороших идей. Они словно жили порознь и никто не знал, что творится на душе у каждого. И если раньше она пыталась его как-то завлечь своим вниманием, то теперь все обстояло совершенно иначе, словно Патти охладела к тому быту, что ее окружал. Помнится ей, что еще в середине июня, она стояла перед ним с небольшой коробкой в руках, где лежала небольшая сумма денег, что поверить не могла, как мать Роберта еще и доверяла и такое и собиралась помогать, когда у нее получалось. — Ты видел, от кого письмо пришло? — Если честно, мне эти дни совсем не до почты было, но ты можешь оставить на столе, я позже посмотрю, — Патти надулась, понимая, что ему как всегда не было дела до всех остальных. И долго ждала, не сдвинувшись с места, пока Роберт не сдался. — Ну что там? Не томи, Патти! — Твоя мать прислала деньги и записку, что хотела бы нас в скором времени еще увидеть. — В скором она точно не увидит, потому что нет времени на поездки в Флорал-Парк, да и к тому же, отец опять все будет причитать, мне этого очень сейчас не хочется, — Роберт снова опустил голову в работы, не замечая перед собой Патти. Так проходил день ото дня, и Патти все чаще оставалась с Говардом, в какой-то момент даже не придя домой ночевать. Кто бы мог подумать, она так сильно волновалась, что ее губы дрожали, однако Роберт даже словом не обмолвился, лишь молча смотрел, как она проходит в ванную, чтобы набрать себе воду и помыться в выходной день. Иногда ей казалось, что она походила на виноватую во многом, что она предавала себя и Роберта, но эти мысли отходили тут же на второй план, когда они садились молча завтракать и Роберт выглядел еще более угрюмым, чем в последний раз, когда она его видела. У Роберта то же в тот момент завелся знакомый, который то и дело пытался вытащить на прогулку по городу, а не редко они могли бродить по ночному Нью-Йорку до самого утра. Вот, что узнала Патти, когда случайно с ним пересеклась. Звали его, кажется, Терри, и она могла поклясться, что в них было что-то схожее, словно две стороны одной медали, которая то и дело сверкала на свету. Но Патти лишь улыбалась, наконец-то радуясь, что свое время Роберт проводил не в полном одиночестве. И вот настал момент последнего разговора о переезде на Манхэттен, о чем Патти совсем забыла, полностью увлекшись написанием небольшой поэмы, что голос Роберта заставил ее подпрыгнуть с места и бросить из рук ручку с тетрадкой, когда обратила на него внимание. Роберт подыскал подходящее место и даже хотел, чтобы Патти взглянула на выбранную им квартиру, но она смотрела так в растерянности на него, что даже не знала, как ему ответить. — Конечно, хорошо, мы посмотрим ее в выходные. Идет? — она сжала мягко его руку, и получила такое же мягкое пожатие в ответ. А после и легки поцелуй в лоб. — Тогда надо ждать выходных, они будут весьма интересными. К тому же, в этой квартире нам уже явно мало того пространства, что у нас есть, — Роберт улыбнулся и пошел заваривать кофе, когда Патти лишь невольно наблюдала за его энергичными движениями. Как гром среди ясного неба, но и Говард тоже просил ее переехать к нему, перевезти все вещи и наконец-то заниматься тем, чем ей нравилось. И Патти, чуть ли не роняя слезы, сидела долго на краешке кровати и думала, как ей лучше поступить, не раня ничьи чувства так сильно, что это могло бы показаться как предательство. С одной стороны, она безумно была привязана к Роберту, что не хотела видеть будущего, в котором его нет, но с другой, ей также сильно нравился Говард, отчего временами она сходила просто с ума, пытаясь унять дрожь в собственном теле при его виде. В конце концов, внимая уговорам Говарда, скрипя сердцем, она оставила квартиру на Холл-стрит, понимая, что в ней с каждым днем счастья становится все меньше и меньше, а оставаться только потому, что жалко, она так просто не могла. Патти взяла только самое нужное, закрыв на ключ дверь, когда она уходила во время отсутствия Роберта дома и тихо ушла, растворяясь в шумной толпе народа на улице, таща за собой небольшую сумку вещей, которая понадобится ей на первое время. Зато где-то там мелькала радость и восторг, что Патти просто не могла не удержаться, как тут же обнять за шею Говарда и с улыбкой поприветствовать его, закрывая за ними обоими входную дверь. Когда Роберт вернулся домой, он не слишком сильно понял, что произошло, хотя и чувствовал нутром, как что-то неладное случилось. Он ждал Патти целый вечер, а потом и ночь, и когда понял, что она не вернулась и утром, решил, было, что она осталась на ночь у Дженет или они слишком хорошо погуляли, что до дома она просто не добралась. Все-таки это же Нью-Йорк, город, который никогда не спит. И он ждал ее вечером и наследующее утро, и так прошло семь дней, пока Роберт не выдержал и не поехал тут же к Дженет, прося ее помочь ему узнать, что же такое происходит с Патти. — Я не знаю, как тебе это сказать, Робби, но… — Дженет замялась, отводя взгляд. Не ей, конечно же, влезать в чужие отношения. — Да не тяни, будь честной, скажи, как оно есть, — Роберт становился нетерпеливым, уже собираясь достать из куртки сигареты. — В общем, ты, наверное, мог отметить, что она себя странно ведет некоторое время, но все эти мечтания, витание в облаках… Она недавно познакомилась с Говардом Майлзом, другом Кенни Тизы, и они встречаются все это время под твоим носом, а теперь он ее некоторое время уговаривал, и она просто сдалась — собрала некоторые вещи и ушла к нему жить. Она так по нему с ума сходила, однако это жизнь, что тут еще сказать. Сейчас большинство сходятся жить на второй день знакомства, а разбегаются уже через пару недель, — Дженет мягко сжала его руку, когда заметила, насколько он выглядел озабоченным и шокированным. То же самое случилось и через месяц, когда он снова заехал к Дженет разузнать все, но получил куда больше драмы и нелепых вещей, о которых ему говорила подруга Патти. — Это то, что случается с каждым, Робби. Если хочешь, я поговорю с ней, а потом вы сможете что-то да обсудить вдвоем, если это нужно. Однако то, что произошло между Говардом и Патти, мне кажется, уже почти сошло на нет. Говард оказался тем еще мерзавцем, поэтому Патти теперь тусуется в Лидии время от времени. Но Роберт лишь покачал головой и ушел, скрываясь в ночи Нью-Йорка, когда все пути вели на «Двойку». Он долго гулял и смотрел, чем же забавляются тут. И как по щелчку, в нем просыпались все самые темные и тайные желания, о которых он никому не решался говорить. Никогда. Да и сейчас он совершенно не знал, что делать. Словно он стал пропащим, никому ненужным. Через еще неделю он заметил, как из шкафа исчезли ее все остальные вещи, и Роберт просто не знал, что с этим делать, как на него нашло отчаяние и непреодолимая тоска. Патти страдала, но не хотела к нему возвращаться, а он же просто не знал, как ее вернуть. Так или иначе в такие моменты его выручал теперь Терри, и в этом оставалось все утешение — ему он всецело доверял все, что у него было. Стоял дождливый конец августа месяца, и такие же кошки скреблись у него на душе. И даже его возвращение в Пратт не так радовало, как если бы рядом с ним была Патти. Роберт все решил для себя — он направился в «Скрибнерз», где у Патти как раз только-только начинался ланч, и было время для отдыха. Многие, заметив его, рассказали тут же все Патти и молча вышли, оставив их вдвоем стоять в служебном помещении. Патти молчала, открыто смотря ему в глаза, пока Роберт теребил край своей джинсовой куртки, не зная, с чего бы ему хотелось начать. — Роберт, я… — начала она совершенно неловко, как ее тут же перебил он. — Я хочу поговорить с тобой наконец-то, — сказал Роберт, снимая с себя промокший плащевик. Она подошла ближе к нему, заглядывая ему в глаза и видя там одно лишь смятение. А ведь когда-то они хотели переехать на Манхэттен, попытать счастье там, но сейчас они оба были слегка уже другими людьми. — У меня только одно желание, и я не хочу переставать думать о нем. Патти, я хочу только одного. Пожалуйста, вернись ко мне, иначе я уеду с Терри в Сан-Франциско на очень долгое время. Даже Пратт меня здесь не удержит. — Но зачем тебе туда ехать, Роберт? — спросила Патти, дотрагиваясь легко до его руки. Вместо этого послышался невнятный лепет, и Патти уже понимала отчасти, что ничего хорошего в этой затеи совершенно нет. Хоть он и говорил, что там есть и друг, и квартира, и работа, но она не могла в это до конца поверить. — Поедем тогда со мной, там свобода, там мир. И мы должны понять, кто мы такие, — он отчаянно упрашивал ее. — Но я и так свободна и знаю, кто я такая. Для чего мне ехать в Сан-Франциско? Мы давно пошли порознь, и мы должны научиться доверять друг другу так, как будто это были первые дни нашего знакомства, — она попыталась выдавить из себя улыбку. — Патти, прошу тебя, не уходи! Только не оставляй меня одного! Ты ведь знаешь, как я тебе доверяю. — Роберт, не будь ребенком! — Умоляю тебя, только не уходи. Если ты оставишь меня, я уеду в Сан-Франциско, стану геем, ради всего святого! Патти молча, в состоянии шока смотрела на него очень долго, думая, что он так шутил. Но время шло, а он не пытался рассмеяться или сделать что-то в это роде. Патти никогда не думала, что однажды это проскочит в их отношениях, конечно, у нее уже давно бродили в голове смутные догадки, но она просто не хотела в них верить. Его глаза горели лихорадочно, при этом такие темные круги под глазами, словно он не спал вновь не одну ночь подряд, оставаясь вечно либо под кислотой, либо под амфетаминами. — Я не верю тебе, Роберт, но могу лишь сказать, что не смогу вернуться к тебе. Ты, наверное, шутишь надо мной?! — Нет, это не шутки, милая, и если ты этого не хочешь, то так тому и быть, — Роберт достал какой-то конверт из кармана джинсов и передал его Патти, а после ушел, громко хлопнув дверью. Неужели все стало разрушенным? Она лишь молча смотрела ему вслед, когда пыталась дрожащими пальцами раскрыть конверт и прочитать его письмо, на котором корявым почерком было написано: «Патти — Вот что я думаю — Роберт. Я знаю, что с отказом назад пути не будет, но я не могу представить, что мне делать дальше в одиноком Нью-Йорке. Я открываю двери людям и их закрываю. Никого не люблю и не смогу полюбить, но одновременно питаю разные чувства к тебе и многим другим. Жизнь — ложь, истина — ложь. И когда я рисую, я стою без одежды под руку вместе с Богом, и мы долго вместе поем. Патти, я уезжаю в Сан-Франциско, и не знаю, захочу ли я возвращаться. Но вслед за тобой уходит весна, а мне покоя не будет, пока я ее снова не обрету» Патти прижала письмо к груди, понимая, что может быть сейчас она совершала ошибку, позволив ему уйти. По щекам текли слезы, когда она поняла, что ради ее возвращения он решился на то, чтобы познать на самом деле все его недостатки и внутренние запретные желания, о которых он так долго молчал. И вправду, вслед за ним также ушла от нее весна. Но это же не конец для них, верно?