Because The Night...

Май-лето 1969 года

Патти с тревожным сердцем покидала Нью-Йорк, зная, что у Роберта жизнь начиналась в раздрае теперь. Она видела, как ему приходило тяжело, тем не менее посмотреть мир за пределами Америки ей также хотелось — увидеть своими глазами Париж, побывать на старинных улочках и примкнуть к тем авторам-попрошайкам, которые уже давно тусили на Монмартре. Там была своя совершенно уникальная ситуация. Она знала, что Линда с радостью брала билеты и уже готовила чемоданы, когда пришла новость от Роберта, что он съехал с большой квартиры и стал ютиться с друзьями Терри в одной халупе на Мертл-авеню это время, пока не сможет снова встать на ноги. Они сказали друг другу «прощай», поэтому все остальное время она просто провела с сестрой, пытаясь отыскать приличную одежду для поездки. Первый раз лететь на самолете и получить столько незабываемых эмоций от полета в воздухе стало для Патти новой волной вдохновения. И когда они приземлились в Париже, то не стали думать о роскоши и удобствах, остановившись в какой-то не особо чистой квартирке на Монмартре, где, как выражалась Линда, хватало клопов и тараканов, ползающих по полу. Зато была большая возможность увидеть места, где творили писатели и поэты, где пела Эдит Пиаф, и где в редких местах можно было увидеть граффити на здании, что и вдохновили Патти пойти в местные магазинчики и купить принадлежности для рисования. Конечно, Линда поддержала это стремление, замечая, насколько сильно отличалось качество французской бумаги или красивые расшитые закладки и папки, что они предлагали рядом. Патти купила одну из таких в качестве опоры, чтобы можно было рисовать все свободное время, не забывая про написание писем. Все-таки это гораздо лучше, чем ничего, говорила себе Патти, сидя на кровати и нанося уверенные штрихи на бумаге. Она даже уговорила Линду ходить каждый день по галереям, чтобы у нее была возможность запоминать образы и использовать их для своего собственного воображения, а вечерами подходить к уличным труппам музыкантов и проводить с ними время, доставая из закромов специальную шляпу, в которую могли кидать купюры и мелочь. Там же Патти снова начала писать стихи, наблюдая за уличной жизнью Парижа, пока Линда делала фотографии на палароиде. Но такая жизнь очень быстро сделала их своеобразными бродягами, которые не жаловались на свой стиль жизни, не рассчитывали на какие-то кулинарные изыски или же хорошую чашечку кофе в самом лучшем кафе Латинского квартала. Они просто получали от жизни то, что могли и не жаловались на этот счет вовсе. Хлеб, сыр, алжирское вино, потому что оно продавалось дешевле, а на застрак могла быть булочка или круассан, но очень редко. Конечно, со временем их одежда превратилась в такой неопрятный вид, в основном осталась одна мешковатая одежда, от которой было не по себе. Они продолжали бродить и бродить, не замечая, как они медленно, но верно превращались в парижских молодых безработных девушек, ищущих себя везде, где только можно. В какой-то день им даже удалось сходить на фильм Годара «1+1», который заставил Патти пересмотреть свои некоторые взгляды на политическую жизнь общества, а также снова вернул ей любовь к The Rolling Stones. Они с Линдой вновь решили слушать их музыку, вспоминая известные аккорды уже написанной музыки. А через несколько дней они обе пребывали в унынии, когда по всем вывескам и новостным заголовкам писали о внезапной смерти Брайана Джонса. Такой молодой и такой многообещающий человек, с которого по сути и начался весь клуб «двадцать семь». В итоге, сложилось целое собрание стихотворений под пером Патти, посвященные смерти Брайана. Но посреди всего этого самым приятным было получать письма от Роберта с офиса American Express, где он каждый раз описывал ей все, что с ним происходило. Он писал, что теперь много времени проводил с Джуди Линн, которая его сопровождала в большинстве поездок в разные места, но также он успел посетить немалое количество выставок и даже сходил на «Полуночного ковбоя», после которого его многие стали называть его «жиголо». Что ж, наверное, так он себе теперь представлял свою жизнь, и Патти не знала, почему он медленно, но верно выбирал себе стиль СМ или же ходил в такие места, хоть они совершенно и не впечатляли. Почти вся переписка с Робертом теперь выглядела такой, что она поддерживала его начинания, отправляя небольшие коллажи, что она делала самостоятельно, однако он и продолжал жаловаться на жизнь, говоря, что его совсем не устраивал тот факт, каким его признали в обществе. Наверное, хотелось бы видеть что-то другое, но публика уже давно свыклась с иной мыслью. За это время она также успела получить по почте несколько вполне странныз на ее вид рисунков с надписями, говорившими громко о том, как быстро менялись его вкусы. Так, к примеру, одна из картин красовалась с названием Tight Fucking Pants, и Патти с любопытством рассматривала рисунки, стараясь принять нового для себя Роберта. Также она получила фотографии, которые он сделал в автомате на «Двойке», и самое любимое, пожалуй, стало и по сей день, где он сидел в белой рубашке и с матроской на голове. В этом все было нечто необычное и потрясающее. — Нам скоро придется возвращаться домой, посмотри на нас, Патти. Мы с тобой уже точно скоро станем на вид бездомными, если продолжим в таком духе, — произнесла Линда как-то вечером, когда они ходили по ночным улочкам города. — Знаю, сестренка, знаю, — проворчала Патти, держа под рукой папку с сегодняшними рисунками. — Но пока у нас еще время немного здесь. Я хочу сделать кое-что напоследок, перед тем как мы отсюда уедем. Линда лишь молча кивнула, вспоминая, что в Париже они уже почти провели три месяца. Наверное, и вправду уже пора было возвращаться в Нью-Йорк и повидаться с родными, которые ждали их уже очень давно. Ведь они всего лишь обещали уехать на месяц, но творческие поиски затянулись еще на пару месяцев. Может быть, в этом и есть смысл проводить вдалеке так много времени, чтобы потом полностью соскучиться по родным местам. Роберт спокойно смотрел на свое новое жилище после того, как он съехал с Холл-стрит и поселился с друзьями Терри, терпя ужасные условия. На самом деле, так даже было дешевле делить с кем-то площадь, так как платили они все в разы меньше того, что нужно было. Обычными заработками в виде продажи фенечек и различных поделок сытым бы в любом случае не стал, поэтому пришлось найти работенку потяжелее — Роберт устроился работать грузчиком в одной транспортной фирме, которая могла бы покрыть все его месячные расходы на еду и проезд, а затем и вовсе со знакомым сняли лофт на Манхэттене, который оказался настолько просторным и вовсе необжитым, что ее обустройством пришлось заниматься некоторое время, пока перевозились все вещи с Мертл-авеню. Иногда на него находило такое уныние, что он мог не выходить из лофта по несколько дней, но потом брался за ручку и бумагу и писал Патти письма, которые были пропитаны различными оттенками чувств — от полного разочарования и грусти, до восторга и радости. Сейчас для него наступали такие моменты, словно он катался на американских горках, ожидая очередной резкий спуск или же подъем, поэтому он не загадывал свое будущее и не строил особых планов, как бы Джуди его на это не подговаривала. Но со временем все стало меняться, что заметила его подруга мгновенно. Фильм «Полуночный ковбой» словно изменил что-то в сознании Роберта, он так сильно принял сюжет близко к сердцу, что стал его ассоциировать с собой. Парень-жиголо с Сорок второй улицы, вот как он писал Патти и говорил Джуди, когда сменил образ, а в его творчестве появился этот самый образ. Кажется, из его жизни ушло всякое стеснение и страх. Настолько открытым к экспериментам и новой жизни он еще никогда не был. Джуди, конечно, знала, что у Роберта после работы ночью появлялось одно любопытное для нее увлечение. Теперь он посещал ночные закрытые клубы тематики S&M, где вытворяли такие вещи с ним. Сначала это казалось жутко скучно пялиться на тех, кто стоял в стороне связанный и в подчиненном состоянии, но потом… Оказаться самому на том месте и прочувствовать на себе весь арсенал тех садистов, кои не имели, похоже, вообще никаких чувству, было саамы вдохновляющим примером того, как могла сложиться жизнь. Однажды Патти он так и написал: «По моим глазам текли слезы, но повязка их лишь только удерживала, оставляя плач внутри меня. Патти, я ничего не понимаю». Он стал часто бывать на «Двойке», изучая ночную жизнь во всей красе: как жили сутенеры и работали проститутки, как изредка приезжали копы и делали небольшой отбор, чтобы отвести людей в участок. Ведь именно так в его рисунках и аппликациях появилось больше дикого, необузданного, эротичного и одновременно странного, что в купе совмещалось с гей-культурой и прочими вещами, что теперь Роберт выглядел совершенно иначе. Как-то на неделе он пропадал несколько ночей подряд, тусуясь до самого утра на «Двойке», где он занимался тем же, что и все остальные, а в другие дни он посещал клубы, но так и не решался никого позвать за собой в лофт. Пока что в любом случае еще было не время для этого. Было начало июня, когда Джуди возила Роберта на пляж Файр-Айленда, где они под солнцем разложили плед и корзину с едой, пока Роберт буквально выпрыгнул из своих узких синих джинсов и поплелся в сторону океана, оставшись только в черных кожаных трусах. Волны охватили его так быстро и незаметно, что под крики Джуди он и исчез, оставив ее одну на природе. Позже, на следующий день, он ей поведал, что, выйдя из воды, перед ним оказался черный лимузин, который отвез его до дома. Но сам парень сидящий в нем оказался еще тем жутким типом, с которым больше не хотелось иметь дело. Он заметил Роберта еще издалека, наблюдая за ним, плескающимся в волнах, и лишь потом решил поближе с ним познакомиться. Вот так в первый раз в лофте оказался кто-то посторонний, уходя через некоторое время в довольно помятом виде. Вскоре он ходил на фильм «Мужской журнал», который он раскритиковал просто в пух и прах, даже не заботясь особо о том, в каких красках он об этом писал Патти, но он точно знал, что все эти новые фильмы оказывались лишь одной коммерческой дешевкой, не стоящей внимания большой аудитории. Фильм на один раз, как он тогда выражался. В его творчестве снова стало появляться много интересных вещей. Например, бинты с красной краской, олицетворявшие окровавленную ткань, тугие пластыри, оклеенные звездами, а также разные металлические острые предметы, которые вызывали бы у обыденного человека еще больше смущения. Однако Роберта все вполне устраивало. Но после что-то пошло не так. Однажды утром он проснулся, весь в поту и весь рот болел. Десны и зубы просто разрывались от боли, они побелели и ныли, а на руках иногда вылезала аллергия, происхождение которой он вовсе не мог понять. Наверное, ему стоило бы сходить к врачу, но денег не было слишком много, чтобы порой себе даже купить еды. Тем не менее, он ничего с этим не желал делать, а Патти подписывал письма каждый раз с возмущениями, что образ жиголо его уже совсем достал, и под каждым пост-скрипутмом он писал, что все так же любит Патти, в конце ставя свое имя, вместо буквы «т» он подписывал письмо синей звездой. Символом, который оказался их чертой отношений до самого конца. Здоровье Роберта постепенно стало ухудшаться в июле. Он исхудал от недостатка еды, его глаза тускнели с каждым днем, когда он пытался отыскать нужную вещь в лихорадочном состоянии; временами голова так сильно кружилась, что тяжело было встать с постели. Если бы он показался врачу, то ему бы смело поставили не один диагноз, одним из которых мог оказаться уже гингивит почти что язвенного состояния. В комнате царил настоящий хаос, все было разбросано по разным углам, но тем не менее, даже в тяжелом состоянии Роберт продолжал рисовать и делать аппликации. Когда мог, даже вешал их на стены, чтобы можно было иногда на такие шедевры смотреть. Таким его, собственно говоря, и застала Патти, как только она обнаружила его лофт и вошла без приглашения, радуясь, что в эти выходные соседи по этажу уехали на Файр-Айленд отдыхать. Тяжелые вещи упали на пол, как только Патти увидела Роберта, лежащего на кровати. В письмах он не все рассказывал, но такое положение дел сразу же встревожило Патти, что она просто не могла сидеть на мест от ужаса увиденного. Он улыбнулся ей в ответ, когда заметил фигуру, стоящую в дверном проеме, а затем протянул руки к ней навстречу после неудачной попытки встать с постели. Он пытался, как мог скрыть свою немощность, но Патти ничего не нужно было говорить. Она просто бросила сумки, чтобы заключить Роберта в недолгие объятия. — Патти, — начал он после недолгого времени в тишине, пока она продолжала держать его за руки. — Твой приезд — самый лучший подарок. — Да, чего не скажешь о тебе самом. Почему ты не писал, как оно есть? — забеспокоилась Патти, оглядываясь по сторонам. — Потому что не хотел по отношению к себе жалости. Ты надолго приехала? — А ты хочешь, чтобы я ушла? — в ее глазах появились сомнения, которые Роберт тут же развеял, отрицательно помотав головой из стороны в сторону. — Тогда, раз уж ты не можешь вставать, я почитаю тебе то, что написала. Она читала ему стихи, привезенные из Парижа, а после она заметила, как все его тело расслабилось, и он на время задремал. Патти давно не видела такого бардака вокруг — даже клоповник на Монмартре и тот был лучше, поэтому она взялась за уборку его вещей, ставя все на место и прибирая в шкафы, пока не заметила на стенах различные картины. Ее личную, где она сидела в соломенной шляпке. Обнаженных мужчин во время, а может, и после секса, кто знает. Патти так с любопытством рассматривала эти картины, что долго еще не могла уснуть, ходя из угла в угол, пока и ее усталость не взяла верх, и она просто легла рядом с Робертом, умостившись на другом конце кровати и погружаясь в сон. Лишь только по утру послышались крики и оры, дребезжание мигалок машины копов, а также выстрелы. Говорят, от мафии не уйти. Наверное, поэтому она последует за тобой куда угодно, когда ты в неимоверных перед ними долгах или перешел на чужую сторону, став предателем. Патти с осторожностью ходила узнавать, что же произошло такого, но Роберт отговорил ее, держа за руку, что они даже не выходили из квартиры, пока окончательно все не стихло. Тогда убили какого-то парня прямо в коридоре между квартирами, причем случилось именно под дверью лофта Роберта. День возвращения Патти, казалось, имел теперь далеко не самый радостный оттенок. Они снова с грехом пополам погрузились в сон, лежа рядом друг с другом, когда на утро Патти все же решила проверить, как обстояли дела за пределами квартиры и с ужасом увидела лишь меловой контур погибшего парня на полу. Она долго стояла в дверях и ничего не говорила, пока не услышала позади себя голос Роберта, заставившего ее вернуться обратно. — Мы не можем больше здесь оставаться, — прошептал он ей в волосы, крепко держа в своих объятиях. Он был так напуган, что готов был оставить почти тут свои вещи, перебираясь сразу же в какое-нибудь более безопасное место. Патти вспомнила про самый дешевый отель, который они могли позволить, поэтому «Оллертон» стал на время самым хорошим для них убежищем. Хотя что ни скажешь о номере — все выглядело настолько плачевно, что хотелось плакать, смотря на черную и ржавую раковину, или матрас, из которого виднелись большие пружины. Она уложила Роберта на кровать, взяв немного с собой денег и пошла в магазин купить пакет молока, хлеб, самый простой сыр, масло и банку арахисового масла. Но стоило ей все это притащить в номер и заставить Роберта поесть, как он тут же отказывался, выплевывая пищу обратно. Патти оставалась с ним рядом, продолжая наблюдать за его состоянием — его знобило, выступил на коже сильный пот, а еще он очень сильно жаловался на головную боль. Но больше всего ее раздражала вода, которая толком не текла из крана, а лишь иногда капала каплями посреди ночи. Роберт то просыпался, то засыпал, пока в какой-то момент он не уткнулся носом в изгиб шеи Патти, продолжая с ней сидеть в таком положении, пока его губы не начали касаться медленно мест за ухом, самого плеча, выпирающей лопатки. Патти сидела, затаившись, совершенно не зная, как поступить в этой ситуации, пока губы Роберта не стали касаться ее щек, лба и подбородка, тогда до Патти все стало медленно возвращаться на круги своя. — Роберт, — она остановила его, взяв его лицо в ладони. — Ты уверен в этом? Ты очень слаб и еле соображаешь. Но он лишь отрицательно помахал головой из стороны в сторону, все же прикасаясь к ее губам своими, отдаваясь этому полному отчаяния порыву, когда Патти заметно расслабилась, позволяя ему открыто действовать, сжимая сильнее его плечи, понимая, насколько же соскучилась по нему. И это, конечно, не самые лучшие обстоятельства, как все могло происходить. Он вел себя предельно осторожно с ней, даже под лихорадкой его руки были мягкими и аккуратными, точно знали, как и куда касаться, а их глаза почти что никогда не прерывали контакта, ишь только усиливая напряжение между ними. Возможно, подобный порыв немного помог ему отвлечься и забыть о своем состоянии, но и Патти не могла не думать о том, что же делать дальше. Ее ладони также внимательно изучали его, словно это был их давний первый раз, когда все казалось еще настолько волшебным и нереальным, что сейчас это просто называлось «отдаться моменту» и больше не думать ни о чем, позволяя раствориться во всех этих ощущениях. Лишь утром Патти ощутила холод постели, а рядом никого не оказалась. Она приподнялась на локтях, когда заметила Роберта, вошедшего быстро в комнату и в смятении смотрящего на нее, не зная, как ей обо все сказать. В глазах виднелся чистый испуг, поэтому он тут же сел рядом, хватая ее за руки. — Патти, кажется, у меня гонорея, — он опустил голову в пол, не смея смотреть ей в глаза, ведь она все и так прекрасно поняла — он боялся, что заразил и ее. — Ты должна сходить к врачу, ради собственного же спокойствия. Прямо сегодня, я прошу тебя. Патти молча кивнула, собираясь и возвращаясь лишь только днем, когда знала, что с ней все в полном порядке. Она нашла Роберта спящим, после чего пошла смотреть сам отель, понимая, насколько обветшалым и ужасным он казался. Полный наркоманов, проституток. К тому же, так было жарко в помещении, что все двери стояли на распашку и в каждом номере все могли все видеть. Патти несколько раз возвращалась к Роберту, сменяя ему повязку на лбу, а позже и вовсе решила выйти купить ему воды, как ее окликнул из темноты мужчина. Он подозвал ее к себе, когда начал рассказывать истории заблудившихся здесь душ. Он как опытный морфинист, здесь только чего не повидал, но не мог поверить своим глазам, как такая милая девушка здесь оказалась. Он рассказывал о всех тут соседях, чего им стоила такая жизнь и почему важно было отсюда еще выбраться. И вот, сидя возле Роберта, Патти долго над этим размышляла. Она достала папки с их творчеством, внимательно их рассматривая, и понятное дело, что они двигались в правильном направлении, чтобы творить и жить в такое непростое время. Роберт проспал до самой ночи, даже не пробуждаясь. Но ночью он стал вскрикивать от боли в деснах и метаться по пружинистому матрасу, когда Патти в беспомощности решилась отыскать того мужчину, чтобы он одолжил им немного морфия, чтобы заглушить боль. Она долго пыталась до него достучаться, взывая о помощи, пока он не пошел за ней, осматривая Роберта, видя, как он бредит и находится весь в поту. — Нужно показать его срочно врачу. Здесь ни для него, ни для вас совершенно не место, — сказал мужчина, введя небольшую дозу морфия Роберту. Патти, вспомнив о своих папках, решила направиться лишь в одно место, но она понимала, что оплатить им жилье там не на что. Она смотрела внимательно на Роберта, когда позже его разбудила, помогла ему одеться выйти на улицу, пока она хватала кое-какие вещи и несколько папок, ведя Роберту к такси, в которое она сперва его и посадила, умещаясь рядом. И она слишком сильно удивилась, когда заметила столько людей, машущих их носовыми платочками из окон номеров, как и того самого мужчину, который с легкой, почти не заметной улыбкой на лице провожал уже отъезжающую от гостиницы машину. — Все будет хорошо, — прошептала Патти, как только машина отъехала, но она не назвала еще адрес водителю. Роберт положил на ее плечо голову, и Патти обняла его рукой, сильнее прижимая к себе, чувствуя, как напряжение уходит из его тела. — Да, мы будем потрясающими. Прощай, старая жизнь, — произнес Роберт, решив немного вздремнуть. Наверное, именно тогда были даны еще обещания, что они не оставят друг друга, пока они отчаянно так нуждаются в помощи друг друга. Но все это не было сказано словами, лишь только жестами и ощущением скорого меняющегося к лучшему будущего. — Отель «Челси», пожалуйста, — сказала негромко Патти, готовя предоставить в отель в качестве платы их работы, чтобы они наконец-то могли найти достойное место для жилья.