Because The Night...

Сентябрь-октябрь 1969 года

Было нечто волшебное в том, когда понимал, как быстро пролетело время за собственной спиной. Патти мягко улыбнулась на отражение Роберта в зеркале, который в спешке собирал все вещи, чтобы они наконец-то смогли отправиться на Кони-Айленд. Прошло два года с тех пор, как они съехались, как Патти сказала Роберту «да», соглашаясь с ним жить так, словно это был последний день. Ее завораживали всегда подобные моменты, когда приходило осознание, что два человека становились неотъемлемой частью жизни друг друга. Хотелось бы ей, чтобы так продолжалось и дальше, ведь где еще она могла найти по складу ума и общих идей друга и любовника, который так идеально соответствовал бы ей? Да, за два года у них накопилось немало интересных или же печальных историй, однако все это закаляло их общий дух сильнее, мощнее. Они уже давно стали единым целом в мире сложно сплетенного творчества. Вытерев руки об полотенце после стирки одежды, Патти наблюдала за первыми лучами восходящего солнца, мягко окутывающими небоскребы и город, словно вуаль на глазах. Роберт только-только закончил отжимать белье и развесил его на чугунной спинке кровати, что даже согласился убрать все свои инсталляции ради годовщины, с которых он снял черные футболки. Одну из них, немного растянутую и не такую яркую, он надел на себя, мельком подглядывал за Патти, переодевающейся в белую свободную рубашку и рваные джинсы. Все их пожитки на поездку были приготовлены, номер оплачен заранее засчет того, что Патти умудрилась продать редкий экземпляр книги Фолкнера и на остатки приобрела в качества подарка шляпу «Борсалино» из фирменного магазинчика на Пятой авеню. Даже сейчас Роберт крутился долгое время у зеркала и зачесывал волосы то в одну сторону, то в другую, лишь бы шляпа села идеально на его голову, подчеркивая особенности прически. Кажется, с подарком она и вправду угадала, ведь довольная ухмылка на лице мужчины давала ей ясно понять, насколько он был рад такой приятной неожиданности. Только Роберт мог умудриться подготовить белый мешок для их пожитков, куда они сложили все самое необходимое: книгу для чтения в дороге для Патти, небольшую тетрадь для рисования и пару карандашей для Роберта, теплый свитер Патти, если вдруг она замерзнет гулять по пирсу, его пачку сигарет, а также пару пилюль на всякий случай, да и одну небольшую бутылку крем-соды. Белый мешок смотрелся на его спине так задорно и одновременно элегантно: если честно, Роберту немного нравилось походить на матросов. Выключив свет в комнате, они ускользнули из отеля, доезжая до поезда обходными путями, экономя таким образом деньги. Всю дорогу Патти неотрывно читала книгу, пока на ее плече покоилась голова Роберта, и тот с улыбкой на лице рисовал ее портрет, замечая, как иногда она бросала взгляд в его сторону, хоть и делала вид, что книга ее интересует куда больше. Вранье. Патти хотелось ужасно взглянуть на набросок, который он делал, но держалась из последних сил, показывая Роберту, что и она может проводить отлично время в тишине за чтением книг, пока он рядом. Да, книга и впрямь оказалась захватывающей, особенно когда читаешь про историю родных мест — Бешеный Конь — ведь тоже часть истории, но и сам Роберт вызывал у нее дикий восторг, точнее то, что он рисовал, и то, как он был одет. Он походил на мужчин-персонажей из фильмов сороковых годов. И Патти ничего не могла с собой поделать, кроме как засмеяться тихо, вызвав со стороны Роберта хмурый взгляд. Спустя время они оказались уже на перроне, когда Роберт подхватил мешок, закинув его к себе на спину, а другой рукой взял Патти за ладонь, уводя подальше от шумной станции. Здесь они чувствовали себя как дома. Те же самые цирковые балаганы, что утратили свою первоначальную яркость и лоск, превратившись в умирающий городок на последнем издыхании, все также привлекал их общее внимание. Увидеть людей, которых общество признавала «уродами», с серьезными дефектами, от которых любая другая бы женщина уже давно упала бы в обморок. Для них лишь представлялось как старая-добрая загадка, к которой они стараются подойти с разных углов. Те же самые пассажи были наполнены старыми истертыми вывесками с еле мигающими лампочками, продавцы упрямо зазывали в балаганы и тут же продавали сладкую вату и кукол, которых тут же хотелось выкинуть в мусорное ведро, так как они выглядели просто ужасно. Ближе к вечеру они прогуливались по променаду, увидели издалека старика, с радостью готового сделать для них фотографию на такой древней, уже начинающей ржаветь фотокамере. Им обещали прийти через час и забрать с собой две фотографии, пока у них оставалось время заглянуть в «Нэйтанз», любимый на этом острове ресторанчик Роберта. Две порции горячих блюд, две порции содовых, даже хватило на кружку крепкого кофе и горячего шоколада. Обычно у них не хватало денег на большую часть из еды, поэтому они делили одну порцию пополам, но в этот раз они смело покупали все, что хотели, так как сумели накопить деньжат, чтобы все же немного пошиковать в этом месте. Рука Роберт никогда не покидала ладонь Патти, крепко сжимая ее пальца и поглаживая их большим пальцем. И эта незначительная ласка заставляла ее лишь сильнее улыбаться, пока за окном у моря они видели маленьких детей, ловящих на пирсе крабов с наживкой из сырой курятины в небольшой металлической клетке. Вдруг Роберт потащил ее резко к океану, заставив бежать за ним, пока он иногда холодной водой брызгал Патти в лицо или же пытался ее повалить на песок, отчего они могли со смехом кататься, пока у них совсем не осталось дыхания в легких. Губы легко коснулись губ, пальцы мягко оглаживали щеки, а глаза так и искрились озорством, пока неожиданно голос Патти не нарушил тишину, и дивная музыка полилась волной, отчего Роберт заворожено наблюдал за ней, присаживаясь на песке и утягивая за собой Патти, пока найденной корягой он чертил на желтом песке их имена, до которых волна океана так и не успеет дойти. В этот день они оставались самими собой, не имели никаких хлопот вдали от Нью-Йорка. И на новой фотографии они по-прежнему выглядели как обыкновенные счастливые дети, как однажды высказалась пожилая дама, увлекающая за собой своего мужа. А ведь совсем недавно они жили на гране нищеты, едва ли знали, смогут ли они выбраться из этого темного круга. Зато сейчас они медленно восставали из руин, а их путеводная синяя звезда в этом помогала как никогда раньше. Ночью они вернулись к себе в номер, безмерно счастливые и уставшие. Успели разобрать только постель, укладываясь вместе, переплетаясь руками и ногами, пока Роберт медленно гладил Патти по волосам, а она напевала ему колыбельную, отчего они погружались в атмосферу семейного быта, а также в тот самый долгожданный сон после насыщенного дня на Кони-Айленде. Если и был еще более отличный момент для празднования, то они оба не знали, какие слова стоило подобрать, чтобы описать их празднование годовщины. Восторг. Ожидания. Спокойствие. Единение. Понимание. Возможно, так ведь? Следующие дни снова прошли в компании Сэнди и Гарри, которые то и дело зазывали Роберта и Патти пойти в «Эль-Кихоте». Они вновь обсуждали слово «магия» и его значение, ведь Роберт так часто любил его употреблять в своей речи, когда говорил об общем творчестве с Патти, их отношениях, любой фотографии или фильме, что им обоим так сильно нравился. В этом и крылось значение магии, как-то вслух сказал Роберт Гарри, который радовался новому увлечению друга — Алистер Кроули в те времена становился всегда предметом разговоров повсеместно, кто увлекался подобными оккультными вещами. — Если мы нарисуем пентаграмму, сможешь вызвать своего «отца»? — спросила Патти с озорством в глазах, замечая, как Роберт едва ли сдерживается от того, чтобы наконец-то засмеяться. — Ну что, ты же зовешь его так, а мы хотим проверить. — Фокусники, а наколдовать не желаете ли денег, чтобы оплатить обед? — вдруг отозвалась Пегги, которая явно была обеспокоена, что они все увлеклись болтовней, но забыли про счет. Если честно, только она и Патти официально работали, поэтому вся оплата, получалось, исходила от них. Под этот общий галдеж они еле сумели покинуть кафе, пока они спорили через всю какофонию звуков, пытаясь переубедить по-дружески друг друга. Что ж, они точно всегда были занятной компанией для наблюдения какого-нибудь психиатра. Ночью они чуть ли не поссорились по банальной мелочи, однако Роберт редко когда проявлял настоящую злость. Он лишь дул губы или хмурил лоб, а потом брал Патти за руку и вел ее в Пончиковую на углу Восьмой авеню. Отвратное место, где мог собраться всякий сброд вроде шлюх в ночную смену, наркоманов под кайфом, мигрантов, которые только что приехали. Однако, как правило, никто за тобой не наблюдал, никто не ловил на себе взгляды — просто всем было все равно до чужих проблем. Поэтому в такой атмосфере Патти и Роберт любили проводить ночь до самого утра, забывая обо всех разногласиях. Кофе подавали из пережаренных зерен, а пончики всегда оставались черствыми, словно ими можно было сломать себе все зубы. Роберт заказывал обычно пончик с желе в серединке, а Патти хоть и не любила здесь есть, но брала голландский круллер. Позже Роберт над ней издевался, что она так всего лишь выпендривалась, думая, будто они напоминали Францию. Даже дал им названия «круллеры поэтов». Лишь спустя время Гарри растолковал им значения слова, сказав, что подобную выпечку готовили накануне Пепельной среды перед началом Великого поста. Однако даже здесь Патти показалась, что дырка в этом воздушном кольце напоминала все пирожное лимбом. Но тем самым она лишь разозлила друга, который вовсе не хотел с ней соглашаться. Роберт лишь втихую смеялся над ними двумя, продолжая делать новую инсталляцию. Черт возьми, но даже в такие моменты он не мог оставаться серьезным, ведь порой объяснения Гарри доходили до абсурда, что за ним приходила Пегги и забирала его с глаз друзей. Все-таки никому не хотелось иметь дело с занудой. Однажды они все же позвали Патти и Роберта в гости к композитору Джорджу Клейнсингеру, у которого находился в отдельной комнате питон (его все гладили и любовались им, кроме Патти, держащей за ладонь Роберта, так как вид питона ее просто привел в оцепенение). Спасло положение Патти доброжелательный характер Джорджа, который показал ей нотные листки с музыкой для будущих детский комиксов, и она радовалась, пока Роберт держал ее за плечи, губами приникая к ее шее, и позади нее также смотрел за сотворением очередного шедевра. В этом плане «Челси» напоминал сказочный кукольный домик, в котором каждая комната становилась особенной — отдельным миром со своими волшебниками. Они любили втроем вместе с Гарри проводить вместе время, и хоть поначалу он увлекся не на шутку Робертом, в итоге дружбу вводил он именно с Патти. Они могли очень часто играть в словесные перепалки или же в воображаемые ситуации, во время которых они с Робертом начинали ее щекотать, отчего Патти постоянно смеялась, не могла никак успокоиться. Но чаще всего она ходила к Гарри одна, у которого на тот момент уже сохранилась большая часть сшитой одежды — он любил давать примерять ее Патти, даже если знал, что все могло оказаться не по размеру. У него даже в шкафу хранились шаманские жезлы, которые так и стремились притянуть ее внимание. Чаще всего они говорили об алхимии, но это была настолько бестолковая болтовня, что однажды во время очередной беседы Гарри решил сделать фильм, однако его назначение для Патти оставалось полнейшим секретом. Они могли поговорить и об античности, о красоте и могущественности составления пропорций греческой архитектуры. В чем-чем, а в этом Гарри разбирался уж слишком хорошо. Также они делились и книгами, иногда споря на деньги или же проводя часы в книжных магазинах, не зная, что выбрать из новых писателей. В то же время примерно они с Сэнди начали выходить в «Max’s Kansas City», в котором раньше была приобщена вся светская тусовка, но со временем она просто померкла, так как все известные люди перестали там бывать. Энди Уорхол любил для себя организовать комнату с красным освещением и круглым столом, где собиралось все его близкое окружение, включая Эди, однако после выстрела Валери Соланс он стал вести закрытую жизнь. Или ему просто наскучило то, что он делал раньше. Спустя время клуб заселили музыканты, собирающиеся за тем же круглым столом — Дженис, «Вельветы», Тим Бакли, Боб Дилан и Ньювирт, Нико. Но жизнь настолько стремительно летела, как и амфетамины с мескалином в крови, что многие просто не доживали до той точки, чтобы быть постоянными клиентами этого бара. Вот, что Сэнди знала о «Максе», когда брала с собой впервые Роберта и Патти. Внутри заведение выглядело совсем просто — красно-черная колоризация делало помещение мрачным, но в этом была своя неописуемая изюминка. Даже стейки или гарниры подавали на красных тарелках, а любое спиртное или вообще напиток только в черных стаканах. «Макс» переживал сейчас не самые лучшие времена, поэтому днем хозяин организовывал шведский стол, на котором можно было увидеть столько еды, что наркоманы и бедняки сгущались там, благодаря Микки Раскина. Но сами Патти и Роберт никогда не приходили к шведскому столу, хоть и часто хотелось вкусно и нормально поесть — она работала, Роберту не позволяла собственная гордость, да и спиртное он не любил. Однако сама мысль, что это место когда-то посещал Энди, заставляла сердце Роберта биться лишь только сильнее. Он мечтал увидеться с самим Уорхолом, попасть в его компанию, однако в те времена Энди уже давно не бывал в подобных местах. И как бы Роберт ни старался попасть в закрытую зону круглого стола, все равно ни к чему хорошему это не привело. И все же именно осенью шестьдесят девятого это место словно переродилось — там собиралось много народа, кто мечтал попасть в «Фабрику» Энди. Ведь лютовало же мнение, что Энди занимался больше коммерцией, чем искусством. Конечно же, это наглая ложь. Сэнди ходила первое время с ними, сопровождая Роберта и Патти с охотой и спокойствием, однако им постоянно приходилось платить за такси, поскольку Сэнди любила носить длинные платья, особенно в дождливую погоду, которые бы стали сразу же грязными, если бы волочились по мокрому асфальту. Вслед за ней и Роберт с Патти стали следить за гардеробом, подбирать подходящую одежду, и оба выглядели как произведение искусства. Только иногда бывало и в очень комическом ключе. Роберт приберегал для себя всегда немного марихуаны, чтобы успокаивать свои нервы, а потом предлагал и Патти, но она упорно оказывалась даже от косяка. И так все могло проходить часами напролет: усаживаясь за столиком, Сэнди с Робертом сразу же погружались в спор. Патти же место не нравилось, поэтому ее внутренним спором оставалось лишь желание пойти в бар или все же остаться дома, но она сквозь сжатые зубы переступала через себя ради Роберта и шла вместе с ними, часто теряясь в своих мыслях, как подросток, пока Роберт и Сэнди выглядели весьма увлеченно. Они оба любили детали, а Сэнди вдобавок обожала еще и анализировать мелочи, которые передавались либо через палароид на фотографиях, либо обыкновенные детали в одежде и стиле. Тот же самый почти что «шекспировский вопрос» «сколько ему надеть ожерелий» иногда порой доходил до абсурда. Одна повязка — выглядишь невзрачно, две наденешь — уже кажется более интересным вид, а вот три… Не слишком ли броско? И так могло продолжаться часами за бутылками содовой или кока-колы, пока у Патти на столе уже стоял давно остывший кофе. В вечер Хеллоуина для Патти и Роберта готовился большой сюрприз. Патти бежала навстречу Роберту по Двадцать третьей улице, пока он ждал ее на перекрестке, распахивая ей руки для объятия, стоило им только почувствовать знакомый аромат одеколона и этот уже давно привычный запах совместного быта. Они друг другу улыбались, смотря неотрывно в глаза, когда неожиданно Роберт закружил ее в воздухе, продолжая смеяться и радоваться, что наконец-то к ним пришли и очень хорошие новости. — Роберт, постой, дай отдышаться, — молвила Патти, уворачиваясь от его легких поцелуев по всему лицу. — Ты знаешь, что прекрасно выглядишь сегодня? — Роберт оглядел ее с ног до головы, замечая на ней оригинальное темно-синее платье. — А я знаю, как ты любишь льстить, пастушок, — однако она вовсе не отстранялась от него, продолжая улыбаться, когда она наконец перевела дыхание. — Тот лофт наконец-то наш. — Я знаю, — их лбы соприкоснулись. — Бард мне только что сказал, когда мы пересеклись у входа. — Тогда не будем терять времени и начнем собирать наши вещи для переезда, — ответила Патти, беря его за руку, однако Роберт ее остановил. — Что? — Предлагаю для начала это отметить, а чуть позже, когда в коридорах никого не будет, мы уже станем перебираться. Мы давно не оставались с тобой вдвоем. — Мы постоянно вместе. — Но не так, как я имел в виду, — Роберт все же повел ее обратно в их тесный номер, когда они, смеясь и спотыкаясь на каждом углу, пока целовались, зашли внутрь, чуть не упав перед кроватью. Переезд случился на День Всех Святых, несмотря на то, что ночью они давали совершенно другие друг другу обещания. Все-таки они хотели под утро переехать, но усталость и крепкий сон взяли окончательно над ними верх. Переезд из тесного номера в более просторный окрылил их, придал новых творческих сил. Конечно же, кто мог противостоять такому порыву. И все же если и были какие-то неудобства на этаже, в самом номере оказалось очень даже мило и просторно. Двуспальная кровать, большой шкаф, удобная раковина, над которой висело зеркало. Еще одно висело рядом с кроватью, что крайне не понравилось Роберту. Все равно этому месту нужно еще преображение, думали тогда они оба. Но вид за окном оказался потрясающим — старые краснокирпичные дома, а напротив стояли высокие деревья с золотистой листвой, которая уже начинала медленно опадать. В этом тоже кроился целый источник вдохновения. По крайней мере, уже точно для Патти. В номере также оказался большой деревянный шкаф с резными ножками, который они сразу же отдали для работы Роберта. Под раковиной он поставил все баллончики с краской, некоторые принадлежности вроде кистей и тюбиков краски, Патти умудрилась найти в своем цветном чемоданчике кусок марроканского шелка, завесив им шкаф, у которого отсутствовали дверцы. Но так или иначе для творчества все равно оказывалось не слишком много места, ведь все вещи Роберта только занимали все пространство. Поэтому излюбленной вещью Патти стала возможность выходить в пустой холл, когда Роберт отлучался, и писать в тетради стихи под отдаленный шум толпы с первого этажа. Иногда ей даже постоянные жильцы здесь же говорили, что для нее определенно существует талант, который однажды удивит очень многих людей. Но Патти пока что казалось это сущей лестью. После окончательных приготовлений Патти видела, как ночью Роберт опять сидел за столом, работая над новой книгой-раскладушкой. Ее сердце забилось чуть быстрее, когда она увидела собственные фотографии, лежащие рядом еще пока с пустой книжкой. Те самые фотографии из автомата, что они сделали на «Двойке». Где они целовались, где она стояла одна в кепке в стиле Маяковского, где они стояли друг на против друга, слегка улыбаясь в ответ. Все три штуки он окружил изображениями ангелов и бабочками из марли. Патти в последний раз улыбнулась, боясь спугнуть Роберта в ночи от работы, но она верила, что эти фотографии еще войдут в историю. В культуру их страны однажды. — Выглядит потрясающе, — прошептала она все же, когда Роберт повернулся к ней, позволяя сесть к нему на колени, пока он дальше продолжил сосредоточенно работать. Не каждый день ведь происходило такое, когда посреди ночи Роберт вообще позволял хоть кому-либо вмешиваться в творческий процесс. — Но будет еще лучше, когда я докончу делать рамку и еще пару вещей в этой книге, — произнес он, позволяя Патти обнять себя за плечи. — Я никогда не думала, что ты достанешь эти фотографии, — голова покоилась у него на плече, пока он продолжал что-то напевать себе под нос, не зная, что ответить. — Фотографии с тобой в любом виде хороши. Однажды, Патти, я обещаю, что их будет такое количество, что мы захлебнемся в них. — Охотно верю. Но ради такого ты и сам мог бы начать фотографировать. — Дорого. К тому же, как Сэнди, я так не смогу. Лучше картины и рисунки, по мне. — Роберт, просто верь в себя. Разве для тебя есть что-то невозможное? — спросила Патти, заглядывая ему в глаза, когда он уже напрочь оставил свою работу позади. — Есть, и это меня очень сильно пугает. Меня также будоражит и так мысль, если однажды ты уйдешь снова, я просто… — Роберт замолчал, не зная, стоит ли ей это говорить. Да, у них нестабильные отношения, довольно необычные, но она нужна ему гораздо больше, чем кто-либо мог подумать. — Эй, — ее руки обняли лицо за обе щеки, когда она заставила посмотреть в ее глаза. — Мы давали друг другу обещания. И я клянусь, что никуда не уйду, пока мы сами не поймем однажды, если такое случится, что нашим дорогам пора разойтись. Ты нуждаешься во мне, а я — в тебе, разве не так? Роберт кивнул, вставая из-за стола, когда он подвел Патти к кровати, снова укладывая ее и ложась рядом, обнимая ее за талию, уже не боясь упасть с кровати как раньше, когда кровать была слишком узкой и неудобной. — Все изменится, не так ли? — прошептал он ей на ухо, прижимая сильнее к себе. — Да, но мы будем делать это вместе. Рука об руку. Вот тогда мы и заметим, что изменится к лучшему, — она поцеловала его лоб, прежде чем устроилась поудобнее рядом с ним и уснула. Через два месяца наступит уже Новый год. А там и десятилетие постепенно исчезнет, сменившись на новое. И Патти, и Роберт были уверены, что вместе все перемены они перенесут лучше, ведь в чем тогда состояла суть и партнерских, и дружеских отношений?