Because The Night...

Зима—март 1970 года

Начало года походило на невообразимый фейерверк эмоций и событий, когда в «Челси» собиралось слишком много народа, устраивая большие вечера и вечеринки, на которые могли прийти совершенно все вне зависимости от их профессии или же пребывания по времени в отеле. Все хотели видеть и Сальвадора на таком мероприятии, где бы он сверкнул своим черно-красным плащом и дикой кошкой на изящном поводке, а потом бы обратился ко остальным, рассматривая наряды каждого, словно в этом жесте было столько загадочности и детского восторга. Патти тоже задавалась этим вопросом, раздумывая, что будет, если она повстречается с таким оригинальным художником. Но он удивил ее еще больше, когда подошел к ней и стал осматривать с ног до головы, улыбаясь совершенно несвойственной для него улыбкой. Патти держала на своем плече чучело черного ворона, которое она приобрела за бесценок в Музее американских индейцев, даже повесила ему на шею табличку с именем Реймон в честь известного актера. — Вы похожи на девушку из готического романа. На готического ворона, упорхнувшего из смотрительной башни, — начал Дали, положив ей на щеку свою тонкую, скорее, костлявую руку, поглаживая мягко кожу лица Патти. — Вы были бы украшением в таком случае любой вечеринки, на которой предполагается ношение дресс-кода для Ужасающих вечеров. Патти успела лишь кротко улыбнуться, когда он исчез из виду, а она шептала своему ворону, что теперь такие знакомства походили на самый обычный день в «Челси», потому что времени на удивление просто не оставалось. Роберт лишь хмыкал ей в ответ, приобнимая за плечи, когда они возвращались в свой небольшой номер, — он-то точно знал, чем могли бы обернуться подобные знакомства для будущей карьеры. Если тебя однажды кто-то заметил, значит, есть смысл двигаться дальше, получать новый опыт, следить за кумиром. Так однажды он сказал ей, когда узнали о прибытии Джонни Винтера в отель по случаю его нового альбома и подписании контракта с лейблом. Патти ужасно нервничала по сему поводу, неспособная найти себе место, чтобы унять дрожь в теле, пытаясь скроить себе из старых вещей нечто оригинальное, чтобы блистать на вечеринке. — Ты выглядишь прекрасно, — прошептал Роберт, когда она приникла сильнее к его груди спиной, наслаждаясь горячим дыханием на собственной шее. — Но нам пора идти, иначе мы пропустим все веселье. — Там будет слишком много народа и… — Патти не мгновение запнулась, не зная, как подавить в себе неуемное чувство тревоги. — Эй, все будет хорошо, милая, идем, иначе опоздаем уже точно. Они вышли ко всем, где в самом разгаре многие напивались, шутили и ждали виновника торжества, но ни в одном углу его найти было невозможно. И как бывает по волшебству, Патти заметила Джонни Винтера недалеко от себя, который направлялся в их сторону в сопровождении Сэнди, что уже успела переодеться и даже привести себя в порядок, после того как все видели двух мужчин, выходящих из ее номера. Музыка для души, ушей, размышлений, потому что нашлось немало общих тем, которые Патти жаждала обсудить или же поговорить о творчестве Роберта, что до сих пор отражало внутри себя загадку, сокрытую в формах и оттенках красок. Они уже встречались со Стивом Полом, менеджером Джонни, а также с ним лично, поэтому Патти и Роберт уже немного знали своих новых знакомых. Джонни отмечал совершившуюся сделку с Columbia Records, что означало его скорую запись очередного альбома. — Патти, Роберт, вы выглядите сегодня прямо как близнецы, — произнес он, пожимая им руки. — Они всегда такие, — встряла Сэнди, передавая всем небольшие коробочки, отчего Патти посмотрела на нее с недоверием. — Да брось, дорогая, Роберт это одобряет. Уютная атмосфера стояла целый вечер в холле, пока они смеялись, обсуждали будущие планы, а Джонни отметил, насколько ему нравились самодельные ожерелья, что висели на шеи Роберта и Патти. Он захотел приобрести парочку таких, а потом еще и попросить Роберта сшить ему прекрасную черную мантию из сетчатой ткани для пущего эффекта — эпатаж всегда должен оставаться на высшем уровне, так или иначе. Конечно, многие уже не соображали, где они сидели, что они делали и пили, однако веселье не заканчивалось. Предлагались таблетки, кислота, которая возникла из ниоткуда: были бы здесь еще и копы, тогда бы пол-отеля пришлось засунуть в тюрьму под залог или вообще все дошло до суда, но, кажется, это вообще мало кого волновало в принципе. Уже ближе ко полуночи Роберт сидел рядом с Патти, обнимая за плечи, а другой рукой держа ее ладонь, отчего она чувствовала приятное покалывание, пока в голове оставалась пелена тумана. Патти никогда не брала в рот наркотики, даже к косякам относилась специфически, хоть она вечно видела Роберта за подобным, в ее глазах никогда нельзя было заметить осуждение или презрение: если это ему помогало, она не хотела влиять негативно на их отношения. Лучше пусть из них один будет вечно трезвый, чтобы хоть чуточку оценивать реальное положение вещей, думала она тогда постоянно, когда ложилась ночью спать радом с Робертом. И на этот раз Патти чувствовала себя защищенной, окруженная вниманием мужчины, и она уже почти засыпала, когда слышала где-то рядом чужие голоса. — Патти, уже не с нами, — заметил Джонни, когда Стив уплетал очередной напиток с таблеткой. — Я знаю, — ответил Роберт, мягко прикладывая ладонь к ее щеке, когда он встал и потянул на себя Патти, чтобы проще было ее подхватить на руки, — поэтому мы вынуждены с вами сегодня попрощаться, но с вами все еще есть Сэнди. Она та еще озорница, поэтому она открыта для любого разговора. Роберт нес Патти на руках вплоть до самого номера, пока он не опустил ее на постель, помогая раздеться и немного приоткрыть шторы, чтобы лунный свет струился через легкий тюль в комнату. Он уже собирался вернуться к остальным, понимая, что долгий вечер утомил Патти, как почувствовал ее пальцы у себя на запястье, слабо сжимая его. — Останься, — пробормотала она, отодвигаясь на свой край кровати, пока Роберт долго думал, как же ему поступить. В итоге, он сдался, скидывая быстро с себя одежду и ложась рядом с Патти, притягивая ее к себе за талию, чтобы она не сворачивалась под одеялами так, словно мерзла. По ее плечам скользил лунный свет, и это Роберту лишний раз говорило о том, что ночь оказалось в некой степени волшебной, хоть и публичной. Они провели следующий день вместе, наслаждаясь поездкой к океану, а потом страстной ночью, от которой кружилась голова, потому что за такое долгое время Патти, кажется, открыла Роберта совершенно с другой стороны: то, как он брал ее, то, как его губы прикасались к ее постоянно, неразрывно, как его руки грубо блуждали по телу… И все же в этом было свое очарование, так как эта ночь совершенно стоила того, чтобы записать о ней небольшую пометку в своем дневнике, пририсовав туда сердечки, словно маленькая наивная школьница в первый раз узнала, что значит выйти на свидание с мальчиком. Роберт встречал ее у двери с той самой загадочной улыбкой, которая всегда оставалась в ее памяти — он смотрел на Патти, которая прикрывала синяки и следы от зубов темной сдержанной одеждой, на глазах оставались темные очки, а поверх всего она решила надеть плащ. Драматично, но Роберт не дразнился, не пытался показать ей, что она теряет. Но несмотря с тем, что веселье продолжалось, Роберт ужасно переживал, что они могут в скором времени погрязнуть в долгах и не потянут ни номер, ни их мастерскую на соседней улице. Он никак не мог найти работу, он пытался снова работать носильщиком, обивал главные холлы галерей, но ему это никак не приносило удовольствия. Наоборот, на своей спине он ощущал пристальные взгляды других мужчин, которые буквально раздевали его глазами, и Роберт понимал, что таких насмешек он вынести не сможет, пока находился рядом с Патти. Они давали друг другу обещания, и просто так он не собирался отступать. Он даже сумел жаловаться Патти, что эти мужланы только одного и хотели от него — потрахаться да разойтись, пока на его работы никто толком и не смотрел. Он даже захотел пойти в бюро найти работу хоть на неполный день, но ничего также не вышло. Деньги в основном зарабатывала Патти, поэтому Роберт ощущал, что этот груз она долго не могла нести самостоятельно. И вот тут-то в его голову стали посещать весьма отвратительные мысли, от которых Патти практически умоляла отказаться. Она не хотела для Роберта подобной жизни ни за какие деньги. — Но ведь можно все решить иным путем, Роберт, пожалуйста, выслушай меня, — начинала она, сидя на крае кровати, когда он собирался переодеваться, чтобы уйти на ночь. Он-то твердо решил, что попробует, даже если это совсем не то, что его ожидало. — Я не хочу, чтобы ты этого делал. — Но и ты не можешь все тянуть на себе. Нам нужно заботиться друг о друге, если мы хотим и дальше протянуть в таких условиях. Разве ты не понимаешь, что все что не делается, оно к лучшему? — Но не таким способом, прошу, не уходи. Мы можем подумать завтра над твоей будущей работой, — по ее щекам текли слезы, но казалось, что Роберт их и вовсе не замечал. — Роберт… — Мы все выживаем, как можем, милая, не переживай — все будет хорошо еще, — его губы коснулись мягко ее лба, когда он держал ее за плечи, пытаясь тем самым хоть немного успокоить. Если Роберт что-то решил уже, его сложно переубедить даже под дулом пистолета. — Пожалуйста, будь осторожен там, — прошептала Патти, осознавая бессмысленность всего спора, но все мысли о том, что на «Двойке» ему придется стоять в темном углу и ждать кого-нибудь… ужасала ее. — Я буду, не переживай, — его пальцы коснулись ее щек, когда их носы столкнулись, а в его глазах читались почти те же эмоции, что и у нее. — Пожелай мне удачи, милая. И я люблю тебя, помни об этом. Он редко говорил эти слова, редко когда мог их выразить на вербальном уровне, предпочитая словам настоящие жесты, но сейчас в этом виднелась необходимость показать ей, что это всего лишь деньги, и ничего более. Роберту хотелось не замечать сомнения и страхи в ее глазах, поэтому он убеждал обоих, что все это ни к чему совершенно не приведет. И Роберт действительно ушел на Сорок вторую авеню, на целую ночь задерживаясь там, стараясь заработать как можно больше, понимая, что таким образом за одну ночь они могли накопить приличную сумму. В этом действии было столько мрака, темноты, которую он по-прежнему сдерживал внутри себя, этой дикости и необузданности, что это походило на странный ритуал, который проходил изо дня в день с обещаниями, что они с Патти встанут на ноги и все будет хорошо… Когда Патти проснулась, то никого рядом не была. Она слышала, что под утро вернулся Роберт, слегка держась от нее подальше в постели, когда она пыталась к нему придвинуться и обвить руками, но постель оставалась пустой. Лишь только на подушке лежала записка с почерком Роберта «Не мог заснуть. Никуда не уходи. Подожди меня с завтраком и новыми идеями в постели». Патти улыбнулась последним словам, в глубине души чувствуя некое облегчение. Он все еще оставался мыслями с ней, никуда не делся. Она умылась и даже написала письмо сестре, сложив листки бумаги на прикроватной тумбочке, когда в дверях появился Роберт с подносом еды в руках, а также с дикой улыбкой на лице и растрепанными в разные стороны воловами. Они вместе завтракали, когда он сказал о нечто удивительном, что хотел ей показать крайне срочно. Они буквально бежали до мастерской, когда Патти чувствовала волнение — она увидела зеркальные инсталляции в комнате, деревянные рамы с ожерельями были повешены в другом углу мастерской, а на самом видном месте висел большой коллаж с вырезками из модных мужских журналов. Незамысловато, но от этого веяло своей дикостью и шармом, который до сих пор вводил Патти немного в ступор. Такая стихийная идейная мощь, что она начала волей-неволей задумываться над тем, что именно в этом направлении мог пойти Роберт работать в своем творчестве. Словно звезды сошлись в один момент, словно все так быстро изменилось. Все комната пропахла клеем, но, кажется, никто этого совершенно не хотел замечать: они смотрели молча на картину, пока держали друг друга за руку, а Роберт курил, вдумчиво наблюдая за тем, в каких пропорциях он мог выставить всю инсталляцию. Нет предела совершенства, как говорится. В те дни Патти познакомилась через Пегги с Грегори Корсо, который тут же ввел ее в новый увлекательный мир прозы и поэзии, заставил пересмотреть некоторые из ее приоритетов. Однако, Патти в себя не верила. Точнее, она жаловалась, что не может никак закончить стихотворения, а он ей только твердил, что однажды все получится в ее карьере. Ему было видней. Он в этом разбирался. Грегори любил Китса и Шелли, он оставался одним из самых молодых поэтов-битников, которые с таким остервенением и радостью писали про многие вещи для их жанра, относился к своим работам крайне серьезно, поэтом и другим мог выдать дельную критику, если они в том нуждались. Но к Патти Грегори относился с поддержкой и даже заботой, наставляя и направляя ее мысли в нужное русло. Он составлял ей целые списки книг для обязательного прочтения, ввел ее в специальный читательный клуб, где можно было послушать на вечерах других поэтов, совсем неизвестных и молодых, критиковал каждого там, кто не мог привнести ничего оригинального в строки, поэтому Патти считала, что должна однажды будет соответствовать его уровню, чтобы не упасть лицом в грязь. У Роберта в то время же возникло дикое осознание того, как имидж милого мальчика начинал постепенно угнетать его. Он не желал видеть больше на себе дикие кудри и непонятную одежду. Считал, что должен измениться, что бы ему это не стоило. Он попросил Патти подстричь его, и с тяжелым камнем на душе Патти взялась за ножницы, придавая Роберту совершенно новую прическу, которая заставляла многих просто сходить с ума. — Все равно кудри были лучше, — сказала она, рассматривая Роберта в зеркале. — Да, но теперь я больше не похож на пастушка. По крайней мере, для всех остальных, но не для тебя, — он улыбнулся ей мягко, поглаживая свою новую прическу. Чуть позднее Роберт отвел Патти на «Фабрику» посмотреть фильм под названием «Мусор», который оставил равнодушной Патти и весьма разгоряченным Роберта. Если честно, он просто не мог дождаться, когда мог поговорить с близким окружением Уорхола и искал его даже глазами, но Энди так и не появился. Сама же Патти в тот день могла отметить лишь только то, что старый интерьер «Фабрики» ей нравился на фотографиях гораздо больше чем тот, что она видела сейчас. Холодные белые стены напоминали больницу, а везде так и веяло прохладой и даже страхом. Зато Патти была приятно удивлена заметить там Брюса Рудоу, с которым она успела много чего обсудить, а еще познакомиться с актрисой Дианой Подлевски, которая просто наповал сразила ее мальчишеской аккуратной внешностью. — О, вы похожи на Джоан Баез, вы знаете это? Наверное, и поете фолк? — спросила она, когда Патти сразу же напряглась, не зная, что ответить, пока на помощь не пришел Роберт. — Дорогая, нам пора идти. Нас еще ждут дела, не так ли? — он обнял ее за талию, положив подбородок на ее плечо, когда женщина рядом с ними лишь фыркнула, явно не понимая, почему такой красавчик вился около Патти, да еще называл ее «дорогой». — Не обращай на нее внимания, все равно они ничего с этого не добьются. Они вернулись ночью домой после прогулки, и Патти совершенно не знала, что ей делать дальше. Настроение совсем ухудшилось, несмотря на попытки Роберта сделать для нее что-то приятное. Она и сама видела, как Роберт понемногу отдалялся от нее, проводя свое время в других местах, но сейчас ее больше волновал собственный облик. На ее прикроватной тумбочке было достаточно журналов, которые она скупала ради фотографий Боба Дилана, когда ей приглянулись те, на которых красовался Кит Ричардс. Патти вырезала их все ножницами, решая себе сделать подобную неряшливую прическу. Когда дело было сделано, Патти почувствовала невероятное облегчение, а вот Роберт явно удивился, вернувшись домой, не рассчитывая заметить Патти в чем-то новом. — Что на тебя нашло, милая, что ты так решилась измениться? — спросил он без толики насмешки или озорства. Патти лишь пожала плечами. — Просто захотелось перемены небольшой. — И очевидно, что она тебе совершенно точно к лицу. Ну что, ты готова отправиться к «Максу»? — спросил он, поправляя на ее плечах одежду, когда Патти ему улыбнулась, втянув в легкий, но такой долгий поцелуй. Они так давно этого не делали, что теперь все походило на электричество. Они оба улыбались в поцелуе, не желая отрываться друг от друга. И прическа Патти действительно поразила многих, потому что она сразу же стала предметом чужих разговоров. Многие даже стали называть Патти андрогинном, сравнивая с Джаггером, отчего Патти считала эти слова крутыми. А ведь для нее это также значило, что в театре некоторые роли она могли играть без проблем, заменяя даже мужчин. Не в этом ли была прелесть? Даже Роберт заметил, что с подобной прической у Патти появилось столько шарма, что ему просто не терпелось уже остаться с ней в мастерской до утра и начать что-нибудь интересное придумывать. В другой же день Патти не сумела дождаться Роберта в вестибюле, когда к ней подошел незнакомец с темными очками на лице, в модной одежде. Она не придала этому большого значения, пока он не спросил, чем она занималась. Патти писала стихи и надеялась, что ее уединению никто не помешает, пока она не подняла взгляд и не заметила, кто перед ней стоял. Она никогда не ожидала подобного, никогда бы не смогла подумать, что перед ней будет стоять Боб Ньювирт собственной персоной, ища с ней некоего временного общения. С ним было просто и очень легко — слова лились сами по себе в их диалоге, что они даже сумели напиться до трясучки, что Патти еле-еле дошла до своего номера. Боб просил ее написать песню для него, хотя она совершенно точно не знала, как это делать, но мужчина верил в эту незнакомку. Доверял ей секреты, а она — свои. И уже смеясь в своем номере, Патти решила точно сочинить для Боба песню, хотя это и казалось красивым абсурдом. Роберт вернулся поздно домой и остался крайне недовольным, когда она ему сказала, что выпивала с незнакомцем полночи. Словно в него вселилась ревность, и он читал ей мораль про то, чтобы больше она так не поступала с ним никогда. Но как только наступило похмелье, а голове стало чуть легче, Патти созналась, кем был ее собутыльник на ночь и что они обсуждали. Роберт лишь опустил голову, понимая, насколько виноватым оказался перед Патти. Хорошо, что она была наполовину пьяна, иначе бы пришлось еще долго извиняться перед ней позже. — А вдруг он сможет тебя уговорить петь? Но не забывай, что первым всегда об этом говорил я, — Роберт с лукавой усмешкой смотрел на нее. — Я всегда верил в тебя, милая. — А я не хочу быть певицей. Просто буду писать для него песни, буду великой поэтессой. — Ты можешь совмещать одно с другим, знаешь ли, — его пальцы мягко касались ее щеки, но в теле чувствовалась такая напряженность, что Патти задавалась вопросом, кто или что мог на него так повлиять. Она хотела задать позже этот вопрос, но Роберт уходил от темы, не желая ее обсуждать. А потом между ними наступила тишина длиной в несколько дней. Они мало о чем говорили, а то и вовсе не пересекались друг с другом, не лежали ночью в обнимку, как у Патти снова появлялись сомнения, а не появился ли в ее жизни кто-то, кто стал ему слишком близок. Впервые за долгое время Патти чувствовала, словно в этом событии был целый разрыв между ними. Будто все окончилось, так и не успев начаться. Однажды он вечером оказался настолько взвинченным, что резко стал собираться, а потом и вовсе надел плащ, собираясь покинуть лофт. — Что-то не так? Роберт, все хорошо? — ее рука легла ему на плечо, когда он легко скинул ее, отходя на пару шагов в сторону двери. В нем, похоже, тоже были сомнения, которые грызли его не один день. — Я не знаю, — и это было последним, что она слышала, пока он не вернулся ближе к утру, уткнувшись носом в ее колени, а она мирно продолжала гладить его по волосам, не решаясь задавать лишних вопросов. С утра между ними словно появилась еще одна стена. С умоляющими глазами Роберт сказал ей, что перешел свой собственный Рубикон, переступил черту, которую давно для себя закрыл — переспал с мужчиной не ради денег или же покупки чего-нибудь, ему просто это понравилось, понравилось это старое и очевидное внимание. Патти молчала, долго и напряженно, словно все рухнуло в один момент, но мыслями она сумела и это принять, продолжая гладить его по волосам. И словно в качестве извинений после этого утра они стали друг друга осыпать подарками и небольшими мелочами, которые приносили им столько радости. Так они пытались залечить рану, которую сами же для себя и сделали. Сами погрузили себя в яму того, что называлось глупостью, а также неизбежностью. Все изменилось, и этого уже нельзя было отрицать. — Все ведь будет хорошо? — спросил Роберт, стоя рядом с ней. — Надеюсь на это всей душой, — ответила она шепотом, положив голову ему на плечо, когда поняла, что это не совсем уж и так.