Because The Night...

1973 год

С момента выставки Роберта в Light Gallery прошло чуть больше месяца, когда Сэм лишь усмехался с того, сколь малочисленным был рынок покупателей и коллекционеров фотографии, как отдельного вида искусства. Он и сам считал, что на этом бизнес не построишь ― репортажи в стиле Юджина Смита или же просто любителей поснимать всякое не могли внушить определенного доверия, пока он не столкнулся с выставкой Эдварда Стейхена, произведшей на него колоссальное впечатление. Затем на глаза попадались работы Альфреда Стиглица в журнале Camera Work. Он и раньше ходил вместе с Робертом на различные мероприятия и выставки, но не все взгляды о данном искусстве он хотел принимать в расчет, однако после его уже было не остановить. Он мог часами без умолку болтать о важности фотографа и как же он хотел начать собирать свою собственную коллекцию фотографий. Роберт, конечно же, поощрил его, имея при себе меркантильный интерес по способу вложения денег в более правильное русло. И Роберт, и Патти имели сейчас свою собственную жизнь, состоящую немного из другого окружения, и все же они были тесно между собой переплетены до сих пор. Общение с Алленом, дружелюбие Сэма и его желание оставаться неотъемлемой частью любого человека из окружения Роберта делало его еще более привязанным к Патти. Они хорошо понимали друг друга, а также имели некоторые схожие интересы, поэтому Сэму напрямую и без Роберта хотелось поддерживать с ней связь и дальше. Однажды, нисколько не слушая Роберта о том, что карты Таро это все сплошной воды шарлатанство и миф, он с пристрастием выпутывал у того с языка немного информации о Патти, пока тот лежал в сладкой агонии и беспрерывно стонал, пытаясь подавить звуки и рык, сильнее вжимая свое лицо в мягкую ткань подушек. Иногда его приходилось подолгу разводить на конкретные знания, а секс был лучшим для подобного решением. В итоге, Сэм все же обратился к Патти, наведываясь к ней на квартиру незадолго до того, как Аллен снова должен был уехать. Аллен распахнул дверь, пожимая другому мужчине руку и пропуская его внутрь, когда с приветливой улыбкой на лице его уже встречала Патти, давая себя обнять. Было несколько не привычно видеть, что Сэм пришел точно без Роберта, но тот ее заверил, что Роберт просто курил внизу на тротуаре, засматриваясь на симпатичных прохожих-мужчин. Конечно, Сэм не придавал этому значения после того, как застал Роберта с другими, но осадок неприятный все же остался. Дело оказалось важным и срочным, поэтому он тут же попросил ее разложить карты Таро, а также принес с собой бутылку виски, разливая ее на четыре стакана, рассчитывая на скорое появление Роберта. И Сэм сидел в нетерпении, пытаясь узнать хоть сколько-то о своем будущем. Он нервничал, теребил край стола, запускал даже руку в карман джинсов, а после Патти подняла свой взгляд с торжествующим видом. «Ну что же ты ответишь? Не медли», ― красовалось выражение на лице Сэма в ответ, когда Патти его заверила, что коллекционирование действительно принесет ему большое счастье и успех. К тому времени уже успел подойти и Роберт, который оживленно болтал с Алленом на пороге, а после, заметив Патти, быстро заключил ее в объятия, целуя в макушку. Они улыбались друг другу, а после он уселся рядом с Сэмом, закидывая руку на спинку кресла и начиная слушать болтовню Сэма, каждый раз закатывая глаза на слова о магических картах. Также он видел, с каким нетерпением Патти хотела поговорить о чем-то важном, при этом она молчала и лишь нервно исподлобья наблюдала за тремя мужчинами, ожидая, возможно, что никому из них данная затея не понравится, но уже долгое время она мечтала посетить место, где был похоронен Рембо, там где проходили его последние дни. Да, место это далекое и вовсе небезопасное, но после того, как одна из подруг приехала оттуда с сувенирами, она тоже загорелась гениальной идеей, своего рода устроить паломническое путешествие в Эфиопию. А еще она очень желала, чтобы Сэм согласился проспонсировать эту поездку и дать свое благословление, чтобы он также мог заполучить некоторые фотографии с того самого святого места. ― Это же замечательная идея, дорогая, я буду с радостью распорядиться деньгами для этой поездки, ― воодушевленно произнес Сэм, которого также поддержал и Аллен, радуясь тому, что Патти все же спустя некоторого одинокого времени нашла себе занятие, которое принесло был ей духовное удовлетворение. Однако Роберт сидел с каменным лицом, его губы сжались в плотную линию, а его глаза испепеляли ее своим проникновенным взглядом. Потом он встал и начал ходить по комнате из угла в угол, словно тигр, загнанный в клетку. Ему явно не нравилось все то, о чем она говорила, и выглядел он, кажется, испуганно. ― Нет, нет и еще раз нет. Если они согласны тебя туда отправить, то я не отпущу тебя. Это слишком опасно ― кочевые племена, дикари которых, бог знает, способны на какие еще ужасные вещи. Сэмми, это безрассудство в чистом виде! Как ты вообще собираешься спонсировать ее поездку, когда она вообще не является безопасной?! ― С Патти все будет хорошо, что в этом такого, дорогуша? ― озадаченно смотрел ему в спину Сэм, не понимая его испуга. ― Хорошо?! Ее могут там похитить, затеряться, что ее больше никогда не найдут, там множество опасных животных, готовых растерзать новых жертв. Ты с ума сошел?! ― все не унимался Роберт, продолжая ему приводить все новые и новые аргументы. Все сидели некоторое время в напряжении, но тут Патти начала смеяться, ее смех подхватил и Аллен, а потом уже и Сэм. Она попросила прощения и сказала, что не подумала о таких опасностях, ссылаясь на опыт своей подруги. Она ведь хотела там найти не только погребение Рембо, но и посетить еще кофейные плантации Харара, однако, отмечая на себе обеспокоенный взгляд Роберта, она поняла, что спорить бесполезно, да и Сэм все же в конце концов согласился с Робертом, принимая его точку зрения. Ей не хотелось портить и без того уже плохое настроение, поэтому она подошла к Роберту сзади и крепко обняла его за талию, положив подбородок ему на плечо в знак примирения. Тот лишь пожал плечами, но через некоторое время сжал ее руку на талии, легко улыбаясь. Вряд ли он мог долгое время дуться на нее. Патти окончательно из «Стрэнда», решив, что работа с графиком осталось позади в прошлом, и внезапно пришла затея податься в театр. Она попала к Тони Инграссия, который в тот период ставил пьесу «Идентичность», но она никак не могла наладить отношения со своей коллегой-девушкой по сцене, да и ее диалог и роль ей была особо непонятна. Тони видел ее скованность, нерешительность на сцене, поэтому попрсосил ее все же быть понежнее с партнершей, но в итоге ему надоело ходить вокруг да около, и он объяснил, что между девушками имелась настоящая любовь. Патти выглядела потрясенной, на что Тони лишь смеялся со словами, что она никогда не принимала наркотики, не являлась лесбиянкой и все ее попытки вжиться в роль оказывались провалом. Роберт, узнав о ее неудаче, не стал смеяться, в отличие от Тони, а вместо этого поговорил с Сэмом, пытаясь найти решение, после которого Патти смогла бы почувствовать некоторую свободу. И Сэм вправду нашел ей работу, занимаясь составлением больших каталогов для личных коллекций, за что платили неплохие деньги на первое время, чтобы она могла раскрутиться. Сам же Сэм продолжал в большом количестве скупать фотографии, и на этом рынке появилось довольно много конкурентов, среди которых были такие мужчины как Арнольд Крейн и Андре Жамм. И его уже не волновало чужое мнение, не волновали исторические справки и все остальное, он просто решил заняться скупкой, зная, что однажды это принесет свои плоды. И в это же время он поддерживал Мэпплторпа, называя его в глазах публики «чистым визуальным инструментом искусства», рассказывая о том, какой неоспоримый вклад они вдвоем создают. И пока Патти занималась личным продвижением вместе с Джейн Фридмен, выступая в ночных клубах там же, где и рок-группы вроде New York Dolls, и почти ничего с этого не получала, кроме малочисленной, но восторженной публики, Роберт и Сэм начали выезжать по различным деловым поездкам, скупая у других частников фотографии. Так в конце февраля они связались с одним дилером по порнографии, после чего выкупили коллекцию рисунков «Том из Финляндии», хоть это оказались всего-навсего фотокопии к разочарованию Роберта, а после он все е им вытащил несколько дюжин фотографий с детской порнографией, снятых бароном вон Глоденом, работавшим долгое время в итальянском городе Таормина, снимая в начале девятнадцатого века маленьких чернокожих мальчиков-рабов. Да, вполне начало новой коллекции было довольно интересным, учитывая, что о подобном фотографе знало не так уж и много людей, даже просвещенных. В марте Сэм и Роберт связались с Джорджем Ринхартом, который всем сердцем ненавидел Роберта за его простоту и старание влиться в элитную тусовку еще год назад, но, видя его с Уэгстаффом, он понемногу начинал менять свое мнение, понимая, что такой потенциальный коллекционер, как Сэм, может принести ему большие прибыли. Однако еще больше всего его забавляла словесная игра, в которую парочка играла. Роберт совершенно точно выглядел ребенком в такие моменты, а Сэм походил на отца, который мог потрепать того по волосам или же кратко целовать в щеку или висок так долго, пока Роберт со всем соглашался. И к счастью Сэма, тот во многом ему потакал, но когда дело доходило до камеры, Роберт мгновенно становился агрессивным, говоря ему, что в этих отношениях истинным фотографом был только лишь один человек. А когда Сэм и вправду мечтал о том, чтобы провести интересную съемку с Патти, глаза Роберта наполнялись невиданной злобой и ревностью. Уж кто-кто, а только он имел право стоять за фотоаппаратом и делать снимки его милой Патти. ― Ты забываешься, Сэмми, ― начинал он скверно, наезжая на того. ― Тебе никогда не стать таким же фотографом, не забывай, что ты сам называл меня визуальным инструментом, а теперь грезишь о чем-то несбыточном? Не бывать этому никогда! ― Ты слишком циничен, дорогой мой. Что в этом плохого? ― Роберт пихнул его на диван, надвигаясь сверху, словно заключая его в ловушку. ― Если ты начнешь снимать, то всему этому настанет конец. ― А мы уже немного обговаривали с Патти наши планы… ― Сэм, очевидно, не хотел задеть его за живое, однако Роберта это распалило еще сильнее. ― Не смей! Только не с Патти! Как тебе вообще это в голову пришло?! Она ― моя муза для съемок, моя дорогая девочка, и я не позволю фотографировать ее никому, кроме меня! ― Успокойся, Роберт, немедленно, ― но тот уже прижал его запястья к спинке дивана, и их лица находились всего лишь в паре дюймов друг от друга. И было совершенно непонятно, то ли они накинутся друг на друга, то ли начнется настоящая драка. ― Ты коллекционер, а я ― тот самый художник, поэтому можешь даже не напоминать об этом мне снова, ― и яро губы коснулись чужих напротив, не давая больше ни слова ставить в диалог. Ему не хотелось даже с Патти говорить на эту тему, но и несколько тревожно было оставлять ее одну, пока они с Сэмом снова решили организовать пару поездок в Европу. Патти уверяла его, держа за руки, что все будет в порядке, так как сейчас у нее открылось второе дыхание в творчестве и она готова претерпеть все трудности, чтобы потом ее будущее стало ярким и успешным. И Роберт с тяжелым сердцем покидал ее, уезжая в Амстердам, где между ним и Сэмом снова начались ссоры все на той же почвы фотографирования. Он обвинял Роберта в том, что тот старался контролировать все его увлечения и жизнь, совершенно точно не имея на это права, а Роберт продолжал напирать на то, что он не станет терпеть нравоучения со стороны какого-то богатого идиота. В итоге, они сильно разругались, а потом Мэпплторп очень сильно паниковал, понимая, что лишаться точки опоры ему сейчас вовсе не хотелось; без Сэма он точно бы канул в лету, поэтому через два дня в отель Сэма пришло несколько открыток, в которых Роберт приносил ему извинения. А после весной все пошло по накатанной ― у Сэма умерла мать, и Роберт с Патти проводили с ним много времени, пытаясь привести в чувства, потом он и его сестра получили огромное состояние от Ольги Ньюхолл, которого обоим бы хватило до конца жизни, чтобы вовсе не работать. Это были непростые деньки, однако одержимость фотографией со временем стала прогрессировать еще сильнее. Сэм совершенно точно отказывался платить за такси, чтобы довозить тяжелые кейсы с ценными фотографиями, поэтому возил все на метро или пешком. Он даже заполучил в свою коллекцию фотографии Надара, о котором в Америке еще совершенно ничего не слышали. Он стал много скупать именно старинных фотографий, проводя нравоучения о том, насколько наследие важно для молодых художников и какую составляющую они имеют для культуры США. Роберт же не хотел загонять себя в этим рамки, поэтому между ними часто возникали разногласия. Никогда в постели, но зато в большинстве своем в творчестве. Однако, несмотря на все эти неурядицы, Сэм выписал ему чек в пятьдесят тысяч долларов на всю оплату счетов, за что Роберт был крайне признателен, ведь этого хватало и на многие другие расходы, включая походы в закрытые клубы. Да, тогда для него эта дорожка только начиналась. Но ему нравилось в темном углу выуживать кого-то взглядом, ловить голодные на себе взгляды, а после пару стаканов выпивки тянуть к себе в лофт. И не дай бог, его могли разочаровать заранее, он мог этих сволочей и во время бурной ночи выкинуть на улице, отчего испытывали неимоверный сексуальный дискомфорт. Патти продолжала покорять местную нью-йоркскую публику в Мерсере, уже зачитывая некоторые определенные стихотворения, которые цепляли слушателей, а после и вовсе сама решила организовать чтения, посвященные Джиму Моррисону на углу Грин-стрит и Канал-стрит. Она сама составила программу и пригласила много ее знакомых, включая Роберта и Аллена, но ни тот, ни другой не смогли прийти на данное торжество. Роберт искренне извинялся по телефону, обещая, что в скором времени найдет для нее свободное окошко, чтобы оторваться от собственной рутины. В тот вечер она и заметила на слушаниях Ленни Кея, с которым провела потом долгий разговор, и они сошлись на общих идеях и мыслях о том, как могли бы раскрутить ее дело. С того самого момента она снова решилась усесться за пишущую машинку. ― О дорогая, ты явно промышляешь тут чем-то нехорошим, ― начал Роберт, когда зашел к ней на квартиру и нашел ее, сидящей на полу с косяком в руках и записывая на машинки строчку за строчкой. Ему явно понравился такой расклад, хоть он и никогда не замечал за Патти подобных склонностей. Она слушала регги, а потом и вовсе вспоминала о своих планах посетить Эфиопию и найти огромные плантации, но косяки Патти совершенно точно не умела делать. Она забивала травку в старую сигарету, не имея представления о том, как действительно должен выглядеть настоящий косяк. И ее смущению не было предела, казалось, что она была той еще невеждой. ― Нет, Патти, не может быть! Ты куришь дурь… Да, ее действительно застукали за тайным занятием, и на ее щеках расцвел легкий румянец. Роберт ухмыльнулся, садясь рядом. Он отложил полностью ее машинку в сторону, обнимая за талию и заставляя ее голову положить к себе на колени, пока он создавал несколько тонких косяков, закладывая туда мексиканскую марихуану. Они долго дымили просто в тишине, и этот приятный запах дурманил голову настолько сильно, что совсем не оставалось связных мыслей в голове. Они начали смеяться. Долго. Протяженно. Она пыталась его сквозь пелену убедить, что травка нужна была ей для сочинения стихов, а не баловства, но они только и дело что без умолку смеялись. ― Милая, ты не представляешь, насколько ты меня сегодня порадовала. Я даже не думал, что до такого дело дойдет, когда сюда шел пару часов назад, ― он смеялся вместе с ней, продолжая гладить ее по волосам, лицу, шее и ключицам, пока она расслабленно лежала в его объятиях. Даже несколько раз так получалось, что их губы соприкасались в легких поцелуях, а после и вовсе она сидела у него на коленях, уткнувшись носом в мужскую шею, пытаясь наконец-то немного привести себя в порядок и успокоиться. – Ну что? Как думаешь, ты осилишь похож в «B&H»? Она слишком долго собиралась, пытаясь отыскать свою одежду и нарезая круги по квартире, наконец понимая, почему Роберт и Гарри всегда так сильно задерживались после курения косяков. А Роберт лишь стоял в дверном проеме и ухмылялся, зная, что первый поход на улицу в обкуренном состоянии ― настоящий незабываемый опыт. И все же они успели прикупить несколько занятных вещей, выйти на встречу с артдилером, который радушно улыбался им обоим, словно знал, чем они до этого занимались, а после Патти убеждала пастушка в том, что больше никогда не будет курить в его присутствии. ― Ты плохо влияешь на меня, пастушок, ― начинала она, облокотившись на его руку. ― Я? О, милая, но ведь не меня же поймали с поличным за такое неправильное поведение, ― он убрал выбившуюся прядь волос ей за ухо, продолжая мягко улыбаться ей. ― Ты говоришь сейчас «нет», но потом еще передумаешь. И я тебе никогда не откажу в компании, тебе нужно только попросить. ― Вот мы и посмотрим в дальнейшем, как птички запоют, ― с озорством сказала она, зная, что пока Аллен был в разъездах, то он вообще ничего точно не подозревал о ее мелких происках. Что ж, возможно, это и к лучшему. Но за такое долгое время она действительно чувствовала себя уверенней, более счастливой. ― Как там Сэм и его коллекции? ― Мне с Сэмом не тягаться. Я создал настоящее чудовище, ― начал он, рассказывая об их поездках и о том, что Сэм начал даже приобретать дагерротипы. Через неделю, или около того, они уже втроем прочесывали книжные ряды в пыльных лавках букинистов на Четвертой авеню, где Патти искала настоящие редкости, а Роберт рассматривал старинные открытки, стереограммы. Сэм же скупал все коробками, наплевав на крупные расходы, после чего парочка начинала препираться между собой, и Патти очень даже сильно понимала, насколько это походило когда-то на нее и самого Роберта. Но так или иначе она потакала Сэму с его новой одержимостью, она могла приходить к нему в лофт и обсуждать вместе новые коллекции, они пили кофе и слушали музыку, пока Патти зачитывала ему свои стихи и Сэм с восторженном выкликом говорил ей, что у нее есть все возможности для того, чтобы сцена окончательно стала ее «хлебом и маслом». Он действительно поддерживал ее, и Патти нравилась эта забота, дружеская и такая теплая. Вскоре Роберт купил новое оборудование и смог обустроить свой лофт так, чтобы его большое помещение напоминало профессиональную студию с этими белокирпичными стенами и минималистичным дизайном. А после пришло и знакомство с краснодеревщиком Робертом Фосдиком, который изготавливал впоследствии многие замысловатые рамы для работ Мэпплторпа. Они улавливали совместную эстетику и стилистику, так чтобы рамы подражали работам и выставляя их в самом выгодном и приглядном виде. Рамы походили на футуристичные произведения искусства, словно то, что Роберт когда-то делал в Пратте. И даже на некоторые из них нашлись богатые покупатели, желая приобрести такие ценные образцы, что радости Сэма не было предела. Патти потребовалась обложка для ее сборника стихов WITT, и они несколько дней подряд собирались с Робертом в лофте, пока Патти объясняла, что же она хотела на обложку. Иногда она наблюдала за тем, как Роберт делал свои обнаженные автопортреты и не могла от него оторвать взгляда, зная, что ему нравилось то ощущение, что за ним кто-то неотрывно следил. Они не жили вместе, и Патти старалась выйти из своей зоны комфорта и выполнять все, что бы ей сказал сделать Роберт. Она хотела образ святых, чистоты, хоть и понимала, что он ненавидел, когда ему указывали, что нужно делать. Но все же он позволял ей вести себя за собой. ― Пожалуйста, могу ли я принять у тебя душ, чтобы от меня не пахло? ― Ты могла даже не спрашивать об этом, милая. Бери столько времени, сколько тебе нужно для подготовки, я тебя подожду, ― ага, только обычно он вообще не умел проявлять терпение и вскоре начинал злиться на своих моделей, но с Патти всегда все было иначе. Вскоре она вышла с зачесанными волосами назад, с милой улыбкой на лице, на обнаженное тело был накинут всего лишь льняной бежевый тибетский халат, который с одного плеча она все же спустила, оголяя его и показывая свою длинную шею. Она встала у белой кирпичной стены, и Роберту хватило всего лишь несколько снимков, чтобы уже дать ей новую обложку, но он продолжал и продолжал делать фотографии, не сумев остановиться. ― Это прекрасно, родная. Отлично, давай еще сделаем немного снимков, ― воодушевлял он ее до конца съемок, а потом они валялись до вечера у него на постели, слушая музыку и рассматривая коллажи, как в старые добрые времена. Чуть позже она приносила ему свою коллекцию сделанных рисунков, которую с легкой руки Сэма, Джейн и Энди Брауна, издателя, выбрали для того, чтобы сделать интересную тематическую выставку для галереи. Роберт лично отбирал рисунки, вместе с Фосдиком помещал их в интересные рамы и ждал одобрения Патти. В итоге, она была изумлена работами и крепко обнимала и Роберта, и Сэма, наконец-то радуясь ее первым действительно важным достижениям. И вместе с успехом, новый сборник поэзии навеивал на нее мысли о том, чтобы посетить не место погребения Рембо, а то самое место где он родился и творил. Шарлевилль ― идеальное место для того, чтобы совершить своеобразное паломничество, о котором она поделилась и с Джейн, и с Сэмом и Робертом. В этот раз для нее опасностей не было, поэтому все радовались ее затее, пока она носилась по всему городу в поисках интересных и нужных вещей для поездки. Кто знает, насколько ее путешествие затянется. К тому же, Джуди Линн уже передала ей полароид, которым Патти будет делать фотографии из Франции. ― Вот, Патти, возьми, я хочу, чтобы этот подарок был у тебя, когда отправишься во Францию, ― однажды вечером начал Сэм, складывая ей в руки красивый серебряный коптский крест из Эфиопии, а также настоял на том, чтобы она зашла к его знакомому в магазин оптики и ей подобрали и сделали на заказ винтажную оправу для очков. ― Ну а я, милая, отдам тебе вот это. Береги ее. Береги себя, пожалуйста, ― Роберт передал ей открытку с изображением Жанны д’Арк и крепко обнял, пряча лицо в основании ее шеи, когда она также сильно приникала к нему в ответ, особо не желая расставаться на некоторый период. Все же эти поездки и расстояния, даже как для друзей, давались им пока с трудом. ― Я обещаю, что сберегу ее, пастушок, обещаю. Люблю тебя, ― прошептала она ему на ухо, после чего поцеловала в щеку на прощание. ― И я тебя, ― послышалось в ответ, когда она садилась в такси, которое должно было довести ее до аэропорта. С Сэмом жизнь круто изменилась, и все это чувствовалось так, что они жили как у Христа за пазухой. Времена менялись, и успех шел к ним обоим, учитывая, что через некоторое время Роберт планировал очередную выставку, а у Патти и Ленни намечено было также немало планов. Жизнь продолжалась, и все процветало, пока в жизни еще не было столько черноты…