Решимость

      — Не вижу ничего унизительного. Я мог бы начать валяться у тебя в ногах, если бы это имело хоть какой-то смысл. Это не сложно, — спокойно произнес Александр, стоя посреди кабинета осиротелого Приюта. — Но стало ли тебе легче от этого? Блок снова оглянулся на портрет капитана Равеля. Лара, обхватив себя за плечи, молчала. Генерал заметил: она отказывалась говорить, когда теряла самообладание. Не слишком честная, зато безопасная стратегия. Равель поежилась, когда Александр подошёл к ней. Он хотел вести себя иначе и внутренне терялся от того, насколько это было трудно. Полстраны отделяло их до линии фронта, но Блок не мог забыть о своей роли. Стоя перед ней, Блок выжидал — на таком расстоянии невозможно игнорировать живого человека. Мужчина потянулся вниз, к её ногам, — только успел скользнуть рукой по юбке — Лара схватила его за предплечья, воскликнула: — Даже не думайте! — Я только хотел… — Не нужно… я всё поняла, — произнесла она, отступив назад. Александр понял, что сделал только хуже. Сейчас подобные выходки имели совершенно иной смысл. Во время последней встречи у Лары хватило решимости оттолкнуть его от себя и уйти, попытавшись остановить крепнувшую зависимость. Но разве можно что-то разрешить бегством? Офицер не поверил ей: ему нужен твердый и прямой ответ. Блок никогда не принуждал капитанскую дочь, временами готовил себя к резкому отказу, но Равель, как заговоренная, тянулась к нему. Якобы она одна виновна в том, что их отношения зашли настолько далеко — так утверждала Лара и доходила в этом до предельной степени упрямства и, как ему казалось, безрассудства. — Что вдруг случилось? — обеспокоенно спрашивал Александр. — Мне показалось, что ты приняла меня. — Почему вы всегда говорите так, словно знаете меня? — Меня бы здесь не было, если бы ничего не понимал, — проговорил Блок, ловя её встревоженный взгляд. — Что за трусость и неопределенность? Если я так тягостен, то скажи прямо и прогони. Где же прежняя смелость… Генерал не договорил, его обдало холодом. Равель была храброй там, в управе, но она отбрасывала тень самоубийцы. Если бы она сделала хоть пару шагов в сторону в своём нелепом и глупом покушении, его подчиненные застрелили бы её. Никогда ещё секира военного положения не подбиралась к нему с такой стороны. Резкость отработанного движения, необходимого для убийства, так контрастировала с мягкостью и теплотой девушки. Равель почувствовала ход его мыслей — кровь прильнула к её лицу. Александр нежно, смотря на Лару не отрываясь, взял за руку. — Скажи мне… — Это очень больно. Быть с вами больно. Не быть, — она подняла на него горящий взгляд, — тоже. Мне всё кажется, что я предаю его. — Почему предаешь? Как именно? Мы не были личными врагами, мы уважали друг друга. Это война… — Я… я знаю. Командующий ответственен за работу массивной и опасной системы, по-настоящему контролируя лишь часть её. Они говорили об этом изнуряюще долго. Блок повторял: он не снимает с себя ответственности. Лару душили слезы. Сейчас что-то изменилось, и за печальной отстраненностью поднимался шторм. Знаменитый полководец опасался оступиться здесь, наделать больше травм им обоим. — Ты продолжаешь мучиться. Может, мне следует уйти? — Поздно теперь уходить, — она отрицательно закачала головой. Лара, не глядя на генерала, взяла его за руку и повела за собой.

***

Она привела его в свою комнату, надеясь на чудо — возможность жизни без страха, без тревоги, без чувства вины. Сколько шагов от замысла мести до обреченной влюбленности? От пощечины до поцелуя — полшага… Лара успела узнать. Наступало раннее утро. Равель вытащила шпильки из небрежной прически. Могла ли она подумать раньше: Александр Блок здесь, в этой закрытой ото всех комнате, в таком положении? С тенью удивления на лице, генерал хотел что-то сказать — она, нахмурившись, прервала его. Лара дотрагивалась до скул, лба, волос Александра… и разрешала себе ясное, неотягощенное чувство. В глубоком поцелуе усталость от всех окружающих условий. Она собиралась добраться до необходимой близости без сомнений и срывов, сосредоточенно оголяясь сама и стягивая с него китель, по-новому касалась линий шеи, плеч и рук, которые ей всегда так нравились. Блок временами замирал, внимательно смотря на Равель и на всё же немного дрожащие руки, словно боясь спугнуть удивляющую решимость. Вместе с тем Лара замечает горечь в глазах, ей это не нравится: — Перестань жалеть меня… В поцелуях Александра тот же след подавляемой грубости, отчасти нарушающий выверенную нежность Лары мужской угловатостью. Не дающие послаблений объятия, по которым она действительно скучала. Даже этого оказалось достаточно, чтобы война и смерть скрылись за этой ранимой связью. Когда его руки потянулись к ремню — неожиданно для себя Равель запаниковала. Ореол чужого, незнакомца над генералом отчасти оставался. Блок успокаивал её, целуя руки, прижимая к себе и шепча на ухо очевидные слова. Только под тяжестью его тела она успокоилась. Телесность оглушала, не допускала посторонних мыслей. И сквозь затемненную синеву девушка вдруг увидела и почувствовала этого человека заново, тесно прижимаясь, тянулась покрыть поцелуями лицо и произнести невозможное признание так, что время между ними остановилось. Его ласки изменились. Она понимала, что ему сложно балансировать в прежних границах. Нечто глубже нетерпения — глубинная усталость. Лара прижимает руку Александра к своей груди. Может, на самом деле, никаких ограничений нет, и она уедет с ним. Пусть генерал Пепел спасает свою армию — она спасёт его. После обжигающего шепотом вопроса о готовности и её ответа, она раскрывается и принимает его. Существует очевидное различие миров. Это произошло более резко, чем нужно. Задыхаясь, Лара просит: «Саша… медленнее». Он осторожно целует её в шею, давая понять, что понял её. Размеренные движения ещё задержали время, вызвали таинственную улыбку, высвободили красивый голос. Это награда для неё в большей степени, так уставшей от надрывности. Ближе к исходу подступало ожесточение, изнанкой которого была всё та же невиданная нежность. Их накрывал физиологический жар, и дикость отнимала воздух. За животной дрожью завершения – последние беспокойные жесты. Сила слов отступает перед растратой жизни, обхватом бедер, зацелованной шеей и грудью. Не успев рвано и шумно отдышаться Лара встретилась с Александром глазами. Пока их утопия не завершена: времени здесь нет, и смерти — тоже.