Цикл "Охотники и руны": Молчаливый наблюдатель

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Сан собирается быстро, приложив руку к голодному желудку, выходит прочь из квартиры, бросив взгляд напоследок, будто не вернётся никогда. Встряхнувшись, он закрывает дверь и садится в машину. Дорога не занимает много времени, и Сан успевает понять, что волнуется. Но не от мыслей о маске, а от вероятности, что ничего не удастся.        Простенькая вывеска с надписью «Яды и противоядия», которую обнимает саламандра, свернувшись в кольцо, чуть поскрипывает под ударами горячего ветра. Но у Хонджуна в лавке прохладно и даже летом в камине горит огонь. Сонхва собирается уходить, чтобы открыть бар, и пересекается с Саном в комнате, куда заходит забрать часы с каминной полки.        — Привет.        — Привет. Как братья?        — Благодаря тебе отлично, — Сонхва коротко кивает, отчего отчётливо проскальзывает понимание, что Сонхва рождён давно, задолго до того, как в обиход вошли европейские привычки. — Ещё раз спасибо, что решил помочь.        — Я сделал то, ради чего пошёл в охотники. С отцом как прошло?        — Не так плохо, как могло, но без скандала не обошлось. Но в нашей семье семейные склоки — привычная жизнь, потому ничего сверхъестественного. Ведите себя прилично, — с усмешкой говорит Сонхва, когда в комнату входит Хонджун с подносом, на котором лежит коробка с маской.        — Да когда это мы… — начинает Хонджун, но Сонхва перебивает его.        — Он только о тебе и говорит, уже все уши прожужжал. Мне пора ревновать или пока обождать?        — Сонхва, я…        — Хонджун, выдыхай, я шучу, — Сонхва хлопает по плечу напрягшегося Хонджуна и смотрит на Сана. Хонджун же смотрит на Сонхва такими глазами, что становится больно. — Слишком редко шучу, да и юмор у меня… как видишь… Ладно, не скучайте. Всем пока.        — Напугал меня до колик, — тяжело вздыхает Хонджун и оттягивает ворот кимоно, обнажая гладкую кожу груди. Воротник не прилегает к шее совсем, но даже капля пота стекает по виску, извещая, что саламандра на пределе. — Но он прав, я последние недели две только о тебе и говорю. Пожалуй, пора немного помолчать, — Хонджун стирает каплю пота и неловко улыбается. — Думаю, стоит начать с зелья.        Хонджун извлекает из складок кимоно необычной формы пузырёк. Внутри словно клубится туман, завихрения касаются стекла и будто в страхе отодвигаются, чтобы начать клубиться в другом месте. Изредка из плотной завесы проглядывает яркая, слепящая, будто солнце, сердцевина. Но Сан не уверен на сто процентов, что это не мираж.        — Пей маленькими глотками. Честно, не знаю, какое на вкус, готовил по рецепту всего лишь второй раз. Но тогда просто продал эликсир, не узнавал даже, как прошло всё, потому что был молод и глуп. Сейчас наготове противоядие.        — То есть этот эликсир — это яд?        — Не знаю, — честно признаётся Хонджун. — Есть требования к приготовлению, есть правила предосторожности и мелким шрифтом приметка о противоядии. Может, не будем рисковать?        — Будем, — Сан берёт зелье из холодных пальцев и вынимает пробку, принюхиваясь. Эликсир не пахнет ровным счётом ничем. Вообще. Приложив к губам флакончик, он делает медленные глотки. Жидкость тянется вязкой нугой, холодящей язык, а потом будто одним куском проваливается из гортани прямо в желудок, где всё тут же смерзается. — Мне нужно разобраться. Что дальше?        — Усаживайся в кресло и… тебе нужно меня коснуться. Я не знаю, выйдет ли, но я буду думать о чём-то приятном из прошлого, надеюсь, ты увидишь то, о чём я буду усиленно думать.        Холод от эликсира ширится по телу, расползается колкими мурашками под кожей. Сан промерзает до костей, перед глазами стелется туман, и отчаянно клонит в сон. Веки становятся тяжёлыми, будто вылитыми из чугуна, неподъёмными, а на ресницах будто иней застывает. Руки Хонджуна не кажутся такими ледяными, как обычно, и неожиданно для самого себя Сан проваливается в чужое воспоминание.        Утончённая фигура в простом ситцевом платье прошлого века, босоногая в венке из цветов, кружится по поляне, собирает травы в висящую на сгибе локтя корзинку. В правой руке специальные ножницы, а на шее кулончик из янтаря в заточённой внутри травинкой и букашкой, застывшими в вечности. Рыжие волосы будто жидкое пламя тревожит шаловливыми пальцами ветер. Кожа на щеках усыпана веснушками, глаза искрятся как самые дорогие в мире самоцветы, а улыбка яркая, как солнце.        Из-за деревьев наблюдает совсем юный парнишка с букетом, Сан узнаёт в нём Хонджуна. Он вроде бы и видит его со стороны, но при этом видит и своими глазами, даже сбившийся ритм сердцебиения ощущает как свой, и то сладкое томление, что бывает, когда влюблён без памяти и смотришь на свою любовь. Сердце бьётся так гулко, а границы зрения размываются из-за родившихся от восхищения слёз.        Внезапно сердце сбивается с ритма, так бывает, когда бежишь вперёд, перепрыгивая ступеньки, и сердце стучит-стучит-стучит, потому что вот там, совсем близко на улице тебя ждут, и с каждой ступенькой ты всё ближе и ближе к желанной цели, а потом случайно оступаешься и кубарем катишься со ступенек, забывая, как дышать.        К юной девушке подходит высокий парень с огненно-красными волосами, на ладони которого пляшет рыжий, как и её волосы огонёк. Лица его ещё не видно, но прекрасно ощущается, что под пальцами Хонджуна покрывается инеем кора, замедляют бег жизненные соки внутри дерева, которое жалобно скрипит, холодея под прикосновением огненной саламандры, способной охладить само пламя.        Поцелуй в тыльную сторону узкой ладони окончательно замораживает задрожавшую ни в чём не повинную ольху. Хонджун сжимает зубы и смотрит на собранный букет. Через силу он разжимает пальцы и смотрит, как цветы падают в густую траву. Так и его влюблённое сердце упало только что, закатившись куда-то далеко-далеко меж корней поваленных бурей деревьев. Хонджун оглядывается напоследок, и Сан узнаёт в парне, подхватившем на руки девушку, Чонина. Точь-в-точь такого же, как сейчас.        Пелена туманной вязкой влаги и прохлады кусает за кончики пальцев, и Сан видит лежащего на каменном полу Минги, запрокинувшего голову от боли, склонившихся над ним Чонина и Хонджуна. Внутри бьётся страхом, он видит глазами Хонджуна, как на нём осыпается маска, видит, как его собственные пальцы раздирают толстовку на Чане, впиваясь в мышцы. Напряжение бьёт по рецепторам, Чонин что-то кричит, Минги корчится от боли, а Хонджун видит только одно — остатки маски и боится так, как не боялся никогда в жизни.        Без перехода Сана выбрасывает в другое воспоминание. Он ещё не отошёл от увиденного, а его уже погребает под собой новое. Звука как и в предыдущих нет, и хоть сейчас видно в разы хуже, Сан узнаёт склонившееся над собой лицо Сонхва, в ухе колышется серьга в виде длинной цепочки, что завершается полумесяцем, повёрнутым рогами вверх. Сонхва что-то говорит, взволнованно глядя на него, а потом всё тонет в тумане.        Его окунает в карусель рваных воспоминаний. Стеллажи, бесконечные стеллажи вокруг, круговерть стеллажей. А на них маски, маски, маски. Сотни или тысячи масок. Совсем маленький Хонджун задумчиво кивает, глядя на то, как объясняющая что-то женщина работает резцом. Деревянная стружка кудряшками отделяется от прямоугольного куска, ещё ничем не напоминая маску. Он берёт резец и делает первые движения, тут же укладывая палец в рот. Но женщина улыбается и просит руку, касаясь окровавленным пальцем мальчика маски.        Сан видит в зеркале Хонджуна, внутри бурлит, от плохо скрываемых эмоций дрожат губы и руки, но Хонджун смотрит на себя, запоминая момент. В дрожащих пальцах маска. Первая маска, созданная своими руками и специально для себя. Не та, церемониальная, которую надевают своим детям огненные саламандры, а своя собственная. Мастера масок — такая редкость, как и создание маски для себя. Но Хонджун упорно шёл к этой цели, и хочет увидеть результат.        Он подносит к лицу маску, вглядываясь в прошитую энергетическими нитями внутреннюю сторону, ничего особенного, если не считать того факта, что создание маски под себя — очень непростой процесс, который дался ему нелегко и отобрал немало сил. Он подносит маску ближе к лицу, не отрывая взгляда от зеркала, смотрит сквозь глазные прорези. На лице медленно расползается хищная ухмылка, когда от маски к лицу стремятся нити.        Белоснежный приталенный мундир, отделанный золотым шнуром и чуть приталенный будто шит на Феликса, рубашка лежит отлично, оттеняя природную смуглость. Белый с золотом укороченный плащ спадает благородными волнами. Облегающие брюки подчёркивают стройные и крепкие ноги, полуботинки с двумя золотыми пуговицами завершают картину. Простейшая маска, закрывающая лишь глаза, делает акцент на полных губах.        Для такой красоты не грех костюм отдать, даже если бы Феликс был без подарка. Его хищная природа проглядывает сквозь кожу — золото в коричневых пятнах. Оцелот, пахнущий травами. Настоящий травник, получивший дар в наследство. Он прекрасен, почти совершенен, ему не нужна помощь косметики или грима. Хонджун мягко улыбается, довольный тем, что отдал костюм. Он бы не смог выглядеть так сногсшибательно, как смущённый внезапным вниманием и комплиментами Феликс. Он затмит всех на маскарадном балу. Просто всех.        Сана выбрасывает из воспоминаний будто он пробка из вспененного шампанского. Перед глазами кружится какой-то калейдоскоп и никак не желает складываться в цельную картинку, как Сан ни старается проморгаться. Виски ломит, во рту сухо, а мир всё не желает останавливать бесконечную карусель. Но всё же понемногу отпускает. Сан не сразу понимает, что держится не за руки Хонджуна, а за его щёки, вглядываясь в глаза.        Но когда картинка всё же устаканивается и перестаёт распадаться на составляющие, Сан медленно разжимает руки, отпуская чужое лицо из плена. Под веками будто песка насыпали, язык не слушается совершенно, потому он с благодарностью принимает протянутый Хонджуном стакан с лимонадом. И хоть внутри всё будто смёрзлось, и может быть, стоило бы попросить чая, становится значительно лучше.        — Ты видел Феликса в костюме на прошлом балу?        — Да, — едва шевеля языком, отвечает Сан. Что-что, а Феликса он точно видел. — В белом с золотом. Он был великолепен.        — Выпей противоядие, поешь, немного отдохни и займёмся маской. — Хонджун выставляет на журнальный столик еду — и когда только успел столько наготовить или заказать?        Противоядие будто в противовес эликсиру согревает, под кожей ползёт тепло, трогая окоченевшее нутро мягкими вспышками. Сухость во рту, ощущение внутреннего оледенения и навалившаяся усталость медленно отступают, а глаза всё равно будто засыпаны песком. Сан отправляет несколько кусочков мяса, завёрнутых в листья салата, в рот и благостно расплывается в улыбке.        — Ну как прошло?        — Беззвучное кино, иногда чёрно-белое, но с прорезывающимися цветами, — Сан понимает, что голод куда сильнее, чем казалось на первый взгляд, потому сам себя тормозит, заставляя себя прожёвывать, а не глотать кусками. — Но это не совсем то, что было со мной. Тогда я слышал слова. Нет другого рецепта?        — Нет, только этот.        — А есть существа, способные делиться воспоминаниями? Потому что мне кажется, что меня впустили и показали только то, что хотели.        — Не знаю, — Хонджун надолго задумывается, но всё же качает головой. — Я о таких точно не слышал. Стоит покопаться, но уверен почти, что ничего не найду. Это слишком сложный эликсир, и если ты не ощутил всего, что было в прошлый раз… Если даже предположить, что это особенности существ, то даже теоретически очень непросто управлять подобным и допускать в свою память. Если это реально существа, то они очень сильны.        — Мда… но всё равно спасибо за помощь. Твоими глазами глядя, невозможно не упасть в омут с головой по имени Феликс, — Сан расплывается в улыбке, замечая, как мечтательно улыбается Хонджун. Но всё же не спешит делиться всем, что увидел. Сану кажется, что это слишком личное, и не стоит об этом заводить разговор вообще.        — Ты себя моими глазами не видел, — Хонджун смеётся и подливает себе ещё лимонада, медленно потягивая его через металлическую трубочку. В коробке покоится маска, дожидаясь своего часа. Сану кажется, что он её слышит, как слышит все свои маски Хонджун. — Готов?        — Готов. Какие-то приготовления ещё нужны?        — Нет, мне нужен не чистый ты, а такой, какой есть, потому обойдёмся без ритуалов.        Хонджун открывает коробку и протягивает на ладонях Сану. Маска почти такая же, как из видения, которое без разрешения подсмотрел Сан. Те дни он помнил совсем не так и уж тем более не запоминал, как выглядит маска. Сейчас же видит, что она почти в точности повторяет первую, но есть крохотные штрихи, отличающие одну от другой.        Взяв маску в руки, Сан некоторое время смотрит внутрь, но тех энергетических нитей, что были в видении, не замечает. Хонджун показывает ладонями, как надеть её, а Сан всё смотрит и смотрит в узкие прорези, прежде чем прикладывает к лицу, но по ощущениям ничего не происходит. Он отводит маску и вопросительно смотрит на Хонджуна. Тот с вопросом смотрит на него.        — Ничего не ощущаешь?        — Неа.        — Давай я.        Хонджун взглядом просит положить маску на бархатное ложе, что Сан сразу же и делает, глядя на то, как на лбу Хонджуна вздуваются вены. А когда он берёт маску в руки, они бугрятся и на шее, словно маска весит по меньшей мере центнер. Но всё оказывается зря — маска не выпускает нитей, оставаясь просто куском красивого расписанного дерева. Хонджун откладывает её обратно в коробку и устало падает на спинку стула.        — Странно, она должна была «прилипнуть». Слушай, у Минги уже смена закончилась? Давай попробуем ему предложить помочь. Иногда так бывает, что маска слушается близких.        Телефон отвечает не сразу, но услышав просьбу, Минги соглашается без проблем. Сан листает одну из старых книг по ядам и противоядиям, которой заинтересовался, но при чтении так ни во что и не вникает, текст будто мимо него, зато картинки красивые. Сан усмехается, сам себе напоминая ребёнка. Хонджун посапывает в кресле, свернувшись комочком, которому позавидовали бы котята.        Хонджун слышит, что кто-то подходит к лавке, за несколько секунд до стука в дверь. Кимоно роднит его с яркой бабочкой, лёгкой и податливой дыханию ветра. Минги уставший и потрёпанный, но спокойно выполняет просьбы Хонджуна, вымыв руки каким-то одни настоем и смыв с лица прошедший день другим. После умывания даже выглядит свежее. На маску он смотрит долго и задумчиво. В дверь снова стучат, и Хонджун скрывается в лавке, бросив напоследок:        — Ждите меня, я скоро.        Возвращается задумчивый и кивает парням. Минги берёт маску даже боязливо, словно она ядовитая. На лице удивление, маска действительно удивительная — выглядит просто и кажется лёгкой, но на деле почти неподъёмная, и всё это читается на его лице. Сан смотрит на изнаночную сторону маски, ожидая, что проснутся энергетические нити, но маска всё такая же холодная и пустая. Минги трёт припухшие веки и падает в кресло.        — Может, бракованная?        — Не бракованная, — Хонджун отвечает тихо, но слышна в голосе и обида и горечь. Он сам не понимает, что не так.        Хонджун даёт советы, Минги повторяет все просьбы, но ничего не происходит. Кусок дерева остаётся расписным куском дерева. Пустым и безжизненным, каким по сути уже и является. Сан будто в призрачном мареве видит изломанные домиком брови Хонджуна, озадаченное лицо Минги, но чувствует и видит совершенно другое.        Совершенно другое, словно он по-прежнему находится под действием эликсира, от которого принял уже противоядие. Сквозь пелену происходящего, он падает в бездну, стараясь при этом не подавать вида. Чувства на изломе, это не просто удовольствие, это кайф, который не описать словами и не пересказать, такое можно только почувствовать.        Он видит сидящего на себе Хвануна, белоснежная рубашка ползёт с плеча, шнуровка распущена, что позволяет оголить и второе, жадно прижавшись губами, Хванун улыбается, прогибаясь в спине и ёрзая на его бёдрах. Руки прохладные, но не холодные, вампир ведёт кончиками пальцев по его щеке, чуть оттягивает уголок рта и прижимается губами, жадно толкаясь языком.        Сан не уверен, что дышит. Внутри такой сумбур и сумятица, что начинает мутить. Но в то же время он ощущает некую замороженность, которая давит все чувства, не позволяя сходить с ума. И лишь только ледяная ярость взрывается внутри колкими брызгами шампанского. Хочется ударить, смять, уничтожить, чтобы хоть что-то ощутить и хоть чем-то заполнить разросшуюся в нём пустоту.        В дверь снова стучат, Минги за секунды вырубился в кресле и в ус не дует, Сан потягивает лимонад, ощущая лёгкую усталость и ледяные иглы внутри. Будто попытки надеть маску истощили его силы, но он понимает, что дело не только в ней. Сан с трудом давит зевок, закусывая тыльную сторону ладони. Хонджун поднимается, чтобы открыть клиенту, но внезапно замирает, глядя на маску. В его глазах Сан замечает отблеск вздрогнувшей изнанки.        Брови Хонджуна ползут вверх, и Сан ловит его удивлённый взгляд, устремляясь следом за ним, чтобы увидеть, кто пришёл, сам того не подозревая став причиной пробуждения маски. Сан не ожидает увидеть застывшего у двери лавки оборотня. Чан зажимает рваную рану на предплечье и смотрит под ноги.        — Ты что среди ночи здесь делаешь? Что за.? Виверн?        — Он самый, есть противоядие? — отвечает Чан, не решаясь входить, чтобы не измазать пол. Но Хонджун его затягивает внутрь, запирая за собой дверь. Чан будто спотыкается, поднимая глаза и замечая Сана. — Привет.        — Привет.        — Аптечка там, — Хонджун машет в сторону.        Даже без более точных подсказок Сан легко находит ящичек с ручкой, в котором лежат плотные бинты и пара настоек и зелий, останавливающий кровь и ранозаживляющих. Хонджун уже что-то успел вылить на рану сидящему в глубоком кресле Чану, чья рука отливает бледно-голубым, что будто пятна краски расползается из-под пальцев Хонджуна.        — Выливай на рану вот тот флакон, потом этот и бинтуй, бинтуй крепко.        Сан молча подчиняется, не задавая вопросов, хотя у него их как минимум два. Что за чертовщина с рукой, и где Чан нашёл виверна в городе. Но вместо этого он тушуется, когда Чан поднимает на него глаза, глядя в упор. Слишком близко и почему-то волнующе. Словно не раной тут заняты, а каким-то крайне интимным делом втайне ото всех.        — Как самочувствие? Жар? Лихорадка? Боль в горле и мышцах?        — Нет, чуть тянет рану, но я как только мог быстро до лавки добрался.        — Где ты вообще с виверном столкнулся? — Хонджун накладывает вторую руку, и кожа оборотня приобретает более стабильный бело-голубой оттенок под его пальцами.        — На подходе к дому.        — Намёк на то, что хорошие волчата должны быть дома до темноты? — подаёт голос проснувшийся и вошедший в комнату Минги. Чан под пальцами Сана напрягается, но Хонджун всё ещё держит его за предплечье, не давая подняться.        — Или намёк на то, что охотники не так уж хорошо выполняют свою работу? — бровь Чана легко взлетает вверх, а в голосе звучит презрение, но ему быстро уступает место усталость. — Я за всю жизнь столько нечисти не видел, как за последние месяцы. Какой только мешок прорвало, что столько насыпалось.        — Кто бы знал, — шепчет Хонджун, медленно отнимая от Чана руки. Снежно-голубой оттенок кожи медленно бледнеет, теряется, растворяясь. — Ну, как ощущения?        — Вроде, всё в норме. Во всяком случае, огнём не горит, как было сразу после укуса.        — Хоть вызов оставил у диспетчера? — интересуется Минги, подпирая плечом косяк двери. Сан относит аптечку на место, хотя сейчас очень бы хотелось встрять в разговор и потребовать тишины.        — Нет. Виверн мёртв.        — Что? — с Минги слетает весь налёт вальяжности и малейшего намёка на сонливость. — Ты убил виверна? Голыми руками? А сам получил только укус? Не верю.        — О голых руках я ничего не говорил — у меня с собой клинок. Но можешь пойти посмотреть.        — А вот и пойду. Где искать?        Чан рассказывает, где осталось мёртвое тело, которое он так и оставил в заросшем дикой порослью сквере, без особой надежды, что его не растащили на запчасти. Потому что как только Минги скрывается за дверями лавки, Чан вытаскивает из рюкзака пакет, в котором оказывается отрезанная голова молодого виверна. Размером с приличный арбуз, с кривыми клыками наружу.        — Это тебе.        — Мне? — Хонджун радостно всплескивает руками, заглядывая в пакет. И если Сан всё же морщится от запаха, то Хонджун едва ли не с головой ныряет в пакет, принюхиваясь. — Ты правильно её заготовил. Не впервые?        — Убивать монстров не внове, — Чан усмехается, трогая кончиками пальцев пропитанный кровью и настойкой бинт. Сан выглядывает на Чана из-за прилавка, где так и остался у одного из шкафчиков с аптечкой.        — Но при всей опасности помощь с ранением — ерунда по сравнению с ценой за голову. Что хочешь? Или нужен должник?        — Ничего не хочу, — Чан поднимается с кресла и забрасывает рюкзак на спину, собираясь уходить.        — Тогда я буду твоим должником, — улыбка на губах Хонджуна мягкая и благодарная, но он тут же отставляет в сторону пакет, замечая, что Чан идёт к двери. — Чан, погоди, — Хонджун легко касается холодными пальцами его плеча. — У меня есть просьба: можешь помочь нам с маской?        — С маской? — Чан переводит взгляд с Хонджуна на замершего Сана. — Снова?        — Да, снова, — Чан молча кивает и вопросительно смотрит на Хонджуна, который проводит их в комнату, где уже было три неудачных попытки надеть маску. Сан идёт следом, ощущая какое-то дикое смешение неловкости и смущения. — Только мне потребуется время, чтобы разобрать голову на составляющие, пока она в нужной кондиции. Обождёшь?        — Подожду.        — Сан, сделаешь гостю чай?        Сан возится с чаем, спиной ощущая на себе чужой взгляд. Ничего такого, никакой агрессии или недовольства, которые особенно давят на плечи, но слишком пристальный интерес всё же будоражит кровь, заставляя её стучаться в виски куда активнее, чем обычно. Вкус чая совершенно не ощущается, Сан понимает только, что он горячий, то ли дело в том, что он всячески старается смотреть только в чашку, замечая в нём пару жареных рисинок, проскользнувших сквозь спираль в носике чайника, то ли в том, что Чан смотрит.        Смешно же, он в глаза смерти привык смотреть, а тут никак. Раз попробовав, Сан ощущает, как кровь приливает к щекам от спокойного изучающего взгляда. Может, Чан и раньше так смотрел, просто он не замечал? Как бы то ни было, Сан с неким облегчением выдыхает, когда возвращается Хонджун и кивает им. Чан отставляет чашку и следует указаниям саламандры, очищаясь перед надеванием маски.        Когда Чан берёт маску в руки, Сан вновь улавливает движение энергетических токов, отражённых в глазах замершего Хонджуна. Чан садится на колени возле кресла, в котором сидит Сан и медленно подносит маску к лицу. Кровь стучит в висках, а сердце ускоряет ход, когда Сан чувствует прикосновение призрачных нитей, протянувшихся от маски.        А ещё он ощущает странное тепло, поднимающееся от живота к груди. Он видит не просто беззвучное кино, он слышит пение птиц и говор знакомых голосов, а потом смотрит на себя со стороны. Он задумчиво стучит обратной стороной карандаша по блокноту и смотрит в окно. На столе бокалы с каким-то экспериментом Феликса, рядом с его креслом сидит Минги, положив голову ему на колени.        Вокруг шум и суета, смех и весёлые голоса. Но лица проскальзывают, надолго не задерживаясь. Уже не такой острой тоской по прошлому видится Феликс, с опаской чужие глаза приглядываются к Хёнджину, охотники кажутся совсем не такими хмурыми, как обычно. Охотники не воспринимаются в штыки, но какая-то опаска на дне таится. А он сам в чужих глазах светится голубым свечением, что в такт ударам сердца то вспыхивает ярче, то чуть гаснет.        Хонджун шумно втягивает ртом воздух, рассматривая, как маска неспешно прирастает к лицу. Сан ощущает смесь эмоций и ощущений: от замершего рядом Хонджуна веет холодом, от Чана тянет ощутимым теплом, он слышит ставшее слишком громким тиканье часов и треск огня в камине, а ещё чьи-то шаги. Перед внутренним взором всё ещё он видит себя в синих оттенках. Повисшую тишину разряжает появление крайне озадаченного Минги.        — Нашёл? — не оборачиваясь, спрашивает Чан.        — Нашёл. Почему ты не дома?          Вопрос звучит резко, наотмашь, в голосе досады и раздражения больше, чем усталости, хотя уже давно прошло время, когда Минги заваливается в постель после тяжёлой смены. Да и не его дело, где бродит старше его на пару лет оборотень. Вопрос слишком прямой и в лоб, но Минги закашливается, глядя на сидящего в кресле Сана и коленопреклонного Чана, который всё ещё держит руки на медленно растворяющейся маске.        — Какого чёрта? Почему не сработало, когда я надевал?        — Это связано с тем, что в прошлый раз маску надевал Чан, — поспешно поясняет Хонджун.        Сан не верит, потому что пару часов назад саламандра говорил совершенно иное. Ведь если бы так было на самом деле, он бы сразу подумал, что стоит позвать Чана, но никак не Минги. Но Минги на ответ понимающе кивает, хоть и прожигает Чана взглядом. Впрочем, оборотень тому вовсе не уступает. Сан устало откидывается на спинку кресла, чуть съезжая вниз и устало прикрывает глаза. Маска искрит теплом.        Мужчина недовольно кривится, глядя на опустевшую бутылку вина, и откупоривает новую. Ситуация его немало раздражает, он никак не может отыскать ключик к открытию некоторых тайн, но у него предостаточно времени для наблюдений и последующего осуществления задуманного.