Цикл "Охотники и руны": Молчаливый наблюдатель

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Проштудировав книгу, Сан осторожно возвращает её на место и ищет другие способы читать то ограниченное количество книг, доступных для чтения. Но не только закрыт вход в Запретный Отдел, даже самые привычные книги будто поредели, а часть, особенно те, которые нужно читать с помощью пинцета, будто наново переписаны. Не раз он проверил чернила, лишь убеждаясь в предположении.        По рунам нет ничего, просто пустота, нет обычно доступных данных по оберегам и по простейшей нечисти, не говоря уж о сложных случаях или редких существах. Творится какая-то ерунда, но он пока копает, насколько можно, тайком заглядывает в книги, запоминает, а потом записывает в потрёпанный дневник всё, что удалось накопать и к каким выводам удалось прийти.        В перерывах между работой, библиотекой и домом, Сан всё чаще задаётся вопросом, когда он стал таким непривычно молчаливым и угрюмым, если раньше был полон не знающей конца энергии, то сейчас источает опустошение и едва ли не отчаяние. Он замыкается в себе ещё сильнее, чем обычно, и вся его натура интроверта показывает себя во всей красе.        В Академии и в отделе Минги всегда его уравновешивал и мог расшевелить так, что многие, не знающие его и видящие изредка со стороны, могли бы подумать, что Сан — душа компании и экстраверт с чувствами наружу. Но он им не был, просто раньше были силы и желание общаться и контактировать с людьми, обмениваясь опытом. Сейчас же у него не хватало сил заговорить с Минги о том, что происходило между ними уже некоторое время.        Из-за этого он считает себя трусом и рохлей, потому что не хочет лишний раз дёргать Минги по пустякам. У них работа нервная, куда хуже чем у обычных спасателей или полицейских, которые заняты делами, что творят люди. Они раз за разом сталкиваются с такой мерзостью, что порой выворачивает наизнанку. Хотя люди не отстают от монстров. Но от страха перед монстрами и страшными событиями в Лабиринте давным-давно придумали таблетки. Жаль, охотникам не дают.        Иногда Сан застывает, в отрешении глядя на горящие окна своей квартиры, тихо считая минуты в попытке отвлечься от грызущего нутро чувства вины. Он уверен, что вина во всём происходящем между ним с Минги лежит на нём, даже если Минги не будет упрекать напрямую. Он и не упрекает, просто срывается иногда, переходя на крик и меняясь в лице так, что пугает. Ощущение, что он Минги совсем не знает или за это время, что они вместе, он был слеп и не видел тайную сторону яростного Минги.        Он раз за разом вскрывает подзажившие раны памяти, окунаясь в омут боли и вины, чтобы найти ответ и понять, что происходит. Но он соврёт, если скажет, что нашёл. Ответов всё нет, кроме того, что он чувствует вину и за подхваченного жизнееда, и за шаг в Сумерки, и за красное пламя, поглотившее его внутреннего кицунэ. Ведь всего этого можно было избежать, если бы…        Эти дурацкие размышления на тему «если бы» совсем не его, он давно отвык рефлексировать и копаться в прошлом, но в последнее время делает это всё чаще и чаще. С того дня, когда он пришёл в себя после пробуждения кицунэ, явно и начался отсчёт ошибок, приведших к тому, что происходит сегодня. Может быть, будь он обычным, всё было бы иначе.        И лишь ехидный внутренний голос напоминает о том, что будь он обычным, его и многих других давно бы не было, потому что именно пробудившаяся сила древнего спасала их раз за разом в таких ситуациях, когда все понимали, что дело — труба. И как бы Сан не топил сам себя, он понимает, что внутренний голос не просто делает резонные замечания, он прав, если не абсолютно и полностью, то на очень много процентов.        Лучше всего от всех мыслей отвлекает работа. Охотники вынуждены знать и различать тысячи существ, ведь в мифах и сказках зачастую записаны настоящие случаи встреч и взаимодействий с нечистью и нежитью. Учёные из Лабиринта давно ввели требования к применению веществ для стирания памяти пострадавших, но при этом стирается далеко не всё, только согласно протоколу.        Есть целый талмуд, в котором есть строгие предписания действий, но ими чаще всего пользуется группа зачистки или целители, охотники лишь изредка применяют до приезда целителей и чистильщиков. Потому хоть немного меньше головы забиты пунктами и подпунктами, которых и для охоты более чем достаточно.        Сан задумчиво смотрит на проехавшую мимо машину «скорой помощи», которая разительно отличается от машин целителей. Целители положены только охотникам и изредка членам их семей. Только на охотников брошены все средства и возможности сверхъестественных сил целителей. Иначе охотников не стало бы слишком быстро, учитывая противников и раны, которые получают едва ли не каждый день.        Он уже готовится выйти из машины и направиться домой, как оживает рация, и он принимает вызов, чтобы услышать, что в квартале от него какое-то антропоморфное существо с головой и крыльями летучей мыши наводит ужас на людей, пытаясь выцарапать их из уличной палатки, где те под покровом темноты заливают горе. Сразу на вызов не отреагировали, посчитав пьяным бредом, но когда одного из посетителей прямо на глазах разорвала эта тварь, вызвали ближайших к месту охотников.        Сан перебирает варианты существ, понимая, что это либо редкое существо из какой-нибудь легенды, либо совсем одичавший и мутировавший обращённый вампир. Такое происходит нечасто, потому что охотники стараются истреблять их до мутации, но в последнее время они сбиваются с ног с прущей отовсюду нечистью, может, и упустили. Вызов принимает он и Минхо, который при встрече подмигивает и подбородком указывает на рвущего кривыми когтями уличную палатку летучего монстра.        — Как думаешь, кто это? Спорим, что мутировавший обращённый?        — Ставлю на хайкаля. Спорим на что? — отзывается Сан, наблюдаящий за тварью, которая продолжает кромсать палатку под аккомпанемент мгновенно протрезвевших людей.        — На желание?        — Мы же не школьники, предложи что-то конкретное.        — Неинтересно с тобой, Сан, серьёзный ты больно, — усмехается Минхо, расстёгивая ремень, который на деле является уруми. Не так много мастеров, которые могут свободно обращаться с мечом-плетью, но Минхо входит в тройку лучших в Корее. Чаще Минхо дерётся с помощью тэкаги и катаны, совмещая два разных вида оружия с такой лёгкостью, будто ему ничего не стоит совмещать несовместимое. Но тем не менее боевые когти и катана в его руках являются крайне опасным оружием. Минхо подмигивает Сану, расплываясь в улыбке. — Или думаешь, что загадаю невыполнимое?        — Время идёт, мы или спорим, или рубим.        — Ладно, проигравший должен будет проставиться в непредназначенном для охотников баре.        — Идёт, — Сан усмехается в ответ, подавая руку. — Мне жаль, но проигравшим будешь ты. Это горлорез, просто посмотри, какой у твари нос.        — Мутация и не такое творит, это мутант, — со смешком отвечает Минхо, делая выпад рукой, отчего уруми хлещет по ногам монстра, отвлекая на себя. — Погнали.        Бой выходит долгим и изматывающим, меч-плеть Минхо не позволяет твари подобраться ближе, но из-за её способности летать и пикировать на головы приходится несладко. Сану снова мерещится странный ритм, и будто повинуясь ему, монстр нападает. Минхо озадаченно оглядывается по сторонам, моргая чаще обычного, словно тоже слышит тот странный бой барабанов, похожих на бьющееся сердце.        Шея в конце концов затекает от постоянного смотрения в небо, а тварь несмотря на раны лишь больше ярится, раздирая когтями на ногах всё, до чего дотянется. И даже мастерство владения оружием не спасает их от многочисленных ран на плечах и руках, хотя метящий в шею монстр и промахивается раз за разом, кровопотеря даёт о себе знать.        Проходит ещё немало времени, прежде чем все трое начинают сдавать. Монстр атакует уже не так яростно, всё же исполосован и он, отчего густая почти чёрная кровь капает на лица, когда он вновь пытается спикировать на них, позабыв напрочь о людях, которые вместо того, чтобы разбежаться кто куда, стоят и смотрят на то, как сражаются охотники. От потери крови немеют руки и кружится голова, но перевес на их стороне.        — Похоже, ты был прав, — устало отзывается Минхо, когда монстр, подбитый влёт, падает с перерезанным крылом. Сан добивает существо, чтобы не мучилось, едва ли не на ремни порезанное ударами. Минхо садится прямо на тротуар, рассматривая тварь. От слабости его качает, и он ложится на асфальт. — Похож на хайкаля куда больше. Ну что ж, с меня выпивка.        Сан прислоняется к дереву и вызывает отряд целителей. Покачиваясь, он падает на колени перед Минхо и вливает ему в рот настойку из набедренной аптечки, спрятав пузырёк, он глотает настойку и сам. Перед глазами двоится и плывёт, но целители прибывают раньше, чем сознание отключается. Чимин качает головой, сплёвывая в сторону монстра, и долго обрабатывает раны, лишь потом прикладывая руки, от которых тепло бежит по венам.        — Хайкаль?        — Он самый.        — Вот же мерзость. Нужно будет сдать анализы. Эти твари мало того, что кровососы, они ещё и болезни разносят. Так что домой до утра вряд ли попадёте. Но сможете поспать в карантинном боксе, пока результаты будут готовы.        — А если будут плохие анализы?        — То мы запрём вас до излечения, — Чимин мило улыбается, но Сану за ямочками и улыбкой чудится акулья пасть. — В последний раз с этим кровососом встречался много лет назад, тогда, правда, охотников он покромсал так, что даже командный целитель, который был рядом, не смог спасти, а один дождавшийся кареты «скорой» умер в больнице от заражения какой-то неизвестной на тот момент дрянью… Но не дрейфь, если что, отдохнёте. С тех пор целители разработали зелья и от укусов хайкаля, но потребуется время.        — Умеешь ободрить, — ухмыляется Сан. — Как жена? Как дети?        Вместо ответа Чимин меняется в лице и отодвигает целителя от бессознательного Минхо. Тот берётся за Сана, который ответа от Чимина так и не получает до самого госпиталя. Да и потом Чимин буквально сбегает от него, отдав под попечительство грациозного словно дикая кошка Тэна. А Тэн после обработки берёт анализы и запечатывает их в карантинном боксе. Вскоре приносят еду и напитки, но Сану кусок в горло не лезет. Он выпивает только лекарство и валится на кровать, закрывая глаза.        Перед глазами клочок лазурного неба, обрамлённый спелыми колосьями пшеницы и ржи, с кровавыми вкраплениями макового цвета и изрезанных ветром васильков. Редкие пушистые облака перечёркивают картинку на короткие мгновения, чтобы исчезнуть, влекомые ветром. Картинка тёплая, но Сану холодно. Он зябко обхватывает себя руками и просыпается, глядя в потолок.        — Ты чего не спишь? — с соседней койки спрашивает Минхо. — Кошмары?        — Да нет, всё думаю, что толку от моего выигрыша — ноль. Ты проставляешься, но я не пью.        — Да я хоть молоком проставлюсь, лишь бы выплатить долг, — смеётся Минхо. — Лихо мы погуляли…я вообще-то иначе планировал провести выходной, но был рядом, не мог не отозваться.        — А я после смены домой спешил, — в последнее время он слишком часто врёт, чтобы никто не озаботился тем, что у него не всё так радужно, как показывает. Так ли он спешил? Смена-то за два часа до вызова закончилась, и где-то с час он просидел под окнами собственного дома в машине. — Планировал поспать, да не вышло.        — И тут не спишь, непорядок. Как сам?        — Да что мне сделается? Это ты от потери крови отключился, а не я. Хотя пришитая целителями кожа зудит, конечно. Так что кто тут должен спрашивать о самочувствии, то точно не ты.        — Я старше и я котик, что хочу, то и спрашиваю, — Минхо смеётся, и Сану, глядя на него, становится немножечко не так пусто. — А если серьёзно, в последнее время все существа как озверевшие, напрягает это. О многих я лишь на спецкурсах проходил или в книгах читал.        — Есть такое, — Сан садится, опираясь спиной о стену и смотрит на задумчивого Минхо в позе лотоса. — Как думаешь, наших уже предупредили о том, что мы в карантине?        — Да кто их разберёт. Телефоны, как я понимаю, отобрали раньше, чем мы сюда попали.        — Именно так. Я даже не успел предупредить Минги, чтобы не беспокоился, что меня так долго нет.        — Ну, госпиталь всё ещё стоит, криков Джисона не слышно, потому склоняюсь к тому, что предупредили. Есть хочу, — вздыхает Минхо и смотрит на столик у окошка, через которое им передали перекус. — О-о-о, тут молоко в тетрапаке и булочки. Будешь?        — Отказываюсь в твою пользу.        — Тогда батончики тебе. Но еды всё равно маловато. Сейчас бы мяса…        — Не ятри душу.        — Ну что ж, чемпионы, анализы чисты, — в палату входит Тэн, широко улыбаясь. Не знал бы Сан, что он феникс, заподозрил бы в нём кота-оборотня. — Так что можете отправляться домой, бумаги начальству переслал, так что вы свободно можете отдохнуть этот день, если захотите, — он поднимает руки, предупреждая начавших собираться охотников. — Только сначала осмотрю как зажили раны, а потом пойдёте. Одежду вернут в ближайшие минуты, так что сверкать голым задом не придётся.        Минхо усмехается шутке, спокойно доедая булочку и запивая молоком, пока Тэн развязывает завязки больничной робы и спускает её с плечей. Сан впервые видит спину Минхо, как-то до этого в душевой они не пересекались. Спина крепкая, хоть мышцы и невыпуклые. Но шрамов так много, что живого места нет. И парные глубокие, багровые, хотя явно и старые следы от когтей с двух сторон от позвоночника, по рёбрам, словно кто-то когтистый в порыве страсти располосовал его спину.        Медсестра заносит одежду, и Минхо без стеснения переодевается, но Сан отвлекается — теперь настал его черёд для осмотра. Целители обладают сверхъестественными силами, которые помогают спасать жизни, они часто избавляют от шрамов, но на Минхо их столько, будто он в мясорубке побывал, а вот целители не справились. Либо он специально просил не заживлять некоторые как память, либо оставлены кем-то очень сильным, чьё влияние впечаталось в кожу навечно.        — Минхо, ты свободен. Тебе же стоит отлежаться.        — Я не хочу отлёживаться, я не устал, — Сан провожает взглядом Минхо и очень надеется, что отправится домой, а не останется здесь. Ему от больничных стен выть хочется. Давно ли от яда мантикоры в себя приходил? — От больничного на сегодня не откажусь, как раз впереди законный. Два дня в постели, но в своей родной, а не на больничной койке. Пойдёт?        — Только отлежись, — Тэн смотрит сурово, глаза тёмные-тёмные, а в них будто пламя плещется, — у тебя общие показатели не очень хорошие, будто ты не отдыхал уже несколько месяцев. Если так пойдёт, могут не допустить к работе при следующем осмотре.        — Отлежусь, — кивает Сан и начинает одеваться. А когда Тэн уходит, оставив ему пару элексиров и рецепт, добавляет: — Когда-нибудь.        Едва он берёт телефон в руки, приходит сообщение от Хонджуна о его готовности. Сан отписывается, что будет к вечеру, и отправляется домой на автобусе, запрашивая в дороге местонахождение машины. В автобусе душно и пахнет немытыми телами, отчего в носу зудит и мешается, вместо того, чтобы доехать до дома, Сан выходит на свежий воздух и бредёт за машиной, которая так и осталась на парковке с ночного выезда.        Несмотря на ощущение недлительного сна, день давно перевалили за полдень, но солнце словно спятило — палит во всю силу, от асфальта плещет жаром. Сан напрягается, когда улавливает размеренные хлопки крупных крыльев. Не кожистых как у хайкаля, а перьевых, звук совсем иной, даже приятно-волнующий какой-то. Сан поднимает голову и всматривается в небо.        На небе ни тучки, цвет блёклый и выгоревший, от солнца начинают слезиться глаза, но вскоре он замечает стремительно приближающуюся к нему тёмную точку. Что-то крупное, размах крыльев даже издалека виднеется, что означает немалые размеры. Встрепенувшись, Сан кричит людям разбегаться, показывая значок. Начинается суета и гвалт, несколько зевак остаётся с телефонами наперевес, но хотя бы матери уводят детей.        То, что он видит, заставляет его открыть рот — одно из самых грациозных, давно забытых созданий зависает над ним, раскинув крылья. Сан даже не касается оружия, глядя на зависшего в воздухе грифона. Золотые с синим перья складываются в красивый узор, чем-то напоминающий раскраску скарабеев, найденных в египетских пирамидах, оттеняя золотисто-песочный мех на мощных лапах.        Где-то за спиной на одной ноте кричит девушка, ей вторит свисток регулировщика, стопорящего проезд машин. Грифон смотрит сапфировыми глазами на Сана, не мигая. Красивый, потрясающе величественный и смертельно опасный. Огромные крылья заслоняют солнце, которое играет в оперении, превращая грифона в созданного из драгоценных каменьев, так и хочется потрогать крылья.        — Вот дурак, ложись.        Минги сносит его как игрок в американский футбол, от удара об асфальт вышибает дух. От Минги пахнет его гелем для душа, потому что Минги всегда игнорирует свой, считая, что санов лучше. Чем — непонятно, учитывая, что свой гель он выбирает всегда сам, а пользуется по факту чужим. От этой мысли внутри становится тепло. Грифон щёлкает клювом прямо над головой лежащего на Сане Минги и в одно мгновение взмывает в небо, растворяясь в изрядно поблекшем полотне неба.        — Ну, ты чего застыл-то?        — Красивый.        — Кто?        — Ты, — Сан трогает родинку у Минги на щеке и беззаботно улыбается. Минги смягчается, касаясь кончиком носа Сана своим, и прикрывает глаза. — И грифон красивый.        — А если бы сожрал?        — Но ты видел же, он не нападал.        — Да, и я не знаю, что страннее. То, что он не нападал, или то, что ещё одна сказка ожила... Слышал, ты больничный взял, так зачем бродишь и монстров приманиваешь? — Минги не спешит подниматься, а Сану немножечко плевать на улюлюкающих зевак вокруг.        — За машиной шёл, в автобусе едва не стошнило. Ни разу не пожалел с момента покупки машины. Вот веришь, ни разу. Только вечером я к Хонджуну иду, возможно, задержусь до утра.        — Маска?        — Она самая, — Минги так близко, что хочется коснуться губами его, но Сан не нарушает той интимности, которая повисла между ними, несмотря на положение и местонахождение. Сейчас на всё плевать, потому что кажется, что он всё сам себе надумал.        — А сейчас что будешь делать?        — По дороге домой куплю еды и отосплюсь хорошенько за ночные приключения.        — Слышал, вас крепко потрепало, — Минги поднимается сам и протягивает руку Сану, поднимая его с асфальта рывком, отчего отдаётся болью натянувшаяся кожа на едва заживших ранах. Но эта боль лишь напоминает о том, что он жив, и что всё, что происходит с ним, реальность.        — Ерунда. А ты что делаешь здесь?        — Увидел твой запрос, решил подстеречь и закогтить, а тебя грифон вместо меня едва не закогтил.        — Прямо таки закогтить? — Сан смеётся, а внутри теплым-тепло, расплывается какое-то беззаботное счастье. — Ты же на работе.        — Увы и ах. Ладно, пошёл я, ещё отчёт по грифону писать.        Сан ещё долго смотрит в спину уходящему Минги, облизывая раз за разом сухие губы. Хочется окрикнуть и прижаться губами, а потом наплевав на всё, утащить Минги с собой. Но он молча провожает взглядом уходящего Минги и борется с дурацким ощущением, что он уходит навсегда. Сан садится в машину и направляется к крохотному магазинчику, где они всегда покупают еду, а потом заходит в квартиру и некоторое время смотрит по сторонам.        Странное впечатление, что за ним наблюдают, проходит не сразу. В душе он не задерживается — спину и шею всё ещё жжёт после того, как её исполосовал кровосос. Запах геля бодрит и поднимает настроение, и даже приём пищи не превращается в попытку засунуть в себя еду насильно. Но внезапно он вспоминает требование Хонджуна и понуро смотрит на банан. Вариантов нет, голод придётся утолять в следующий раз. Нужно было соглашаться на батончики в больнице. Он заводит будильник и падает на кровать, подгребая к себе подушку Минги, чтобы обнять, уткнувшись в неё лицом.        В сон пробирается хлопанье крыльев, крик на грани слышимости, чужой сердечный ритм и ощущение пристального взгляда. Сан возится, сжимая во сне защитный оберег, но он не защищает его от напряжения. Не кошмар, но и не простой сон. Будто кто-то на самом деле смотрит на него, и пристально. Такой взгляд чувствуется даже сквозь сон. Сан открывает глаза за минуту до будильника и смотрит в потолок, пытаясь отдышаться.