Цикл "Охотники и руны": Молчаливый наблюдатель

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Хёнджин успевает вовремя, будто всё это время не был расслабленным. Стараясь не смотреть на Хёнджина, Феликс насильно открывает рот Сана и вливает настойку, а потом начинает копаться в сумке, чтобы примотать мох к местам, где раньше были ногти, а теперь кровавое месиво. Он облизывает губы и задумчиво листает книгу контактов, пока решает, кому стоит доверять, а кому не очень. Подсознательно он остерегается Тэна и старается лишний раз за помощью не обращаться. Написав сообщение, Феликс поджимает губы и забирается пальцами в карман чужой куртки, нащупывая ключи.        — Несём в квартиру, там и будем разбираться.        Хёнджин молча следует за ним, хотя Феликсу жжёт спину его взгляд. Может, потому немного рад, что тащить Сана выпало не ему — можно чуток ускориться, чтобы Хёнджин был занят тем, чтобы догнать его на ступенях, а не прожигать в нём дыру. Но Хёнджин успевает задать вопрос раньше, чем Феликс успевает открыть чужую квартиру и ступить за порог.        — Что это было?        — Когда? — Феликс медленно поворачивается к Хёнджину, делая максимально непонимающее лицо, но вряд ли это удаётся, потому что у Хёнджина играют желваки и кажется, что сейчас бросит бессознательного Сана ему под ноги и уйдёт.        — Ты правда перепугался, что отравленный оборотень — Чан?        — А ты?        — Феликс, что происходит вообще? Ты можешь ответить на вопрос? Не юлить, не придуриваться, а честно ответить?        — Могу, — со вздохом Феликс толкает дверь и принюхивается к воздуху чужой квартиры, рассматривая обереги, а потом осторожно заходит, внутренне сжимаясь и ожидая неприятных ощущений, но ничего не происходит. Он машет Хёнджину, и тот, потоптавшись на пороге, заходит следом, укладывая Сана на диван. — Да, я испугался. И не только потому, что нас раньше связывало нечто большее, чем просто дружба. Но ещё и потому, что он мой друг, который спас меня. Сам едва не умер, но спас. Если ты, конечно, не забыл, что в погоне за тобой огрёб не только ты.        — Спасибо, что напомнил, — цедит сквозь зубы Хёнджин. — Будто я мог забыть.        — Как ни крути, ты — инкуб, тебе не положено волноваться о других.        — Бывший инкуб, — делая акцент на первом слове, говорит Хёнджин и зло сверкает глазами, садясь на подлокотник дивана в ногах Сана. — И ты прекрасно знаешь, что я не хотел втягивать вас всех в это.        — Но втянул.        — Отсюда в который раз за день и вырастает вопрос: что происходит? — Хёнджин не двигается, но Феликс всё равно напрягается, потому не находит ничего лучше, чем копаться в сумке с настойками. — Какая муха тебя укусила? Феликс, ты же знаешь, что я готов умереть, чтобы защитить тебя, что и сделал всего год назад. А ты рычишь на меня, будто я виноват во всём, что сейчас творится вокруг. Если у тебя есть успокоительные травы для оборотней, то пора бы и самому начинать принимать.        — Не учи меня жить!        Хёджин резко поднимается и стремительно покидает квартиру. За ним с хлопком закрывается дверь, а из Феликса будто разом выкачивают весь воздух. Он утыкается лбом в край дивана и протяжно выдыхает, собираясь с силами. Хёнджин прав, успокоительное просто необходимо. Но не только ему, а и всему сходящему с ума миру. Он не успевает выпустить когти, когда валится на пол вместе с напавшим. Тот оказывается тяжёлым и резвым — сграбастав оба запястья в свою лапищу, прижимает их к полу, а Феликс успевает заметить только блик на клинке.        — Феликс? Что ты здесь делаешь?        — Минги?        Тяжесть исчезает, и Феликс хватается за протянутую руку, пытаясь понять, как он умудрился пропустить нападение. Словно все его инстинкты разом отключились, либо притупились до крайности, не позволяя реагировать на реальность так, как следует. Голова немного гудит от удара об пол, но всё в пределах нормы. Минги заспанный, всклокоченный, прячет клинок в ножны на щиколотке. Даже спит с оружием. Феликс вздыхает и принимается копаться в сумке, когда раздаётся стук в дверь.        — Кто там ещё?        — Чимин.        — Зачем?        — Сан в себя до сих пор не пришёл.        — Сан?        Минги встряхивается и переводит глаза на диван, склоняясь над ним и откидывая волосы со лба, чтобы лучше разглядеть. Феликсу ничего не остаётся, как открыть дверь и только теперь разуться, потому что в словесном поединке с Хёнджином напрочь об этом позабыл. Чимин осунувшийся и посеревший, ему бы на отдых, а не целительством заниматься. Кое-как выдавив приветствие, Чимин протискивается мимо Феликса и склоняется над Саном.        — Что произошло? — Чимин хмурится, сканируя лежащего Сана, который так и не пришёл в себя, отчего Феликс начинает паниковать, потому что несмотря ни на что считает его своим другом. Одним из нескольких, появившихся всего год назад, но оттого не менее дорогих его сердцу людей.        — На него напал отравленный оборотень.        — Э? — Чимин даже отрывается от сканирования и поворачивается к Феликсу. На дне глаз плещется такая усталость, что не хочется нагружать ничем лишним, а уж тем более чем-то непонятным пока никому как подозрительными татуировками и нападениями охотников.        — Подробнее не могу сказать, я едва успел оборотню дать противоядие от аконита, а Сана поймал и сюда притащил. Хорошо, что ключи были.        — Надеюсь, тем оборотнем был Чан? — в голосе Минги слышится злость и что-то странное, отчего Феликс вскидывает глаза, прищуриваясь. Минги спокойно пьёт кофе, глядя в окно, будто ничего не происходит.        — Да что вы на него все так взъелись?!        — Кто все? — Минги оказывается рядом стремительно, обдавая запахом крепкого сладкого кофе, а Феликсу очень сильно хочется уйти. Чтобы ни в чём не разбираться и не думать ни о чём.        — Неважно, — большим и указательным пальцами Феликс трёт переносицу, ощущая как остро ломит виски. Он так устал, но покой только снится. Как только охотники справляются? Или, судя по последним событиям, не справляются? — Оборотнем был Юкхей.        — Следователь из отдела внутренних расследований? — брови Минги ползут вверх, и он даже забывает о том, что в чашке есть ещё кофе, едва не пролив на пол от неожиданности. Феликсу только глазами хлопать остаётся — Минги уже одет, а вот когда он успел, Феликс не заметил. — Да иди ты. С какого перепугу ему на Сана нападать?        — Да откуда мне знать?! — рычит Феликс, хватаясь за виски. У него скоро мигрень начнётся с такими финтами. — Я вообще не понимаю, что у вас в департаменте происходит, мне своих проблем хватает. Я тебе говорю о том, что видел своими глазами.        — Странно всё это. Ладно, мне на смену пора, разбирайтесь сами.        — Но…        Феликс снова слышит стук захлопнувшейся двери и морщится от настигнувшего его чувства дежавю. Чимин устало вытирает пот и приваливается спиной к дивану, сползая на пол. Выглядит он совершенно неважно, потому Феликс спешно роется в сумке, протягивая целителю пару флакончиков, которые должны немного привести в себя и дать сил. Сердце выстукивает какой-то дикий ритм в стиле дабстеп, ясности как не было, так и нет, дикое изнеможение кусает за немеющее лицо.        — Что с ним?        — На данный момент спит, — Чимин благодарно салютует склянкой с зельем, а Феликс замечает, как сильно дрожат его руки. — У меня парочка вопросов: во-первых, ты уверен, что отравление аконитом? Во-вторых, ты не знаешь, Сан не принимал ничего странного? У него несколько свежих ранений, едва затянувшихся от не самых приятных существ, чьи животные соки могут вызывать крайне неприятные последствия, но не такие, чтобы он ощущался как человек под пытками без сна. Он словно живёт на разрыв. В-третьих, ты не знаешь, что с Минги? Какой-то он странный.        — На счёт аконита уверен на все сто, — Феликс дёргает за шнурок кулон на шее и прикрывает глаза. Он готов завалиться спать прямо здесь, только кажется, что без топота и перешёптываний чернушек ничего не выйдет. И да, без Хёнджина тем более. — А вот с остальным не скажу. Сан просил недавно сбор для сна, но я тебе не назову ни одного клиента сейчас, который его не просит. Все будто с ума посходили, даже я чувствую постоянный недосып и давящую усталость, как будто сон не приносит отдыха. Что могу точно сказать так это то, что Сан в последние дни часто хватается за голову, словно у него мигрень.        — Если это и мигрень, то непростая. Ты давал ему что-то для сна утром?        — Нет. Он просто отключился, едва поймать успели.        — Не понимаю, — Чимин становится на колени и сканирует голову Сана ещё раз, а потом долго трясёт ладонями и хмурится. — Нет, не понимаю… боль есть, и боль достаточно сильная, но причин её возникновения не вижу. Лучше созвать консилиум, пусть более опытные посмотрят.        — Вряд ли ты его уговоришь.        — Знаю. Ёнгуку бы сказать, но Сан и так раздражённый в последнее время, а если узнает, что через его голову целитель лезет не в своё дело, боюсь представить, что будет. Я и так стараюсь с ним, — во всяком случае, когда он в сознании, — не пересекаться особо. Но и оставлять так не нельзя. Это может быть что-то серьёзное и глубинное, чего я не вижу. Слушай, я с ног валюсь, у меня была сорокавосьмичасовая смена, сделай мне кофе, будь другом, иначе я в такси отключусь.        Феликс кивает и отправляется на разведку в кухню, щёлкает кнопкой чайника и придирчиво осматривает навесные шкафчики, пытаясь отыскать банку с кофе. Заварив напиток на двоих, Феликс несёт чашки в комнату и замечает спящего на полу Чимина, скрутившегося калачиком прямо на мягком ковре у дивана. Он не решается будить целителя, ставит чашки с кофе на журнальный столик и опирается спиной на диван, на секунду прикрывая глаза.        Просыпается Феликс от ощущения, что на него кто-то смотрит. Он осторожно приоткрывает глаза, оценивая обстановку из-под опущенных ресниц, опасности не чует, а вот странности ощущает. Тогда он распахивает глаза и осматривается, не сразу понимая, где он. В комнату сквозь открытое окно крадётся прохладный ветерок вечера, на всех поверхностях какие-то поделки типа детского конструктора и множество часов, на которых беззвучно движутся секундные стрелки. В животе концентрируется тепло, пахнет кофе и свежей выпечкой. Феликс окончательно промаргивается и замечает сидящего на диване Сана, которому явно и принадлежит тот взгляд, разбудивший его.        — Кофе будешь?        — Буду.        — И булочку бери, только заказ принесли. Не знаю, что ты любишь из еды, но к выпечке точно никогда не был равнодушен. Осторожно, Чимина не разбуди.        — Мда… Не думал, что усну.        — Выспался?        — Немного, — Феликс осторожно поднимается, стараясь не потревожить свернувшегося у его живота целителя. — Прости, что без разрешения. Как ты?        — Голова болит, а так сносно. Что произошло?        — Ты отключился, а мы притащили тебя сюда, попутно вызвав Чимина. Он считает, что тебе нужно лечь на обследование.        — Мне некогда, правда, некогда. Существа будто обезумели, лезут изо всех щелей. Вот возьму пару выходных и отосплюсь, сразу станет получше. Вы вон тоже с ног валились, раз уснули на ковре.        — И то верно, — Феликс улыбается впервые за день и берётся за ароматную выпечку, которую готовили если не боги, то точно небожители. — Мне срочно нужен адрес пекарни! О, Чимин, присоединяйся.        — Нет, спасибо, я пойду.        Чимин стремительно вылетает из комнаты, за ним захлопывается дверь так же, как делала это поутру дважды, лицо Феликса вытягивается, но он старается держать себя в руках, краем глаза наблюдая за Саном, который смотрит в коридор, держа в руках чашку с чаем. Доверять интуиции Феликс привык, а он определённо видел мелькнувший в глазах Чимина страх, когда он заметил, что Сан пришёл в себя. Что за чертовщина? Сейчас бы сделать скрутку из трав и подышать над дымом, очищая всё вокруг и свои мысли заодно.        — Я, пожалуй, тоже пойду. Спасибо за угощение и визитку.        — Тебе спасибо. Прости, что с утра сорвался. Устал.        — Проехали.        После светлой, увешанной защитными оберегами квартиры охотников подъезд кажется грязным и мерзким. Как и улицы. Особо остро Феликс ощущает, что мир заполнен тенями. Склизкими и тёмными, ершистыми и мутными, что будто плесень облепляют почти все поверхности, порой свисая с людей или существ. Не все серьёзные и опасные, большинство — накопившаяся людская энергия, что липкими клубками грязи пытается прилипнуть к ногам, но некоторых остерегаются даже не самые приятные существа, скрывающиеся под личинами.        Конечно, Феликс видит и распознаёт не всех, многие слишком грамотно скрываются, но намётанный взгляд травника нет-нет да и вылавливает демонов или бесов, которые толкаются среди потока спешащих с работы людей. Феликс идёт спокойно, стараясь лишний раз не показывать, что видит гораздо больше других, но всё же вздрагивает, встречаясь взглядом с хищно ухмыльнувшимся гулем, маскирующимся под человека, который показывает весьма однозначный жест, проводя уродливым пальцем по своему горлу, а потом указывая на Феликса.        Но куда неприятнее этот же жест выглядит в исполнении фледера, который в отличие от гуля предпочитает свежатинку. Феликс делает вид, что не замечает, отводит глаза и садится в душный автобус, стряхивая с себя неприятный холодок, пробежавший по коже от слишком сального взгляда гуля. Такими глазами на кусок мяса после долгой диеты смотрят. Феликс знает, что убийцам всё равно, в толпе ты или наедине сам с собой, но такие сущности, как фледер, любят есть в тишине, наслаждаясь каждым куском, который они отрывают от ещё живой жертвы. Это потом уже придёт черёд гуля насытить свой голод падалью.        Неприятный холодок поселяется где-то в районе солнечного сплетения, и Феликс нервно оглядывается, ощущая чужой взгляд. Но не так, как это было в квартире Сана, во взгляде охотника не было злости или недоброжелательности, а тут он физически ощущает, как некто мысленно скручивает ему шею или ломает хребет. Он не слабый мальчишка, которым может показаться со стороны, но всё равно становится неуютно.        Сам того не замечая, Феликс проваливается в дрёму и вскидывается от удара по шее. Мерзкое чувство, что по нему елозит ледяной слизняк, выбрасывает из сна, и Феликс едва успевает ухватиться двумя руками за извивающийся склизкий язык, не понимая, кто притаился позади него, да и извернуться никак — язык будто плеть, обхватившая горло, душит, не позволяя сделать полноценный вдох. Автобус пуст, а учитывая, что Феликс изначально выбрал место в самом конце, чтобы за спиной никого не было, водитель вряд ли особо задаётся вопросом, что делает в полумраке припозднившийся пассажир.        Разбираться, откуда взялась эта удушающая мерзость, если позади него только зеркало, Феликсу некогда, он пытается оторваться мерзкий язык от себя и сбежать. Язык больше напоминает щупальце осьминога с десятками маленьких сосочков, что будто присоски впиваются в его кожу — не отодрать. Феликс выпускает когти, полосуя наотмашь, но лишь сдавленно сипит, когда удушение становится более активным.        Он сучит ногами, пытаясь хотя бы как-то сдвинуться и вырваться из захвата, но ничего не выходит. Перед глазами начинают плясать цветные пятна, будто в насмешку превращаясь в ликорисы. Хрип рвётся из груди вместе с воздухом последнего вздоха, и Феликс начинает медленно обмякать, когда автобусные двери распахиваются, впуская двух пассажиров, которые целенаправленно идут к задней площадке. Феликса рывком выбрасывает из салона на асфальт, двери закрываются, и автобус уезжает вместе с оброненным саквояжем.        Феликс спешно поднимается с асфальта и, оглядевшись, спешит в ближайший ярко освещённый торговый центр. Желание вымыться дикое, и его можно хотя бы частично удовлетворить в уборной. Шею нещадно саднит, Феликс осторожно трёт её и с недоумением смотрит на измазанные в чём-то пальцы. Выходящий из туалета мужчина от него отшатывается, и Феликс поджимает губы, заходя внутрь.        Крик не рвётся из груди только потому, что голос его не слушается. Он будто пропал в попытке вдохнуть и потерялся в автобусе. На линии челюсти мелкие царапины, из носа идёт кровь, в глазах сеточка лопнувших капилляров, а вот с шеей дела обстоят сложнее: кожа содрана прямо под подбородком, свисает лохмотьями ниже кадыка. Будто его о наждак натёрли, а не склизким языком душили.        Феликс выдыхает и тщательно моет руки, в последний момент понимая, что саквояжа нет, и придётся справляться без него. Телефона он тоже не находит, и шипит, зло ударяя кулаком по стене, а потом снова моет руки, оглядывая себя и стягивая с плеч рубашку, которую берётся стирать, сушит под горячим воздухом сушилки и рвёт на части, чтобы закрыть рану, склеивая края. Слабость накатывает толчками, боль ударяет внезапно, едва не подкашивая его. Он хватается обеими руками за умывальник и выдыхает, упираясь лицом в сгиб локтя.        До дома ещё несколько кварталов, ни кошелька, ни телефона, ни мелочи по карманам. Только ключи и то случайно попавшие в карман. Обычно он их в саквояже носит. Феликс пробует голос, но связки будто перекушены — ни звука не издаёт, даже стонать не может. Он покидает торговый центр в тот момент, когда в сторону туалетов направляется сонный охранник очень серьёзно настроенный навести порядки в опустевшей уборной. Феликс сейчас не отказался бы от обезбола, перед глазами натурально круги как в пустом калейдоскопе.        Возможно, виновато состояние, но Феликс снова видит тени, которые в обычные дни скрыты от него, обычно для достижения этого изменённого состояния необходимо принимать настойки и делать окуривания, чтобы снять зашоренность. Сейчас же они будто водят вокруг него хороводы, прорастая сумрачным мхом сквозь здания и людей. У некоторых прохожих тени свили гнёзда на головах, у некоторых валились изо рта, а некоторым залепляли глаза и свисали с плеч, придавливая своим невидимым грузом к земле.        Феликс придерживает повязку на горле и старается выглядеть непринуждённо, люди почти не реагируют на его, думая, что потоки подсыхающей крови на футболки — это такой странный дизайн, но существа оборачиваются ему вслед, жадно принюхиваясь. Феликс кусает губы, но продолжает идти, внезапно замирая и глядя на балкон одного из домов, откуда остро пахнет свежими травами. Оглянувшись, Феликс не замечает никого вокруг, кроме парочки мелких стервятников, жадно провожающих его взглядами.        Недолго думая, он превращается и делает прыжок, от которого перед глазами темнеет, а шея горит, будто всю кожу разом сорвали. Рванув зубами пару растений из горшков, Феликс спрыгивает с балкона и ретируется в тёмный проулок под сыплющиеся в его адрес проклятия. Обернувшись в человека и разжевав траву, он с трудом её проглатывает и приваливается спиной к стене. Травы дадут ему некоторое время, и если бы не забытый саквояж, всё давным-давно бы решилось.        Становится немного легче, и Феликс выглядывает из проулка, сканируя пространство, но резко дёргается, готовясь бить врага, но так и замирает с наполовину обратившейся рукой, на которой вместо ладони выпущенные из мягких подушечек кривые клинки когтей. На него огромными глазами смотрит мальчишка лет двенадцати, застыв и боясь двинуться.        — Что ты здесь делаешь в такое время? — спрашивает Феликс, а мальчишка от его голоса вжимает голову в плечи и начинает хлюпать носом. — Эй, ну ты чего? Я не обижу, просто в ночном городе небезопасно, а ты бродишь тут и… пиво пьёшь. Тебе сколько лет?        — А не надо читать мне нотаций! Я уже взрослый!        — Ага, взрослый. Взрослость, знаешь ли, это не пиво и не сигареты тайком от родителей.        — Много вы знаете…        — Тшшш, — перебивает его Феликс, поднимая вверх руку. — Стой тут, считай до десяти и бегом домой, чтобы ты ни услышал в эти десять секунд. Ты меня понял?        — П…понял, — мальчишка кивает слишком активно и даже икает от страха, потому что слишком отчётливо слышит, как к повороту в проулок приближается что-то явно недоброжелательное, смрад от которого вызывает тошноту.        Феликс выпрыгивает на спину свернувшего в проулок фледера, отвлекая всё внимание на себя, полосует его когтями, пока монстр пытается сбросить его с себя, оставляя на теле отметин не меньше, чем Феликс на нём. Топот улепётывающего мальчишки немного отвлекает, и Феликс летит в стену, ударяясь всем телом о кирпичную кладку. Но не зря говорят про приземление кошек на четыре ноги, потому что он снова готов к бою. Выгибает спину и бросается вперёд, метя прямо в уродливую морду.        Фледер рычит, отгораживается от ударов мембраной перепонки между лапами, и только в этот момент Феликс понимает, как ему повезло — фледер ранен. Потому он и мальчишка ещё живы — монстр не смог спикировать со стены, накинувшись внезапно. Именно потому они слышали его приближение, когда он шёл к ним, ударяя длинными когтями задних лап по асфальту на каждом шагу.        Мембрана со струпьями, которой фледер прикрывается иссечена и разорвана. То ли в схватке с предыдущей жертвой, то ли с другим агрессором. В последнее время слишком много нечисти и нежити выбралось из Сумерек в обход врат, создавая прорехи всё шире и шире. И ничем хорошим это закончиться попросту не может, потому что никакие книги об этом не говорят, но Феликс знает, чем закончилась история, когда из Сумерек просто выбрался один мозгожук.        Тогда не сразу отреагировали на молодого хранителя, коим был Феликс, некоторые даже посмеялись, считая, что никак нельзя соплякам доверять эту должность, но когда спустя полгода мозгожук выел несколько министров, создав себе армию послушных его воле пустышек, пришлось принимать меры. Тогда уже было не до смеха, а всю операцию по уничтожению монстра в СМИ осветили как попытку переворота.        Разгребать потом пришлось долго, хорошо, что сведущие обратились к группе зачистки и прилично подтёрли воспоминания, хотя пустышек и пришлось умертвить, потому что без поддержки мозгожука они просто свалились грудой тел в вегетативном состоянии, из которого нечего было возвращать. Личность, сознание и даже подсознание было расщеплено мозгожуком в процессе питания. После этого к Феликсу стали прислушиваться, несмотря на юный возраст.        Феликс бьёт раз за разом, уворачивается от чужих ударов, но понимает — он на грани, а фледер лишь разъярённее стал, чем был до этого. Мембрана, по сути, уже мёртвая ткань, и врагу все удары по ней не наносят вреда. Фледер просто отгораживается ею как щитом, зажимая Феликса в угол. И когда по стене к нему спускается гуль, змеевидным языком облизывая свои брови, Феликс понимает, что это конец. Против двух сильных существ он даже непотрёпанный вряд ли выстоит, а сейчас он ещё и ранен, и устал предельно.        Сдаваться так легко он не намерен, но и понимать, что последними словами, сказанными Хёнджину — были не слова любви — больно. Больно настолько, что это действует на него как удар электрическим бичом, и он падает на спину, разрывая чужую плоть уже всеми четырьмя лапами, стараясь обессилить врага настолько, насколько это окажется возможным. Он намеревается продать свою жизнь подороже, как это делают охотники.        Но устоять против атаки двух крупных монстров оказывается практически невозможным, особенно, если загнали в угол. Феликс кусает губы и смаргивает выступившие слёзы. Страшно. Вместо того, чтобы попрощаться с миром, Феликс думает, что чернушки разбегутся кто-куда из брошенной лавки, кто-то попадётся под горячие руки или на чьи-то зубы, кто-то найдёт убежище в брошенном доме, травы в лучшем случае растащат, в худшем полыхнёт всё, сжигая какие-либо напоминания о нём и его семье. Он останется только в памяти друзей и единокровного брата, и всё.        Изнеможенный он падает на грязный асфальт, ещё пытаясь блокировать удары откровенно забавляющихся с ним падальщиков. Они бьют даже не вполсилы, на треть или на четверть, играют с ним, видя, что он больше не способен давать отпор. Феликс жмурится, предчувствуя удар когтистой лапы, но вместо него слышит какую-то возню и распахивает глаза. Двое врукопашную отгоняют от него монстров. Причём тот, что пониже ростом берётся за фледера, который гораздо опаснее гуля, которым занимается высокий парень.        От кровопотери перед глазами пятна, но Феликс готов поклясться, что парочка незнакомцев вручную разорвала падальщиков, чью толстую шкуру даже не всякое оружие возьмёт. Все звуки перекрывает шипение выливающегося из упавшей бутылки пива, которое будто пузырящаяся плесень разливается у его лица. Слабость погружает его в беснующийся океан, в котором он захлёбывается, глядя, как к нему медленно приближаются те, кого бояться нужно больше, чем подстерегающих в подворотнях чудовищ.        Феликса кроет от мощи подходящих к нему существ, но он не может определить, кто они. Если это древние, то настолько архаичные хтонические существа, что о них и информации не сохранилось. Если это новый подвид, то о таких Феликс ничего не слышал. Единственное, что он может сказать наверняка — они вышли из Сумерек. И, возможно, это они создали ту кучу дыр, через которые мир заполоняет нечисть.        — Как думаешь, от него пахнет?        — Не похоже, — парень повыше прислоняется спиной к стене, упираясь в неё лопатками и ступнёй согнутой в колене ноги, совершенно наплевав, что белоснежную рубашку от соприкосновения с грязной стеной проулка не отстирать. Хотя, учитывая, как он наматывал на кулак змеевидный язык гуля, а потом рвал его на части, на рубашку ему действительно плевать.        — Не соглашусь с тобой.        — А я с тобой.        — Что за дурацкая привычка спорить? — присев на корточки невысокий парень осторожно касается запястья Феликса, прощупывая пульс и качая головой. — Я вообще-то старше.        — В нашем положении возраст давно перестал быть весомым. Эх, надо было навесить на него маячок, но кто ж знал… кто знал…        — Я тебе говорю, что чувствую, тебе мало?        — Мало, Чанбин, смертельно мало, — парень запрокидывает голову назад, глядя в мутное небо города, и смеётся. Непонятно, что он слышит, но вмиг затихает и кивает Чанбину. — Уходим.        — Мне нужны ответы.        — Мне тоже, но, видимо, не время. Идём.        Шаги знакомые, но сил нет даже шептать. В закоулке отвратительно воняет разодранными монстрами и пролившимся пивом. Феликс с трудом поднимает ставшие невыносимо тяжёлыми веки и слабо дрожит губами, понимая, кто рядом. Хёнджин нервно заправляет прядь волос за ухо, оглядываясь по сторонам, и склоняется ниже, укладывая одну ладонь Феликсу на горло, сжимая. Феликс закрывает глаза, проваливаясь в темноту.        Мужчина ухмыляется в бокал, делая очередной глоток багряной жидкости.