Цикл "Охотники и руны": Молчаливый наблюдатель

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Хонджун снова зависает за книгами с рецептами, создавая какое-то новое вещество. То ли яд, то ли, наоборот, противоядие. Из лаборатории несёт чем-то совершенно неаппетитным и даже мерзким, но довольный Хонджун едва ли не порхает между пробирками, мензурками и колбами. Сонхва наблюдает за ним сквозь стекло и улыбается. Не сказать, что он фанател от химической посуды, но знает почти все названия, а ещё медленно, но верно заводится.        Потому что увлечённый чем-то Хонджун становится слишком желанным, особенно когда возится в лаборатории, так резко контрастируя своим ярким кимоно на фоне стерильной белизны. Хонджун что-то подкручивает на капельнице, постукивает по трубочкам, перемещает колбы и что-то делает с промывными склянками, сосредоточенно хмуря брови.        Сонхва не принципиально важно, что создаёт Хонджун именно сейчас, хотя рвотный позыв сдержать оказывается весьма непросто, когда Хонджун выглядывает из лаборатории, обдавая Сонхва смесью едких и тошнотворных запахов. Он удивлённо смотрит на Сонхва несколько секунд, а потом на его лице рождается та самая улыбка, от которой Сонхва заводится ещё сильнее. Хонджун оглядывается на процесс в лаборатории и распахивает кимоно, оставляя лежать его цветной грудой прямо у стеклянной двери.        У них не так много времени побыть вместе, потому порой приходится идти на жертвы, урывая короткие часы сна для того, чтобы насладиться обществом друг друга. И хоть вампиры нуждаются во сне, как и все остальные, Сонхва может урезать его количество почти без ущерба для себя. К тому же они не так часто предаются утехам, чтобы можно было горевать о том, чтоб не доспал свою норму. Прикосновения к холодной коже огненной саламандры бодрят его куда лучше пресловутого кофеина.        Хонджун выскальзывает из постели и первым делом отправляется в лабораторию, Сонхва это знает так же точно, как и то, что солнце всходит на востоке. И лишь потом отправится в душ. У него же есть несколько часов, чтобы вздремнуть перед работой. За задёрнутыми шторами в окна бьётся яркий дневной свет, который вскоре сменится сумерками, и нужно будет идти на работу. Он, конечно, может попросить его подменить, благо барменов в его баре двое, кроме него. Но Сонхва работает в удовольствие и не желает валяться в холодной постели, потому что Хонджун наверняка к ночи опять закроется в мастерской.        Со стороны наверняка может показаться, что они вместе вынужденно и что определённо кто-то страдает, не имея сил разорвать отношения. Но их всё устраивает в друг друге, и какими бы запутанными и странными их отношения ни казались со стороны, Сонхва летит домой как на крыльях, с удовольствием наблюдает, как работает Хонджун и никогда не пытается проникнуть в мастерскую, в которую вход для посторонних заказан.        И если кому-то это кажется несправедливым или даже неправильным, Сонхва плевать. Потому что у каждого из них есть своё пространство, куда другой не суётся. Хонджун, к примеру, никогда не заходит в его личную подсобку в баре, в которую вход заказан даже для уборщика. И вообще, сторонние пересуды его волнуют куда меньше, чем то, что Хонджун мало спит. Даже с криком убегающая от него малышня не трогает его сердца, как и проклятия, брошенные в его спину.        Люди — странные создания. Проклинают и боятся того, чего не понимают. Но при этом сами разнятся друг от друга ничуть не меньше, чем существа от друг от друга. Но тем не менее, все живут. Конечно, так легко сбросить со счетов охоту друг на друга не выйдет, но за ними надзор куда выше, чем за теми же людьми, в чьих семьях творится мрак. Но они же не проклинают людей только за то, что они люди. Каждый рождён тем, кем рождён, и этого изменить не сможет никогда.        Сонхва устало щурится и протирает последний бокал, который и без того чистый, вымытый и вытертый до скрипа, но побороть волнение всё равно не особо выходит. Хонджун будто медведь зимой спит всё больше, но всё равно выглядит уставшим, да и сам Сонхва со своей диетой немного сдал. Нужно всё же принимать кровь хотя бы раз в неделю, иначе он попросту сляжет, а потом ещё чуть-чуть, и организм не сможет принимать кровь. Такая долгая и мучительная смерть его всё же не манит, хотя он и старается ограничивать потребление крови вот уже лет пятьдесят.        Но настолько голодать, как в последние месяцы он не позволял себе прежде. Обычная пища насыщает, но не восстанавливает силы, врут всё, что вампирам кровь как наркотик. Без неё они просто дохнут, превращаясь в сумасшедших и жаждущих крови мумий, которые всё равно не могут насытиться выпитым, и оттого звереют ещё больше.        Такая страшная судьба постигла многих вампиров, над которыми проводили эксперименты в своё время. Так умирали затворники и безумцы, решившиеся уйти от мира, но побоявшиеся мгновенной смерти от рук охотников. Потому что ходили слухи, что охотники сдавшихся на их милость вампиров не убивали, предпочитая экзотичные пытки и эксперименты. А таких вот изучений вампирам хватало и от других существ.        К ограниченному потреблению Сонхва пришёл сам, когда ещё жил со своей семьёй в огромном имении их отца. Сбежав оттуда, он ограничил себя ещё больше, стараясь лишний раз не высовываться, чтобы не привлекать к своей особе лишнего внимания. И, в принципе, ему это очень долгое время удавалось. Мало кто связывал его с именем его отца и братьев до недавнего времени. Сейчас этих людей стало больше, но те держали слово, а отец не пытался лезть в его жизнь, потому было относительно спокойно.        Пока он не решился ограничить себя ещё больше, когда они отправились спасать Сэюна на тот заброшенный завод. Потоки крови, вьющиеся будто пряди Горгоны, стремительно уносящие жизнь из лежащего в лабиринте углублений человека, повлияли на него куда сильнее, чем он думал. Пока Бёнкван думал лишь о том, как спасти своего человека, Сонхва тошнило от самого себя. Перебороть желание припасть к извилистым манящим взгляд потокам было непросто.        Он ощущал в тот момент, как жизнь покидает почти обескровленное тело, и это возбуждало. Это будило в нём древний инстинкт тех времён, когда вампиры могли смело пить чужие жизни, глядя, как в чужих глазах туман наслаждения сменялся поволокой смерти. Особенно щекотало нервы понимание в глазах жертвы, которая уже не могла сбежать, но при этом получала извращённое удовольствие от поцелуя вампира, отбирающего жизнь.        И Сонхва испугался сам себя и своих желаний настолько, что сел на жёсткую диету с тех пор, а это ни много, ни мало уже с полгода будет. Он ужасно устаёт, чувствует упадок сил, но улыбается Хонджуну и завсегдатаям, пряча за улыбкой страх и желание, которого в себе не чувствовал никогда прежде. Да, он пил кровь как вино. Но из бокала. И никогда не хотелось превратиться в алкающую сущность, жадно пьющую кровь прямо из лужи на полу.        Он за всё это время не признался никому, не сказал и слова, всё варит и варит в себе, понимая, что без крови он попросту загнётся. Достать чистую плазму гораздо легче, чем раньше, но она и не несёт особой энергетической ценности, её бы пить хотя бы раз в четыре дня, а не раз в две недели, как это делает он. Но страх, что ему снесёт крышу от бокала с полноценной кровью, держит в узде, не позволяя даже плазму поглощать в необходимом количестве.        Может, потому так остервенело и трёт бокалы, будто это решит все его проблемы. Может, потому и избегает смотреть на людей, забредших в его бар. Может, потому находит отговорки, чтобы не встречаться со старшим братом, хотя и знает, что Бёнкван обижается за это, но не подаёт вида, лишь вздыхает и кладёт трубку. Сонхва просто пытается пережить полученное знание, которое приходит к нему во снах.        В разных, но одинаково ярких снах. Каждый раз он упивается кровью. Свежей, остро пахнущей жизнью и человеком, в чьих жилах течёт живительная влага. Тёплой, несущей то самое необъяснимое, что нельзя измерить только температурой и густотой. Дурманящей.        Но от одних снов он просыпается в смятых простынях и возбуждённым, хотя порой достигает пика прямо во сне. А от других вскидывается и не может уснуть, потому что отовсюду мерещатся мёртвые глаза родных и близких, а так же тех, кто не должен был стать близким, но всё же стал. Может, потому он дёргается, когда в бар первым входит Сан.        Тот, чей мёртвый взгляд привиделся Сонхва сегодня днём, пока он спал перед сменой.        Накинув на себя очередную непроницаемую маску вампирской непробиваемости, Сонхва вскидывает бровь, глядя на приближающегося охотника, и думает о том, что сказал бы Хонджун, зная, что в арсенале невидимых масок у Сонхва их не меньше, чем у саламандры в мастерской. Вслед за Саном в зал заходят другие посетители, осторожно занимая места и не сводя глаз с охотника, пока тот не садится на высокий стул за стойкой и не просит порцию томатного сока с солью и перцем.        — Решил мне клиентов разогнать? — со смешком уточняет Сонхва, ставя на подстаканник перед Саном заказ. Усмешка Сана говорит о том, что шутку он понял и зла не держит.        — Нет, у меня тут встреча.        — С охотником, — констатируя, но не спрашивая, говорит Сонхва и смотрит в потолок, со страдальческим стоном выдыхая: — Точно клиенты разбегутся.        — Он проиграл спор.        — А я, видимо, единственный, кому вы решили испортить выручку, да? — Сонхва кивает бармену, который начинает принимать заказы, пока он говорит с охотником, задумчиво помешивающим соломинкой сок. Сонхва почти не морщится при виде того, как Сан пьёт солёный с остринкой густой сок, который Сонхва на дух не переносит, если честно.        — Прости. Но у тебя можно напиться без страха, что убьют возле уборной только за то, что носишь значок.        — И ты напиваться решил соком? — Сонхва усмехается, подпирая щёку кулаком. Ему нравится Сан, есть в нём что-то такое магнетичное, к чему тянет необъяснимо. — Может, стоило выбрать что-нибудь покрепче? Ты так и до следующего года не напьёшься.        — Вот придёт Минхо, тогда и подумаю.        — Час от часу не легче. Надеюсь, ему по дороге попадётся какой-нибудь крайне симпатичный котик или кошечка, и он не придёт.        — Не любишь его? — Сан впервые во время разговора поднимает глаза, и с Сонхва сползает улыбка. Сан выглядит уставшим и осунувшимся, будто сидит на жёсткой диете и не спит вообще. Залёгшие под глазами густые тени больше подошли бы запойному пьянице или студенту перед сессией, но никак не Сану.        — У оборотней всегда кровь кипит, а тут ещё и охотник, обычно появление таких сулит неприятности.        — Вот как. А у тебя с разрешительной документацией всё в порядке?        Прищур добра не предвещает, взгляд ощутимо тяжёлый, под таким наверняка задержанные как орехи колются на допросе. И Сонхва понимает, почему Бёнкван тогда всё же решился открыться им. Не потому что боялся за себя, а потому что несмотря на всю тяжесть взгляда, Сану хочется доверить самую страшную тайну. Но он всё ещё остаётся охотником и властью обладает немалой, особенно в заведениях, которые держат не люди. Сан делает ленивый глоток, глядя ему в глаза. Сонхва сглатывает и пятится к шкафу, чтобы показать все заверенные бумаги, когда Сан внезапно улыбается, а потом и вовсе заливается смехом.        — Сонхва, мы не намерены наводить суету, успокойся. Выпьем, пообщаемся и всё. Воспринимай нас как обычных клиентов.        Сонхва немного расслабляется, но кивок всё равно выходит напряжённым. Он окидывает взглядом зал и насильно расслабляет своё тело, расплываясь в улыбке, отчего расслабляются и завсегдатаи, и новые клиенты, зашедшие на огонёк. Охотники всё же порой выпивают здесь, хоть гости и нечастые, по большей мере, это знакомые Минсока, который однажды привёл нескольких охотников в поисках ответов, а те облюбовали его скромное заведение с неплохим ассортиментом.        Когда у Сана звонит телефон, и его брови ползут вверх, у Сонхва ёкает сердце. Но по мимике становится понятно, что это не что-то сулящее неприятности, не что-то страшное, просто что-то весьма неожиданное для охотника, и Сонхва снова заставляет себя расслабить плечи. Если так и дальше пойдёт, придётся идти на акупунктуру, чтобы насильно расслабить мышцы, зажимающие позвоночник.        — Что ж, Сонхва, небеса услышали твои желания, чтобы в баре было поменьше охотников, — Сан расплачивается и подмигивает ему. — Хонджуну привет.        — Спасибо, передам, а ты передай от меня Минги.        Сонхва долго смотрит вслед Сану, пытаясь понять, что за странные ощущения он в нём вызывает, но так ни до чего и не додумывается. Люди — странные существа. Куда страннее тех же оборотней или других видов вампиров, чьё поведение остаётся для него необъяснимым. Сколько он ни пытался понять, что движет нерождёнными вампирами, так и не понял. Кроме голода, который понятен всем существам. Так и люди остаются для него белым пятном. Потому он до конца не может принять выбор брата, хоть и не осуждает Бёнквана за то, что тот полюбил человека.        В баре приятным полумрак, клиенты переговариваются, поднимая бокалы и рюмки, бармен выполняет свои обязанности достойно, даром, что совсем юный вампир, ещё толком не поживший, но смешивает коктейли он как бог, потому Сонхва не пожалел ещё ни разу за то, что переманил его из бара конкурента, с которым холодная война длится уже не одно десятилетие. У Сонхва настроение поразмышлять и, возможно, даже выпить. Потому он кивает бармену с острыми чертами, и тот откладывает все заказы, чтобы смешать хозяину.        — Спасибо, Сяо.        Сяо кланяется ему, хотя Сонхва вот уже который месяц пытается его отучить от этой привычки, и возвращается к своим обязанностям. Сонхва же втягивает яркий запах коктейля, ощущая, как сердце начинает биться быстрее, и лишь потом делает медленный глоток, смакуя растекающуюся по языку жидкость, прикрыв глаза. Всё же стоит немного расслабить пояс и сделать из диеты диету, а не голодание, как вышло. Допивает коктейль Сонхва не быстро, а когда ставит бокал на стойку, оглядывая зал, его взгляд привлекает совсем молодой парень.        Он сидит с немного растерянным видом, словно брошенный щенок, сложив руки на коленях. Сонхва слышит пробивающееся сквозь музыку чужое сердцебиение, ускоренным ритмом выстукивающим в груди. Парень снова растерянно оглядывается, на секунду касается пальцами бокала, но убирает руку, даже не взяв его. Тёмные волосы занавешивают лоб, падают на глаза, отчего парень выглядит ещё моложе, чем может быть на самом деле. Сонхва склоняет голову к плечу, анализируя.        Первую догадку он смело отбрасывает. Человек не стал бы приходить в этот бар, разве что совсем безумный. Но парень выглядит смущённым и потерянным, а никак не сумасшедшим. Немного понаблюдав за ним, Сонхва склоняется к мысли, что это оборотень, но вот из какого вида, пока непонятно. Он не удивится, даже если парень принадлежит к какому-то редкому виду.        — Побудь пока за старшего, — говорит он Сяо и переводит взгляд на парня.        Несмотря на крепкое телосложение, которому Сонхва однозначно уступает, выглядит он не так внушительно, как есть на самом деле. Сонхва поднимается с места и идёт по направлению к парню, но тот внезапно поднимается и уходит в сторону уборных. Сонхва приподнимает бровь и следует за ним, слишком уж странным кажется его поведение, а ему лишние разборки не нужны. Как и охотники, что придут отнюдь не выпить, если начнётся драка.        Он заглядывает в уборную, замечая, как парень умывается, а потом упирается ладонями в мраморный бортик, наклоняя голову. Внезапно хлещет осознанием — волнуется. Очень сильно волнуется. Кровь ударяет в голову, и Сонхва осторожно подходит к замершему парню, чтобы не спугнуть. Тот поднимает голову, замечая его в отражении и неловко улыбается, встряхнувшись. Сонхва улыбается в ответ, ощущая сладкий запах чужой крови, выступившей на прокушенной губе.        — В первый раз в баре?        — Так заметно? — улыбка у парня красивая. Сонхва подходит ещё ближе, осторожно укладывая ладонь между лопаток наблюдающего за ним в зеркале оборотня. Сердце оборотня так трепещет, что Сонхва внезапно понимает, насколько голоден, прикипая взглядом к чужой прокушенной губе.        — У меня глаз намётанный. Совершеннолетие пришёл отметить?        — Да, — парень выпрямляется, но взгляда не отрывает, как и не стряхивает ладонь. Сонхва старается не делать глубоких вдохов, потому что его кроет. — Друзья, видимо, подшутили, бросив меня здесь одного.        — Ты был в компании?        — Нет, ждал их тут. Наверное, бары перепутал. Мне обещали приятный вечер в хорошей компании, — оборотень вытягивает из кармана флаер, на котором красуется яркая реклама с недвусмысленным поцелуем в шею, — а я уже не особо горю настроением куда-нибудь уходить. Здесь мне нравится.        — Ты же в курсе, на что намекает флаер? — осторожно интересуется Сонхва, придвигаясь ближе. От голода у него пятна перед глазами.        — Лицензированный укус, — парень криво усмехается. — Обещают без зависимости. Но разве это возможно?        — Возможно, но для этого требуется взрослый вампир, а не малолетние вертихвостки, зависающие в клубах. Конечно, сейчас рекомендуют антидот от действия укуса, который не позволяет развиться зависимости, но он притупляет ощущения.        — А вы взрослый вампир? — оборотень поворачивается к нему лицом и заглядывает в глаза. Совсем ребёнок, даром, что совершеннолетний и в плечах пошире Сонхва будет.        — Ты хочешь, чтобы я укусил тебя? — голос предаёт Сонхва и чуть дрожит на последнем слове, а диафрагма поджимается, принося лёгкий дискомфорт и обостряя напряжение, и без того острое, от которого у Сонхва кружится голова и сердце подстраивает свой ритм под чужой.        — А вы можете?        — Ты уверен, что хочешь этого? Может, стоит просто напиться в приятной компании? Позвать девушек, потанцевать с ними в клубе?        — Я немного по мальчикам, — насупившись, шепчет оборотень, а потом снова поднимает глаза на Сонхва. — Может, потому так долго собирался с духом… Но могу ли я получить желаемое? Понимаю, что почти год оттягивал вечеринку, но можно закрыть глаза и представить, что сейчас мой день рождения. Или вы откажете?        Оборотень заглядывает в глаза с немой мольбой, его дыхание оседает на губах Сонхва, и он, не сдержавшись, слизывает его, ощущая чужие вдохи выдохи ещё острее. Сонхва смотрит, не мигая в чужие глаза, видит своё отражение в зрачках, понимает, насколько его голод очевиден даже для неискушённого оборотня, и сдаётся. В нём тают преграды, не позволявшие слишком долгое время питаться путём поцелуев.        Сонхва втягивает носом чужой запах крови, ощущая, как в чужих венах пульсирует кровь, как воздух наполняет лёгкие, срываясь с губ приоткрытого рта, как дрожат ресницы и затапливает радужку зрачок в предвкушении. Сонхва протяжно выдыхает, слыша, как сокращается чужое сердце, перекачивая кровь, и впивается поцелуем в чужие губы под хриплый вздох. Сонхва отстраняется от оборотня рывком, удерживая потянувшегося к нему парня за плечи.        — Идём, негоже получать поцелуй в уборной.        Оборотень идёт за ним как зачарованный, вряд ли особо понимая, что происходит. Сонхва пропускает его в свою подсобку и тщательно запирает дверь, прежде чем подходит к парню со спины, забираясь под футболку руками и носом проводя по шее. Спешить совсем не хочется, и он растягивает удовольствие, медленно подталкивая оборотня к немалых размеров дивану, на котором долгие годы спал, не желая покидать свой бар, который был домом. Он так жил до встречи с Хонджуном.        На мгновение Сонхва останавливается, но голод и проснувшаяся жажда сильнее него. Они сливаются в круговерть ярких моментов, горячих губ и рук молодого оборотня, который хватается за него, будто утопающий за соломинку, от его возбуждения у Сонхва головокружение, но он всё оттягивает момент поцелуя, наслаждаясь калейдоскопом безумия и ощущений, о которых он успел позабыть. И конкретно сейчас он жалеет, что решил сесть на долгую диету, превратившуюся в голодание.        Дразня парня, Сонхва понимает младшего брата. Хванун выбрал очень неплохой вариант. Оборотни — это нечто необычное. Они более отзывчивы и горячи, во всяком случае, конкретный экземпляр уж точно сейчас готов на всё, лишь бы зубы сомкнулись на теле, прокусывая кожу. Чужое желание струится в его венах, и Сонхва с трудом отрывается, глядя в мутные от возбуждения глаза, чтобы спросить:        — Куда тебя поцеловать, мой мальчик?        — А куда обычно кусают?        — Мы называем это поцелуем, — исправляет его Сонхва, улыбаясь тому, насколько взъерошенным выглядит оборотень с покрасневшими от возбуждения щеками. — Обычно это рука или шея, но бывают и уникальные желания.        — Какие?        — Однажды меня попросили поцеловать ягодицу, — Сонхва хмыкает, вспоминая события столетней давности. — Вампирам не принципиально, наслаждение придёт сразу, как только кровь попадает на язык. Так что я поцелую тебя, куда попросишь.        Оборотень молча задирает футболку, его хриплое дыхание вырывается сквозь приоткрытый рот, когда он ёрзает на диване, отодвигаясь к стенке и давая больше простора для Сонхва. Смуглая кожа почти сливается с молочным шоколадом обивки. Сонхва на секунду подвисает, глядя, как красивые, утончённые пальцы с удлинённой ногтевой пластиной, визуально резонирующие с накаченными мышцами, обводят сосок. Оборотень облизывает пересохшие губы и едва слышно шепчет:        — Можно тут?        Сонхва усмехается и, облизнув губы, кусает, ощущая, как горячая, живая кровь плещет на язык, а под ним изгибается оборотень, хватая ртом воздух, сходя с ума от желания и льющегося в него наслаждения. На короткий миг в голову приходит мысль, что с таким горячим парнем хочется большего, чтобы обострить и без того острое наслаждение. Да, Хванун определённо не прогадал, выбрав в партнёры оборотня. Если он такой же, как этот, наслаждение Хванун получает особенное.        То, что парень из лисов, Сонхва уверен на все сто, с первой каплей крови, коснувшейся языка, он видит рыжие всполохи крадущегося в траве или в снегу молодого лиса, который в отличие от своих собратьев движется осторожно и по нескольку раз оглядывается, что спасает его раз за разом. Кровь немного горчит от понимания, что оборотень не просто так откладывал праздник, пока сегодня не решился и не пошёл в первый попавшийся бар. Остальное Сонхва ощущает так остро, будто сам был в его шкуре, уступая очарованию вампира.        С усилием оторвавшись от смуглой груди, Сонхва зализывает поцелуй и облизывает губы, закрывая глаза. Тело дрожит, прошитое жгучим наслаждением. Прилив сил, от которого Сонхва буквально распирает, кружит голову, и он решает прилечь на подушки, позволяя энергии распределиться по каждой клеточке измождённого голодом тела. Во рту сладко саднит, тело раз за разом сотрясает приятная дрожь, и Сонхва обещает себе слезть со строгой диеты и уж тем более изредка позволять лицензионный поцелуй.        — Спасибо, — тихо шепчет оборотень и начинает приводить себя в порядок, зачёсывая волосы пятернёй назад. Сонхва лениво наблюдает за ним, приоткрыв один глаз. — Ради этого стоило отложить празднование. Ваш поцелуй правда не вызовет привыкания?        — Правда. Но если захочешь повторить, просто скажи.        — Нет, пожалуй, не захочу, — оборотень тянет низ футболки ниже, чтобы скрыть тёмное пятно на чёрных брюках. — Это слишком…нестерпимо сладко…предельно остро… как же потом быть? Не уверен, что ощутив такое больше одного раза, захочется отказаться. Ещё раз спасибо и доброй ночи.        — Погоди. Как хоть зовут-то тебя?        — А разве не всё равно, как зовут того, кто заводит умирающее сердце голодающего вампира?        Оборотень грустно улыбается и скрывается за дверью, а Сонхва несколько минут пялится в потолок, переваривая случившееся. Он гораздо лучше себя чувствует, энергия клубится в нём, будто видимое глазу статическое электричество на наэлектризованной поверхности, но так же он ощущает уколы стыда и вины, потому что уступил своей природе, хотя столько лет назад принял решение отгородиться от неё как можно сильнее.