Цикл "Охотники и руны": Молчаливый наблюдатель

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       — Привет.        — Привет, — Минхо мнётся, поглядывая на два реликвария на заднем сиденье и тяжело вздыхая, не сразу решаясь поднять на Сана глаза. Это слишком просить о таком, но у него попросту нет других вариантов, кому бы он доверял так сильно, и кого мог бы попросить о такой непростой услуге. — Прости, я проставлюсь в следующий раз. Этот обряд очень важен для меня, но я не хочу идти туда один.        — А Джисон?        — Ему не нравится эта сторона моей жизни, потому… если тебе не в тягость, конечно.        — Всё нормально, потому и согласился. Спасибо за оказанное доверие. Ты сам-то в порядке?        — Не совсем. Но спасибо, что спросил. Поехали?        Сан кивает, и Минхо выруливает прочь от бара, направляя машину в сторону древнего кладбища. Сан не расспрашивает, но вряд ли в курсе. Этот обряд скрывают, он является частью древних верований оборотней, и на Минхо наверняка посмотрят косо, когда с ним на кладбище явится Сан, но сейчас Минхо плевать, потому что впервые за долгое время он не чувствует себя совсем одиноким.        Совершенно дурацкое чувство ощущать себя одиноким в окружении друзей или коллег, даже наедине с дорогими людьми чувствовать себя брошенным как-то странно. Но тут уж как есть, пожалуй, стоит попроситься к мозгоправу или взять небольшой отпуск, но Минхо страшится того, что стоит немного расслабиться, и ему не захочется возвращаться, а куда большие деньги на стороне смогут подкупить его куда сильнее, чем защита государства и департамента.        Какая-то непостижимая грусть, от которой щемит сердце, поселилась в его груди, и всё чаще поднимала свою голову в самые неподходящие моменты. Он ничего такого не сделал, ничего такого сверхъестественного не происходило, чтобы его так накрывало, но победить эту неизбывную тоску не выходило никак. Может, так на всех влияет слишком высокая демоническая активность? В любом случае, сегодняшнее торжество не должно пострадать от его усталости и плохого настроения. Этого события они ждали несколько лет.        Спасибо Сану, что не задаёт вопросов, будет ещё время ответить на всё, но сейчас у Минхо перед глазами не такое уж и далёкое прошлое, от которого сводит желудок, словно там замёрзла глыба льда, которая сможет разбить не только очередной «Титаник», но и потопить всю планету, погружая в кровавые воды памяти. Иногда Минхо хотелось бы не помнить, но воспоминания такие яркие, будто совсем свежие, словно всё происходило вчера, а не несколько лет назад.        Очередной беспощадный удар приходится на солнечное сплетение, связывая внутренности в тугой клубок, вынуждая Минхо согнуться в тщетной попытке подтянуть колени к груди, чтобы закрыться от нового удара, но выходит плохо, его вздёргивают в руках, ставя на содранные колени, а дыхание вырывается изо рта хриплой кровавой пеной, растворяющейся в луже вчерашнего дождя.        — Вот падаль, — зло выплёвывает оборотень с татуировкой на треть лица, брезгливо вытирает об его одежду носок дорогих туфель.        Вымазать и без того грязное невозможно, но эта мысль не вырывается изо рта, потому что тяжёлый удар снова приходится в живот, выбивая остатки воздуха и разума, когда шум в голове громче прибоя в шторм, зрение почти отказывает, но Минхо держится взглядом за стоящего с заломленными руками брата, единственное, ради чего он держится в сознании, надеясь, что они высвободятся или что придёт помощь.        Но её нет. Минхо знает лишь одного — того, что не щадит своих дорогущих туфель, нанося удар за ударом, почему-то избегая уродовать лицо. Бывший соратник отца, который наверняка перешёл на службу к тому, кто предложил больше денег. Иначе как объяснить то, что происходит? Что могли они с братом сотворить, чтобы их втаптывали в грязный пол какого-то подземного паркинга? Наверняка, враги отца заказали проучить его. Ведь всегда в таких уроках страдали семьи, а не тот, кого намеревались учить.        Он знал обо всех передвижениях, знал расписание каждого члена семьи, ему верили. И только с первым сокрушительным ударом, обрушившимся на старшего брата, Минхо понял, что дело не в поломке автомобиля, а в том, что отец просчитался. Впервые на его памяти просчитался так сильно, доверив свою семью татуированному оборотню, которого вырастил как родного. Если бы не знать, что он катопума, Минхо бы сказал, что он рептилия.        Джек — иначе он себя не называл, стал частью их семьи, когда Минхо едва исполнилось шесть, и он никогда бы не подумал, что спокойный охранник, допущенный до детей, спустя столько лет откроет своё истинное лицо. С холодным равнодушным взглядом, который можно увидеть порой на мордах наблюдающих за трепыхающейся жертвой змей. Но даже они не вызывали такого животного ужаса, который рождали слишком светлые глаза Джека.        Такие глаза крайне редко встречаются у азиатов, но Минхо знает, что порой аномалии делают глаза голубыми, но у Джека они были такими бледными, что почти белыми, оттого ярко выделяющиеся на их фоне зрачки усиливали эффект от его безразличного взгляда, делая его похожим на оживших мертвецов из фильмов. Лишь сейчас Минхо отстранённо думает, что имя Джек носил и серийный маньяк девятнадцатого века.        Мысль вялая, проходящая где-то на задворках сознания. Его вздёргивают, подтягивая подмышки, рывком поднимают за волосы голову, вынуждая смотреть. Минхо старается не смотреть, но крепкие руки держат, не давая отвернуться. Липкий пепел ужаса, переплавленного с болью, вздымается в груди, превращаясь в смерч. Дыхательные пути забиваются чем-то горьким, будто связываются в узел, и Минхо остро хочется умереть.        Потому что он видит, как умирает брат, хватаясь за перерезанное горло, пытаясь остановить бьющую фонтаном кровь. Он смотрит на Минхо, заваливаясь на бок. Минхо не понимает, почему ещё жив, и как долго будет длиться его жизнь, но ему плевать. Крик рвётся из груди, но ему не дано остановить смерть, он смотрит в опустевшие глаза, понимая наконец, что значит фраза жизнь покидает тело. Лучше бы никогда не знал.        Ему всего пятнадцать, у него были грандиозные планы на каникулы, ради которых старший брат приехал к ним, урвав несколько свободных дней за участие в университетской конференции. Они столько всего хотели сделать, и только начали воплощать свой план в жизнь под бдительным присмотром Джека, когда всё так нелепо оборвалось. В голове не укладывается произошедшее, оглушительный удар валит его на землю, и темнота расправляет над ним свои тёмные крылья.        Когда Минхо приходит в себя, вокруг уже нет никого, кроме тела брата в коросте засыхающей крови. Он успевает закрыть ему глаза, когда подоспевает отец и его люди. Минхо отвечает на злой рык отца «КТО?!», а потом всё смешивается в какую-то какофонию, из которой он выбирается лишь спустя пару лет. И выцарапывается он из неё только за счёт силы воли и обещания старшему брату, хоть оба и не думали, что Минхо окажется настолько способным на отборочных экзаменах в Академию. Младшенький смотрит на него во все глаза, отец отвернулся, мать бросает лишь короткий взгляд. Никто не одобряет его выбор, но Минхо плевать.        Спустя несколько лет он едва не вылетает из южного отделения за то, что превысил полномочия и в охоте на бааван ши пострадало несколько гражданских. Но Минхо снова плевать. Он долго смотрит в глаза умирающего Джека, чьё лицо почти полностью укрывают татуировки, и ждёт, когда искра жизни погаснет в его блёклом взгляде нераскаявшегося убийцы. Именно тогда Ёнгук зовёт его к себе, а начальник и рад сдыхаться Минхо, за которым глаз да глаз, а не только отписки и экспертизы.        Минхо не сразу понимает, что Ёнгук его попросту спас, взяв под своё крыло. Он не заменяет брата, но становится кем-то схожим. И пусть Минхо не открывает эту сторону жизни никому, он благодарен Ёнгуку. Потому что после смерти Джека Минхо собирался покончить с собой, выполнив данную мёртвому брату клятву. Но Ёнгук подобрал нужные слова, и спасение чужих жизней стало платой Минхо за все ошибки его семьи.        Он не чувствует страха за свою жизнь уже давно, но отвечает за других, чьи жизни перевешивают его, и ради которых он не бросается в бой, не думая о последствиях. Может, потому есть какое-то мрачное успокоение в том, что смерть второго брата он не видел, просто знал, что того не стало в стенах родной комнаты в окружении медицинских работников, нанятых родителями в тщетной попытке спасти.        Но он ощущает вину, что не любил младшего брата так, как любил старшего, на чьих руках он вырос, чьи сказки любил слушать и с кем осуществлялось самое безумное, что только могло прийти в их мальчишечьи головы. Дома он не появлялся не только из-за осуждения родителей, но и из-за нежелания видеть, как медленно умирает младший брат от какого-то наследственного заболевания, носителем которого оказались родители, а им со старшим просто повезло.        А теперь пришёл день, когда он должен проститься с каждым из них, выложив кости в надлежащем порядке на ритуальном столе, чтобы соединить в посмертном браке своих братьев с двумя девушками, родители которых заключили брак с его родителями. Обряд древний и странный, в котором все взрослые оборотни, умершие вне брака, должны были найти спутников на тот свет.        А до этого их кости бережно хранились в реликвариях, ожидая своего часа. У каждого из членов семьи была кость покойных, они сходились на торжество и каждый опускал кость на законное место, формируя скелет, который потом украшали цветами, им возносили вино и читали ритуальные строки, а после соединяли души двух покойных особыми словами, которые повторяли все участники семьи.        Минхо не понял, как оказался хранителем почти нескольких десятков костей, при том, что согласно обычаю он мог положить только по три на каждую руку, потому и позвал Сана, который стал гораздо ближе, чем все остальные. Минхо так и не понял, когда успел так привязаться, хотя особо и не показывал никому, как всегда это делал после того, как его жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов. Чтобы никто не смог догадаться, где его болевые точки, Минхо защищался таким странным способом.        — Минхо? — Сан вырывает его из мрачных мыслей, хоть выглядит весьма озабоченным, старается этого не показывать, вызывая у Минхо усмешку.        — А?        — На чью свадьбу мертвецов я приглашён? — Сан закусывает губу и старается не смотреть на Минхо, а Минхо в который раз понимает, сколько же всего все скрывают друг от друга. И хотя этот ритуал считается очень закрытым, Сан — тот, кому хочется открыться.        — Моих братьев венчают…        — Сочувствую…или что нужно говорить в таком случае?        — Просто нужно будет повторять всё, что будут говорить, чтобы усилить эффект ритуала. В любом случае спасибо тебе, что согласился.        Каждый обряд мёртвой свадьбы проводится на украшенном к такому случаю кладбище. Синеватыми огоньками увиты деревья, переливаются неярким сиянием, создавая ощущение нереальности. Словно всё висит в холодном космосе, и лишь обрамлённая огоньками поляна является островком постоянства и реальности, каждый огонёк как звёздочка, мерцает будто настоящие светлячки.        Их появление произвело эффект разорвавшейся бомбы, и все гости замерли, разглядывая двух охотников. Минхо в какой-то момент подумал, что сейчас всё отменят, несмотря на многолетнюю подготовку. Но родители двух покойных девушек, посовещавшись, кивнули, позволяя Сану участвовать в обряде, хотя отец Минхо кипел так, что пар только из ушей не валил. Хотя выгнать Минхо он не мог, а выдворить Сана вполне, ему пришлось стиснуть зубы и провести ритуал как подобает. Крепкое плечо Сана и его тихий голос, плетающийся в слова заговора, держат Минхо в реальности, пока перед глазами снова всплывают мёртвые тела.        Обряд длится несколько часов к ряду, а когда заканчивается, гости разбредаются в стороны с пустыми реликвариями, почти полностью потухают огни, а могильщики берутся за засыпанные цветами гробы с костями, соединяя пары в их путешествии на ту сторону. Минхо некоторое время смотрит, как могильщики кидают землю, слушает, как она стучит по крышке гробов, и лишь потом разворачивается в сторону машины.        — Чем ты думал, Ли Минхо?! — гремит отец, хватая его за плечо и разворачивая к себе, но Минхо лишь крепче стискивает зубы и щурится, разглядывая его лицо. Тот сильно постарел за последние годы, горе сказалось на нём куда сильнее, чем думалось. — Чем, скажи мне на милость, ты думал, приводя на обряд охотника?! Это семейное дело!!!        — Он не просто охотник, — спокойно отвечает Минхо, — он часть моей семьи.        — Что ты несёшь?! Мы — твоя семья!        — Вы отвернулись от меня, когда я выбрал свой путь и стал тем, кем я есть сейчас. А с этим человеком я работаю не первый год, могу смело доверить ему спину, зная, что он прикроет. Так чем он хуже вас? Чем он хуже тех людей, что вспомнили обо мне лишь когда потребовался реликварий, хотя подарили мне жизнь?        — В том, что нас преследуют столько лет, виноваты охотники.        — А в том, что погибли два моих брата виноваты вы и только вы. Так что вас теперь выдворить с кладбища и запретить хоронить?! Вам не кажется странным, что все ваши дети, которые жили по вашим законам, погибли, а я остался жив, потому что ушёл от вас?        — Как ты смеешь?!        — А как смеете вы?        — Что ты можешь знать о том, что значит быть родителем? Как ты можешь судить нас? — весь запал отца куда-то испаряется, и он устало горбится, опуская глаза на пустой реликварий в своих руках. — Ты не думаешь принести потомства для расширения нашего рода?        — Чтобы вы его выкинули так же как меня? Мои дети вырастут, не зная вас. Я не позволю вам вмешиваться в их воспитание и хоть как-то влиять на них.        — Сколько им?        — Кому? — непонимающе поднимает голову отец, растерянно глядя на молчавшую до этого жену. Минхо смотрит на родителей недолго, опуская глаза. Сан тихо стоит по правую руку, как ангел-хранитель. Ни вопросов, ни попытки уйти. Не зря он его своей семьёй назвал, пусть даже озвучил вслух это впервые.        — Детям Минхо, — поясняет мать и смотрит на Минхо мягко, как смотрела всегда. Как смотрела на него в тот день, когда помогала сбежать, дав денег на первое время. Как смотрела на него с братом, принеся реликварии с костями самого старшего своего сына. Как смотрела на них с отцом при каждой из попыток примирения.        — Семь и три, — сдаётся Минхо, отводя глаза. Как бы он ни был зол на клан, пытавшийся связать его по рукам и ногам, как бы он ни сердился на отца, как бы не горевал по погибшим и пропавшим, они всё равно являются его семьёй.        — Какого вида мать? — почти неслышно спрашивает отец.        — Кодкод.        — Живёте вместе?        — Нет, отец, мы не живём вместе. В целях безопасности её и детей.        — Береги их, сын. Береги их лучше, чем это сделал я со своей семьёй.        Минхо поднимает глаза, видя лишь спины уходящих прочь родителей, и со вздохом опускает голову. Работа над могилами почти завершена, и теперь братья не будут мыкаться в поисках своей пары, навсегда обретя покой, несмотря ни на что. На мгновение ему кажется, что он как старый, покрытый древней ржавчиной ключ, который впервые достали из забытой шкатулки, сняли накипь времени, а после протёрли, с любовью прижимая к груди. Там, где стучит сердце.        — Наверное, тебе интересно, кто она?        — Только если тебе хочется с кем-то поделиться, — эхом отзывается Сан, и Минхо в очередной раз понимает, почему его так к нему тянет — он напоминает старшего брата.        — Это, — оглянувшись по сторонам, говорит Минхо, впервые за долгое время ощущая лёгкость на сердце, — охотница.        — Насколько я знаю, — улыбается Сан, — кодкодов у нас не так и много в рядах. Джисон в курсе?        — Нет. Ты первый, кто знает. Не знаю, почему молчу, не знаю, почему сказал. Наверное, потому что ты напоминаешь… хотя неважно… — ночной воздух режет лёгкие на пласты, будто не лето вовсе, а стылая зима. Минхо тяжело вздыхает мигом повлажневший воздух, а потом добавляет: — Спасибо, что согласился.        — Пожалуйста, — Сан улыбается светло и легко, подставляя лицо ночному дождю. — Хорошо, что ты не сказал родителям, что мать твоих детей тоже охотник, они бы не оценили, как я вижу. Дождь на этой церемонии — это же хороший знак?        — Ты прав.        — Поехали в одно местечко, я там часто бываю, привожу в порядок нервы. Тебе понравится, уверен.        — В бар или клуб?        — Увидишь, поехали.        Минхо смотрит на загадочно улыбающегося Сана и согласно кивает. Реликварии покоятся на заднем сиденьи, чтобы потом найти своё место в шкафу до нового обряда. Он уступает место за рулём, глядя, как Сан уверено ведёт незнакомую машину. Он позволяет себе откинуться на сиденье и чуть сползти вниз, наблюдая за дорогой. Непривычно, но есть что-то приятное в том, чтобы быть пассажиром. Здание, у которого тормозит Сан, мало чем отличается от многих построек на краю города, даже вывески нет.        Сан нажимает дверной звонок, ждёт, когда механизм откроет дверь, а потом идёт по длинному коридору в самый конец, с улыбкой открывая дверь и пропуская Минхо внутрь. Он думает о закрытом клубе, о скрытом ото всех баре, на худой конец просто о стриптизе, но точно не ожидает того, что видит. Он оглядывается на улыбающегося Сана, присаживается на корточки и гладит первых рванувших в его сторону котов.        — Привет, Сан, ты сегодня с другом? — навстречу им выходит девушка, встряхивая серебристо-серой копной волос и сверкая улыбкой на сто тысяч миллионов. — Что ж, добро пожаловать в тайное логово котиков.        — Приветик, Ёнсан, как там моя девочка? — Сан заглядывает за конторку на несколько экранов с записью комнат с клетками и подпирает щёку рукой, вздыхая.        — Бёль отлично себя чувствует, если так пойдёт и дальше, то скоро выйдет из карантина.        — Жаль, что не могу её забрать. Но работа, сама понимаешь…        — Зато ты часто помогаешь здесь, и это многого стоит, так что не стоит переживать. У меня жена — охотница, мне ли не знать, что это такое…        — Выдавай мне задания, иначе я свалюсь на пол и превращусь в урчащую меховую груду, и ты меня оттуда до понедельника не выковыряешь, — Сан смеётся, треплет за ухом поставившую на его колено лапки кошку и кивает на слова заговорившей Ёнсан.        Сан с девушкой уходят куда-то за конторку, потом она возвращается, а Сан принимается таскать мешки с кормом и наполнителем — это Минхо видит через приоткрытую дверь. Он порывается помочь, но Ёнсан качает головой, говоря, что Сан любит возиться сам, потому он может отдохнуть, но если не против, в следующий раз она придумает работу и для него. Минхо с чистой совестью погружается в урчаще-мурлыкающий рай, гладя жадных до ласки котиков.