В месяце мехир

Кто-то вытер ему лоб. Гарри попытался встать, но не смог… да не очень и хотелось. В горле пересохло, тело пульсировало болью, как один огромный нарыв. Дужки очков неприятно врезались в виски. Он пошевелил губами и тут же почувствовал, что рта коснулось что-то мокрое. Дышать стало легче. Гарри с трудом приоткрыл глаза и увидел перед собой расплывчатое пятно, которое постепенно приобрело знакомые очертания. Совсем как когда-то, на втором курсе, на одеяле рядом с ним стоял Добби. Он держал в лапке влажную губку и осторожно прикладывал её к лицу Гарри. — Гаррипоттер-сэр! — заметив, что тот очнулся, домовик расплылся в грустной улыбке. Гарри попробовал ответить, но из груди вырвался лишь жалобный, клокочущий всхлип. Сознание постепенно прояснилось. Выходит, он жив. — Облажался, — словно прочитав его мысли, мирно констатировал Малфой, не подняв головы. Драко сидел по-турецки на диванчике напротив, повернувшись к Гарри боком. Перед ним стоял странного вида деревянный ящик, грубо сколоченный из потрескавшихся от старости досок. Внутри позвякивали многочисленные пузырьки всех форм и размеров. Малфой вытащил оттуда один, неловким движением размазал пыль по бутылочного цвета стеклу, встряхнул, откупорил и понюхал содержимое. — Противоожоговое. Старьё. Давно пора выкинуть. Поставив первое зелье на пол, где уже высилась груда разнообразных флакончиков, бутылочек и баночек, Драко взялся за следующее. — Наперстянка, красавка, — он снова принюхался. — Толчёный акулий зуб. Что-то горькое, похоже на полынь. И ещё… непонятно. Очень сложный состав. Этот пузырёк отправился обратно в ящик. Открыв следующее зелье, Драко сразу скривился. — Фу, — он опустил бутылёк в кучу к зельям, которые, по-видимому, собирался выбросить, и потёр нос рукой. — Ладно, пока хватит. Как самочуствьице, Поттер? Гарри не сразу сообразил, что к нему обращаются. Всё внимание ушло на то, чтобы понять, как так вышло… он был в ванной старост, заклинание сработало, а теперь — вдруг очутился в гостиной Слизерина, закутанный в плед… Поттер осторожно приподнялся на локтях. В горле першило, поэтому когда Добби поднёс ему чашку с каким-то зельем, Гарри даже не поинтересовался, что это... — Лучше некуда, — прохрипел он в ответ. С первым же глотком по телу прошла волна тепла. — Что я здесь делаю? — Ты попытался покончить с собой, если забыл. — Вот это-то я как раз помню. Я спрашиваю… что я здесь делаю? Кто меня вытащил? Драко поморщился. Будь у Гарри силы — он бы проорал эти слова прямо ему в ухо, наверняка хватанув за грудки и приперев к стенке, столько было в голосе отчаяния и ярости… но сейчас Поттер способен только на надрывный шёпот, который даже в полной тишине не заметили бы на другом конце комнаты. — Ты бы хоть по сторонам огляделся что ли, выбирая место для самоубийства, — миролюбиво фыркнул Малфой. — Если вкратце, русалка на картине подняла панику практически сразу, весть тут же разнеслась по всем портретам, домовики мгновенно поспешили на помощь, Добби и Винки выловили тебя из воды, пока ты истекал кровью… мне же не составило никакого труда догадаться, что ты воспользовался фирменной Сектумсемпрой, и нейтрализовать действие заклинания… — Ты знал, как это сделать? — Поттер, ты серьёзно думаешь, что я не выпытал у Снейпа все формулы после того, как ты крепко приложил меня ей пару месяцев назад? Гарри почувствовал себя идиотом. Как он забыл про портреты и про то, насколько быстро распространяются по Хогвартсу новости?.. Как он мог забыть, что домовики могут войти в любую комнату без паролей?.. И как — как? — он умудрился попасть в руки именно тому, кто единственный, кроме покойного создателя, знал контрзаклятье?.. — Малфой… — вздохнул он, опускаясь обратно на подушки. — Кто тебя просил? Пожалел бы остальных. — А ты считаешь, что пожалел остальных, Поттер? Опять решил изобразить героя-великомученика и избавить мир от такой занозы в заднице? — в тоне Драко послышались знакомые нотки. Гарри уже и забыл, каково это, когда Малфой с елеем в голосе певуче-ласково растягивает слоги. — Это ты себя пожалел. Это тебе невыносимо жить в мире, где ты причиняешь окружающим страдания. Невыносимо настолько, что при первой же возможности попытался сбежать. Слова били больно, но сейчас Гарри вряд ли можно было задеть обличающими речами. — Неважно. Даже если я думал только о себе… другие бы от этого выиграли. — Да, Вольдеморт так вообще был бы счастлив. — В смысле? — «В смысле», Поттер. Именно. — Не понимаю… — Кто бы сомневался. Хорошо, объясню на пальцах. У тебя с Вольдемортом одна шоколадная лягушка на двоих, и никто не намерен делиться. Если ты вдруг самоустранишься из этого треугольника, лягушка достанется Вольдеморту. — Шоколадная лягушка?.. — Образно, Поттер. Твоё тело. — Постой… Какое это имеет отношение к нашему случаю?.. Если взять твой пример, будет так — я хватаю лягушку и самоустраняюсь вместе с ней. В этом и смысл… Оставить Вольдеморта… — Гарри не выдержал и беззвучно рассмеялся, представив себе картину, — без сладкого. — Вот мы и подошли вплотную к главной проблеме. Не всё так просто. Есть две души и одно вместилище для них. Не слишком-то благоприятная ситуация с точки зрения жилищных условий. А теперь подумай. Ты собирался уничтожить физическую оболочку с верой в то, что сможешь убить и две души — Гарри Поттера и Вольдеморта, так? — Допустим, — кивнул Гарри. — А ты понимаешь, что значит для волшебника покуситься на собственную душу?.. И какую роль во всех черномагических ритуалах играет жертвоприношение или убийство?.. Соображай, Поттер. Дамблдор даже мне успел все уши прожужжать своими пафосными сказочками, а тебе-то уж он мозги хорошо должен был промыть за всё время… Душа Вольдеморта сейчас борется с твоей, а ты только помогаешь ему — пытаешься убить себя, тем самым уничтожив душу. И что? Он просто займёт пустое место, когда ты с готовностью жертвенного агнца его уступишь. — Значит, я не могу умереть? — Ты — можешь, хоть сейчас. А вот Вольдеморт — нет. — А если как-нибудь уничтожить тело? — Без души не получится. — Выходит, совсем нельзя? — Нет, — Драко пожал плечами. В груди неприятно царапнуло. Яд Василиска может сработать… или чары Адского пламени… Но он никогда не скажет об этом Поттеру. — А если меня кто-нибудь попытается убить? — Мехир не даст, я так думаю. Впрочем, можем попробовать. — А ты смог бы меня убить, а, Малфой? — С точки зрения стратегии это неплохая идея. Думаю, когда Вольдеморт возродится, мне зачтётся такая преданность. Я подумаю над твоим предложением, Поттер. Гарри невольно улыбнулся, но тут же поморщился — пересохшая кожа на губах не выдержала натяжения и треснула. Молчание повисло в воздухе едва уловимыми ошмётками прервавшегося разговора. Малфой снова занялся сортировкой зелий, и на какое-то время Гарри забылся. Нет, не уснул, просто смотрел, как Драко методично повторяет одну и ту же последовательность движений, что-то бормочет себе под нос… Странно — так беззастенчиво, не стесняясь разглядывать кого-то, зная, что этого не заметят. Монотонные взмахи рук, призрачный звон стекла, когда Малфой осторожно проводил пальцами по закупоренным бутылочкам, мерный скрип откручиваемых пробок и свинчиваемых крышек, снова звон стекла… Будто бы больше ничего и не было в целом свете. Ни Вольдеморта, ни мехира, ни Гарри. Только Малфой, разбирающий ящик со снадобьями с педантичностью и сосредоточенностью тёти Петуньи. — Ты должен найти мужество бороться, Поттер, — наконец сказал Драко, забраковав с десяток пузырьков. Звук его голоса вывел Гарри из оцепенения. Найти… мужество? Бороться? Казалось, эти слова просто не идут тому, кто их произнёс. Малфой, рассуждающий о высоких категориях без издёвки, был живым примером того, насколько всё вверх дном, насколько выпотрошено, вывернуто наизнанку… — Знаешь… скажи ты мне об этом на пару дней раньше… я бы вздохнул с облегчением, решил бы, что это — моя святая обязанность. А сейчас… ну не бывает так, не бывает такой усталости. Я уже где-то по ту сторону. Ничего не соображаю, ничего не хочу, кроме одного — чтобы всё кончилось. А как… мне и не важно, — бесцветно ответил Гарри. — Пусть я даже стану Вольдемортом и поубиваю всех. Всё равно умрут когда-нибудь, слишком наивно думать, что подарю миру сотню лет жизни своей жертвой. Что угодно… как угодно, лишь бы не было больно. Ты прав, Малфой, я пожалел себя, это я эгоист. Но разве за все эти годы я хоть капельку покоя не заслужил? Надо бороться?.. Я не могу. Я не могу шевельнуть и пальцем, даже говорю с трудом, полушёпотом. И не хочу. Ты вспомнил мужество… Так вот оно — моё последнее мужество. Сейчас я трачу его на каждое слово столько, сколько иные не тратят за год. — Ты же не хочешь умирать, Поттер. На самом деле не хочешь, всё равно цепляешься за жизнь всеми силами, просто осталось их… немного. Но ты должен. И… так странно это прозвучало… грустно, и вместе с тем понимающе, серьезно-ласково, как сказал бы… отец?.. Гарри замер, опешив. Дыхание пресеклось — весь мир сжался до точки, где воспалённое сознание, съёжившись, словно лопнувший шар с водой, выплеснуло из себя самые отчаянные, желчные воспоминания, разъедающие душу. Гарри с ужасом понял, что отец уже убеждал его когда-то, именно так… тихим, проникновенным голосом… «Ты должен добраться до портала, он вернёт тебя в Хогвартс… Сделай это сейчас… Приготовься бежать. Давай, вперёд…» Поттер зажмурился. Злые, жгучие слёзы навернулись на глаза. С глухим, сдавленным всхлипом — он сам содрогнулся от этого надрывного звука — Гарри уткнулся лбом в подушку и разрыдался. Без слёз, те так и остались стыть внутри, потому что сил выплакать их просто не было, только сухие рыдания, которых он не мог сдержать, сгорая от стыда, что Малфой сейчас слышит всё это. — Малфой… уйди… — едва справившись с комком в горле, выдавил Гарри. Драко вдруг повернул к нему лицо, и под его невидящим взглядом, устремлённым куда-то в бесконечность, Поттеру стало не по себе. — Это — не повод стыдиться, — Драко пожал плечами и добавил вдруг, по-джентельменски сделав вид, что ничего не понял: — Подумаешь, насморк. И Гарри бы промолчать, проглотить эту благодетельную подачку, но вместо этого он обиженно усмехнулся: — Не прикидывайся. — Поттер, послушай меня. Хотя… не надо, это бесполезно, — прежде чем продолжить, Малфой деловито побарабанил пальцами по губам. — Просто сделай. Плачь сколько душе угодно. Как успокоишься — съешь что-нибудь, а лучше выпей куриного бульона и ещё порцию Волеукрепляющего. Выспись. Должно стать легче. Ты поспишь, а когда проснёшься… будешь думать уже совсем по-другому. Потом возьмёшь с собой ещё десяток пузырьков зелья, тут его целые залежи. Мы с Добби слегка обворовали кабинет Снейпа… его запасы пойдут тебе на пользу. А пока можешь остаться здесь, я уйду. Но потом придётся вернуться к своим Уизли и делать вид, что всё хорошо. Если нет… что ж, тогда я лично спихну тебя с Астрономической башни. При одном упоминании еды в желудке будто провернулся скользкий комок. Гарри с отвращением сглотнул и… сдался. — Разбудите меня, если мне будут сниться кошмары, ладно? Ещё одного я не выдержу. — Договорились. Но от бульона ты не отвертишься. * * * Драко медленно разжал ладони — вцепился в ящик с такой силой, что они занемели. Кожа в нескольких местах пульсировала жжением, наверняка занозы. Придётся просить Добби вытащить… Малфой был не в силах признаться даже самому себе, что у него всё ещё дрожат руки. Кровь везде… легко, когда ты видишь её. Красный, цвет опасности, забивает всё, маячит перед глазами яркими кричащими пятнами, но для Драко теперь кровь прежде всего скользкая, пахнущая железом, остро бьющая в ноздри приторной, терпкой сладостью… Теперь он знал, что будет преследовать его в кошмарах — совершенно дикое чувство животного страха, когда у тебя под пальцами выгибается в конвульсиях что-то тёплое и скользкое — и перед глазами сами собой вспыхивают картинки, одна ужасней другой — искривлённые в судорогах конечности, бешено пульсирующие артерии, с каждым ударом сердца выталкивающие из тела всё новые и новые порции крови, вязнущей на воздухе в липкую субстанцию, но ты не видишь этого… ты можешь только воображать самое худшее, отчаянно елозить руками, пытаясь понять, угадать, где тепло кожи вдруг сменится на рваную полосу… и всё это дышит, содрогается в агонии… и всё это — Гарри Поттер, умирает. Нет, Драко так этого и не понял. До сих пор не поверил в то, что произошло. И уж тем более не верил, что смог спасти… что вспомнил все формулы правильно, что произнёс без единой ошибки. Просто после тряслись руки, и не было привычного уже дискомфорта и раздражения, когда Добби приводил в порядок его самого — отмывал кровь, вытирал, переодевал маленькими шустрыми лапками. Только безразличие. Малфой не ушёл, хотя прекрасно понимал, как Поттеру неловко в его присутствии, поэтому старался не мешать, притворившись, что целиком и полностью поглощён зельями… Драко и правда нашёл ещё два Волеукрепляющих, прежде чем понял, что Гарри уснул, но не прошло и десяти минут, как тот, заворочавшись, негромко простонал. С мягким хлопком свалилась на пол подушка. Отставив последнюю бутылочку в сторону, Малфой осторожно спустился с дивана и подошёл ближе, чувствуя, как с каждым шагом всё отчётливей различает дыхание Гарри — спящего, почти невесомые, поверхностные вдохи и порывистые, шумные выдохи. Присев на корточки рядом, Драко замер, проклиная окружавшую его темноту, не потому, что в ней нет света, но потому, что слишком много всего остального — ощущение чужого присутствия, малейшие звуки, тончайшие запахи… Поттер пах кровью, недавно выпитым куриным бульоном, Норой, каминной пылью и чьими-то духами… наверняка Гермионы Грейнджер или мелкой Уизли… и чем-то, что находилось вне привычных простым волшебникам категорий, Драко бы сказал, что так пахнут усталость и страх. Этот день снова перевернул всё с ног на голову, потому что он видел — как бы смешно это ни звучало в данном случае — видел Поттера умирающим, жалким, слабым, потерявшим надежду, рыдающим в гостиной Слизерина, наконец-то раздавленного, растоптанного… всё, о чём Малфой когда-то мечтал, на самом деле оказалось выворачивающей душу наизнанку агонией, которая всё длилась, потому что сейчас Гарри снова дёрнулся, кашлянул, принялся бормотать что-то — одни певучие гласные, сквозь которые вдруг проступило отчётливое шипение Серпентарго. Вопреки желанию отшатнуться, Малфой заставил себя протянуть руку и, мягко погладив Поттера сквозь одеяло, прошептал, борясь с неловкостью: — Тише, тише… Надтреснуто и фальшиво.