В месяце мехир

Это оказалось не так просто. Витомир спал, подложив под голову самодельную подушку из запасной одежды, свёрнутой в валик. Дыхание Стаменова было ровным, иногда он прерывисто всхрапывал или вздрагивал всем телом, захваченный очередным сновидением. Что-то подсказывало Квирину, что это не более чем искусная игра и на самом деле его проводник бодрствует, напряжённо прислушиваясь к звукам ночного леса. Квиррелл почти не сомневался, что стоит только встать и повернуться спиной к Витомиру, как оглушающее или парализующее заклятье угодит ему аккурат меж лопаток. Потом, под арестом, Стаменов приврёт обвинителям, что пытался задержать незадачливого мага-недоучку, за что получит орденок и билет в один конец обратно в Болгарию. Впрочем, вряд ли жена всё ещё ждёт его. Холодные капельки влаги, рассеянные в воздухе, постепенно оседали на мантии, насквозь пропитавшейся ночной сыростью. Кожу неприятно холодило, но Квирин сидел не шевелясь в своём укромном уголке в нише меж двух выступающих на поверхность корней дерева, не позволяя себе даже потереть ладони друг о друга или сжать пальцы на ногах, чтобы проверить, не окоченели ли они настолько, что он уже не в состоянии сделать этого. Костёр постепенно истлевал, прогорели последние собранные Витомиром сучья, притихли язычки пламени, угли из раскалённо-красных превратились в черные головешки, покрытые хлопьями седеющего пепла. Они ещё вспыхивали и раскалялись от дуновений слабого ветерка, согревая воздух вокруг, но Квирин знал, что это ненадолго. В лесу царила непроглядная темень. Она порабощала, подчиняла волю, заставляла поддаться панике, слушаться её отчаянного зова, словно криков банши, оплакивающей грядущие смерти… Квиррелл молча наблюдал, как постепенно мир смиряется с темнотой, вбирает в себя, перестаёт противиться её подчиняющей магии… исчезают, прячась под листья, ночные светляки, иссякают силы фосфорецировать у растений… За час-два до того, как на небе проклюнется новорожденная серо-стальная полоса, ночь изгоняет последние остатки надежды даже из самых тайных мест, самых укромных уголков сердца, а земля, отдав последние остатки тепла, накопленного за день, цепенеет. Квирин боролся со сном, барахтаясь на грани яви и морока. Ненадолго проваливаясь в дрёму и снова приходя в себя, словно выныривая на поверхность после долгого погружения, он хватал всё холодеющий с каждой минутой воздух ртом, не в силах отдышаться. Минуты забытья сменялись тягостными периодами раздумий, когда Квиррелл пытался понять, что же произошло, кому принадлежит этот таинственный голос, что скрывается за маской доброжелательности, не стоит ли ему, Квирину, немедля растолкать Стаменова, который, сдавшись и не выдержав столь долгой ночной вахты, действительно уснул, на этот раз по-настоящему. Растолкать, рассказать правду и, спешно побросав вещи в дорожные мешки, повернуть обратно... пока не поздно. Пока ещё есть шанс вернуться. Зачем ему мехир, зачем ему бессмертие, если те жалкие несколько десятков лет, что он прожил, оказались полны разочарований и обид и были ему в тягость? Зачем, если Квирин не знает даже, на что потратит отмеренный ему остаток дней?.. Квиррелл замёрз и продрог так, что перестал чувствовать ноги и руки, дрожь исчезла, на смену ей пришло странное, невесомое чувство лёгкости и полёта. Поэтому он не сразу почувствовал. Почти невидимая в предрассветных сумерках, ловко лавируя между пушистых стрелок хвощей и плаунов, к нему подползла гадюка. Её раздвоенный язык метался из стороны в сторону на медленно покачивающейся треугольной голове, пробуя воздух. Квирин безумно боялся змей. Гадюка скользнула вдоль лодыжки, нырнула в складку мантии, чтобы через мгновение свернуться кольцом на тёмной ткани дорожных брюк. «Пора», — услышал Квиррелл. — «Поторопим-с-с-ся. Нужно ус-с-спеть до рас-с-света». Это не Голос, сама змея разговаривала с ним! И он понимал её! Квирин болезненно сжался. Змея тем временем плавно сползла обратно в траву и выжидающе приподняла голову. Квиррелл уцепился руками за ствол дерева и поднялся, едва не падая на замлевших и окоченевших от холода ногах, сделал несколько неуверенных шагов... гадюка, юркнув в заросли хвоща, высунула оттуда свою уродливую узкую морду, уже в нескольких метрах от места, где стоял, заметно покачиваясь, Квиррелл. Квирин бросил растерянный взгляд на Стаменова — тот спал, свернувшись калачиком и спрятав лицо в отворот спальника. Змея зашипела, выражая недовольство такой нерасторопностью, и Квиррелл послушно поплёлся следом за ней, у него уже не было выбора. Следом — по кочкам, проваливаясь по колено в пушистый ковёр мхов, похожих на огромные губки, то и дело встревая в кроличьи норы — или, скорее, Квирин очень хотел, чтобы они были кроличьими, спотыкаясь о низкие ветки кустарников, переплетающихся друг с другом, продираясь сквозь толстые нити липкой, мерцающей в темноте паутины... следом за гадюкой — на слабеющих ногах, отчаянно следя за серо-коричневой извивающейся полоской, то теряя её из виду, то вновь находя — вскинутую наверх голову, выжидательно струящийся по земле хвост... Время перестало существовать. Квиррелл всё брёл куда-то, оступаясь и оскальзываясь, отмахиваясь руками от гибких веточек, хлещущих по лицу, пока не почувствовал, что больше не в состоянии сделать и шага. Под рёбрами закололо с такой силой, что Квирин не выдержал и плюхнулся лицом во влажный мох, перевернулся на спину... наверху кроны деревьев сплелись так плотно, что только в двух местах можно было различить рваные клочки серого неба. «Вс-с-ставай, поднимайс-с-ся!» Что-то прохладное коснулось лба, скользнуло по щеке, и Квиррелл зажмурился, едва подавив подступивший к горлу вопль. Гадюка плотным кольцом обвила его шею. «Вс-с-ставай, ос-с-сталос-сь немного!» То ли отвращение, то ли страх, то ли разбуженные ими последние резервы организма заставили Квирина подняться. И снова — следом, шаг, шаг, шаг... ещё шаг... пока деревья вдруг не расступились, открыв Квирреллу ужасающую и вместе с тем великолепную картину. Впереди, насколько хватало глаз, тянулась зыбкая топь, испещрённая открытыми протоками и островками кочек, усеянная чернильно-фиолетовыми бисеринами переспелых ягод. Кое-где виднелись полуистлевшие от времени остовы отдельных кустарников с парой едва колышущихся на ветру чахлых листьев... В нос ударил тяжёлый запах сырости, плесени и чего-то… технического… похожего по запаху на газ, которым пользовались маглы, чтобы запустить свои механизмы. Несмотря на пару лет, проведённых в должности профессора магловедения, Квиррел не слишком-то разбирался в принципе работы их многочисленных приспособлений, которыми они пытались заменить магию. При очередном шаге сапог провалился в болото почти по щиколотку. Змея предостерегающе зашипела. С трудом ухватившись за ближайшую кочку, Квирин высвободил ногу из цепких объятий смертоносной почвы, сомкнувшейся за ним с глухим чавканьем. И опять гадюка вела его. Наконец её движения замедлились, стали неловкими и прерывистыми... Квиррелл понял, что она, разбуженная в ночи неведомой ему силой, теперь погибает от переохлаждения. Перед тем как окончательно замереть, змея вывела его к глухой опушке леса на другом конце болота, а затем свернулась кольцом у основания трухлявого пня в центре небольшой, лишённой деревьев площадки. Квирин в изнеможении сел на землю. Он почему-то знал, что не уйдёт отсюда живым, а даже если и уйдёт — что толку? Всё равно ему не найти дороги обратно. — Ты ведь уже знаешь, кто я? — ещё одна змея медленно, словно гипнотизируя своими плавными движениями, выползла из-под полусгнившего ствола некогда огромного дерева. В предрассветных сумерках её кожа отливала изумрудно-зелёным, по бокам и спине от головы и до кончика хвоста тянулись узоры из серо-стальных зигзагов. Квирин знал. Точнее — знал не так много волшебников, способных пробраться тебе в голову, повелевать змеями и разговаривать на Серпентарго. — Вижу, что да. Квирин не смог удержаться от мысли, что змея, разговаривающая надменным и мрачным голосом с металлическими нотками... выглядит комично. То, что он мог на полном серьёзе рассуждать о нелепости ситуации, сидя в чаще таинственного леса лицом к лицу с Вольдемортом... всего лишь свидетельствовало о том, что Квирин от страха потерял разум. — Да, посмотри, кем я стал, — словно в ответ его мыслям, змея снова заговорила. — Как я вынужден жить из-за Ордена Феникса... на какое низкое существование меня обрёк Гарри Поттер, превративший самого могущественного тёмного мага в бесплотный дух, скитающийся без тела, в посмешище, вынужденное прятаться в змеиной шкуре, чтобы выжить... Но сегодня всё изменится. Для меня и для тебя, для нас обоих. Навсегда. Я помогу... приведу тебя к мехиру, только я знаю, куда идти и что нужно делать, с моей помощью ты найдёшь его, и я наделю тебя такой силой, о которой ты, Квирин, не мог и помыслить ранее. Самые страшные чары, самые могущественные заклинания, самые редкие яды и снадобья, самые мощные ритуалы, на которые не способен ни один из Дамблдоровых прихвостней... Словно зачарованный, Квирин слушал, а змея всё не останавливалась. Теперь она подползла ближе, так что её кольца ритмично свивались и развивались почти касаясь его руки. — Но ведь не это самое главное, да?.. — змея иронично повела головой, будто понимала все его тайные желания и страхи. — Отныне сам лорд Вольдеморт будет на твоей стороне, а это значит, что ты больше никогда не будешь слабым... — Что я должен делать? — прошептал Квиррелл, уже зная ответ. От которого внутренности скрутило в тугой, пульсирующий комок, а на глазах непроизвольно выступили слёзы. Он безумно боялся змей. «Решай! — раздалось на этот раз у него в голове. — Сейчас или никогда. У тебя есть возможность заслужить благодарность самого Тёмного лорда, а он умеет быть благодарным...» Квиррелл попытался. Со всхлипами наклонил лицо так, что смог разглядеть алые всполохи в зрачках змеи, но как только тонкий, раздвоенный язык коснулся его, Квирин отпрянул с такой силой, что, не удержав равновесия, опрокинулся на спину. Змея зашипела, хотя больше это напоминало утомлённый вздох. «Это не страшно. Я не причиню тебе боли». — Хорошо, — прошептал он и, облизнув пересохшие губы, открыл рот. В глазах плескалось отчаяние. Голос, поняв, что добился своего, затих, оставив Квирина наедине с оглушающими воплями ужаса, пульсирующими в голове. Узкая змеиная морда скользнула в рот и замерла, давая Квирреллу немного прийти в себя и успокоиться. Тот, крепко зажмурившись, пытался подумать о чём-то другом, отвлечься... но змеиное дыхание едва ощутимо щекотало нёбо, а голова, отдающая прелой листвой и перегноем, лежала на его языке, Квиррелл ощущал её ячеистую и гладкую текстуру... Не выдержав такой пытки, Квирин набрал полную грудь воздуха. Змея только этого и ждала. Одним мощным движением она ввернулась ему в горло. Квирин конвульсивно дёрнулся, инстинктивно сжал челюсти — на землю упал небольшой кусок откушенного хвоста, и змея в глотке рванулась вперёд, продолжая свой путь... Квиррелл схватил себя за горло, перевернулся на живот, кашляя и захлёбываясь спазмами и слюной... дёргаясь, словно сорвавшаяся с ниточек марионетка, катался по земле. По щекам и из носа текла вода, горло и пищевод содрогались, пытаясь вытолкнуть инородную жизнь наружу. Но было уже поздно. Что-то живое проворачивалось в нём, растягивало стенки желудка, шевелилось. Квирин не мог отвести взгляда от собственной груди — ему казалось, что он видел, видел, как приподнимается ткань мантии на уровне солнечного сплетения, натягивается от каждого движения змеи. Боли он действительно не почувствовал, ощущения скорее походили на ожог, будто ко внутренностям на секунду приложили пылающее тавро в виде изящного росчерка — двух полос, оставленных змеиными зубами. По артериям яд устремился к сердцу. Ладонь Квирина, инстинктивно вцепившаяся в головку чеснока, болтавшуюся на шее нелепым украшением, разжалась. Последнее, что запомнил Квиррелл, — как почва под ним расходится, поглощая целиком... и голос Вольдеморта вышёптывает на Серпентарго формулу за формулой... Зыбкий свет пробивался сквозь листья, играл отражениями в лужицах со стоячей водой, подрагивал на коричневых щепках, разбросанных по поляне, — остатках векового пня. Квирин с трудом сглотнул. Горло, сорванное криками, болело. «Вставай. Твой проводник уже ищет тебя. Скажешь, что проснулся ночью от холода, захотел подойти к костру, но тот уже потух, поэтому ты пошёл в другую сторону и заблудился». Кое-как поднявшись на ноги, Квиррелл, уставший, осунувшийся и постаревший за ночь на несколько лет, бездумно побрёл в том направлении, которое указывал ему голос. Квирин больше не боялся.