В месяце мехир

Приподнятое настроение, вызванное зельем, с которым он не расставался в последние дни, сегодня достигло своего пика, вылившись едва ли не в эйфорию... тягостное и нервное чувство, выматывающая, иссушающая радость... Поймав на себе взгляд Джинни, Гарри силой заставил себя не барабанить по столешнице. Волеукрепляющее постепенно сдавалось, каждый раз его действие длилось всё меньше и меньше... и было более поверхностным, так что Гарри всё-таки чувствовал лишающую воли апатию, но пока ещё мог отмахнуться от неё. Не думать. Какое-то время он снова был собой, прежним. А сегодня понял, что слишком привык к зелью, которое вот-вот перестанет на него действовать. Может, завтра, может, через неделю или даже месяц, но это произойдёт — болезненная ясность неотступного будущего, с которым Гарри не мог и не хотел смириться. Мимо проплыл длинный, расширенный чарами дубовый стол. Джордж, выразительно размахивая волшебной палочкой, как дирижёр — смычком, плавно покачивал его в воздухе, не обращая внимания на гневные замечания миссис Уизли. На лужайке у Норы лежал пока ещё сложенный праздничный шатёр. Последние недели Гарри помнил смутно... но не из-за влияния мехира, а из-за невозможного однообразия одинаково спокойных и одинаково жарких солнечных дней. Он смертельно устал от этого, хотя сегодня предпочёл бы, чтобы всё шло по-старому. Но нет. Сегодня у него день рождения. В спальне под подушкой лежит «Двенадцать безотказных способов, позволяющих зачаровывать волшебниц» от Рона. Новый вредноскоп от Гермионы пришлось, как и прежний, завернуть в носок и убрать на дно чемодана, потому что, стоило Гарри взять подарок в руки, он тут же завертелся и засвистел. Под кроватью — огромная коробка новинок из «Вредилок Уизли», запястье приятно оттягивают фамильные золотые часы с кружащимися по циферблату звёздами вместо стрелок, от Молли и Артура Уизли, на совершеннолетие. Совершеннолетие. Слово-то какое. Отчаяние-то какое, для него. Для других — небывалое событие, первое осознанное торжество со времени падения Вольдеморта. Как считают все вокруг — окончательного. Годы страхов и тягостного ожидания опасности единым махом вылились в празднование его дня рождения — буйная, неуёмная радость, которой наконец-то дали возможность выплеснуться. Даже Гермиона отбросила свою привычную подозрительность. Даже Джинни... — Всем привет, — она обвела сияющим взглядом кухню, заваленную продуктами и заставленную кастрюлями, наполненную предчувствием начала подготовки к большому празднику. — Хорошая сегодня погода, правда? — Джинни выглянула в окно. Рон согласно закивал, а Гермиона вдруг, как по команде, вскочила. — Кошмар! Кажется, я забыла покормить кур... Пойдём, поможешь мне! Ухватив Рона за руку, она буквально силком вытащила его во двор, бормоча что-то о том, как сильно расстроится миссис Уизли, если узнает. Гарри не вслушивался, он смотрел на Джинни, которая не сводила с него взгляда. Похоже, только что перед ним был разыгран хорошо отрепетированный сценарий. — Гарри, — она немного замялась. — Ты не зайдёшь ко мне на минутку? Сердце упало, но он заставил себя отставить чашку с недопитым какао и, выдавив натужное «Почему бы и нет?», поплёлся за ней следом. Комната навевала воспоминания о том, что произошло в ней сравнительно недавно, в ночь после того, как Гарри возвратился из мэнора... ещё надеясь, что возвратился победителем. Джинни повернулась к нему спиной, чтобы закрыть дверь на защёлку. Басист «Ведуний» нахально улыбнулся Гарри с плаката и, подмигнув, поднял вверх большой палец. — Я хотела поздравить тебя с семнадцатилетием, — робко улыбнулась Джинни, убедившись, что теперь им никто не помешает. — Спасибо, — пробормотал Гарри. — Ты садись, — она неловко махнула рукой на кровать, застеленную самодельным лоскутным одеялом. Жест получился каким-то двусмысленным, но Гарри приказал себе не думать об этом, даже когда Джинни села рядом, близко-близко, и положила ладонь ему на руку. В изголовье кровати, свернувшись клубком, дремала, подергивая ушами и лапами, Клякса, по негласному договору перешедшая в полноправное владение Джинни с тех самых пор, как Драко в обличье Рона принёс котёнка в Нору. Сейчас, конечно, самое время думать о Малфое. — Я очень долго сомневалась, что тебе подарить. Хотелось найти что-то полезное, что действительно пригодилось бы... но при этом было особенным. Не какая-нибудь полироль для метлы или новый компас... или шоколад. Вот так я и поняла, что совсем тебя не знаю, Гарри, — она грустно дёрнула плечиком, и горькая усмешка дрогнула на её губах: — Дурацкий подарок. Зато... самодельный. С этими словами Джинни достала из тумбочки небольшой прямоугольник со скругленными краями, металлически поблескивающий на свету, проникающем в комнату через открытое окно. — Футляр для очков. Папа помог вырезать его из дерева, а Чарли по моей просьбе собрал выпавшие чешуйки у нескольких драконов, чтобы я могла его украсить. — Ты не права, очень хороший подарок. У меня никогда не было футляра для очков, — немного слукавил Гарри. Один Дадли раздавил, плюхнувшись с разбега на диван, когда начался любимый сериал, а другой растоптал в приступе злости. — И никто до сих пор не догадался подарить мне что-то такое... Спасибо, — сказал он, с преувеличенным интересом рассматривая новую вещь, пытаясь отрешиться от чувства вины. Не «спасибо» ждала Джинни, пристально глядя ему в лицо... точнее, «спасибо», но выраженное в несколько иной форме. Гарри ощутимо занервничал. Рука Джинни все ещё сжимала его запястье, заставляя ощущать себя запертым в клетке, и... он сдался. Просто сдался, зажмурился, наклонился к её губам и поцеловал, не испытывая даже чувства, что сделал то, чего от него ожидали, что выполнил своеобразный... долг. Уже знакомая мучительная тяжесть скрутила внутренности в тугой комок. Свободной рукой Джинни обняла его за шею, привлекая к себе ещё ближе, сквозь ткань рубашки он чувствовал, как тесно прижались к нему её груди. Что-то происходило, как и раньше... что-то происходило с ним, необъяснимое, с невозможной силой подхватывающее, чтобы швырнуть к её ногам, потому что никогда до этого он не пьянел так от запахов, от тепла, прикосновений — кожа к коже. Что-то, что заставило его, пока ещё не знакомого с нестерпимым желанием обладать, слиться с другим, спаять тела в пульсирующий клубок... заставило — протянуть руку, дотронуться, скользнуть ладонью по её пояснице, мягкому животу... Джинни охнула и едва слышно простонала ему в губы. И тут Гарри понял... понял — догадка сверкнула молнией, на мгновение высветив все тёмные углы, такая яркая, что он ненадолго ослеп от этой вспышки. Джинни невольно вскрикнула и отпрянула — он слишком сильно сжал её, словно хотел раздавить. — Гарри... — взяв его лицо в ладони, прошептала она. — Гарри... что случилось? Он смотрел на неё, как магл, встретивший вдруг суккуба или вампира, белый как мел, испуганный до дрожи в ногах. Затолкать бы это внезапное озарение обратно, в подсознательное, запереть там навеки... Тому, что сидело внутри, не хватало тела, не хватало жизни и целостности, и оно чувствовало сродство с Джинни. Оставленную частичку себя, которую Уизли наверняка бережно хранила, как воспоминание о тех временах, когда был кто-то, кто её поддерживал, оберегал... Пусть даже это был Том Реддл. Пусть он подчинил её себе, пусть заставил передушить петухов, которых держал Хагрид, малевать на стенах послания, открыть Тайную комнату... Но по какой-то причине — несмываемая печать тёмной магии или сознательное желание одинокого сердца — его след жил в ней. И Гарри чуял его. Чуял, с ним мечтал соединиться, и каждый миг, проведённый с ощущением их сродства, наполнял его нечеловеческим, истеричным ликованием. Что самое нелепое — Гарри вдруг понял, до этого момента он ещё сомневался. Позволял себе в глубине души надеяться. Сначала — что это разыгравшееся воображение, потом списал всё на усталость, потом... верил, что мехир не мог сработать без ритуала, и ведь не мог же!.. Все эти сны должны быть вызваны тем, что умер тот, кто оставил ему шрам, признак очень сильного проклятья... Или тем, что мехир мог немного повлиять на него, и вовсе не обязательно, что он превращается в Во... Сейчас он понял окончательно: всё на самом деле. Всё ровно так, как в самом худшем из кошмаров, самом ужасающем из всех возможных предположений. Это случилось с ним. И это происходит. — Гарри, Гарри, прости, пожалуйста, я понимаю, ты не готов... — лопотала Джинни неестественно тонким, дрожащим голосом. Но она не плакала. Единственная девочка в окружении старших братьев, одна из немногих, кому тоже пришлось столкнуться с Вольдемортом, как и Гарри... она не плакала. «Не готов». Джинни снова придумала очередное оправдание, даже зная, что это произошло по его инициативе. — Извини, — Гарри встал и в один рваный шаг подошёл к окну. — Я не думал, что выжить окажется легче, чем забыть. — Меня, наверное, уже ищет мама, — Джинни тоже поднялась, сцепив ладони за спиной. У выхода она обернулась и заставила себя сказать: — Всё будет хорошо. Гарри захотелось кинуться к ней, ухватить за руку, рассказать всё, положив голову ей на плечо, чтобы она и тогда, по-матерински гладя по волосам, пообещала, что всё будет хорошо. Он бы — Гарри готов был поклясться кем и чем угодно — он бы поверил. Гарри ответил ей улыбкой и кивнул, отворачиваясь обратно к окну, откуда виднелась лужайка с покосившимися квиддичными кольцами. Ему не давали ничего делать, вот что страшно. Гарри пытался помочь — нарезать, почистить, перемешать, помыть, расставить, натереть, подмести... но стоило только приблизиться к предмету действий, как его тут же вежливо отстраняли и с улыбкой усаживали на ближайший стул, намекая, что наконец-то наступило то время, когда герой обязан сложить ручки, отдыхать и набираться сил для предстоящих ему долгих лет счастливой жизни. То есть, оставляя Гарри мучиться сомнениями и кошмарами наяву, наедине с собой и стопками всё прибывающих писем с поздравлениями, большинство — от совершенно незнакомых ему волшебников. Поттеру даже нравилось так истязать себя, снова и снова заставляя бороться с комком в горле, с накатывающими волнами горечи... от каждого пожелания счастья и здоровья, от каждой благодарности, от каждого пятна размытых чернил, куда падали слезинки особо расчувствовавшихся волшебниц... Когда-то давным-давно он уже заставил мир поверить, что ему больше ничего не грозит, и вот, что из этого вышло... Ответственность поставила Гарри на колени. Будь у него уверенность, что с его смертью погибнет и Вольдеморт, он бы не сомневаясь бросился в окно хоть сейчас. А все вокруг суетились, бегали, в какой-то момент в его с Роном комнату заглянула Гермиона, привычным учительским тоном сообщив, что пора бы привести себя в порядок, потому что, потому что... ...собирались гости. Гарри должен был встречать их и улыбаться, пожимать руки волшебникам, подставлять щёки для поцелуев волшебницам, принимать подарки... Одним из последних, когда запасы аперитивов уже подходили к концу, а в вечереющем воздухе над расставленными во дворе столами воспарили десятки летающих свечей, пришёл Хагрид. Вручив Гарри немного мохнатый, безразмерный мешочек из ишачьей кожи, он расчувствовался настолько, что не смог произнести и слова, не высморкавшись несколько раз в огромный носовой платок. Гарри смотрел на полувеликана и сам ничего не видел сквозь пелену слёз — что было его спасением, потому что никакой души не хватило бы, чтобы взглянуть сейчас в эти благодарные, лучащиеся светом и любовью глаза... а измученной и израненной души Гарри — и подавно. — Вот оно как всё случается-то, — пробормотал Хагрид, когда они шли к остальным гостям, уже собравшимся на лужайке. — Ты о чём? — Да я вот думаю, ты только не обижайся на меня, вдруг что не то скажу... Да и не надо, наверное, об этом сегодня... Просто, — Хагрид в порыве чувств потрепал Гарри за плечо, и тот едва не споткнулся, — думаю я, как странно жизнь-то устроена. Хорошие волшебники всё умирают, а те, кто сейчас в Азкабане сидит... хоть бы кого совесть заела, что стольких со свету сжили. Нет, живут себе в новых камерах, без дементоров, делают что хотят... Из всех только один Макнейр давеча повесился. — Ты серьёзно? Макнейр? Тот самый, кто был назначен палачом для Клювокрыла? — Угу. И ведь такая был гнида этот Уолден, а ведь всё равно жизни ему отмерено было больше, чем Клювику, потому что тот тоже не вынес... — Хагриду пришлось снова достать платок. — Не вынес он смерти Сириуса, я так думаю... привязался к нему очень за два года-то, а как остался один — совсем зачах. Всё лежал на чердаке на площади Гриммо, вздыхал так тяжело, ждал его... — Не он один, — едва смог выговорить Гарри. Столько дней сидеть, не двигаясь, часами заглядывая в осколок зеркала, про себя повторяя его имя, сливающееся в единый шёпот: «Сириус, Сириус, Сириус...», а потом злое, отчаянное, сквозь слёзы: «Блэк!! Я же знаю, что ты жив, вернись!» Гарри ускорил шаг. Рана была ещё слишком свежей, чтобы он мог вспоминать о крёстном без тянущей боли в груди. — Ты прости дурака, — шмыгнул носом Харгид. — Порчу тебе праздник. У нас вот, — внезапно расплылся в улыбке он, — единорожки народились. Маленькие такие, смешные... будет что первокурсникам показать, пусть порадуются. Эх, жаль, уже больше никогда Хогвартс не будет прежним, без... без... Прежним, в общем, вот. К этому времени они подошли к лужайке и необходимость закончить фразу потонула в приветственном гуле и аплодисментах. «Хогвартс не будет прежним без Дамблдора», — хотел сказать полувеликан, и он прав — за каждый кусочек счастья отдана чья-то жизнь. Гарри пожалел, что не взял с собой теплой мантии, его знобило. Наконец все расселись. Зазвучали первые тосты за здоровье именинника, который приковывал к себе все взгляды — полные радости и любви. Гарри чувствовал себя щепкой, бесцельно дрейфующей в океане этого ликующего месива: волшебников, многих из которых он едва знал, разноцветных лент под потолком, нелопающихся воздушных шаров, конфетти, огневиски, верениц холодных и горячих блюд на любой вкус, разнообразнейших сладостей. И совсем немного оставалось до самого торжественного момента вечера — когда счастливому виновнику торжества вынесут огромный торт с десятками свечек и придёт время загадывать желание. У Гарри не было желаний... разве что пусть его оставят в покое, пожалуйста. Пусть никто больше не умрёт, а те, кто умер, — воскреснут. Ему бы хоть одно, плохонькое чудо, потому что так хочется бездумно прижаться к кому-нибудь любящему его так, как мама... хотя бы просто прикоснуться к ней. И пусть Сириус и его отец счастливо смеются, Люпин лукаво поглядывает на них, обнимая Тонкс, а Дамблдор, сцепив пальцы в замок, пристально взирает на них из-под очков-половинок... Все вдруг притихли, будто ветерок схватил и унёс смех и голоса в сторону. Гарри едва не выронил вилку — показалось, что на границе травы на фоне уже вечереющего неба и в самом деле вдруг показался призрак. Но это был всего лишь Малфой в сопровождении Добби. Сердце, замерев, пропустило удар. Гарри поднялся из-за стола, но быстрее него и быстрее, чем большинство успело сообразить, что происходит, миссис Уизли, вскочив с места, поспешила Малфою навстречу и заключила Драко в свои поистине необъятные объятья. Малфой не скривился. Не отшатнулся. Не фыркнул. Лишь мускул дрогнул на щеке — в уголке рта мелькнуло что-то, похожее на вымученную улыбку. Гарри оглядел собравшихся... и, хотя все, конечно же, узнали в новоприбывшем Драко Малфоя, на лицах отразились разве что удивление и недоумение, ни тени враждебности. Даже Фред и Джордж ни словом, ни жестом не выразили своего недовольства... да его и не было. Семья Драко, как и он сам, заслужила прощение, уважение и признание Ордена. Лапка Добби отчаянно тряслась, когда Гарри пожал её, освобождая место рядом с собой и Малфою, и ему. В этот момент произошло ещё одно событие, на какое-то время отвлекшее собравшихся от Гарри и Драко — три огромных серокрылых совы влетели под навес. К их лапам на тонкой цепочке была привязана увесистая посылка. Одна из птиц несла в клюве письмо. Спустившись ниже, она уронила конверт перед Гарри, но вместо того, чтобы уронить рядом и посылку, в которой, никто не сомневался, был подарок, совы плавно спикировали прямо к месту, где сидела Гермиона. Та, глянув на адрес на боковой стороне, быстро принялась отвязывать крепления. — Ого. Гермиона, у тебя появился тайный поклонник? — хихикнул Джордж, поглядывая на покрасневшего до корней волос Рона. Тот резко отстранился от посылки, будто она была напичкана по меньшей мере пауками, и, неверяще уставившись на Гермиону, поджал губы. Гарри сделал вид, что горит желанием прочесть очередное поздравление, и будто бы случайно, привычным уже движением ухватил Драко под локоть. Тот не протестовал, что позволило Поттеру относительно незаметно выйти с ним из-за стола. — Куда идём? — безмятежно поинтересовался Малфой, когда они миновали Нору. — Подальше, — только и смог выдохнуть Гарри. Он вёл Драко в небольшую беседку неподалёку от дома, в роще, за которой находилось самодельное поле для квиддича. — Извини, что без подарка, — Малфой позволил Гарри усадить себя на скамейку, укутать в плед, словно куклу, и смешливо наморщил нос. — C совершеннолетием, Поттер. — Да уж, — протянул тот, следя за стайкой вьющихся у фонаря мотыльков. — С совершеннолетием... Я уж думал, ты проигнорировал моё приглашение. — Я очень хотел, но природная вежливость, знаешь ли, такая штука... — Малфой невольно сжал руку на подлокотнике. Что, Драко?.. Хоть себе-то можешь признаться, что осточертело бродить по Хогвартсу, вздрагивая от каждого скрипа доспехов... что ловишь себя на том, что визиты Миртл в гостиную Слизерина — не такие утомительные, как раньше, и ты даже ждёшь, когда снова представится возможность поболтать хоть с кем-нибудь?.. Что не далее, чем три дня назад ты играл в шахматы с Почти Безголовым Ником? А до этого неделю не выходил из Запретной секции, даже ел там, пользуясь отсутствием мадам Пинс... пытаясь найти хоть что-то, что может помочь — да, Малфой, да, — Поттеру. — Я рад, что ты пришёл, — тот в свойственной ему гриффиндорской манере пропустил сарказм мимо ушей, даже не подозревая, как больно его слова бьют по самому незащищённому месту Драко, чувству собственной нужности. — Зелье держит? — безмятежно поинтересовался Малфой, переводя тему. Поздравление было лишь поводом начать разговор. — Уже не очень, — честно признался Гарри. — Мне кажется, скоро оно перестанет действовать... — Да, — кивнул Малфой. Ответ был вполне ожидаемым. — А в остальном как? — Не знаю. Но сегодня утром меня очень повеселила одна вещь... Билл и Флёр подарили мне волшебную бритву. Самозатачивающуюся и очень, очень острую... Драко хмыкнул. — Для твоих целей она бесполезна, Поттер. Все волшебные вещи специально зачаровываются на случай, если попадут в руки к маглам или к такому психу, как ты. — Хоть соблазна не будет, — Гарри пожал плечами. — Раз уж снова заговорили о подарках... Я принёс тебе кое-что своё, — Малфой достал из кармана небольшую шкатулку из тёмно-синего, мерцающего серебряными всполохами бархата. — Держи. Думаю, это пригодится тебе больше, чем коробка шоколадных лягушек или книжка. Гарри осторожно открыл шкатулку. Внутри на серебряной цепочке лежал неровный, но гладкий серебристо-серый, с молочно-белыми и розовыми прожилками камешек размером с сикль. — Что это? — Безоар. — Не очень похож, — с сомнением протянул Гарри, взвешивая камешек в ладони. — Ещё бы, — гордо хмыкнул Драко. — Это совершенно особый безоар. Не из желудка козы, а из желудка единорога. Одно из самых мощных на сегодняшний день из существующих противоядий. Спасти — не спасёт, но на какое-то время избавит тебя от проблем по... красноглазой части. Ещё не полностью осознавая смысла сказанного, Гарри застегнул на шее цепочку, и она с тихим шуршанием скользнула под футболку. В месте соприкосновения кожу приятно кольнуло. Потом ещё раз. Ещё — и вдруг, не веря собственным ощущениям, Поттер прерывисто и резко вздохнул. Тяжесть внутри исчезла, словно распались тяжёлые обручи, сдавливавшие грудную клетку. — Спасибо! — произнёс он, и в коротком восклицании было столько чувства, что Малфой чуть поджал губы и отвернулся на шум, доносившийся со стороны лужайки, где вовсю продолжался праздник и непрекращающиеся разговоры перемежались взрывами смеха и звоном посуды. — Нет, правда, я... — не унимался Поттер. — Заткнись, ради Мерлина, — Драко приложил пальцы к вискам. — У меня от твоей трескотни голова болит. Сердитый тон Малфоя не мог обмануть Гарри — он привык к нему, тоже научился внутренне закрывать глаза и слушать, ухватывая оттенки... Малфой безумно боялся поверить в то, что Гарри действительно ему благодарен, — вот что подсказывало ему неизвестно откуда взявшееся чутьё. Нет, Поттер не хотел даже и думать, откуда оно взялось. Он мог только надеяться, что это действие безоара, а не рвущегося на свободу Вольдеморта.