В месяце мехир

Среда, четверг, пятница... дни текли незаметно, то растворяясь в жарком дневном мареве, то монотонно отбрасывая в прошлое секунды каждой каплей дождя по стеклу. В воздухе всё явственней чувствовался август — беззаботная июльская утренняя свежесть сменилась тяжелыми, медовыми сумерками, в которых ещё не было холода, но заметно прибавилось сырости. Драко вспомнил, что последний месяц лета обычно богат на красочные закаты, но Малфой не слишком часто любовался природой, видимо, из юношеской самоуверенности считая, что уж такое обычное явление, как движение солнца по небу, у него никогда не отнимут. Теперь же Драко казалось, что в груди у него зияет огромная дыра, и утраченное зрение только добавляло смелости воображению: вот — обломанные куски торчащих ребер, вот — лохмотья кожи, соединительной ткани, мышц, а там, где должно быть солнечное сплетение, видна обивка кресла, в котором он сидит. Чувство было настолько реальным, что Малфой, даже зная, что у него в очередной раз разыгралась фантазия, неуверенно ёрзал на месте, словно пытаясь проверить, всё ли в порядке со спиной. Собственное одиночество как таковое не слишком заботило Драко, но витающий вокруг его теперешней жизни лёгкий флёр бесполезности причинял дискомфорт, граничащий с болью. До сентября всего пара недель, а потом начнётся новый учебный год. Последний учебный год, который, как прекрасно понимал Драко, будет куда сложнее пережить, чем все предыдущие вместе взятые. Малфой представить себе не мог, как можно трансфигурировать черепаху в шкатулку с указанным узором (одно из вариантов выпускных заданий), не видя самого узора, понятия не имея, где черепаха и не нацелил ли он палочку на, скажем, одного из экзаменаторов, да и вообще почти забыв, как выглядит шкатулка. Жизнь методично и уперто отнимала у него все, раз за разом отхватывая от оставшегося всё новые и новые куски, и не собиралась останавливаться на достигнутом, даже Поттер... От Поттера не было никаких вестей, и Драко потихоньку начинал беспокоиться. Сначала отсутствие информации Малфой счел за крайне обнадеживающий знак — если бы с Золотым мальчиком случилось что-то серьёзное, не избежать ему пары-тройки очередных визитов авроратских и орденских, а эксклюзивными статейками из репортажей с места событий пестрили бы первые страницы всех журналов магмира, начиная «Пророком» и заканчивая ежемесячной брошюркой для хозяек, специализирующейся на чарах для консервирования. Предсказуемо, но последние события заставили его научиться видеть лучше, как бы нелепо это ни звучало в контексте ситуации. Лучше, чище, острее и точнее — чувствовать. Драко оказался совсем не в том положении, чтобы тешиться самообманом, чтобы делать вид, что он по-прежнему сам по себе и просто из вынужденной вежливости помогает Ордену Феникса не угробить свой главный козырь в борьбе с Вольдемортом, потому что ему, Драко, это на данный момент выгодно. Потому что Малфои делают только то, что им выгодно. А на самом деле он просто привязался к Поттеру. Вот так. И это началось не вчера, а с самого первого чертового дня на площади Гриммо, и даже ещё раньше, когда на шестом курсе он вдруг понял, что происходящее вокруг — вопрос не только личного превосходства и власти, но жизней. И Вольдеморту всё равно, кто умрёт — Дамблдор ли, магл ли, или отец Драко. А потом они молча, вдвоём, ждали следующего хода Тёмного Лорда, и пробирались к Нарциссе по коридорам больницы Святого Мунго, и сидели, тесно прижавшись друг к другу, в подземельях Малфой-мэнора. А потом прежнего Драко Малфоя просто не стало. Жизнь готовила следующий удар — Поттер мог сдаться в любую минуту, и тогда уже экзамены по Трансфигурации раз и навсегда перестанут беспокоить Драко, потому что Вольдеморт убьёт его при первой же возможности. Но Малфой знал, что эти страхи пока беспочвенны, потому что у него на руке выжжен один из самых чувствительных детекторов, который мгновенно отзовётся болью, если что-то в состоянии Поттера резко изменится или Темный Лорд начнет возрождаться. После того как Гарри начал носить безоар, метка ни разу не напомнила о себе. Значит, ничего страшного не происходит. Только толку от такой жизни в постоянном напряжении было, мягко говоря, не много, а заняться — откровенно нечем. Малфой с досадой заметил, что начинает постепенно срываться на Добби — то тот слишком резко касается его, то слишком громко копошится рядом, мешая Драко сосредоточиться, то просто виноват в том, что находится с ним в одной комнате, а домовой эльф будто был этому только рад — любое проявление эмоций, пусть даже гнева или агрессии, выдергивали его снова так любимого хозяина из апатии, и ради этого домовик готов был снести что угодно. Малфой это понимал, вот только поделать с собой ничего не мог... Возможно, ему стоило вернуться в мэнор. Возможно — так и сидеть там, пока он не покроется коростой и мхом и не врастет в кровать. А ещё ему до отчаяния не хотелось стать одним из закадычных поклонников Поттера, вроде Уизли, Грейнджер или этого штатива к фотоаппарату Криви. * * * Перо Гермионы ритмично поскрипывало, Гарри наблюдал за четкими, неутомимыми и выверенными движениями её рук, невольно и почти до слёз восхищаясь её целеустремленностью, методичностью и решимостью докопаться до истины. Интересно, была ли излишняя чувствительность ко всему побочным эффектом от безоара или признаком, что душа Вольдеморта всё крепче соединяется с его собственной? Просто мысль, не вопрос. Не повод для размышлений. Так, взбрело отчего-то в голову, вот Гарри и подумал... А теперь как взбрело, так и побредет обратно. Когда количество вопросов без ответа превышает определенный порог, все становится просто и очевидно, а то, что кажется тебе понятным, обычно не вызывает страха. Ответы больше не нужны. Да вообще больше ничего не нужно — ни праздничного торта на день рождения, ни подарков, ни квиддича, ни друзей, ни... ни... Оказалось, в его жизни было так мало радости, что Гарри не в силах растянуть этот список хотя бы на несколько строк. Поттер закрыл глаза и мысленно попросил, чтобы эта история поскорее кончилась. За последний месяц он закрывал глаза и просил сотни раз, и ничего не менялось, к этому он тоже привык. Тонкая серебряная цепочка лежала на шее едва уловимой, но приятной тяжестью, а безоар, касаясь кожи, пускал по телу волны приятного тепла. Что-то подсказывало, что замкнуться в себе — не выход, но,наверное, Гарри уже и не искал его. Просто нужно, чтобы все оставили его в покое. Чтобы каждое движение причиняло как можно меньше дискомфорта, чтобы как можно меньше — энергозатрат на поддержание жизни в организме. Её остатков. Гарри начинал понимать, что апатия, навязанная мехиром, всё-таки отступила, а на её место пришла его собственная, с которой не могли справиться ни зелья, ни безоар. Его тянуло на сентиментальность. Его тянуло в Хогвартс, и не только потому, что там никого не было и школа ассоциировалась с безопасностью, его тянуло в тот мир, где окружающие знали правду о нём, и можно не заставлять себя улыбаться, притворяясь, что всё хорошо. На данный момент правду знал только Малфой. — Знаешь, мне кажется, тебе действительно стоило пойти купаться вместе с остальными, — Гермиона потянулась на стуле и хлебнула морковного сока из стакана, стоящего на подоконнике. В открытое окно дул теплый ветер, разлохмачивая её собранные в хвост волосы. — Извини. Что-то я сегодня не могу сосредоточиться, — Гарри бездумно валялся на кровати и по идее должен был просматривать вырезки из «Пророка», хотя за последние минут пятнадцать продвинулся в лучшем случае на пару абзацев. Он нашёл в доме на площади Гриммо целых три коробки, спрятанных под кроватью Регулуса Блэка, с выпусками газет или просто статьями о Вольдеморте. Младший брат Сириуса действительно был отчаянным поклонником Темного Лорда и за время своего увлечения собрал почти всю печатную продукцию, где хотя бы только упоминалось имя Вольдеморта. Сейчас по злой иронии это оказалось им очень на руку — не лезть же в архивы издательства или в само министерство в попытке найти ценные сведения. Впрочем, «ценные сведения» — это сильно сказано. Гарри просматривал содержимое коробок с расчетом, что ему повезёт примерно так же, как повезло когда-то с именем Николаса Фламеля на карточке от шоколадной лягушки. Ему с Гермионой понадобилось полторы недели, чтобы только наполовину разобрать записи архива, присланные Крамом, и справиться с болгарским и его малопонятной кириллицей было самой легкой частью, дальше оставалось всего-то вычленить оттуда англичан, а потом свериться со списками известных Пожирателей в надежде найти совпадение, и что самое нелепое — работа-то на самом деле была бесполезной, опять же рассчитанной на элемент чуда. Да и если они увидят сокровенное «Том Риддл», совершенно непонятно, что с этим делать. Они только получат письменное подтверждение того, что Вольдеморт изучал самый полный текст о мехире, что для Гарри в свете последних событий было и так очевидно. — Да нет, не в этом дело, — улыбнулась Гермиона и притянула к себе следующий лист. — Просто мы уже начинаем вызывать подозрения излишне затворническим образом жизни. Ладно я хожу обмотавшись рукописями и с книгой перед глазами, но на тебя, Гарри, это совсем не похоже. А кто-то же должен поддерживать наш имидж в обществе... Ему оставалось только смешно фыркнуть и перевернуть газетную вырезку. На другой стороне на колдографии неподвижно лежали тела маглов, найденных мертвыми неподалеку от предполагаемого укрытия Вольдеморта в начале семидесятых. — А ещё... — Гермиона замешкалась на мгновение. — Ты только не смейся, но Рон подозревает, что между нами что-то есть. Шутку близнецов про Малфоя даже он в состоянии понять как шутку, Крам в Болгарии, а вот мы, по его мнению, слишком много времени стали проводить вместе. — Не так уж он и не прав, да? — Ну, Рон — это моя забота, — отмахнулась Гермиона. — Я веду к тому, что ты должен быть повнимательней к Джинни, она в последнее время сама не своя и тоже уже готова обвинить меня в предательстве. Знаешь, я не уверена, что смогу ещё раз выдержать немилость миссис Уизли, как на четвертом курсе, когда на Пасху она прислала мне шоколадное яйцо размером с перепелиное. Гарри рассмеялся, но Гермиона внезапно посерьёзнела: — Нет, Гарри, помимо шуток. Если у тебя есть чувства, то... Хвала Мерлину, она не успела договорить — в комнате с хлопком появился Добби, да так внезапно, что Гарри от удивления закашлялся и долго не мог остановиться. Кашель за последнюю неделю действительно превратился в проблему, особенно по утрам. Проснувшись, Гарри сразу шел в ванную, закрывался там и заходился кашлем будто чахоточный, будто свалился с тяжелейшим бронхитом и теперь организм задался целью избавиться от инфекции вместе с кусками легких, его тут же рвало, и Гарри не мог остановиться до тех пор, пока пустой желудок не сводило спазмом. — Привет! — улыбнулась эльфу Гермиона и потрепала его по голове. Добби, довольно зажмурившись, поправил кокетливо сдвинутую на бок вязаную шапочку понятно чьего авторства. Похоже, его не слишком заботило, что на улице стояла жара и головной убор был, мягко говоря, не по сезону. — Добби рад вас видеть, мисс Гермиона, Гарри-сэр, — раскланялся домовик. Гарри не был настроен так оптимистично. — Что-то случилось с Малфоем? — мгновенно догадался он. — Не совсем, — Добби смущённо потупился. — Добби просто хотел сказать, что... Дело в том, что Добби знает, как для Гарри Поттера важны его друзья... Добби помнит, как он скучал по ним, когда остался один, а Добби вынужден был воровать их письма. Гарри нахмурился. Кажется, он начинал понимать, к чему клонит домовик. — Хозяин Драко очень одинок, Гарри-сэр. Ему ничего не интересно, он практически перестал есть и не выходит из замка. Добби кажется, что если бы вы навестили его, хозяину Драко стало бы легче. Вы же знаете, какой у него характер, Гарри-сэр... Гермиона едва слышно фыркнула что-то вроде: «Вот уж точно!». — Он никогда не попросит сам, — договорил домовик. — Слишком уж упрямый. И делает вид, что ко всему равнодушен. Но ему сейчас очень нужны друзья, а Гарри Поттер знает, что такое настоящая дружба. Хозяин Драко переживал о вашем самочувствии после... после дня рожденья. У Гарри сердце ушло в пятки — Гермиона мгновенно навострила уши. — Ну... кто не напивался в день совершеннолетия? — попытался отшутиться он и обратился уже к домовику: — Добби, — Поттер осторожно вытянул руку и коснулся сложенных в просящем жесте лапок эльфа, — я обещаю, что мы завтра же обязательно заглянем в Хогвартс и я что-нибудь придумаю, чтобы развлечь твоего хозяина, хорошо? Добби несколько раз моргнул повлажневшими глазами и сжал ладонь Гарри в своих: — Я всегда знал, всегда, что Гарри Поттер — благороден и смел, что он — самый добрый, самый справедливый волшебник на свете! Спасибо! Спасибо, мисс Гермиона! — эльф поклонился ей. — Тогда до встречи завтра, Добби попросит эльфов приготовить вам самые любимые блюда! — ещё раз раскланявшись, домовик с таким же громким хлопком исчез. — И правда, нехорошо вышло. Как-то мы совсем забыли про Малфоя, — кивнула Гермиона. Гарри с ней согласился, радуясь, что разговор о Джинни она, кажется, решила оставить для более удобного случая, только он-то не забывал о Малфое ни на секунду, постоянно напоминая себе, что уже надоел Драко со своими проблемами, сам понимая, что так хотелось думать ему самому. Что Малфою нет никакого дела до мехира, что Драко ненавидит и презирает их всех, просто обстоятельства вынуждают его терпеть его и Орден. Потому что, когда он думал о Малфое, в груди жгло. Гарри знал, что за чувство так неотступно заполняет грудную клетку с каждым стуком сердца — ощущение потери. Так пульсирует рана под коркой запекшейся крови — плач тела по утрате собственной части. Нечто похожее он испытывал после того, как умер Сириус. Ни одно из ощущений не было острее, страшнее, когда он часами мог лежать в спальне и даже не шевелиться, вставая только для того, чтобы выпить воды или сходить в туалет, когда есть ему не хотелось днями. Ровно то, что он чувствовал к Джинни — неотступное желание слиться, быть рядом, касаться её. Половина Вольдеморта в нём узнавала отпечаток собственной души в Джинни, а ещё она узнавала поставленную собственноручно метку на предплечье у Драко. Половина Вольдеморта хотела целостности, а на Гарри волнами накатывал ужас. Он думал о Малфое не переставая, ему снилось, как он ласкает пальцами угольно-чёрную татуировку на коже, и просыпался в холодном поту. Он не смог себя заставить даже написать, потому что тогда сорвался бы вслед за отправленной совой. Поттер не знал, как с этим связан безоар, но камень обострил и усилил чувства буквально до физической боли... — Ой! — Гермиона вдруг всплеснула руками и зажала рот ладошкой. — Что? — Гарри подскочил к ней и наклонился к списку. — Смотри, — она провела палочкой по одной из строчек, буквы слились в одно чернильное пятно, а потом расползлись по бумаге уже понятными символами: «Квирин Квиррелл» — было написано на листе мелким, будто дрожащим почерком, рядом дата и подпись.