Комната с камином

- Твой ход, – говорит Чарльз. Эрик смотрит на доску, но не может сосредоточиться на расположении фигур. Переводит взгляд на Чарльза. На Чарльзе его любимый серый кардиган, который в прошлом году был безнадежно испорчен. Но сейчас он как новый. И сидят они в любимой гостиной Чарльза, с камином, диваном, удобными креслами и шахматным столом. Только вот Эрик помнит, что нет больше ни камина, ни мебели, ни шахмат… ни самой комнаты. - Чарльз, – отвечает Эрик. – Ты же мертв. Какие, к черту, шахматы. *** Палачу лет под пятьдесят, и он больше похож на доктора социальной больницы, отрабатывающего утомительную ночную смену. Вид у него сосредоточенный и немного скучающий, он стягивает испачканные перчатки и тщательно протирает очки, на которые попали капли крови. Эрик не может видеть свои руки, но, судя по ощущениям, два пальца на правой руке сломаны. А может и вовсе отрезаны, кто его знает... Эрик часто моргает, потому что слезы мешают смотреть, хотя смотреть особо не на что. Он тут уже давно все видел. Закончив протирать очки, палач берет пластиковые щипцы и подносит их к лицу Эрика, чтобы он мог видеть то, что в них зажато, как будто он и без того не догадывается. Это его ноготь. Уже третий. Потом палач сломает ему третий палец. Так было с предыдущими двумя. - Если ты, – хрипит Эрик, – сломаешь все пальцы, будешь сам вытирать мне зад. - Знаете, я обычно предпочитаю электричество, – вздыхает палач. – Это современно и эффективно. Но с вашей мутацией приходится прибегать к варварским методам… В голосе палача почти настоящее сожаление, но Эрик не слишком ему верит. Учитывая, насколько хорошо тот разбирается в «варварских методах» и как успешно их применяет. - Все это… варварство, – говорить пересохшим ртом сложно, но почему бы не поболтать, пока есть возможность. – Не методы. Какая разница, какие. - Это искусство. Хотя конечно, с вашей позиции трудно оценить. Тон у палача слишком серьезный, чтобы заподозрить, что он шутит. Но Эрик все равно смеется. Пока может. *** У Чарльза в руках чашка с чаем. Вторая чашка стоит на столике перед Эриком. - Выпей чаю, а. И не смотри на меня как на покойника, я не умер. - А выглядишь – краше в гроб кладут, – ухмыляется Эрик. - Кто бы говорил… – Чарльз раздраженно хмурится и сжимает губы, но вид у него и правда так себе, бледный и измученный, как будто неделю не спал. Эрик пожимает плечами, сдаваясь. В конце концов, если у него бред, он ничего не может с этим сделать. Все лучше, чем… Черт. Три пальца на его правой руке вывернуты под неправильным углом и покрыты кровью. Это так неуместно здесь, в этой уютной гостиной. Чарльз смотрит на руку Эрика и бледнеет еще больше. - Дай мне, – говорит он. – Дай сюда. Эрик послушно протягивает ему руку, и Чарльз осторожно сжимает ее ладонями. Эрик инстинктивно вздрагивает, но это не больно. Когда спустя секунду Чарльз отпускает его, рука здорова. - Ого, – говорит Эрик, задумчиво шевеля пальцами. – Хороший сон. Можно я не буду просыпаться? - Пока можно, – вздыхает Чарльз. – Пей чай. Пожалуйста. - Ладно, – Эрик берет чашку и откидывается на спинку кресла. Чай горячий и ароматный, без сахара, как он любит. – Если ты не умер, то как выжил? - Я был в учебном флигеле, со старшими, он почти не пострадал. Только особняк. - Много погибло? - Много. Я не знаю точно, сколько. Младшая группа… они были в столовой. Замолчав, Чарльз невидящим взглядом смотрит на руки, сцепленные в замок на коленях. Младшая группа – дети от пяти до пятнадцати. Эрик молчит, ему нечего сказать в утешение. И все равно то, что Чарльз говорит, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Потому что до этого момента Эрик не сомневался, что погибли вообще все, кто был в тот день в школе. Кроме него, к сожалению. - Я пока не понимаю, как им удалось подойти незаметно, – продолжает Чарльз. – Что-то скрывало их, пока они не оказались совсем близко. Вроде экрана… Возможно, какой-то излучатель. Эта база тоже экранирована, мы ничего не знали о ней... И боюсь, до сих пор не знаем. Вид у него виноватый. Как будто во всем случившемся и правда есть вина Чарльза, потому что он лично должен был все предвидеть и предотвратить. Очень в его духе. Словно это действительно Чарльз, а не игра воображения. Эрик перекладывает чашку в левую руку и вытирает о брюки кровь, упорно выступающую на правой. А брюки эти Эрик помнит, они были на нем в тот день. Он как раз собирался спускаться в столовую, когда прогремел взрыв. Но какое-то беспокойство заставило его за секунду до этого подойти к окну… и поэтому его не завалило обломками стен, как остальных, а выбросило на улицу и здорово оглушило. Он даже толком не пострадал. До того, как попал сюда. - Думаешь, это сон такой? – Чарльз слабо улыбается. - Думаю, это обморок. Не помню, когда со мной такое было в последний раз… А нет, помнит. Вчера. И еще пару дней назад, но Чарльз ему тогда не являлся. - Так и есть. Но я на самом деле здесь. В твоей голове. Я сделал кое-что, пока тебя не забрали… Не знал, получится или нет. Что-то вроде разделения сознания. Знаешь, то чувство, когда часть тебя хочет быть еще где-то... - То есть ты где-то сейчас, читаешь мои мысли? – вспыхнувшая надежда обжигает сильнее настоящей боли, и Эрик подается вперед, жадно заглядывая в лицо Чарльзу. Вид у того становится еще более несчастный. - Не совсем… Я где-то сейчас, в своем физическом теле, но не читаю твои мысли, и не знаю, где ты. И я здесь, у тебя в сознании, но… это всё, что я есть. Могу говорить с тобой, могу еще как-то… взаимодействовать. Но ничего больше. Прости. - Господи, – Эрик откидывается в кресле, закрывая глаза. – Ну у меня и бред. *** В камере холодно. Не настолько, чтобы Эрик умер от переохлаждения, но достаточно, чтобы постоянная дрожь не давала ему заснуть. К тому же, найти положение, в котором можно было бы находиться без боли, давно уже невозможно – такого нет, как ни ложись. Хотя сегодня все не так уж плохо: пальцы ему вправили и руку забинтовали. Даже еду принесли, но все последние дни он мог только пить, пищу избитое тело принимать отказывалось. Он думает о Чарльзе и своем странном видении. Видимо, тревога и неизвестность вконец измучили его, раз мерещится такое. Сознанию легче поверить в галлюцинацию, чем смириться с тем, что Чарльз погиб при взрыве. - Друг мой, прекрати называть меня галлюцинацией. Это неуважительно. Эрик вздрагивает и открывает глаза. На этот раз комната из разрушенного Вестчестера не возникает перед ним, но голос звучит реально и отчетливо, как будто Чарльз рядом с ним, в стылой камере. - У меня нет других определений... – Эрику с трудом удается говорить, так стучат зубы. - Я подумаю над более точным названием, – в голосе Чарльза явно слышно усмешку. – Потом. Завтра скажу. А сейчас спи. - Не спится. - Я знаю, – тихо говорит Чарльз. – Закрой глаза. И не мешай мне. - Как я тебе могу помешать? Если ты у меня в голове. - Просто поверь и не сопротивляйся. И глаза не открывай. Разумеется, Эрик не верит, но готов на что угодно, поэтому закрывает глаза – и чувствует присутствие Чарльза, как будто он и правда рядом. И так же реально ощущение, что его голова лежит у Чарльза на коленях, а теплые руки легко гладят лоб и виски, и от этих прикосновений унимается боль и отступает холод. Только усталость остается. Она такая огромная и тяжелая, что даже беспокойству о завтрашнем дне не хватает места, и Эрик проваливается в сон, как в черный колодец. *** - Сходи по-другому, – просит Чарльз. – Мне не нужен твой конь. И я не хочу ставить тебе мат через пять ходов. Сосредоточься. - Не надо мне поблажек, – устало отмахивается Эрик. – Сходил как сходил. Доска и фигуры расплываются перед глазами, стены светлеют и выцветают. Эрик давится и сглатывает кровь, наполняющую рот. Кажется, у него не хватает пары зубов. Или больше? Чарльз подает ему платок, и когда Эрик вытирает губы, на нем остаются красные пятна. - Ты просто сдаешься. Не надо. Сосредоточься пожалуйста. - Я разве не без сознания? - Нет. Не совсем. Я мог бы конечно отключить сознание, но согласись, если ты начнешь падать в обморок каждый раз… это будет выглядеть подозрительно. Чарльз серьезен и собран, как всегда, когда решает какую-то задачу или проводит исследование. Эрик с досадой думает, что сейчас не самое лучшее время для экспериментов. И что ему до смерти надоело быть объектом, для кого бы то ни было. - А сейчас не подозрительно? – он морщится, потому что даже воображаемый чай на вкус отдает железом. - Нет, все достаточно достоверно. Тебе не обязательно… участвовать полностью. - А представлять, что я играю с тобой в шахматы – обязательно? - Нет, – терпеливо отвечает Чарльз, – можешь представить что-нибудь другое. Что бы ты хотел? Покер? - Мне вообще сложно что-то представлять, пока я… там. Чарльз коротко вздыхает, на секунду закрывая глаза. - Эрик, мне тоже сложно что-то представлять, пока ты там. Но я пытаюсь. - Тебе-то что, – говорит Эрик, уже не скрывая раздражения. – Ты же «ментальная копия». Он обреченно думает о том моменте, когда очнется в камере и обнаружит, чего еще у него не хватает, или что и как пострадало. Краткое освобождение от физических страданий, кажется, только делает возвращение в реальность более мучительным. Он бы с удовольствием остался здесь, сколь бы безумным это ни казалось, но Чарльз не позволяет. Только когда все совсем плохо. Хотя по мнению Эрика, которое Чарльз не спрашивает, разница между «совсем» и «не совсем» не слишком большая. Издевается, с тоской думает Эрик. Развлекается тут… - Я помню, кто я, – помолчав, тихо говорит Чарльз. – Или что. Думаешь, от этого проще? Чарльз забирает пропитавшийся кровью платок и подает новый, и Эрик замечает, что у него дрожат руки. Это отрезвляет. - Прости. Я не подумал. Плохо представляю, как это… То, что ты есть. - Да я и сам не знаю, – Чарльз пожимает плечами. – Но по ощущениям – как если бы я, настоящий, читал твои мысли, но не мог разорвать связь. Даже если бы захотел. Последние слова настораживают какой-то безысходностью, хотя Чарльз говорит легко, и словно бы не совсем о себе. - И ты с самого начала был здесь? Помедлив, Чарльз кивает. - Только не мог связаться с тобой. Никак не получалось. Пока не догадался создать эту комнату, чтобы тебе было куда прийти. Оказывается, сознанию нужен знакомый образ… как якорь. Я не сразу понял. Вот ведь дурак, да? Чего проще… Не поднимая глаз, он сосредоточенно крутит в пальцах коня Эрика, которого тот только что опрометчиво ему проиграл. Сейчас Эрик видит, что он измучен едва ли не больше, чем он сам. Что бы он чувствовал, окажись на месте Чарльза, без возможности «разорвать связь»? Мог бы решать задачи о якорях для сознания? Но Чарльз нашел возможность помочь. Передышка от боли и возможность спать ночью – невероятно много, учитывая его положение. - Прости, – снова говорит Эрик. Он забирает у Чарльза свою фигуру, возвращает на доску. – Я схожу заново. Ты прав, я рано сдался. *** - Думаю, у них нет задачи навредить тебе слишком сильно. Они еще рассчитывают на сотрудничество. Но сначала хотят запугать и довести до отчаяния. Чарльз рассуждает спокойно и отстраненно, как будто у него лекция о чем-то отвлеченном. Эрик уже привык. И хотя у него не так хорошо получается поддерживать тон научной беседы, но так и правда проще. Как будто смотришь на себя со стороны. Жалкое зрелище, надо признать. - Ну, я почти отчаялся… и достаточно напуган. - Тебе кажется. Я знаю, что нет. И они знают. Поэтому ничего и не спрашивают. Эрик сквозь закрытые веки видит оранжевые блики пламени в камине и слышит потрескивание дров. Чувствует щекой шерстяную ткань брюк Чарльза и тепло его бедра, а боком – как мягко продавливается под ним диван. Он никогда не лежал так – ни на диване, ни на коленях Чарльза, даже в голову не приходило. А сейчас эти ощущения настолько реальны, как будто и правда знакомы ему. - Значит, я просто устал. - Недолго осталось. Если они хотят уничтожить нас, пока мы слабы, то у них мало времени. Думаю, скоро все закончится. - А если я все-таки выдам вас? Чарльз молчит так долго, что Эрик почти успевает заснуть. - Не выдашь, – наконец, говорит он. – У тебя нет нужной им информации. Больше нет. Извини… - Ты стер ее? - несмотря на усталость, у него еще остаются силы удивиться. Он вовсе не замечал, что в его памяти чего-то не хватает. - Изменил. Еще тогда. Сразу. Не потому, что сомневался в тебе. Просто… я не сомневался в них. Ну вот. Оказывается, он мог с первого дня проситься на допрос и вовсю трепаться о базах и точках сбора, не боясь навредить своим… От недоверия Чарльза Эрик чувствует укол обиды, и одновременно – страх от того, насколько веская причина заставила Чарльза так поступить. Ведь до этого он, как ему казалось, неплохо держался, а послушать Чарльза – так это была только прелюдия. - Ты что-то знаешь? - Знаю. Только не хочу это обсуждать, если ты не против. Эрик не против. Ему и так хватает тем для размышлений, без которых он бы прекрасно обошелся. - Но если мне нечего им рассказать, зачем это все? Зачем ты здесь? - Не знаю... – неожиданно без уверенности вздыхает Чарльз. – Эрик я… просто не мог оставить тебя. Одного. *** Яркий свет лампы бьет прямо в глаза, так что ему не видно тех, кто его окружил. Хотя какая разница, увидит он их или нет, узнает ли, запомнит? Что он им сделает, и когда? Палача среди них нет, он появился только чтобы поставить капельницу, и теперь странная мерцающая жидкость смешивается с кровью Эрика. Под ее действием его сковывают бессилие, ужас и боль, такие концентрированные, словно все, что случилось с ним здесь, и все плохое, что было в его жизни до этого, соединилось в одно бесконечное невыносимое мгновение. Каждое повреждение, что было нанесено ему, ощущается так, словно это происходит с ним прямо сейчас – так вот зачем были все эти пытки без вопросов – чтобы воскресить их в нужный момент, когда вопросы наконец будут заданы. И Эрик не сможет не ответить. - Ты как? – Чарльз хмурится. - Так… – отвечает Эрик. Чарльз сжимает его плечо, он чувствует тепло пальцев сквозь рукав. - Говори со мной. - Нет… Не хочу… с тобой, – говорить сложно. И думать сложно. Но он помнит, что надо. Потому что важно. – С ними… Я ждал. - Черт, – Эрик знает, что Чарльз все понял. Только ему это не нравится. - Не надо, Эрик. - Помоги, – просит Эрик. – Я должен. Чтобы не зря… всё это. Все, что было. - Тебя убьют, – с отчаянием говорит Чарльз и смотрит так, как будто надеется, что Эрик передумает. Ни за что. - По… смотри на меня. Что осталось… Что они сделали с… нами. Эрик изо всех сил сжимает руку Чарльза, потому что сквозь него уже проступают силуэты людей. Тех, которые ждут ответы. - Поможешь? - Чарльз молчит, кусает губы, а Эрик уже не может ни удержаться здесь, ни подобрать нужные слова, чтобы убедить Чарльза. - Поможешь? - почти без надежды повторяет он. - Да, – наконец выдыхает Чарльз. – Да, помогу. Он встает за спинкой кресла, обхватывает голову Эрика руками и сплетает пальцы на лбу, сжимает ладонями виски… Реальность оглушает. Концентрация теряется, мысли перестают быть связными, рассыпаются на обрывки, не имеющие никакого смысла. Смысла нет ни в чем, кроме одного желания – чтобы все закончилось. А для этого нужно всего лишь отвечать, говорить правду – пока он это делает, боли нет. Но стоит ему только подумать о сопротивлении, она возвращается с удвоенной силой. Да и зачем бороться, если в борьбе нет смысла – они проиграли, все погибли, Чарльз мертв… Эрик чувствует, как по вискам ползут слезы, и даже это больно, они обжигают как раскаленный металл. - Эрик, – голос Чарльза едва слышен, но он отрезвляет и возвращает к жизни, – я здесь. Соберись. Он чувствует пальцы Чарльза на лбу, и это как глоток воздуха. Боль не исчезает, но становится терпимой, ощущение беспомощности проходит, и он вспоминает, зачем собирался бороться и что хотел сделать. Он сможет. *** - Что это за место? Эрик дремлет, раскинувшись на диване и положив голову на подлокотник. Чарльз сидит на полу, прислонившись к дивану спиной, и пьет вино. У них есть время, пока военные снаряжают отряд и отправляют его туда, откуда многие из них не вернутся. В словах Эрика никто не усомнился, потому что соврать в таком состоянии невозможно. Если, конечно, тебе не помогают. И все-таки, думает Эрик, стереть информацию о настоящей базе мутантов было со стороны Чарльза очень предусмотрительно, и теперь вовсе не кажется обидным проявлением недоверия. Если бы у них ничего не получилось, он бы рассказал все что угодно. - Аномалия в Андах, – говорит Эрик. – Я как-то нашел ее и всерьез думал устроить там базу. Она хорошо защищает от всех радаров. Но оказалось, что она нестабильна. Если там в долине соберется достаточно техники, металла, она схлопнется. Обрушится под землю со всем, что там будет. Чарльз молчит, и в молчании Эрику мерещится осуждение. - Только не говори, что зря помог мне. Ты же понимаешь, что эти люди прямо сейчас идут убивать мутантов… тебя. И многие из них были среди тех, кто напал на нас. - Эрик, я знал, что делаю, – сухо отвечает Чарльз. - Значит, ты понимаешь, что оно того стоило, – Эрик улыбается. – Все лучше, чем сдохнуть здесь просто так. Чарльз молча наклоняет голову, что тут возразишь. Они оба понимают, что эту базу мутантам не найти, пока не удастся понять, как действует экран. Может, пройдет не один месяц. У Эрика столько нет. - Я хотел, чтобы ты жил, – тихо говорит Чарльз, оборачивается и встречается с Эриком взглядом. Он же красивый, растерянно думает Эрик. Чертовски красивый, куда я смотрел… до всего этого? Ну а сейчас-то что… Уже ничего. Я бы тоже хотел жить, да вот не получается. Он осторожно касается виска Чарльза тыльной стороной ладони, и он не отстраняется, только закрывает глаза и сидит так, не двигаясь. Эрик не хочет спать, но все равно засыпает. А потом за ним приходят. *** - Кто ты? – без особого интереса спрашивает Эрик. У мутанта белая высохшая кожа, словно покрытая потрескавшимися белилами, бледные глаза без зрачков под распухшими веками, пальцы, словно испачканные в земле. Эрик считал, что военные не сотрудничают с мутантами. Тем более, убить его они могли и так. Разве что этот мутант сделает его смерть особенно мучительной. - Я Ловец снов, – мутант улыбается. – Крайняя мера для таких как ты. Эрик теряет интерес от такой примитивной угрозы, но слышит напряженный шепот Чарльза: «Поговори с ним. Пожалуйста. Мне нужно время». Что-то в тоне Чарльза пугает Эрика до дрожи. Может, страх? Чарльз никогда не показывал страха. - Зачем тебе мои сны? – спрашивает Эрик. – Своих нет? Не ответив, мутант соединят пальцы, а когда разводит их, между ними повисает паутина, сплетенная в сеть. - Тоже мне «ловец снов», – усмехается Эрик. – Больше похоже на колыбель для кошки. - Тебе страшно, – удовлетворенно говорит мутант. – И это ты еще не знаешь, что будет. - Зачем ты им служишь? - Только они оценили мой дар. И такие, как ты. - Какие? - Обреченные. Один из них даже дал мне это имя. - Я дам тебе другое имя, – презрительно кривится Эрик. – Предатель. Не так романтично, зато чистая правда. - Смотри, – черная сеть оказывается перед лицом Эрика, и против воли его охватывает паника, потому что нити паутины – не просто черного цвета, это ничто. – Когда здесь будет то, что нам нужно, я остановлюсь. - И что вам нужно? Эрик с трудом удерживается, чтобы не зажмуриться, потому что смотреть на сеть из ничто невыносимо. - Информация. И, знаешь, больше ничего. Совсем ничего больше. - А если у меня нет информации? - Значит, ничего. Мутант делает движение вперед, и сеть проходит сквозь Эрика. В первое мгновение ему кажется, что ничего не изменилось. Как смертельно раненый не чувствует раны. А потом он понимает, что это была не сеть и не паутина – физически он невредим, но черные нити пустоты как лезвия разделили его сознание на части, и из разрезов вместо крови выступает такое же ничто. Мутант делает движение назад, и сеть проходит сквозь Эрика второй раз. Это нельзя назвать «больно» или «страшно», потому что для этого нет определения. - Чарльз… – зовет Эрик, потому что ему больше некого звать. «Эрик, я верну тебя», – шепчет Чарльз, но в его голосе Эрик слышит отчаяние. Паутина снова касается его лица, проходит насквозь, нанося новые раны. И возвращается назад. Он не может ответить. Он не помнит, как отвечать. У него больше нет ни гордости, ни воли, ни памяти… Сеть так и остается пустой. Она проходит сквозь него снова, и снова, все отдельные бессмысленные части того, чем он был когда-то, дрожат, чудом удерживаясь вместе. Мутант соединяет пальцы, сминая сеть в крохотный комочек тьмы, и кидает его в лицо Эрику. И он рассыпается.