Законы поместья Джостар

Час пробит. Последний путь — какой он? Брусничный цвет разлапистыми гроздьями украшал душевую комнату, а поток беспрерывных рыданий иссяк минуту назад, иссушив все силы девушки, сидящей безвольной куклой на полу. Ушедший полчаса назад мистер Брандо, вдоволь наигравшись с её телом, бросил ей напоследок что-то вроде «приведи себя в порядок». Горькие слёзы продолжали литься, но теперь уже беззвучно. Почему так обидно? Шерри не помнила, когда в последний раз так страдала. Да, ей удача никогда не улыбалась, но чтоб настолько… Она и правда чрезмерно глупа, раз предложила помощь, хотя искала её лишь для себя. Понимая собственный эгоизм, черноволосая запрокинула от безысходности голову, мельком взглянув на рядом лежащие осколки от бутылька эссенции. Сладкая жидкость всё ещё оставалась в этих крупицах, напоминая о былой жизни. Прачка не столько любила этот приторный запах, сколько воспоминания, связанные с ним. Когда-то давно, когда они с братом жили в приюте, Жан-Пьер подарил ей духи, примерно так же пахнущие. Тогда ей казалось, что брат любит её — ведь как могло быть иначе? Этот ласковый, спокойный взгляд светло-голубых родных глаз дарил понимание, что всё будет хорошо. Даже в те странные моменты, когда Жан, лежа на ледяной койке, резко вжимался побелевшими пальцами в виски, что-то бормоча себе под нос, а потом срывался и исчезал на несколько часов. Даже тогда, когда…       — Расскажи мне о них, — в очередной раз попросила Шерри, сидя на болотно-зелёной скамеечке с облупившейся краской и держа в ручке леденец, при этом беззаботно болтая своими маленькими ножками. Ей хотелось вкусненького, но последнее время в приюте сладкое почти не выдавали — денег тут всегда не хватало. И всё же брат откуда-то достал, сам при этом теперь сидя и стыдливо прикрывая урчащий живот. Жан-Пьер, нахмурив белые брови и поджав губы, первую минуту просто молчал.       — Ну Жан, — нетерпеливо настаивала девочка, радушно положив свою небольшую ладошку ему на плечо. Польнарефф вздрогнул, судорожно вздыхая.       — Они погибли, — сухо констатировал он, смотря безотрывно в пол.       — Да знаю я! — не выдержала Шерри, обиженно цокнув языком. Родители погибли, когда она была ещё совсем маленькой, поэтому память о них напрочь стерлась из детской головы. А вот брату об этом повторять из раза в раз вовсе необязательно, — Я прошу рассказать о них при жизни! Сложно? — недоверчиво скосила глазки девочка, припоминая слова воспитательницы о том, что с Жан-Пьером нужно с некоторого времени… вести себя осмотрительно. Да что понимает эта старая тётка? Брат всегда такой. Он вовсе не странный. И ей не следует его бояться.       — Мама тоже была такой же капризной, — криво скосив голову, мальчик медленно поднял её, взглядом помутневших глаз рассматривая, как играют дети за небольшим сетчатым забором. Кажется, им весело. — Она и сейчас капризная. Шерри проследила за взглядом брата и, не заметив ничего странного в детях или же их занятиях, отвернулась. Сначала затем, чтобы показать обиду, но осознав, что Жан витает где-то не здесь и, вероятно, её удрученного состояния не заметит, она начала всматриваться в мимо идущих людей. Брат часто ей таскает книжки из библиотеки. Вдоволь начитавшись сюжетов, черноволосая начала придумывать сходу истории незнакомым людям. Кажется, прошло более часа, прежде чем она увидела высокую женщину, переходящую дорогу с лохматым пёсиком.       — Я тоже хочу, — заныла Шерри, возвращая Польнареффа в реальность. Словно выйдя из транса, он часто задышал и проморгался, ошалелым взглядом сразу выискивая сестру, — я хочу щеночка, — девочка привстала со скамьи, чтобы подойти поближе к металлической сетке и до конца проследить за пушистым зверьком. Вжавшись пальчиками в ограду, она едва на ней не повисла, с некоторой завистью поглядывая на хохочущих рядом детей. Да, у неё есть брат, по идее, она не одна. Но ей одиноко. Вот бы можно было завести питомца, любить его и получать любовь в ответ. Как у всех. Бегать с ним радостно по аллее, кидать мячик виляющему хвостом пёсику, вычесывать любимцу шерсть. Ей хотелось чего-то настолько обыденного, что становилось ещё печальнее на душе — ведь даже этого у неё нет.       — Нельзя, — фыркнул Жан, тоже привстав. Собак он на дух не переносил, но раз сестра просит… — Я придумаю что-нибудь.       — Ты лучший, — Шерри с разбегу обняла мальчика, умостив голову на его юношеской тощеватой груди. Благодарная улыбка никак не хотела сходить с пухленьких губ. Да, вот такой у неё брат. Брат всё сделает, чтобы она была счастлива. Холод пронизывал нежную кожу, болезненно царапая оголенные плечики. Шерри, тихо скуля, поджала к себе колени и, уткнувшись в них, горче прежнего расплакалась. Она до сих пор ярко помнила, как тогда, более десяти лет назад, он постучался ночью к ней в комнату. Другие дети спали и хорошо, что он никого не разбудил. Никто не увидел, как его грязные ботинки ступают на дощатый пол, а истерзанная в укусах рука протягивает мешок, с которого то и дело стекали багровые капли. Тогда пепельноволосый наклонился, заглядывая в её ошарашенное бледное лицо, слегка улыбаясь.       — Ты хотела щенка, — тихим, мягким шепотом произнес он бескровными губами, ласково напоминая. В его глазах столько заботы и любви, что и предположить нечто кошмарное нельзя. — Ты счастлива? Почему молчишь? — он ожидал увидеть, как минимум, необузданный восторг. Наверняка считая, что слёзы на её прекрасном лице — от счастья. И лишена она дара речи от того же. Мальчик, чувствуя нерешительность, исходящую от сестры, надумал распаковать подарок сам. Добродушно продолжая улыбаться, он сунул руку в мешок, извлекая из него дохлое тельце собачонки. Свернутая шея животного показалась ему теперь излишней, поэтому Жан нахмурился, — Мне так жаль, похоже, он бракованный. Стой здесь, я принесу тебе другого. — Взгляд родных светло-голубых глаз бесчувственный, словно слепой. И эти до жути узкие зрачки пугают ещё больше. Брат снова где-то не здесь — он даже не понимает, какой ужасный поступок совершил.       — Я счастлива, — Шерри старалась вложить в голос как больше мягкости, — Спасибо. Больше не надо, — найдя в себе силы, девочка взяла его за окровавленную руку и повела прочь. Никто не должен узнать. Она и сама должна забыть. Очнувшись от забвения уже ближе к утру, Жан в тот раз сильно плакал. Он повторял слова сожаления, говорил, что даже не помнит, как так вышло. И правда: как же так вышло? Она долго не могла найти ответа на этот вопрос. А потом снова кровь. Она была везде: на рубашке Жан-Пьера, на его белой коже, на руках, что с каждый разом развязывались всё больше. Если подумать, то она даже не понимала что предшествует этим приступам. Шерри просто старалась не замечать проблемы. Уткнувшись в книгу, она вечерами сидела у окна и разглядывала тёмное небо. Воспитательница несколько раз заходила проведать её, всегда спрашивая, где Жан.       — Не видела Жан-Пьера на ужине, — седоватая, чуть сгорбленная женщина волновалась о судьбе детей, особенно теперь, когда мальчик стал ввязываться в драки всё чаще, а эмоции на его лицо ложились неестественной тенью. И сейчас, разглядывая голые стены детской спальни, она заметила, что все рисунки маленькой Польнарефф исчезли. Похоже, девочка сама сняла их.       — Он не голоден, — перелистывая страницу, Шерри даже не взглянула на воспитательницу. Не хотела ей нагло врать. Хоть брат и правда не голоден — ушёл гулять после обеда, взяв с собой излюбленную рогатку. Нет, девочка не интересовалась, зачем. Она знала. Как и знала, где закопаны трупы измученных перед смертью птиц.       — Помнишь тех людей, что приходили сюда в прошлое воскресенье? — женщина тепло улыбнулась, наблюдая, как Шерри робко подняла на неё глаза, не осознавая ещё, как ей повезло. — Они приняли решение забрать тебя. В тот момент её радости не было предела. Она очень хотела изменить свою жизнь, начать с чистого листа, забыть весь тот кошмар, что преследовал её изо дня в день. И, честно говоря, в её мечтах не было брата. Нежное девичье сердце сжималось каждый раз, понимая, что с Жан-Пьером их теперь будет разделять несколько кварталов. Жалко, но так будет лучше. Он слишком зависим от неё, а она становится зависима от него. Так не может больше продолжаться. Как ни странно, когда Шерри поделилась своим скорым отъездом из приюта, Жан принял этот факт спокойнее, чем она думала. Даже помог собрать немногочисленные вещи в день поездки. Прошло несколько недель прежде, чем она снова услышала о брате. Вежливый полицейский наведался к ним неожиданно, истоптав в прихожей весь коврик. Он сказал опекунам, что Жан на днях каким-то образом сбежал из приюта и, конечно, вскоре туда должен вернуться самостоятельно. Нервно улыбаясь, полицейский объяснил, что в таком возрасте мальчики часто шкодят и не стоит об этом слишком волноваться. Однако есть проблема — идти Жан-Пьеру особо некуда и мальчик может наведаться к сестре. Услышав это, Шерри выронила куклу из рук. А ведь впервые в жизни подарили фарфоровое изделие тонкой работы. Ей было так хорошо здесь, с новой семьей, но отчего-то плохое предчувствие пронизало до костей. Она снова винила себя. Оставила его одного, думая, что станет лучше обоим. Перестала следить за братом, который сам за собой следить не в состоянии. Всё прояснилось довольно скоро. Наступил её День Рождения, а Польнарефф всегда обожала этот праздник. И вот она — такая красивая, с бантиком на вьющихся длинных волосах, в тёмно-малиновом пышном платье — бежит на кухню, услышав, как оттуда заиграла громко весёлая музыка. Девочка, не сдержав улыбки, подумала, как славно было бы задуть все свечи разом на праздничном торте. Её шаги замедлились, когда она увидела широко распахнутую дверь, ведущую на кухню. Когда увидела, как родной брат, склонившийся над телом её названного отца, наносит бесчисленные удары ножом. Шерри оцепенела от увиденного, всё перед глазами замедлилось, поплыло. Кровь, наверняка ещё тёплая, стекла густой каплей со стены на пол, совсем рядом с туфелькой девочки. Снова. Это повторилось снова.       — Почему? — поджав губы, судорожно спросила она, отказывалась верить в происходящее. Длинные ресницы подрагивают, крупные слёзы падают на пол, смешиваясь с каплями крови умершего родителя. Почувствовав чужое присутствие, Польнарефф вскинул голову, озверевшим, неживым взглядом прожигая в ней дыру. Всё его лицо заляпано напрочь кровью, он облизнулся, поняв, что перед ним сестра и, кажется, начал успокаиваться, счастливо заулыбавшись этой встрече.       — Ты не знаешь, что это за люди, — осипшим голосом начал Жан-Пьер, поднимаясь с пола. Он давно убил уже мужчину, но закончил кромсать труп только сейчас, решив, что сестрёнка важнее. Девочка вся дрожала, поэтому он быстро подошёл к ней и дёрнул за хрупкую ручонку на себя, — Ты ведь такая симпатичная, маленькая, глупенькая, — обезумевшими глазами он всматривался в Шерри, что сегодня была ужасно привлекательна. И цвет платья практически красный. Он любит красный. — Отец сказал, что я должен охранять тебя. Чтобы не произошла снова трагедия. Это и было трагедией, как окрестили позже в новостях. Довольно скоро их арестовали, повесив убийство на обоих. Она и не отпиралась. Вина съедала её изнутри. Она знала, что брат болен. Не в себе и уже очень давно. Знала и ничего не сделала. Как сказал потом падре — бездействие порой более больший грех. А затем бесчисленные походы к психиатрам, каждый день таблетки и серость дней до рвоты. И лишь спустя несколько лет появился в дверях лечебницы человек, обещающий вернуть всё на свои места.       — Личность, которую я представляю, обо всем позаботится. Жан-Пьер, ваш брат, не причинит больше вреда тем, кто этого не заслуживает, — важного вида мужчина, сложив руки на коленях, говорил убедительно, — Если вас это заинтересовало, то я продолжу.       — Я буду благодарна, если у него появится ещё один шанс, — Польнарефф чувствовала себя неловко, не зная, какие слова подобрать. Пока что всё, сказанное этим мистером, звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Но причём здесь я?       — Он — ваша ответственность, мисс, — мужчина подсел к ней ближе, кладя свою ладонь поверх её рук, чуть сжав их. — Без Вас мы не придём к каким-либо результатам.       — Я… да, я согласна, — прикрыв глаза, легко согласилась она. Казалось, тут и думать не о чем: могущественная личность готова оказать им покровительство. — Сделаю все от меня зависящее, только скажите напоследок, — Шерри медленно приоткрыла глаза, застенчиво наблюдая за довольным посетителем, — Зачем это кому-то нужно? Мы с братом не представляем какой-либо ценности, — она прикусила губу, потупив взор, — Для общества мы мёртвые.       — Ох, мисс, — мужчина мягко прикоснулся к её девичьей щеке, что почти сразу зарумянилась, — Ваше общество вскоре полностью поменяется. К тому же человек сам решает, когда ему умереть, — почему-то эта фраза девушку насторожила, однако теплота чужой ладони выбивала все мысли из головы. — И мой человек уверен, что ваше время ещё не пришло. Всё теперь будет хорошо. Всё будет хорошо. Сколько теперь ей повторять эту фразу? Лучше не стало. Уйдя от воздействия лекарств, брат всё меньше стал походить на человека, которого она когда-то знала. Зато он стал таким, каким его желал видеть затеявший всё это. Эту вину ей не отмыть. Если бы тогда она отказалась от заманчивого предложения, если бы доверилась своему чутью, заподозрив неладное. Лучше навсегда быть запертой. Лучше было никогда больше не видеть брата. Но время не повернешь вспять, решения не изменишь. Брат зависим от нее: болезненно, до горечи и рези в груди. Может ли она переступить через свой страх, покончив с этой болью? Жан-Пьер не вынесет этой утраты, сорвется, показав свою болезнь во всех красках. И тогда… тогда не будет причин оставлять его в живых. Да он и сам не захочет. Всё становится так просто. И, лежа на холодной плитке, она задумалась, как бы ушла из жизни её любимая героиня известного романа. Вероятно, трагедия всей истории — не смерть. Трагедия в последних мыслях, эмоциях. Комом в горле встал вопрос. Сделать это дома? Нет, ей бы не хотелось запачкать идеально намытые полы или кафель в ванной ещё больше. Как бы её смерть изобразили на страницах печатных изданий?

***

Джозеф сегодня находился, скажем так, в расцвете своих старческих сил. Жена с утра уехала к давней подруге, так что теперь им с ЦеЦе, почему-то до сих пор гостившему, никто помешать не мог. Сьюзи не поощряла азартные игры, а Джостар безмерно любил. И вот, обыгрывая давнего друга уже раз в седьмой, Джозеф довольно почесывал седые усы, изредка с чувством превосходства поглядывая на сосредоточенное и крайне нахмуренное лицо Цезаря. Цеппели неважно себя чувствовал после прибытия в Америку, но, кажется, всё позади. Единственное, что теперь волновало Джозефа — это очередная победа в карты. Ну, ещё малость он был взволновал отсутствием новостей от Джотаро. Его мать, точнее, дочь Джостара, звонила сутки через двое, каждый раз спрашивая о благополучии сына. На её расспросы Джостар уверенно отвечал, что с внуком всё отлично и Куджо очень, очень счастлив. Естественно, так ли это на самом деле, старик знать не знал. Но ему бы и на ум не пришло усомниться в собственных словах, верность которых он проверять тоже не спешил. Замкнутый круг.       — Цезарь, — ворчливо окликнул он друга, сделав солидный глоток бренди, — А тебе не кажется, что я слишком много даю свободы ДжоДжо?       — Не ты ли запер его в Богом забытом месте? — Цеппели сверлил потускневшим взглядом морщинистую руку Джозефа, в которой находились карты. Вероятно, прикидывая в уме собственные шансы. Верно будет подметить — он не особо рассчитывал на победу.       — И то верно, — виновато вздохнул старик, осознавая, что ни о какой свободе не может быть и речи. — Слушай, а если я захочу выяснить, что за люди сейчас с моим внуком, — внезапно возникнувшая мысль об этом показалась Джостару воистину гениальной, — Думаешь, это можно устроить? — пыл мигом улетучился, стоило ему вспомнить одну деталь, — Мне мой знакомый посоветовал всё же пробить их по базе, — задумчиво буркнул он, хлебнув ещё алкоголя, — Правда, это было около месяца назад.       — Странно, что дельные мысли всё-таки посещают твою голову, — Цезарь деловито отпил вина из бокала, после с удовольствием смакуя на языке, — Думаю, вспомнить пару имён мне не составит труда. Кажется, советника звали Какёин Нориаки.       — Прям детального ничего не надо, попрошу шерифа обойтись без грязного белья, — серьезно изрек Джозеф, а потом шкодливо сощурился, не выждав для приличия и минуты, — Но если там найдется что-то щепетильное, то я предпочел бы знать.       — Ты не меняешься, — расплывшись в снисходительной улыбке, Цеппели о чём-то всерьез задумался, что не укрылось от пытливого взгляда друга.       — В чём дело, ЦеЦе? — Джостар, положив карты на стол, подсел к светловолосому почти вплотную.       — Не могу понять, почему такой болван, как ты, снова и снова обыгрывает меня, — наигранно возмутился Цезарь, даруя другу щедрый щелбан. Тот, потирая ушибленное место, закряхтел. Всё это напоминало молодость, о чем вслух поделился Цеппели: — Давно мы не сидели так близко…       — Перебрал со спиртным, — резво оправдался старик, сразу же отсев на приличное расстояние. Возникнувшее молчание вышло настолько неловким, что Джозеф потянулся к пульту включить телевизор. Естественно, каждый думал о своем, ни капли не следя за климатом в саванне, о котором вещал ведущий.

***

Рука, облаченная в длинную перчатку, замахнулась над лежащим телом и незамедлительно рубанула. Тесак так легко вошёл в череп мальчишки, что Жан-Пьер даже испытал разочарование. Но исполнять эту грязную работу ему всё равно нравилось. Заперев на замок дверь, он мог остаться наедине со своими варварскими мыслями, увлечениями.       — Они все считают… — переводя дух, прерывисто заговорил себе под нос белокурый мужчина, пристально рассматривая симметрично разрубленную им голову. Идеально. Впечатляюще. Волнующе. — Что мы с тобой похожи. В их глазах мы… — Жан снова замахнулся, на этот раз мощным ударом клинка отсекая черепушку от шеи, — слегка ненормальные. Гноящаяся кожа сползла с посеревшего молодого лица, обнажая копошащихся под ней живеньких червей. Польнарефф усмехнулся. Ему это напомнило лазанью, которую они когда-то делали с сестрой.       — Ты знал меня, как немногословного человека… — продолжил свой монолог дворецкий, запыхаясь из-за физического труда. Его меткий глаз уже безукоризненно разделил все части тела Йошикаге. Как опытный мясник, он ошибиться в этом деле не мог. Дотошность — излишество, но без неё Польнарефф просто не представлял своей жизни. Передохнув с минуту, длинноволосый снова взял в руку рубак, с небывалой страстью отсекая ноги от туловища. — Да, ты прав, — с ухмылкой на губах проговорил Жан, теперь измельчая мёртвые конечности с предельной точностью. Кости рубить сложно, отчего лоб покрылся липким потом, — С живыми говорить… как-то странно. Им нельзя доверять, — вслух размышляя, мужчина с приятным трепетом ощутил, как заболели мышцы рук от работенки. Как и всегда, она ему пришлась по вкусу. — Но мы с тобой достигли точки доверия, — солёный пот стекает по вискам вместе с вонючей жидкостью, что ещё недавно находилась в недрах Йошикаге. Это проводит по телу электрический ток, даруя наслаждение. — Падре сказал, что я избран Богом. Я сразу понял для чего, — припомнив, дворецкий заулыбался. Сердце забилось чаще. До встречи со священником он не понимал себя. Ненавидел себя. Но теперь понял, что просто всегда отличался от других. Он особенный.       — Я чистильщик, а ты — грязь, — отрешенно пояснил Польнарефф, разрезая вздутое мальчишеское пузо. Кишки стоит достать, а потом продолжить начатое, — Ты падаль, а я падальщик, — ещё несколько ударов по мясу, костям, жилкам, и перед Жан-Пьером не осталось ничего, что напоминало бы некогда хмуроватого и одинокого Киру. Довольный безупречной работой, светловолосый развернул рядом лежащий мешок, бережно складывая в него аккуратные куски трупа. Мама бы им гордилась. Ей нравилось, когда всё ровно, нравилась ювелирная точность. Зияющий разрез на её тонкой шее он хорошо запомнил. Убить себя так красиво и дерзко больше никто бы не смог. Соседи считали её нездоровой. Но ведь она просто отличалась от них. Шерри тоже особенная. Польнарефф, преисполненный долга, вынес мешок в подвал и аккуратно положил его рядом с запасным выходом. Обязательно закопает утром. Встав ровно у расчлененного тела, Жан-Пьер напоследок снова заговорил. Тихо, собранно, чётко.       — И когда… закончится этот спектакль, полный абсурда, — голубые глаза лихорадочно сверкнули во тьме, делая из спокойного и умиротворенного лица по-маньячески жуткое, — Останется только грязь… — прикрыв воспаленные веки, дворецкий вышел и неслышно хлопнул дверью, ведущую в подвал, — Я исполню свое предназначение, — выдохнул, теперь удовлетворенно ступая к душевой. Он весь в останках Йошикаге. Неприятно, но как-то странно заводит. — Шерри, наверное, уже спит, — легкая улыбка, полная обожания, посетила бескровные губы. Шерри. Шерри. Шерри.       — Эта девка не выходит у тебя из головы, — улыбался Хол Хорс, доставая из рюкзака сигареты.       — Она не девка. Её зовут Шерри, — с серьезным видом поправил Жан-Пьер, мысленно представляя, как мог бы сейчас потушить о лоб конюха сигарету. А потом с переполняющим садизмом бить, бить, бить.       — Такое ощущение, что прачка хороша только в одном деле, — властно, но будто лениво послышался высокий голос за спиной. Польнарефф даже не вздрогнул, хотя испытал на секунду дурманящих страх. — И я не про стирку, — криво ухмыльнулся Какёин, при этом рассматривая кровавое пятнышко на воротничке. Не отстиралось, досадно. Осталось после бойни с очередным потомком Джостар. — Следи за ней. Проблем ведь нам не надо? — предостерег и уже собирался покинуть помещение, но…       — Да. — Резко процедил Жан-Пьер, на что наёмник недоуменно приподнял краешек брови, продолжив слушать. — И у неё есть имя, — осмелев, дворецкий так же резко развернулся лицом к рыжеволосому, проговаривая любимые буквы, приятно ложащиеся на язык, — Шерри.       — Ах, — расплылся в лисьей улыбке Нориаки, понимая, чем вызвал негодование у мужичины, — Разумеется, — дипломатично согласившись и пожав плечами, он удалился из комнаты, оставляя после себя сладковатый запах. Эссенция Шерри. Не нужно быть гением, чтобы сделать выводы. Польнарефф взялся пальцами за голову, стараясь заглушить гнев. Мерзкий наёмник режет без ножа, оскорбляет без слов и остается в выигрыше, даже не играя. Но это ничего… Пепельноволосый быстро вернул себе хладнокровие, представляя, как искромсает бледное лицо Какёина, как будет глумиться над ним. Дьявольская улыбка сопутствовала настроению, а уши охотно слышали стоны боли, мольбы о помощи.       — Мне так за неё стыдно, — грубо бросила Мэрайя, заполняя какие-то бумаги на очередные покупки, — Она как животное, полностью живет инстинктами, — облизнув указательный пальчик, девушка перелистнула отчетный лист, сверяя написанное ею с цифрами на чеках за месяц.       — Шерри, — Жан-Пьер на какую-то долю секунды обезумел и взял со стола ручку. Он готов был проткнуть смуглую кожу на шее Мэрайи, но её своевольный голос вывел его из этого состояния.       — Ты что-то сказал? — недовольно буркнула она, закончив с бумагами.       — Её зовут Шерри. Животное? Если так, то это семейное. Жан-Пьер, ступая еле слышно по полу, спокойно вошёл в душевую. Приторно-конфетный запах сразу ударил в нос, мужчина поежился от настигнувших врасплох похотливых ощущений. Тут была сестра? Как прекрасна она стала, если вспомнить её божественный образ! Правда, бессметное количество мужчин, побывавших в ней, отнюдь её не красило. Сам Польнарефф понимал, что тоже желает её, как женщину. Однако любое сексуальное воздействие им воспринималось отрицательно. Беловолосый не понимал сути этого бессмысленного занятия. Ему достаточно было бы просто трогать, мыть её совершенное тело, зарываться пальцами в кудрявые локоны. На минуту забывшись, он даже не заметил, что в душевой не один. Острый слух уловил чужое прерывистое дыхание. Дворецкий непроизвольно потянулся к перочинному ножу, который всегда за пазухой. У него страсть к холодному оружию. Нет ничего приятней, чем втыкать острие в вырывающуюся жертву. Но и с трупами выходит не хуже.       — Шерри?! — зрачки импульсивно расширились, — Ты… — он судорожно смотрел на обнаженную девушку, сидевшую у стены. На полу сотни осколков, впившиеся ей в кожу, но сестра, кажется, не торопилась вставать и что-то менять. Жан, спохватившись, приблизился к ней, встав на корточки. К запаху эссенции добавился запах спермы. Он знал, что девушка трахается направо и налево, но чтоб дойти до такого! Польнарефф ощутил омерзение, сильно нахмурившись. Злость закипала внутри, накрывала с головой.       — Это ты, — черноволосая подняла неспешно голову. Запах гнили, эту вонь от мертвечины она почуяла ещё до того, как нога брата ступила в помещение. Шерри не смогла сдержать презрительного взгляда. Ей мерзко от одного только вида мясника. Нет, это не её брат. Перед ней чудовище. Очередное, как и все окружающие. — Я слишком слаба, чтобы покончить с этим, — с непривычным холодом отозвалась она, вставая на ноги. Стекло впилось ещё глубже в кожу. Больно, — Я должна стать сильнее. Но как?..       — С кем на этот раз, Шерри? — процедил сквозь зубы Жан-Пьер, подходя к ней вплотную. Девушка дернулась, пугливо отступив, — Ты специально это делаешь, чтобы разозлить меня? — он схватил её за волосы, ощущая трепет от их мягкости. Не выдержав и испытав сильный укол непонятной вины, мужчина стремительно отошёл в сторону, — Я в этом виноват? Скажи, я? — занеся высоко руку, он яростно ударил по раковине, разбивая и её, и кулак. В голове пожар, становится плохо. В глазах мутнеет, он чувствует удушие. Нельзя срываться, только не при сестре. Но ведь сестра… — Шлюха! Грязная, опорочившая нашу семью дрянь! — зарычал он, не узнавая свой голос. Сознание мечется, сущность не понимает, как поступить. — Я ведь знал, знал! Ты неисправна! Поломанная дешевая копия матери… Она бы, она… — слёзы потекли мокрыми дорожками по бледным щекам. Жан-Пьер шокировано провёл ледяными пальцами по горячему лицу, стирая влагу.       — Что же ты плачешь теперь? — Шерри как-то неожиданно оказалась перед ним, хотя он готов был поклясться, что та стояла достаточно далеко. — Скоро всё закончится, — вздохнула бессильно девушка, заходя ему за спину. — Жан, — с какой-то тоскливой нежностью прошептала у самого уха, — Мне хочется… так хочется вернуться в детство. Помнишь, ты всегда ведь меня защищал? — задав вопрос, прачка всхлипнула, сама стараясь больше не вспоминать, — Даже тогда, ты помнишь? Помнишь ведь? — с надрывом продолжила она, изнеможённо кладя руку на шею брата. Польнарефф почувствовал прохладное прикосновение стекла к собственной коже. Видимо, сестра подобрала с пола, когда поднималась. Почему он не удивлён? Почему его предал самый дорогой человек? А он всё делал для неё, для её благополучия. Почему? Жан-Пьер, стоя у разбитой раковины и видя в осколке от зеркала бледную ладонь сестры, лишь поддался её руке. Он никогда не мог ей отказать. Горячие алые капли заструились по шее, ключицам, ненадолго останавливаясь у подсохшей, тухловатой крови Йошикаге. Девушка сильно задрожала, отчего стекло входило всё глубже, настойчиво царапая. Шерри, всё ещё сомневавшаяся в своем выборе и поступке, обездвижено замерла, не в силах уйти. И так же она была лишена тех сил, чтобы закончить начатое. Дворецкий глубоко задышал, картинка перед глазами смазывалась, становилось легко и приятно. Он услышал стук каблуков по кафельной поверхности. Изо всех сторон набатом послышались отголоски, напоминающие строгий материнский голос. И разочарованный отцовский. Жан открыл глаза, практически ничего не разбирая перед собой.       — Не моя вина, я старался сделать из неё человека! — гневно воспротивился пепельноволосый. Он грубо впился ослабевшими пальцами в виски, пытаясь унять бешеную боль. И как-то Польнарефф совсем не ощутил, что из-за этого импульсивного движения осколок вошёл ещё глубже в шею, а собственная кровь заструилась интенсивнее по коже, по нежным рукам обожаемой сестры.       — Жан, — едва слышно пролепетала Шерри, сильно зажмурив глаза. Она ничего не может, даже сейчас! Просто стоит, а грязную работу делает снова брат! Прачка свободной рукой зажала нос, чтобы не стошнило. Так много крови. Снова. Несколько секунд и прачка ощущает, как тело Жан-Пьера оседает в её объятиях. Тяжело. Неужели это всё? Это конец? Так глупо?! Так просто?!       — Жан!.. — прокричала девушка, разлепив мокрые от слёз глаза. Веки мужчины закрыты, а сам он, очевидно, не в сознании. Белая, почти прозрачная кожа с несколькими венками стала ещё бледнее, пугая. Уложив брата на пол, она склонилась над ним, выбрасывая осколок куда-то в сторону. Поднесла руку к шее, стараясь прощупать пульс. Ладони так и не прекратили дрожать, а сердце словно вырвано из груди. Кажется, пульса нет. Или есть, но тихий? Что ей делать? Прачка часто и глубоко задышала, мечась между выбором. Снова что-то решать. Но она просто не способна! За неё всегда всё решали другие, так как? Слабость, разочарование, боль — всё способствовало началу самой настоящей истерики, однако… Внезапно прозвучавший голос со стороны лишил девушку всяких чувств. Она на мгновенье забыла, что всё ещё жива.       — Так шумно, что я вас со второго этажа услышал, — голос Хол Хорса привычно беспечен и насмешлив. Но так ли он будет звучать, когда поймёт? Шерри с силой сжала зубы на нижней губе, прокусывая. Что делать? Что ей делать?! — Что за?.. — да, интонация конюха изменилась. Почему-то черноволосой показалось, что она отчетливо слышит нотки страха в нём. Тоже боится. Может, они всё-таки в одной лодке? Может, Хорс встанет на её сторону? Да, ни о какой любви не может идти и речи, но неужели столько страстных ночей между ними ничего не значили?       — Мне нужна твоя помощь, Хол, — так и не повернувшись на любовника, она встала. Ноги, как плавленая пластмасса, не слушаются совершенно. Глаза как стеклянные — почти не видят. В голове будто вата — думать невозможно. Она и правда так похожа на куклу. Фарфоровую, разбитую. Без будущего. И сейчас, осознавая, что дороги назад нет и не было никогда, а брат не очнется, не встанет на её защиту, Шерри наконец поняла… Она не хочет умирать. Ещё не время. Её жизнь не может закончиться вот так. Заслужила ли она расправы над собой? Если и заслужила, то не этим иродам выносить вердикт.       — Он мёртв? Ты убила его?! — Хорс, переступая с ноги на ногу, всё ещё не мог поверить в увиденное. Подумать не смел, что наткнется на такое. Не хотел бы находиться здесь — ведь теперь он, получается, свидетель. Да, жалко семейство Польнарефф — но ещё больше ему страшно, и жалко себя. Испуганным донельзя взглядом Хол окинул лежащего на полу. Мурашки покрыли всё тело. Если Жан и мёртв, то… Он не причастен! Какёин и остальные ведь поверят? Да кто не спал с этой шлюхой? Друзьями-то они никогда не были! И всем известно, что Хол Хорс — кто угодно, но не убийца! Мужчина, как загнанный в угол зверёк, не мог остановить свой взгляд хоть на чем-то, постоянно его перемещая.       — Да, — девушка, накинув небрежно одежду, уже почти не сомневалась, что это действительно так, — Думаю, да. Помоги мне. Смела ли она просить о подобном? Наверное, совести совсем не осталось. Но всё же Хорс не такой плохой человек, чтобы сдать её с потрохами. Так ведь? Польнарефф жалобно взглянула в глаза Хорса. Он же ей поможет? Ведь так?       — Не пойми неправильно, — взгляд блондина заострился, а лицо стремительно побледнело, он сразу отвел взгляд в сторону, чтобы произносить слова стало легче, — я, конечно, могу сделать вид, что ничего не видел. Но помогать тебе с этим — нет. — сложив руки на груди, конюх хмыкнул. Хотел бы он сбежать сейчас с места преступления. Все знали, что он не в ладах с дворецким. С другой стороны, он хитер, а Шерри врёт не так хорошо, чтобы выкрутиться, — Ты, считай, покойница.       — Можно же что-то придумать! — возмутилась Шерри, подходя к мужчине.       — Это надо было раньше, — не особо проявляя жалость к девушке, Хол сделал шаг назад, готовый сорваться и вовсе на бег. Лучше быть трусом и доносчиком, чем мёртвым. А законы таковы, что если прикрыл виновного, то судьбу делите на двоих. А судьба у таких всегда одинакова. — Пойду разбужу Какёина.       — Да как ты не понимаешь? — утробно чуть ли не рыкнула Польнарефф. Она должна бороться, должна выжить, уехать отсюда. Никогда не поздно ведь? — Никому мы не сдались, как и наши бессмысленные жизни, — пропищала едва ли не фальцетом, будучи на эмоциях и, к своему сожалению, поддаваясь им. Прачка знала, что надо думать, планировать, напрягать извилины. Однако… для неё это всё оказалось слишком, — Мой брат был болен и это только сыграло на руку этому монстру!       — Будто ты это не знала с самого начала, — съязвил Хорс, потихоньку отступая ещё. Почему на крики из душевой пришёл именно он? Где подмога в лице хотя бы той же Мэрайи? Все спят, что ли? — Хозяин не потерпит такого самоуправства. Ты нарушила так много правил. Стоило ли того, Шерри? — с сожалением смотря на дворецкого произнес он, незаметно увеличивая расстояние от взбунтовавшейся прачки, — А он мне даже как-то по-своему нравился.       — Какёин столько лажает и ничего, — ужесточив голос, Шерри быстрыми шагами сократила расстояние снова, окровавленной рукой дергая любовника на себя за воротник. Силы ещё оставались. Единственная мысль билась в мозгу. «Должна выжить».       — Сдашь меня ему? А почему он решает это за хозяина? После стольких осечек у него вообще не должно быть права голоса! — конечно, она знала, что права. Все заметили снижение дееспособности «советника».       — Тише-тише, — ему совсем не нравилась эта подступающая истерика, — Конечно, я бы мог позвать Жан-Пьера и решать с ним, если бы не одно «но». Хлесткая пощечина идеально легла на гладковыбритую кожу Хорса, а сам он уязвленно бросил взгляд на девушку. Чертовка!       — Если убрать Какёина, то всё закончится. И всё будет хорошо, — шепча губами, промолвила она, пытаясь рассуждать. Всё должно быть хорошо. И обязательно будет.       — Ну, во-первых, ты его никак не уберешь, — в разговорах с призраками есть что-то смешное, но больше Хол не смел вбрасывать свой юмор, — во-вторых, даже само покушение тебе будет стоить мгновенной смерти. А впрочем, может для тебя это не так уж и плохо, — сплюнув на пол, слегка раздраженно сказал мужчина.       — Ты не задумывался, почему на разговоры с посредником ходит почти всегда только Какёин? Почему всё важное передают через него? Почему он может ошибаться и оставаться сухим, находясь по локоть в крови? — продолжала напирать Шерри, даже не замечая, что её не особо слушают и, очевидно, позицию совсем не разделяют.       — Ты перегибаешь, считая, что наш Хозяин — это он. Нориаки слишком молод и профессия у него, скажем так, исчерпывающая. И ему удается ей полностью соответствовать, — Хол скривил скучающую гримасу, фыркнув, — Знаешь, мне этот разговор уже поднадоел.       — Это ты не видишь! Он очевидно заинтересован в наследнике, оттого и медлит. И как думаешь, что будет в конце, Хол? — Польнарефф цокнула языком, подытоживая, — Он не отпустит нас. Запомни: мы поочередно будем умирать, пока не останется лишь Какёин. Не знаю, зачем ему это всё, но точно знаю — так всё и закончится, — донести свою правду не получается. Прачка как-то сразу и не осознала — она только теряет сейчас время с Хорсом. Но поняв это, она уже не могла и дальше продолжать уговаривать того, кто не видит истины.       — Из-за тебя мы все умрем, вот уж точно, — в то же мгновенье Хол схватил её под руку, удерживая. Видимо, тоже понимая, что она вот-вот сбежит, — раз ты такая провидица, то должна была предвидеть всё заранее. Шерри, стараясь не поддаваться всем чувствам, что окутали её, поступила скорее инстинктивно, чем обдуманно: собрав все силы, она так ударила коленом между ног Хорса, что у того изо рта вырвался самый настоящий поросячий визг.       — Сука… — корчась от боли, светловолосый отпустил кисть девушки, сразу же положив на место удара, — Тупая ты сука, — сгорбился, чуть присев на пол. Это же надо додуматься так ему вломить по яйцам! Будто он в чём-то виноват вообще. Жалея себя и потирая ушибленное место, он всё же облегченно вздохнул: прачка убрала себя из душевой; вероятно, что будет дальше с ней — уже не его беда. Ну, он пытался ей помешать — этих слов будет, наверное, достаточно, чтобы оправдать себя.       — Как больно-то, — Хол взвыл, краем глаза сразу замечая какое-то движение сбоку. Как раз там, где, по идее, лежало бездыханное тело дворецкого. Приглядевшись, он заметил, как дрогнул палец Жан-Пьера снова, а его ноздри явно расширялись, втягивая воздух. Дерзкая улыбка легла на губы конюха, когда тот понял, что все метания Шерри были напрасны. Как и её смерть, что ждёт теперь буквально на каждом углу.       — В аду отказались от лучшего работника? — тихо засмеялся, медленно и кое-как доползая до Польнареффа. Он, всё ещё ухмыляясь, сразу же начал осматривать окровавленное место на его шее. Да, крови много, но порез — ничтожно мал. Глупая, глупая Шерри. И она думала, что такое способно убить? Конюх несильно ударил себя по лбу, удрученно шепча под нос: — Чёрт, да ты же не переживешь… если с ней что-то случится.

***

Шерри почти не чувствовала своих стёртых босых ног, что ступали слишком громко по поверхности пола. Мысли попутались, но она понимала — в особняке опаснее всего. И всегда так было. Может, ей мог бы помочь священник? Да, стоит выйти с двери подвала. И вот уже та дверь, за которой всегда тишина, мрак, сырость. Ей раньше было так страшно туда спускаться, но сейчас этот страх исчез, уступая место новому. Страху смерти. Открыв дверь, она спускалась всё ниже и ниже. Хоть глаз выколи — не видно ни зги. Она шла по памяти, свернув сначала налево, а потом, держась за покрывшиеся мхом стены, вперёд. Шерри чувствовала слишком многое и все эти эмоции лишали её рассудка, загнанными птицами в клетке вырываясь наружу, вместе со слезами и, как ни странно, с рвотой. Завернув за угол, она нагнулась и выплеснула содержимое желудка. На неё с каждой секундой накатывал неподдельный, леденящий душу ужас. За произошедшее и за то, что ещё может произойти. Подрагивая от холода, боли, сильной тревоги, Польнарефф почти дошла до последнего угла, до последней двери. Ключи она забрала с собой, поэтому на проблемы с замком и не рассчитывала. Околевшими тощими пальцами она залезла в карман, извлекая связку с ключами. Наощупь найдя нужный, самый массивный, прачка всунула его в замочную скважину, со скрипов повернув. Потрескавшимися губами она негромко поблагодарила Бога, когда дверь поддалась её стараниям. Ветер приятно ударил в лицо, Шерри ненадолго прикрыла глаза. Всё бы ничего, но откуда этот звук? Девушка тоскливо разлепила веки, видя перед собой пса. Белого, красивого. Когда-то она хотела собаку.       — Плохо, мисс Шерри, — за псом стоял Н’Доул, оперевшись на трость, — Признаться, я разочарован, — собачник слегка улыбнулся, и трудно было сказать, какая эта улыбка — печальная или довольная, — Ваша дальнейшая судьба не нуждается в озвучивании. Вы понимаете? — пастух ловко повертел тонкую трость между пальцами, затем резко воткнув её в вязкую землю. Жест завораживал, но пугающим не был. И откуда он мог знать о том, что произошло с полчаса назад? Был тогда рядом с душевой, а потом просто поджидал её у тайного выхода из здания?       — Вас столько незрячих… что мне тошно, — Шерри тоже невольно улыбнулась, хоть и осознавала, что Н’Доул не в состоянии увидеть. — Кто ты, чтобы угрожать мне? — девушка ощущала собственное превосходство перед калекой. Да, мужчина может быть опасен. Они все опасны. Но пастух никогда не ввязывался в дела насильственные. Он тихий, мирный человек. Со стаей пастушьих щенков. — Ты же знаешь, мне необходимо говорить с Какёином, чтобы уже он сказал, что меня ждёт. Да, возможно, это станет мой последний разговор. Но в чём я сейчас не права? — девушка, испытывая в некоторой степени испуг, всё же двинулась вперед, игнорируя грозный рык со стороны лохматого пса.       — Мисс Польнарефф, но ведь Вы совсем не разговора ищете, — Н’Доул остался на месте, пока не предпринимая никаких действий и нисколько даже не нахмурившись, словно говорили они о погоде или о чем-то ещё, что ценности никакой не представляет, — И совсем не к Нориаки путь держите, — продолжил собачник, поправляя чуть съехавшие набок чёрные очки, затем ещё больше улыбнувшись, — В чём я сейчас неправ? — передразнил он, при этом позволяя девушке отойти от себя на достаточное расстояние, — Так или иначе, я не могу этого допустить. Нориаки заслужил свой покой, — Н’Доул отошёл к двери, совсем не собираясь пускаться вдогонку прачке. Та, правда, пока ещё даже не пыталась сбежать, — А вы заслужили свой.       — Это ты так решил? — Шерри чуть не обезумела от такой вопиющей наглости. Да всем глубоко насрать на неё, несмотря на все трудности, которые они вместе пережили! В этих людях не осталось человечности. И она сомневалась, что эта человечность ещё осталась в ней. Убила собственного брата… нет, не думать. Об этом нельзя думать сейчас, когда жизнь в опасности.       — Я ничего не решаю, но законы есть законы. Мои действия прописаны регламентом, — Н’Доул еле слышно свистнул, очевидно, призывая остальных собак, — Я поступаю радикально. Но Ваша жажда докопаться до правды губительна. За одну попытку вас скинут с поля. Даже если эта попытка провальная.       — Ты знаешь не больше, чем я, — спустя несколько секунд Шерри увидела светлые морды других собак, что бежали к своему хозяину. Они не так близко, возможно, если она побежит сейчас… — Почему же ты ещё не сдох? — обернувшись последний раз на пастуха, она готова была уже сорваться с места.       — Потому что я живу по законам, а не по своим желаниям, — зловещая аура над Н’Доулом ощущалась, казалось, кожей, — В данном случае, мисс Шерри, Вы представляете угрозу всем, кто находится в здании. Ведь вам больше нечего терять, — пояснив, пастух перестал ухмыляться. Складка пролегла меж чёрных бровей, а следующие слова он сказал непривычно строго, — Человеку, уверовавшему в это, пути назад нет.       — Это не может закончиться вот так, — Шерри, сжав пальцы в кулаки, бешено сорвалась с места. Бежать. Всё, что ей осталось сейчас — бежать. Там, чуть подальше, в чаще… есть место, в котором можно было бы спрятаться от собак. Она сможет. Она справится. Даже пешком дотуда идти — пара минут, меньше! Если знать нужные тропинки. А она знает. Польнарефф, практически добежав до туда, где начинается чаща, поняла, что погони за ней нет. Девушка обернулась через плечо, судорожно вдыхая воздух. Пастух вдалеке у особняка. Ласково гладит собак, пока не приказывая им следовать за ней. Почему? Ответ оказался прост и вскоре Шерри уже поняла. Стоило ей подступить к чаще, как псы сорвались, словно с цепи. Невероятно быстрые, невероятно злые. Понятно. Н’Доул был уверен, что ей не спастись. Но на её крики сбежался бы никому не нужный народ, включая всех в особняке. Слепой уродец выжидал, чтобы она убежала подальше. Туда, где её вопли мало кого будут волновать в ночь грозы. Но это всё ничего, ей осталось бежать совсем немного. Это реально! Более, чем реально — успеть. Густая чаща приняла её, как родную дочь. Расслабляться некогда — нужно добежать до того места. Вой собак слышится уже почти рядом. Платье мешалось в ногах, цеплялось за ветки, рвалось, замедляло движения. Собака быстрее человека. Она и без других препятствий это знала, но всё равно завизжала от ужаса, когда почувствовала укус. Разрывающие плоть, впивающиеся глубоко под кожу острые клыки. Светлая шерсть животного сразу же окрасилась в красный, пёс утробно завыл, не отпуская ногу, таща её назад. Шерри тотчас пала наземь, разбивая локти о скользкие камни. Мыслей не было — боль поразила прямо в голову, в мозг. Всё, что ей оставалось, это истошно кричать в агонии, вопить до хрипа, срывать голос. Находясь в границе сознания, она старалась отпихнуть зверя второй ногой, брыкаясь и нащупывая окровавленными пальцами камень. Она хочет жить. Не может уйти вот так. Нет, она сможет убежать. Это не конец.       — Я не хочу умирать! — Шерри закричала во всю глотку, замахиваясь камнем, но тот так и не достиг цели: выпал из обессиленных рук. На её глазах пёс, цепко ухватившись зубами, вырывает огромный кусок мяса поверх колена, обнажая на несколько секунд кость. В состоянии шока Шерри даже не почувствовала, как пастушья собака снова вгрызлась в ногу, утопая мордой в кровавой плоти. Девушка даже не заметила, как ещё одна псиная морда набросилась не неё откуда-то со стороны, озверело кусая за лицо. Миг. Треск. Боль. В голове что-то замкнуло, ушло в никуда. Всё исчезло. Перестало существовать. Её больше не кусали. Кто-то занёс нечто острое над псом, одним ударом убив скотину. Вторая же собака, скуля, убежала прочь. Над девушкой нависло чье-то дурно пахнущее лицо. Лицо. Шерри видела лицо, много лиц. Но она не могла узнать, кто перед ней. Она слышала голос, много голосов, но не понимала слов. Она не чувствовала боли. Не осознавала, что такое чувствовать. Польнарефф бездвижно лежала и не знала, что можно как-то иначе. Предводитель шайки что-то говорил, при этом лукаво гогоча. Шерри ничего не ощутила, когда её платье задрали, а ноги широко раздвинули. Не почувствовала вони изо рта каких-то бродяг, что накрыли её изуродованное лицо каким-то грязным платком и теперь вколачивались одним за другим в измученное тело. Не испытала чего-либо, когда её лишили ногтей, пальцев, отрезали соски, насмехаясь и дурачась. Не знала, что её пинают и режут, а вместо внутренних органов уже сплошное месиво. И когда с её глаз наконец-то сняли платок, всё, что она увидела — это руки. Одна без пальцев, перебинтованная. А вторая приблизилась к ней вплотную, выливая на глазные яблоки какую-то жидкость. Дальше — темнота. Шерри не почувствовала, как умерла.

***

Джотаро, толком не поспав эту ночь из-за внутренних переживаний, окончательно проснулся несусветно рано, где-то между четырёх и пяти утра. Лежать, как и находиться в любом спокойном состоянии, он не смог, иногда резко переворачиваясь на кровати, а порой и вовсе зачем-то вставая, громко начиная измерять небольшую комнату шагами. Дио, потерпев для приличия полчаса, сделал ему несколько замечаний, крайне недовольным и хрипловатым из-за выпитого алкоголя голосом. Впрочем, Брандо это не спасло — Куджо его мольбы о тишине проигнорировал, начав сначала снова расхаживать по комнате, а потом, поддавшись какому-то своему странному порыву, шумно собираться на утреннюю прогулку. Конечно же, Дио не мог отпустить парня одного. Так и вышло, что они, один — растрепанный и хмурый, а второй — не менее растрепанный, хмурый, но ещё и раздраженный, вышли в холл. И, к своему удивлению, обнаружили, что в особняке не так темно, как должно быть.       — Гроза прекратилась? —приоткрыл шире всё ещё сонные глаза Брандо, тут же подойдя к окну. И правда, небо стало в разы яснее. Похоже, что днём и вовсе выглянет солнце, — ДжоДжо! — взволнованно протянул он, предвещая скорую поездку из этого ада домой, — Ты посмотри, как светло! — радостно и с намеком продолжил Брандо, посмотрев на раздосадованного непойми чем брюнета.       — С улицы посмотрю, — резко развернувшись, Куджо начал спускаться по лестнице, словно стараясь скорее вырваться на свежий воздух. От чего так убегал наследник было непонятно. Дио пару раз сморгнул, провожая его недоумевающим взглядом. Давно Джотаро такой? Кажется, нет. К моменту, как блондин вернулся в комнату, друга ещё там не было. Но он вскоре явился, как ни в чем не бывало. Лёг спать. Ночью его муха какая укусила, что ли? Брандо спустился по лестнице, держась при этом, как бабка старая, за перила и иногда кряхтя, когда резко тошнота подступала к горлу. Всё-таки пить то сомнительное пойло не стоило, а вставать так рано — тем более. Вспомнив вчерашний вечер и истеричную голую прачку, Дио на миг остановился. Вот оно! Друга укусила не муха, а баба. Не в прямом смысле, конечно. Несомненно, что ещё могло так кошмарить ДжоДжо? Неудавшаяся любовь. Брандо цокнул себе под нос, уже находясь у выхода из дома. Наверное, Джотаро понял, что деревенской развратнице от него нужны только деньги и ничего больше. Ни капли не сомневаясь в своей правоте, светловолосый вышел на улицу. Наследник стоял к нему спиной, уже докуривая сигарету. Только на свету Дио понял, что видок у него, скажем так, новомодный. Дорогое пальто всё в каких-то опилках, песке и, кажется, в сене.       — Барахтался вчера со своей ненаглядной? — в догадливости блондину было не занимать. Зоркий глаз слишком намечен, чтобы можно было от него что-то скрыть. Спросит в лоб — не отвертишься. Вот и ДжоДжо не стал.       — Вроде того, — посерьезневшим голосом ответил, сразу же сильно затянувшись.       — Оно того не стоило? — поравнявшись, продолжил допрос Брандо. Он как-то не особо интересовался личной жизнью друга, но теперь… Да, на носу отъезд. Скорее всего, даже сегодня. Поэтому блондин облегченно выдохнул и тоже закурил. Этот кошмар вот-вот закончится, так что можно влезть в это деликатное дело. Чтобы, не дай Бог, наследник не притащил за собой в город какую-то аборигеншу.       — Стоило, — быстро, но с тем как-то обреченно опроверг Куджо, выбросив сигарету в мокрую траву. Уголёк быстро потух и только тогда брюнет заметил, что туман под ногами — неимоверно густой и отчего-то жуткий. И Брандо прав: дождя уже не было, судя по всему, несколько часов. Тучи расплывались по небу, уступая где-то вдалеке уже белеющим облакам.       — Тогда в чём дело? Секс тебя теперь не радует, а печалит? — посмотрев на напрягшиеся плечи друга, Дио понял, что дело не совсем в этом, — Любимая что-то не то сказала? «Любимая» поразило в голову, лишило душевного равновесия, которое уже начинало его заполнять после сигареты и легкого ветерка. При упоминании вчерашнего прореха, Джотаро гневно прикрыл глаза и, опустив козырек фуражки пониже на лоб, оставил друга без ответа, небыстрым шагом уходя вперёд.       — Мы же уезжаем сегодня отсюда? — быстро догнал его Брандо, сразу же заглядывая в смуглое лицо. На котором, кроме вселенского раздражения, ничего не читалось.       — Да, — коротко сказал, явно стараясь отделаться от надоедающего.       — Мы же вдвоем поедем? Ты да я? — уточнил ненароком блондин, поглядывая по сторонам. Может, ему только померещилось, но было такое ощущение, что мелькнула где-то за деревьями тень. Должно быть, какой-то зверёк. Успокоившись этим умозаключениям, он наткнулся на недовольный взгляд друга, — Что?       — Я хочу побыть один, — Куджо сурово пробуравил своими глазами чужие из-под козырька, давая этим понять, что все расспросы закончены и компания ему сейчас нежелательна.       — Пф, — фыркнул обиженно Дио, закатив золотистые глаза. — Да пожалуйста, — вальяжно согласился оставить в покое, повернувшись спиной и медленно уходя обратно по тропинке на главную дорогу. Остановившись, он чуть громче сказал, чтобы слова остались услышанными: — Только знай, что как только ты попадешь домой, твоя дама резко покинет твою голову. И больше никогда не вскружит. Так нужно ли сейчас страдать?       — Яре яре, съебись в туман, — ДжоДжо разъяренно пнул камешек ботинком в сторону друга, однако подарочек не долетел, приземлившись в лужу. Брандо, конечно, трижды повторять не надо было. Он, вглядываясь в лужу, смотрел на своё лицо — безукоризненное, хоть и слегка опухшее после ночного рандеву. Впрочем, туман довольно быстро закрыл ему всю видимость. Но в голову уже лезли не совсем подходящие мысли.       — Схожу-ка я до падре, пожалуй, — тихим голосом оповестил блондин, не рассчитывая на какую-либо реакцию от собеседника, — Раз уж мы уезжаем, то хочу попрощаться. ДжоДжо, оставшись наедине с самим собой, готов был чуть ли не расплакаться от досады. В отношениях с Нориаки он бы хотел избежать всех ошибок, которые когда-либо совершал, состоя в них с женщинами. Ради правды сказать стоит, что настолько серьёзных и глубоких чувств он к ним никогда не испытывал. Может, поэтому так сложно теперь? Эта ночь не была ошибкой, совсем нет. Но он мог бы быть более нежен с возлюбленным, хоть тот и просил об обратном. Мог быть внимательнее и менее эгоистичным. Но, как обычно, подобные мысли приходят тогда, когда остаётся только извиниться, потому что дел уже наворочено. Куджо, будучи весь в своих мыслях, сам не заметил, как дошёл до сада. И туман почти рассеялся. А ведь когда-то он видел здесь советника, который опасливо ступал голыми ногами по траве. Интересно, зачем? Хочется так много о чём спросить его. Джотаро поднял голову ввысь, посмотрев на ряд окон. Конечно, глупо было надеяться, что там он увидит Какёина. Ему просто захотелось поддаться чувствам в эту минуту. И наследник открыл от удивления рот, когда в одном из окон действительно увидел Нориаки. Рыжие, потрепанные после сна локоны он узнал бы из тысячи. Смущение и неловкость от одного вида возлюбленного одолевало его, но быстро сошло на нет, стоило наследнику вглядеться в веснушчатое лицо внимательнее. Бледное, уж слишком напряженное. Шокированное до глубины души. Смотрящее безотрывно куда-то вниз, в сторону. Куджо медленно перевел глаза туда, где остановил свой взгляд советник. И это было зря. За тонкими веточками кустарников стояли какие-то доски, вколоченные явно недавно. Ведь их там ещё вчера не было. Наследник понял: их расположение чем-то отдаленно напоминал крест. Но не это лишило дара речи, не это заставило сердце облиться кровью, на несколько жалких секунд замереть. В самом центре висела никто иная, как Шерри, приколоченная за остатки конечностей гвоздями. И даже не это поразило психику до треска. Джотаро был бы рад не всматриваться, но ничего поделать с собой не мог. Её изуродованное лицо едва сохраняло изначальные черты: выжженные кислотой глаза вымораживали, вместо носа — какой-то обрубок, а грубо сшитые проволокой губы… Стоило ли говорить, что у девушки вообще не было трети лица? Как и одежды. Тело больше походило на какой-то ужасный грим, чем на некогда живое. Не было ни сантиметра здоровой кожи — все изрезано, исполосовано, местами виднелись обуглившиеся куски мяса. Вырванный язык, отрезанные пальцы — приколочены рядом, словно в дополнение к этой мерзкой картине. Венок из луговых цветов на чёрных волосах выглядит нелепо, эта прямая насмешка вызывает только агрессию. Джотаро застыл на месте. Нет слова, описывающего весь тот хаос, который одолел Куджо. Он многое видел, но такое — впервые. Бил многих мразей, но на таких ещё не наталкивался. Висящие из нутра кишки почти достигли травы, а алая кровь уже вовсю впитывалась в мокрую землю. Кровь была на зелёных листьях сада, она была везде. Куджо чуть не упал, напрочь не чувствуя своих ног. Он лихорадочно дотронулся до разгоряченного лба ладонью, после сам себе закрывая глаза, растирая веки, чтобы привести себя в чувство. ДжоДжо знал уже сейчас, что его психика сможет выдержать это. Закипающая внутри злость давала о себе знать. Джотаро не имел привычки выключать мозг в стрессовых ситуациях, наоборот, он быстро адаптировался к ним. Не составило труда сразу же вычислить виновника, как и мотив. Теленс Д’Арби пришёл не только за демонстрацией своих извращений. Он пришёл за долгом. И Шерри, висящая на кресте перед окном Нориаки — прямой вызов. Куджо резко развернулся снова к окну, встревоженным взглядом находя советника. Тот так и стоял, правда, смотрел он уже на Джотаро, а не на труп. Наследник знал, что его всего, как на ладони, видел Какёин. Видел переживания, реакцию, метания. Видел, как пришло осознание. Большего взаимопонимания между ними ещё не было. ДжоДжо понял это по зелёно-карим глазам, отчасти отражающим все чувства советника. Тот тоже в замешательстве. И тоже способен выдержать это испытание. Нориаки отошёл от оцепенения первым, стремительно отходя от окна. И не требовалось никаких слов, чтобы понять — Нориаки волнуется за него. Возможно, это неправильно, но, сорвавшись с места, брюнет тоже не мог думать больше ни о чём другом. Отчетливо билось в голове только одно — защитить. Прикоснуться к своему мужчине, заверить, что смерть Шерри — не их вина. Не потому её терзали, что они избежали над собой расправы тогда. И всё, что их ждёт впереди — вина только тех, кто решился на подобные злодеяния. Куджо стиснул плотно челюсть, открывая главную дверь. Переживает, чёрт возьми. Всех бы гадов переубивал, но способен ли? Что, если другого выхода-то и нет? Джотаро влетает в холл и сразу замечает советника, ловко минующего ступеньки, спускающегося к нему. Взгляды зелёно-карих и лазурных снова пересекаются. Читается облегчение за друг друга. Куджо быстрым шагом подается навстречу, ведь в холле точно находиться опасно, нельзя здесь оставаться. Эти гниды могли попасть уже в дом. Дверь была открыта с самого утра. Да, они наверняка уже здесь. И на улице не лучше — это открытая местность, а что в арсенале у этих ублюдков, ДжоДжо не знал. Наследник, как только достиг Какёина, спешно схватил того за руку, сразу же сжав.       — Наверх, — скомандовал высокий голос советника. Только услышав его, Джотаро ощутил странную боль, терзающую изнутри. Нельзя так переживать сейчас за чужую жизнь, когда, возможно, он и за собственную не в состоянии побороться. А ведь Теленс его тогда бы уделал, не приди Нориаки вовремя… Что-то подсказывало брюнету, что Д’Арби не сунулись бы в дом, если бы не были уверены в своей победе заранее. Постоянно оглядываясь по сторонам, они вместе достигли второго этажа. За окном заметно светлее, но недостаточно, чтобы разглядеть всё. Это может сыграть на руку. Джотаро хотел заговорить с Нориаки, но услышал, как зазвенели часы в холле. До этого, кажется, никогда не подававшие и звука. Какёин, открывая одну из комнат, втянул любовника в неё за собой. Игра Теленса начинается. Час пробит.