***
— Зачем ты убил её? — суровый голос слышался, как сквозь толщу воды. Но всё же достаточно отчетливо и угрожающе, чтобы мгновенно очнуться ото сна. Ледяной водой плеснули щедро в лицо, прежде чем Жан-Пьер разлепил воспаленные глаза. Свет ударил в них, он болезненно зажмурился, но кто-то стальной хваткой схватил его за длинные волосы, запрокинул пульсирующую голову, вынуждая посмотреть на себя. — Я задал вопрос. Этот голос… — Какёин, — прохрипел пепельноволосый, фокусируя взгляд на ублюдке. Выглядел советник скверно, но всё же именно он находился над ним, а не наоборот. — Где Шерри? — первое, о чём мог спросить Польнарефф. Обломки воспоминаний закружились вереницей, вызывая тоску и обиду. Шерри пыталась его убить. Потом он очнулся, потом… что было потом? Всё смазалось, было нечетким, но жарким, очень горячим, будто он горел в аду. — Там, где ты её оставил. Зачем ты убил её? Вопрос всё никак не хотел формироваться во что-то более конкретное и определенное. Польнарефф вымучено простонал, когда Нориаки потянул за корни волос сильнее. Все тело ломило, он бы не смог долго сопротивляться этой хватке. — Попроси её зайти ко мне, — Жан-Пьер, умоляя своего мучителя, вцепился немощными пальцами в запястье Нориаки. Достаточно сильно для того, кто был в таком незавидном положении. — Там не так много осталось, чтобы нести, — с вызовом проговорил Какёин, усмехаясь. — Впрочем, тебе ли не знать? Это ведь именно ты убил её. — Убил?.. — Польнарефф отпустил руку советника и замер. Его взгляд перестал быть живым. — Да, она была жутко изувечена, когда мы её обнаружили. На такую жестокость способен только один из нас. И это ты. — всё ещё держа голову дворецкого, Нориаки нахмурился. Либо сейчас всё пойдёт, как надо, либо придётся исполнять другой план. Жан-Пьер облизнул сухие губы. Кажется… да, он припоминал что-то. Будто мышцы сами помнили ту боль, когда он замахивался. На кого он замахивался? Сердце облилось кровью, когда он представил, как закатывались её прелестные голубые глаза перед смертью. — Она предала нас, — Жан-Пьер посмотрел на Нориаки удивительно осознанным взглядом, вспомнив вдруг немаловажную деталь. В глубине голубых глаз не было и тени безумия или горя. — она предала меня. — Как ты убил её? — Какёин, словно не ожидая признания, вскинул брови. Позади него стоящий Хол Хорс почти присвистнул, но удержался от этого опрометчивого поступка. — Сначала душил, — Польнарефф, вспоминая, оставался покорно полулежать, нисколько не чувствуя неприятной боли от хватки Нориаки. Казалось, это его вообще не могло волновать. — я сжал её горло так сильно, что слышал хруст. — бесновато облизнулся снова мужчина, ярко представляя, — мои пальцы вошли в её кожу так плавно. Она стонала и извивалась, но мне показалось это забавным, и я продолжил. Хорс часто заморгал, путаясь. Ведь не мог дворецкий и правда поступить так с Шерри? Многое не сходилось, об этом точно знал Нориаки, но Польнарефф рассказывал вполне убедительно о своей причастности. На самом деле, не было вариантов других, кроме Д’Арби. Хотя… мог её прикончить и кто-то из них, скажем так, Какёин или Н’Доул. Последний упоминал, что гнал собак за Шерри, но кто-то добрался до неё раньше него. — Достаточно, — Нориаки отпустил за волосы Жан-Пьера, когда увидел, что тот уже физически напряжен от надуманного. Какёин не мог представить, как можно настолько любить извращения, чтобы даже после смерти родственницы воображать нечто настолько безудержное и сальное. — Я не следователь, чтобы в этом разбираться, мне не нужны такие подробности. Достаточно того, что ты сознался. И, да, некоторые из нас замечали за Шерри непростительные поступки. Ты сделал всё правильно. — Её смерть была мучительна и прекрасна, — Жан-Пьер не спускал глаз с зелёно-карих и снова вцепился в руку советника, — а кровь горяча и сладка. Я пил её, помню, что она умоляла продолжить. Шерри сама не хотела жить, ей не нравилась жизнь здесь. Польнарефф ясными глазами смотрел, как сузился зрачок Нориаки. А собственный, судя по ощущениям, расширился, когда пепельноволосый представил, как Шерри умоляла его перед смертью подарить ей поцелуй. Она хотела его прощения, она так хотела быть любимой. Она умерла, будучи любимой. Всё так, как она хотела. Кажется, за поцелуем последовало что-то ещё, но Жан-Пьер не был уверен, что ему это не приснилось. В голове вообще подозрительно всё гудело, будто он приложился ею об могильную плиту. Он еле соображал и слабо двигал языком в такт мыслей. — Посмакуй один, — Какёин выдернул свою руку и встал с места, чуть пошатываясь. Он дал фантазиям Польнареффа жизнь, тот финал, о котором всегда мечтал Жан-Пьер. Тяга к сестре, несчастная зависимость ею, была наконец-то разрешена и разрушена. Может быть, через какое-то время дворецкий переосмыслит все сказанное и поймёт, что его обвели вокруг пальца, но вряд ли это произойдёт так скоро. К тому же человек, захотев сам обмануться, не захочет, чтобы его разубеждали. У Польнареффа нет желания видеть ситуацию иначе, значит, будет жить под такой желаемой ему иллюзией. Это показалось советнику правильным решением. — Я хочу, чтобы мне показали её останки, — Жан-Пьер выглядел жутко, прося об этом. — Мне надо их увидеть. — Хорошо, — коротко ответил согласием Какёин, а потом широким шагом отправился вон из комнаты. Неприятное чувство, будто копошение червей внутри, засело где-то глубоко в нём от этой картины. Что-то ему подсказывало, что неженка Шерри от слов брата точно бы повесилась, не выдержав оскорбления. Нориаки вышел из дома, думая только о том, чтобы оказаться скорее в постели. Он прыгнул выше своей головы, позволив себе весь день шляться вне дома. — Мне не кажется, что это был он, — с сомнением пролепетал Хорс, услужливо протягивая забытый советником плащ. Конюх шёл всё время следом за ним. — Хол, это никак не мог быть он, — устало объяснил Какёин, принимая свою вещь. На самом деле, он не считал, что Хорс так уж глуп, чтобы не понимать очевидного. Просто мужчине требуется подтверждение словами. — Тогда… — Пусть думает, что это его рук дело. Ему будет проще не свихнуться, если он поверит, что самолично разрешил ситуацию с Шерри раз и навсегда. Донеси эту мысль до остальных. — в приказном тоне отрезал Нориаки и остановился на месте, чтобы набраться сил. Он не хотел показывать, что ему так дурно. — Достаточно жестоко. — без сожаления поделился Хорс и зажал только что вынутую тростинку зубами. — Но что нам с ним сейчас делать? Он же не в себе. Он потерян, хоть пока и не понимает этого. — судьба Жан-Пьера в какой-то мере была интересна Хорсу, потому что портить ему жизнь входило в перечень его ежедневных увеселений. — Он глубоко зависимый человек, — Нориаки потемневшим взглядом осматривал местность, выискивая кого-то и что-то обдумывая. А потом он резко обернулся через плечо на Хорса, — было бы неплохо поставить кого-то на место Шерри. Хол удивился, скептически посмотрел на советника и недоверчиво пробормотал: — Мэрайя никогда на это не согласится. Какёин снова задумался. Жан-Пьер сломан, всегда таким был, так надо ли его чинить? Не проще ли доломать? Человек с ясным умом им не нужен, им нужен тот Польнарефф, которого они все знали. Им нужен поломанный и измученный жаждой Жан-Пьер, манипуляции над которым легко проводить. Безропотный и готовый на всё ради кого-то определенного. Ну или старательно делающий вид. — Мэрайя и не сможет, — недобро улыбнулся Какёин после непродолжительного молчания, — как она может подчинить себе волю Жан-Пьера? Между ними нет никакой химии, все искры угасли на начальном этапе. Она его даже не раздражает. Он сморит на неё, как на кусок металла, а не как на кусок свежего и аппетитного мяса. Его взгляд не плавится, а сердце не бьется. Он не хочет её даже убить, — тут мужчина хмыкнул с какой-то иронией. — Вот и я о том же, — важно упер руки в бока озадаченный Хорс. — Ты этим займешься, — самоуверенно выпалил Нориаки, без интереса наблюдая за всполошенной реакцией конюха, — нам нужно нацепить на него намордник. Скажи ещё, что никогда не хотел иметь власть над Польнареффом. Он тебя явно ненавидит не за просто так. — вырвалось даже слишком высокомерно. Настолько, что Хорс покраснел от возмущения. — Ты серьезно или просто смеешься? А как я-то это сделаю? При всем желании, — сухо буркнул блондин, скрестив руки на груди. Он уже просто не знал куда их деть! Какёин нервировал его. — если бы оно даже и было, а его, смею я подчеркнуть, совсем нет. Нориаки сам не заметил, как дрогнули в ухмылке тонкие губы. Задрожали, изрекая уродливую мысль, к которой он шёл изначально, даже не задумываясь: — А как может мужчина растоптать и унизить, подчинить другого мужчину? Ты в тюрьме никогда не сидел, Хорс? — произнёс хладнокровно Нориаки, скосив глаза на растерянного конюха. Что-то загорелось в Какёине, сердце участило бег, а сам он покрылся холодным потом. Глаза непривычно живо заблестели, забегали, обезоружив Хорса. — Я другого темперамента. — запротестовал Хол, сразу догадавшись, о чём речь. — Ты заставляешь меня проявлять такого рода насилие? — удивленно распахнул глаза он. Хорс как-то даже не предполагал, что Нориаки может подумать о чём-то таком животном. Ладно бы заикнулся об изнасиловании над женщиной, хотя Хол предпочитал считать, что ему никакое насилие не нужно. Он и так достаточно хорош собой, а его сладострастные речи могут увлечь любую. Ну, почти. — Да не то чтобы, — Какёин накинул на плечи плащ, а на лицо былое равнодушие. — но разве не ты к нему цепляешься с самого начала? Шерри тебе всегда было мало, потому что она — это не он. Думаешь, никто не в курсе? Дай себе волю и забери то, что забрать хочешь. И дай ему обрести нового идола. Он сдохнет от того, что оставлен сам себе. Давай же, помоги ему. — подначивал рыжеволосый, подавляя в себе новый приступ тошноты. Она подкатывала к горлу. Конюх недовольно посмотрел на советника, но ничего не сказал, только проводил нахмуренным взглядом. Он всё ещё был в растерянности и в каком-то странном и приятном оцепенении. Что-то тёмное нависло над ним, что-то потаенное и в глубине души желанное.***
По пути до дома его несколько раз вырвало. Нориаки, остановившись уже у самого дома, снова согнулся пополам, однако на этот раз из него вышла только вода. Прокашлявшись и вытерев рукавом рот, он дотронулся до двери и потянул её на себя. Джотаро точно заметил его отсутствие, но самого наследника пока видно не было. Зато… — Напился, как последняя скотина, — икнул Дио, стоящий к нему спиной. — Добрый вечер, мистер Брандо, — тихо и в то же время твердо произнес Нориаки, держа осанку. Он прошёл смело внутрь, не спуская взгляда с мускулистой фигуры Дио. Сам Какёин сильно исхудал, поэтому ему следовало признать, что в схватке с другом Куджо ему сейчас никак не выйти победителем. Брандо никогда не вызывал в нём доверия, но и страха перед ним советник не ощущал. — А, я уже и забыл, что ты всегда ошиваешься где-то рядом, — светловолосый даже не повернулся, просто приподнял глаза, с помощью зеркала перед собой разглядывая серьезное и бледное лицо. — Присматривать за гостями — мои обязанности, всегда ими были. — Нориаки уверенным движением снял с себя плащ и повесил у входа. — Ты плохо справляешься, — флегматично отозвался Брандо, однако оскалился и тем выдал своё презрение. — Возможно, — согласился советник, пожав плечами. Его потряхивало. — Но не потому ли, что гости себя плохо ведут? — Что ты сказал? — в тоне проблеснули нотки угрозы, а сам Дио, выпрямив гордо спину, повернулся к Какёину, медленно подходя. Отчасти из-за выпитого. — Вам не хватило бедной Шерри? — лукаво бросил Какёин, играясь с огнём. Не в его положении ерничать, но он предпочитал считать, что ничего не изменилось. Несмотря ни на что он останется таким же, как и был. — Или, может, вы думаете, что гостям всё сходит с рук? — А ты что, теперь еще не только советник, но и рыцарь на белом коне? — усмехнулся Дио, понимая, что о его насилии над Шерри известно более широкому кругу людей, чем он думал. — Я бы тебя прокатил на своём. Нориаки выгнул бровь. Быть тем, на кого у мужчин появляться эрекция — прерогатива мало перспективная. И если Куджо сам это понимал и за свои действия испытывал в какой-то степени неуверенность, то Брандо просто хотел оскорбить. Дверь снова открылась, пропуская вечерний воздух. На пороге появился Джотаро. От него, как и всегда в последнее время, сильно пахло сигаретами. — Яре яре, что ты здесь делаешь? Я же говорил тебе сюда не соваться. — раздраженно напомнил брюнет и, не снимая пальто и ботинки, двинулся к Брандо, собираясь незамедлительно выпроводить. — ДжоДжо, если бы я тебя всегда слушал, то… — не успел закончить Дио, как вдруг Нориаки пошатнулся и непременно упал бы, если бы не рука Джотаро, вовремя им вытянутая. Вторая находилась в гипсе. — Тебе нехорошо? — беспокойно спросил Куджо, подхватывая. Он придирчиво посмотрел на соседа по дому, выискивая любые изменения, произошедшие за день. Нориаки выглядел неважно, но сохранял гордую невозмутимость. Дио, понимая, что он здесь самый здоровый, двинулся к ним, чтобы помочь советнику присесть на край кровати, но тот на него так угрожающе посмотрел, что блондин замешкался и, в конце концов, отступил. — Подождёшь на улице? — попросил его Джотаро, бережно помогая передвигаться Нориаки. Тот, судя по лицу, хотел бы и отказаться, но банально не мог, иначе бы точно свалился плашмя. И это было бы куда более позорным зрелищем. Брандо, не услышав вопроса, уставился на них пьяными, но вполне сообразительными глазами. Что-то не давало ему покоя во всем, что сейчас происходило. Что-то ускальзывало мимо него, что-то такое, что он должен быть знать и видеть вне зависимости от своего состояния. Куджо что-то прошептал на ухо Нориаки, видимо, облегчая своими небольшими указаниями их общую с советником сейчас задачу: без лишних травм доставить того до постели, которая так неудобно располагалась в доме, где они оба почти что являлись калеками. Дио эта мягкотелость друга раздражала. Если подумать, то Джотаро за все эти дни и слова не сказал про свою женщину, словно забыл про её существование. Он не вертелся у других домов в ожидании кого-то, не пекся ни о ком, кроме… Брандо сузил опасно янтарные глаза, тщательнее вглядываясь в то, что было перед самым его носом. Со стороны могло показаться, что эти двое просто многое пережили вместе, поэтому ДжоДжо так самоотверженно ухаживает за Нориаки. Но тот Куджо, которого знал Брандо, не стал бы этого делать даже при таких серьезных обстоятельствах. Такая телячья нежность, почти что материнская забота к советнику пугала Дио. Потому что эту сторону в Джотаро он не видел ещё никогда, он не знал, что друг может быть таким. Влюбленным. Догадка не осенила, не ослепила, а бросила Дио во мрак, туда, где всё померкло. Если вспомнить все их разговоры за прошедший промежуток времени, то всё становилось очевидным. Куджо не скрывал, что у него появился кто-то, а некоторые его расспросы поставили сейчас точку в догадках Брандо. Джотаро никогда не интересовался мужчинами, но с появлением Нориаки задавал такие вопросы, что даже сам Дио удивлялся его тяге к постыдным знаниям. Да, у ДжоДжо не было любимой женщины, которую он бы захотел увезти с собой. У него был мужчина. Мерзкий, рыжий и сильно исхудавший протравленный таракан, который так и норовил попасть под ботинок. — Джотаро, не заглянешь потом ко мне? Разговор один есть. — холодно улыбнулся Брандо и, не глядя больше на этих двоих, пошёл неровной походкой на выход. — В церковь-то? — уточнил Куджо, разжимая объятья, когда Нориаки оказался на кровати. Рыжеволосый, тяжело дыша, сам его оттолкнул. Все знали, что Энрико Пуччи согласился приютить Дио у себя, пока все вопросы не решатся. Почему-то Брандо не стал ему перечить, а Куджо, напротив, сказал другу, что так даже лучше. ДжоДжо не хотел рисковать им снова, понимая, что рядом с собой его сейчас держать просто опасно. — Да. Тебе лучше зайти ко мне на днях, если не хочешь оставить церковь совсем без вина. — Брандо, вымучено улыбнувшись, захлопнул дверь, оставляя Джотаро и Какёина наедине. Торопливыми шагом он удалялся прочь. Н’Доул шёл где-то позади, выгуливая собак. Не было причин ему не верить, но и причин верить не было тоже. Дио отчасти всё же доверял пастуху, потому что при желании тот давно мог бы что-то уже сделать, но Н’Доул, насвистывая какую-то веселенькую песенку, казался совершенно им не заинтересованным. Дио снова и снова возвращался к тому моменту, когда всё понял. Как же так? Чтобы Джотаро и так глупо влюбился? Да было бы в кого! Брандо почувствовал себя преданным. Он открыто проявлял свою заинтересованность в мужском теле, но ДжоДжо всегда на это только усмехался или даже проявлял брезгливость. А он, давно смирившись с гетеросексуальностью друга, никак иначе уже и не мог воспринимать его. А сейчас… Брандо прикусил щеку изнутри до крови, чувствуя ещё и отрезвляющую ревность. Почему он? Он смог бы отдать Джотаро женщине, с ними он и не тягался. Но отдать друга мужчине, нет, это было уже слишком! Даже самому лучшему бы не отдал, а тут такое отродье! Недоразумение. Наверное, он вусмерть пьян. Да, скорее всего. Ощущение одиночества накатило на него волной, прибило, не позволив убраться прочь от мыслей и чувств. Брандо остановился, вслушиваясь в шум ветра: тот грубо хлестал по щекам. Он даже не задумывался о себе и Куджо, как о паре, нет, это казалось бы смешным и чем-то неправильным. Джотаро его герой, тот, кто его когда-то спас. Он тот, на кого нужно равняться, слишком идеальный для всех. Даже для него, поэтому между ними ничего и не могло никогда быть. Брандо готов был рассмеяться, осознав, что никто никогда не нравился Куджо. Джотаро всегда был только его и ничей больше. Пусть только друг, пусть так, дружба или нет, — неважно, главное, что тот рядом и выбрал его, как спутника. Никого ближе у ДжоДжо никогда не было, как и у Дио не было никого ближе, чем ДжоДжо. Это должно было оставаться неизменным. Дио продолжил идти к церкви, уже не слыша завывающего шума ветра и хруста сухих веток под ногами. Как бы он ни старался, он был слишком увлечен расколом своего привычного мира. Может, он просто раньше не хотел себя ранить? Ведь признавая, что чувствует что-то к тому, кто никогда не ответит на эти чувства, он бы признал, что дружеским отношениям пришёл конец. А других между ними не может быть. Признать это было бы слишком… больно? Брандо запустил пальцы в белокурые волосы, ощущая себя абсолютно разбитым. Как же так получается? Нет, он отказывался признавать и сейчас.***
Рухнув на стул возле алтаря, Брандо выжидающе уставился на работающего Энрико. Священнику нравилось отчитывать его, как какого-то мальчишку, поэтому и сейчас Дио был в ожидании. А, быть может, ему просто хотелось поговорить с кем-то, отвлечься. — Голова твоя полна раздумий, а на сердце тяжкий груз. — Пуччи прибирался в помещении, причём делал это весь день, судя по всему. Ему работа приносила странное успокоение, граничащее с удовольствием. — Что-то с Джотаро? — конечно, что-то было связано с наследником, ведь по другому поводу Брандо не стал бы так мучиться и изводить себя. — Я готов был пойти туда, — не выдержал Дио, вспоминая горящее вдалеке здание. Тот ужас, охвативший его. Тот страх за друга. Друга ли? — ради него. Но его там даже не было. Знаешь, с кем он был? — ревниво спросил блондин повышенным тоном. — Разве это какая-то тайна? — спокойно ответил падре, вытирая пот со лба. Выглядел он при этом расслабленно, хоть и руки его явно устали. — Радоваться нужно, что он жив. Хотя вряд ли усилиями Нориаки, правда. — Энрико исказила гримаса презрения, когда он отзывался о советнике. Как жаль, что всё так сложилось и особняк погорел зря. Как жаль, что не унёс с собой эту богатую на грех душу. — Но он же мой друг, — Брандо заговорил сильно тише, а потом прислонил ладонь к горячим векам. — мой. — с нескрываемой горькой нежностью и тоской прошептал Дио, никак не веря, что это могло произойти с ним. С ними. Пуччи задумчиво покосился на пьяного Брандо. Кого он видел перед собой? Красивого молодого мужчину, чья внешность стояла на несколько десятков уровней выше среди других. Скверный характер, грязный язык и отсутствие надлежащей веры не были украшением, но многие бы сочли эти черты удовлетворительными. Дио был олицетворением самого сладкого плода в раю, воплощением запретного на вкус яблока. На него нельзя было смотреть без восхищения, без легкой или даже сильной зависти. И всё же с возрастом всё воспринимаешь по-другому, и Пуччи хотел бы не видеть того, что видел. Но опыт говорил, что это оно. То самое чувство, которое терзает бедного Дио Брандо. Того, кто сам ловил в свои сети заблудших душ, в итоге покорило то, чего он не ждал. Энрико закусил губу. Да, это то чувство, которое он и сам в какой-то мере испытывает. Желание быть с кем-то, кто никогда не будет с тобой. — Некоторые люди всегда принадлежат только сами себе, — изрёк священник, но так и не привлёк внимание блондина. Сегодня Брандо узнал кое-что новое о себе, а это бывает нелегко принять. Это тоже было знакомо Энрико. — Меня что-то клонит в сон, — Дио импульсивно поднялся. Светлые локоны легли на лицо так, что ничего нельзя было на нём разглядеть. С каждым шагом он набирал скорость и буквально влетел в свою комнату, чуть не вырвав дверь с петель. Пуччи неуверенно пошёл на звук, слыша, как через пару минут что-то полетело в каменную стену, разбилось, разлетелось в щепки. В уголках его карих глаз собрались слёзы, но он не понимал точную причину их возникновения. Он много что слышал у прихожан, мог вмешиваться отчасти в их жизни, но ни одна из их слезливых и трагичных историй не трогала его по-настоящему. И здесь он не видел причин для собственного угнетения, но шёл и шёл к источнику разрушений. Брандо схватился за голову, кусая губы. Перед глазами было то, как Джотаро нежно смотрит в зелёно-карие глаза. Так, как никогда не будет смотреть в его янтарные. Как нежно проводит большим пальцем по веснушчатой щеке, убирая рыжие волосы с бледного лица. Так, как никогда не захочет притронуться к его блондинистым. И вот Джотаро задевает тонкие губы своим пальцем, а потом они с Нориаки влюбленно улыбаются друг другу, понимая, к чему всё идёт. Этих откровенных взглядов между ними никогда не будет. Страстно и чувственно целуются, их языки сплетаются в жарком танце. Он подарит такой поцелуй, какой никогда не сможет подарить ему. Не захочет. А потом, не выдержав накала сильных чувств, Куджо возьмет советника так, как им обоим это нравится. Он сделает всё так, как никогда не сделает с ним. Никогда. Дио уязвленно зарычал, остервенело пнув ящик возле кровати с такой силой, что тот развалился. Да и не хочет он этого, не хочет! Ему не нужны такие объятия! Но сердце разрывалось от мысли, что кто-то может быть так приласкан Куджо. Брандо завопил, словно раненый зверь, не обращая никакого внимания на подошедшего Энрико. Блондин опустился обессиленно на колени, не чувствуя физической боли. Он разбил руки в кровь, борясь с самим с собой, но это ничего не принесло. На сердце будто нацепили колючую проволоку, а та впилась в орган с такой силой, что могла его этого самого органа лишить. И лучше бы так, чем терпеть страдания. Их поток всё никак не мог закончиться. Пуччи присел возле мужчины, потихоньку уложив его уже несопротивляющуюся голову к себе на колени. Бронзовые пальцы путались в светлых волосах, он гладил его по ним, успокаивая и понимая, что Дио безутешен. — Я не люблю его, я не люблю его, я не люблю, — несвязно бормотал Брандо, жалея, что Кира его когда-то не добил. Чувства, о которых он даже не догадывался, рвались наружу вместе с рыданиями сквозь плотно сжатые зубы. То, что давало ему всегда силы, смогло его их же и лишить. Сила стала слабостью. Он всегда презирал слабых. И как же он сейчас ненавидел себя. Чёрт возьми, снова.***
Джотаро отложил журнальчик с кроссвордом, который валялся в доме явно с прошлого десятилетия и посмотрел Нориаки в спину. — Куда собрался? — строгим голосом спросил он, сидя в кресле и докуривая очередную сигарету. Его вечера протекали размеренно скучно, но наследник не жаловался. — Мне надо помыться. От меня воняет. — прямолинейно отозвался Какёин, вставший с кровати минут пять назад и сейчас ищущий что-то на полках. — Ещё осталась горячая вода, пойдём. — Куджо затушил сигарету и готов был уже встать с места, но высокий голос его остановил. — Знаешь, это довольно глупо выглядит, — Нориаки неловко пожал ослабевшими плечами, усмехаясь. — у меня целы руки и ноги, в отличие от тебя. — Выглядит глупо, когда ты храбришься зря, — Джотаро ухмыльнулся в ответ, но достаточно сдержано, можно сказать, холодно. — наверное, тебе тяжело принять ту правду, где ты беспомощнее меня. Даже такого, со сломанной рукой. Хочешь доказать самому себе, что тебе под силу помыться? Неужели нет другого способа? Менее смешного. — Куджо достал новую сигарету из пачки и поднёс к зажигалке, собираясь продолжить своё дело. — Я сегодня прогулялся, — советник резко сменил тему, не собираясь обсуждать и дальше то, чего планировал избегать, — весьма удачно. Сходил проведать дворецкого, он уже очнулся. — Понятно, — выслушал Куджо без всякого настроения на разговор. — как он воспринял новость о смерти сестры? Кажется, Куджо сегодня специально задает неловкие вопросы. Поняв это, Какёин повернулся к нему лицом и с азартом процедил: — Я сказал ему, что это он убил её, — беззлобно бросил советник, изможденно, но хитро посматривая на наследника. Джотаро открыл глаза шире, не ожидая такой шутки. Или это правда? Пытаясь скрыть свое смятение, наследник закурил. — И он поверил тебе? — уже со скучающим лицом уточнил он, выдыхая дым. — Когда-то подобный вопрос он задавал мне о тебе, — колюче усмехнулся Какёин и внимательно посмотрел в непроницаемое лицо Куджо. — Он съел всю мою ложь и попросил добавки. Как тебе такое? — советник почти что смеялся, но вряд ли сейчас мог позволить себе такую роскошь. ДжоДжо сделал затяжку, а потом, когда Нориаки отвернулся и, игнорируя боль во всем теле, взял с полки сменную одежду и полотенце, неожиданно продолжил диалог: — Когда-то подобный ответ ты дал и ему? Обо мне. — тоже ухмыляясь, Куджо и сам не знал, зачем так открыто спрашивает. Это всё больше походило на издевательство. Нориаки задорно фыркнул и зашагал к двери, больше не оборачиваясь. Сегодня он помоется сам. Джотаро и не пытался его остановить, только бурил спину взглядом. Час, два, три. Почти четыре часа ему понадобилось, чтобы помыться самому без сильной физической нагрузки. Требовалось ещё сделать перевязку, он даже взял мази и бинты, но это значило бы провести здесь ещё час или больше. Почему-то Нориаки пришло на ум, что Куджо уже начинает о нём волноваться, поэтому, чтобы тот не приходил сюда, Какёин наспех накинул на себя вещи и, поскуливая, неторопясь пошёл обратно до дома. Там было темно, зябко, ни одной свечи не горело, — никто не искал его и, похоже, даже не ждал. Нориаки, вздохнув, понял, что Джотаро за ним не пришёл бы: тот спал у себя на кровати, небрежно прикрывшись фуражкой. Его фигура в свете луны была громоздкой, но спокойной, как гладь океана. Советник почувствовал облегчение и вместе с тем ощутил себя по-настоящему безмозглым, глупо надеясь, что наследнику было не наплевать. Это даже была не надежда, а какая-то уверенность. Удивительная и обескураживающая сейчас, когда она не оправдалась. Ковыляя до стола, чтобы зажечь свечу, Какёин на ровном месте споткнулся и, болезненно ахнув, неудачно упал, задев старые раны. На старую и мокрую повязку выступила кровь, но и без этих багровых пятен Нориаки понял свою оплошность. Адская боль прошлась по всему телу, а порезы будто загорели огнём снова. Какёин весь напрягся, поднёс ладонь ко рту, чтобы ни один звук не выдал его бедственного состояния. Но было уже поздно. Джотаро, утомленно вздохнув, поправил фуражку и встал лениво с кровати. Спустя пару секунд в помещении стало светлее: он зажёг свечу на столе и без слов двинулся в сторону Какёина, смотря на него с некоторым снисхождением. — Какёин, — позвал хмуро наследник. Не услышав ответа, он подошёл ближе и присел возле мужчины. Тело последнего дрожало, а сам Нориаки явно сдерживал себя, чтобы слёзы так и не вышли из орбит озлобленных глаз. То ли это произошло с ним от боли, то ли от бессилия. Может, от всего сразу. — хватайся. — предложил свою руку ДжоДжо, но Какёин не спешил давать свою. Только спустя минуту он всё-таки уступил, при этом немного отвернувшись. — Давай, вот так. Всё в порядке. — Джотаро приобнял его за хрупкие плечи, чувствуя холод кожи сквозь хлопковую рубаху. Конечно, если провозиться столько времени под остывшей водой, то так и должно быть. Куджо знал, что советнику под силу помыться самому, это был только вопрос времени. Длинного такого промежутка. Если повезет, то Нориаки под утро не заболеет. Усадив рыжеволосого на кровать, ДжоДжо не торопился его отпускать из своих объятий. Они довольно часто так сидели в последнее время, если подумать. Больше вынужденно, чем как-либо ещё, однако сейчас ситуация будто бы отличалась. Да и Какёин не вырывался, не делал ничего, чтобы это прекратить. Он замер, словно был мёртв. Джотаро сильнее сжал пальцы на плече Нориаки, прислонив его к своей теплой и широкой груди плотнее. — Как ты? — сипло спросил Куджо, обдав горячим дыханием ухо советника. Он вслушивался в прерывистое дыхание, а его взгляд упал на небольшое кровавое пятнышко на одежде Нориаки. Требовалась перевязка, но вряд ли это не могло подождать ещё хотя бы минут пять. — Болит, — неожиданно сказал Какёин, все ещё отворачиваясь. Его голос был твёрд и спокоен, хотя наследник был готов поклясться, что сказанная им фраза отражала другие чувства. — всё тело постоянно ноет и болит. Наверное, ты знаешь. — Знаю, — Джотаро погладил мокрые рыжие волосы, сейчас слегка волнистые и местами плохо промытые. Не критично. Спустя несколько минут, проведенных в молчании, Куджо осторожно встал с места, чтобы поднять уроненные Нориаки бинты и лекарства. Взяв всё нужное, ДжоДжо ненадолго остановил на Какёине изучающий взгляд. Человека, которого он когда-то любил, пусть и недолго, никогда на самом деле не было. Тот образ был разрушен, но в советнике всё ещё было что-то, что заставляло испытывать знакомые и обманчивые чувства. Наверное, то был характер, который остался прежним. Куджо не простил Нориаки всю ту ложь, но не мог себе отказать в желании поставить того на ноги. Тогда будет легче начать ненавидеть и исполнять свой план. Джотаро прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Ему нужно стать для Какёина всем, чтобы выжить. Использовать также, как использовали его. И тогда, вероятно, получится что-то изменить. Это значило бы отречься от своих чувств полностью, отречься от него. Бросить потом на произвол судьбы, бросить на растерзание таким же ублюдкам, как Теленс. Но какая может быть ещё судьба у убийцы, у наёмника? Куджо не пришлось ломать долго голову, предполагая ремесло любовника. И, глядя в мокрые и покрасневшие глаза Какёина, ДжоДжо улыбнулся ему. Нориаки мог сам не осознавать, но их всё же очень многое сблизило. До наёмника доходят чувства явно с запозданием, однако теперь Джотаро отчетливо видел, что тот не так категоричен, как раньше. Он спал с ним не потому, что так было кем-то велено сверху, не потому, что чувствовал даже вину за собой перед ним. Этот человек мог найти тысячу причин не давать своё тело ему, но он предпочёл отмахнуться от всех доводов против. И он же, практически умирая, просил его оставаться с ним. Да, страх перед смертью велик, но всё-таки Какёин так и не сказал ему тогда желанных слов. Даже под страхом смерти. Почему было не солгать? ДжоДжо часто возвращался к этому моменту. И пришёл к выводу, что его любимый советник попался в свою же ловушку. Осталось только осторожно дожать, сделать так, чтобы тот рассказывал ему абсолютно все, то ли обречённо доверившись, то ли понадеявшись, что всё ещё для него может сложиться удачнее, чем сейчас. Джотаро аккуратно расстегнул рубашку советника и дотронулся до взмокшей повязки пальцами. Деликатно и мягко, будто трогал сокровище. — Ты же знаешь, что я люблю тебя, — Куджо едва улыбнулся краешками губ. Он бы не произнёс эти слова теперь так просто, не будь в них лжи. И Джотаро знал: Какёин произнёс бы слова любви ему с легкостью в ответ, не будь там частицы правды. Нориаки даже не дернулся, когда ему оголили рану, не так давно зашитую. Швы не разошлись, но были к этому близки. — Это вопрос? — почти серьезно отреагировал рыжеволосый, но вскоре, будто о чем-то вспомнив, тихо рассмеялся. — Ах, даже если так, то он не требует от меня ответа. Куджо на него злобно шикнул, потому что именно сейчас напрягаться Какёину было нельзя. Всё остальное было не так важно. Джотаро сосредоточенно обработал рану, а после принялся накладывать повязку. Следом ещё и ещё, до тех пор, пока дело не было закончено полностью.