Одна на двоих

Волк Дни тянулись своим чередом, народ, измучившись от безделья, развлекал себя кто как мог. Даже играли в волейбол, упросив Ящиков натянуть старую дырявую сетку. Первая обида прошла, и Волк тоже втянулся в эти неспешные тягомотные дни. Иногда вдвоем с Чёрным они сбегали на чердак в половину над женским крылом и при свечах мечтали о своих порядках в Доме. Хрипло смеялись, пили всякую гадость, купленную в Птичнике, и смотрели друг на друга расплывчатым пьяным взором. Возвращались всегда по одному, чтобы не было лишних слухов. Только Слепой всё знал, Волк был в этом абсолютно уверен. Знал и молчал, и это ужасно бесило. Волк сходил с ума от странной тоски, ему всё время казалось, что он что-то упускает, что-то важное, что время бежит сквозь пальцы, а он никак не может ухватить его за хвост и притормозить. Он не мог находиться в стае, слушать визгливый голос Табаки и гогот Лэри по утрам, Лорда он просто не замечал. Каждое утро Волк сбегал и весь день прятался по укромным местам, пытаясь понять свою звериную тоску, свое желание выть, рвать и тут же плакать и смеяться, как безумному. Вечером, пропустив ужин, когда на улице небо становилось чуть сиреневым, окрашенным золотом заката, он брёл по пустым коридорам, сунув руки в карманы изодранных джинсов. — Волк, ты где ходишь? — его окликнул Валет. — Шагай в Птичник, ты что, забыл? Волк стоял молча, ссутулившись, занавесив половину лица отросшими волосами. — У Красавицы днюха, отмечаем у Стервятника, забыл? Он и правда забыл, а вернее и не помнил. Он не любил все эти даты, делающие их старше и предположительно умнее. — У меня подарка нет, — говорить было трудно, и Волк осознал, что молчит уже больше недели. — Чё-то ты в загоне, брат, — Валет хлопнул его по плечу, Волк ухмыльнулся — такое позволялось только Чумным Братьям, — давай, пошли, споём, выпьем, и всё пройдет. И они вломились в птичьи сады, горланя поздравления на два дурных голоса, обнимали Красавицу и желали ему страшненькую жену-рукодельницу для природного равновесия. Красавица смущался и пытался спрятать свои неловкие руки, которые так и норовили выскочить и что-нибудь разбить или сломать. Весь старый состав в сборе, малыш Слон с блестящей короной на голове и с куском пирога, остальные Птицы, похоже, зависают в Кофейнике. Папа Стервятник не выгоняет никого, но они достаточно дрессированы, чтобы понять без слов свою неуместность. Только Дорогуша шустрит с тарелками и стаканами, следя, чтобы у всех было налито. Все свои и только зачем-то тут Лорд? Поначалу Волк его не видел, занятый гитарой, общими воспоминаниями и поздравлениями, а теперь, когда красавчик влез к Стервятнику на кровать и сидел, глядя на всё с улыбкой, — Волк почувствовал, как шерсть на загривке поднимается дыбом от злости. — О, Лорд, а ты как здесь? — сдерживая бешенство, улыбаясь спросил Волк. — Меня Стервятник пригласил, — Лорд с интересом наблюдал, как Валет готовится вспомнить свои волшебные умения и в кругу своих на полчаса стать Фокусником, порадовав именинника и Слона. — Стервятник, ты никак по блондинам пошел? — Что ты имеешь ввиду, Волк? — Да так, — ругаться со Стервятником всерьез не хотелось, но сбросить свою ярость требовалось, — Ральфа нет уже почти три месяца, а ты с нашим красавцем расписным всё по пустым классам зависаешь. Что вы там делаете? Волка несло, и даже предостерегающий ледяной тон Папы Птиц не мог его затормозить. — Учишь его ходить, что ли? Херня, если у Сфинкса не вышло — можешь расслабиться. — К чему ты клонишь, Волк? — Стервятник смотрел в упор стылыми замерзшими глазами. — Ни к чему, — оскалился Волк и, подхватив гитару и на показ играя голосом, запел. — У любви, как у пташки крылья, её нельзя никак поймать. Лорд сидел, сжав пальцы так, что костяшки побелели, Стервятник улыбнулся и подпел куражному Волку: — Тщетны были бы все усилья, но крыльев ей вам не связать. — Любовь, любо-о-овь, — заревели придурочными голосами все присутствующие, и искры ссоры были погашены весельем. Но то, что Стервятник этого не забудет, Волк знал и ему было плевать.

***

Наверно, оно бы так и шло в скрытом раздражении и разочаровании, но тут по какому-то стечению обстоятельств его заперли в Клетке вместе с Македонским. Почему — Волк так и не понял. Временами ему казалось, что у Пауков есть график тех, кто в этом месяце должен отбыть дни в Клетке, и они обнаружили, что Мак там никогда не был. В Доме нет пустых или глупых кличек, они всегда что-то означают. Иногда то, а иногда что-то другое, но в них всегда есть крупица истины. Два дня в Клетке с веснушчатым полководцем в конечном итоге оказались значительнее, чем все эти десятки сборищ в бассейне. Он смог наконец учуять то, что так тщательно скрывал этот тихоня, и о чем знал Сфинкс и тоже молчал, взяв клятву. Волк вышел на волю с горящими глазами, уверенный в своей победе и заведомо снисходительный к побежденным. Что чувствовал Македонский, его не интересовало. Волк ощущал непривычный покой и могучую силу, что теперь подвластна ему. Очень хотелось скакануть в Лес, свирепым рыком призвав капризную чащу к себе, и прокричать в сумрачное царство ветвей, что Лес ошибся, что он выбрал не того. Но это он ещё успеет. Он всё ещё успеет. — Иди мыться, завтра воду горячую отключат, — розовощёкий Табаки выкатился из душевых, волоча за собой край полотенца. — Утром помоюсь, — отмахнулся Волк, ему не хотелось рассеивать под водой ощущение скорого торжества. А наутро он не проснулся.