Одна на двоих

Лорд Через два месяца — выпуск. Население охвачено предотъездной лихорадкой: рюкзаки наполовину собраны, кроссовки заклеены и всё вокруг уже ненастоящее. Прошедшее, не твоё. Сам ты уже в будущем, и скоро всё закончится. Дом снесут, а мы исчезнем, думает Лорд. Или нас тоже снесут? Разломают до конца? А Дом никуда не денется: его просто не будет здесь, но там — в других местах, на других кругах — он будет, потому что он — вечный, так говорила Рыжая. Он — никогда, всегда и прямо сейчас. Они трепались про всё это, валяясь на койке в Четвёртой. Ещё целовались, курили, составляли очередной «список нужных вещей» (сухое молоко, двадцать коробок спагетти, коврик для йоги, ёлочные шарики, ружьё и шерстяные носки). На уроки они давно забили; Лорд изредка ездил на литературу, чтобы подоводить психованную училку, и Рыжая обзывала его заучкой. В окно стучал холодный майский дождик, а в койке, под лампочкой, было уютно, хоть Рыжая и жаловалась на крошки и пепел; но Лорд не слушал, рассказывал ей про тау-крест, нарисованный на стене: … — или ещё говорят «крест виселицы», потому что похож на виселицу по форме. А ещё «тау» — последняя буква ивритского алфавита, и раньше она означала конец света. А ещё такой крест рисовали на дверях, чтобы защитить дом от Ангела Смерти. — Ага, очень интересно, — вздохнула Рыжая. — Дай сигарету. Ты откуда всё это знаешь? Ты ведь точно заучка. — Я много читал, — важно ответил Лорд. — А я немного. Я читала одну книжку пять лет, прикинь? — и она воскликнула, размахивая тонкими руками: — «Предела нет, Джонатан!» Так он подумал! И ринулся в погоню за знаниями!». Лорд заржал, а Рыжая треснула его Табачьей подушкой. *** Когда они вяло переругивались, кому вставать и варить кофе, пришёл Чёрный Ральф. Неодобрительно посмотрел на них. Демонстративно принюхался. Что он хотел учуять, интересно? И Рыжая фыркнула. — Что смешного? — спросил Р Первый. — Ты вообще-то на уроках должна быть. — У меня живот болит, — соврала Рыжая. — Меня отпустили. Она сидела в одних трусах и короткой майке, но ей было плевать, что тут Р Первый: она его считала кем-то вроде небритой Душеньки — бесполым придурком, мешающим жить и вечно лезущим, куда не просят (то есть — везде). — К тебе пришли, — сказал Р Первый Лорду. — Вылезай-ка из своей помойки. — Кто пришёл?.. — испугался Лорд. У него быстро-быстро забилось сердце; он вообще после дурдома стал конченый псих: боялся громких звуков, иногда темноты, иногда мог разреветься из-за ерунды. — Мама. Р Первый сказал «мама», а не «мать» — от него странно было слышать это дурацкое детское слово. Лорд так прифигел, что рот открыл, а Рыжая схватила его за руку, как будто неведомая мама могла войти в комнату и забрать Лорда. — А зачем она пришла? — глупо спросил Лорд. — Я не знаю. Собирайся. И переоденься. Лорд посмотрел на свою футболку в кофейных пятнах и пожал плечами: — А зачем? — Ну, как знаешь. Р Первый покосился на Рыжую и добавил: — А ты оденься. — А зачем? — нагло усмехнулась Рыжая. У неё съехала майка, наружу торчал маленький розовый сосок, и Ральфу стало неприятно. Как будто он смотрел на что-то распотрошённое. Вывернутое наизнанку. *** Лорд вкатился в комнату для посещений. Она была маленькая, душная и какая-то безрадостная, даже слонята на обоях выглядели печальными. Мать сидела на диване; Лорд удивился, какая она стала старая, и волосы почти все седые, а лицо… такое бывает у старух. Обветшалое. И костюм старушечий, как у воспиток. Розовый, с золотыми пуговицами. Лорд подумал, что она похожа на усталую Мэрилин Монро, которую в итоге наебала жизнь. Как-то так. Мать увидела его, встала. Улыбнулась неуверенно: — Здравствуй. — Привет, — ответил Лорд. Ему было неловко, даже страшно. Зачем она приехала? Может, что-то случилось? О чём они будут говорить? Мать оглядела комнату, чтобы не смотреть на Лорда, и заметила каким-то не своим, слишком весёлым голосом: — Симпатичная комната, да? Лорд пожал плечами. Подумал о том, сколько в этой комнате было слёз и криков. И ругачек, и вранья. Особенно вранья. — Я позвонила директору узнать, как твои дела, и мне сказали, что тебя могут не аттестовать. Ты об этом знаешь? — в голосе матери появились знакомые напряжённые нотки. Но он видел, что ей стало легче: ведь была нормальная проблема, которой опять можно прикрыть уродливую правду (мы не знаем, что с тобой делать). Лорд снова пожал плечами. На кой ему сдался аттестат на Изнанке? Комаров отгонять в Лесу? — И что ты намерен делать потом, после выпуска? — нервно спросила мать. Лорд наблюдал за тем, как с неё потихоньку сползает сентиментальная шелуха, и появляется то, что он видел так часто: раздражённое ожидание новых проблем, разочарование и беспомощное желание, чтобы всё как-то разрешилось само собой. Он подумал, что было бы, скажи он ей: «Я намерен уйти на Изнанку с Рыжей, это моя девушка». Мать, наверное, в обморок бы грохнулась. И Лорд ответил честно (ну, почти): — Я пока не знаю, что я намерен делать. Он ведь и правда не знал. Мать помолчала, а потом сказала своим обычным суховатым тоном: — Ну, по крайней мере, спасибо за откровенность. Но мы за тебя волнуемся. И я, и папа. Он собирался приехать, но не смог вырваться. «Естественно», — подумал Лорд. Хотя он был рад, что отца нет. Он стал бы наседать, требуя каких-нибудь заверений и прочей чуши. Но что Лорд мог ему пообещать, в чём заверить? — Ты же понимаешь, что тебе нужен аттестат? — спросила мать. — Как ты будешь поступать в вуз? Пора об этом подумать. — Я подумаю, — легко соврал Лорд. Он смотрел на мать: это же, наверное, их последняя встреча. Интересно, что они ей скажут потом? «Ваш сын пропал, и мы не можем его найти»? Они молчали. Потом мать вспомнила, что можно ведь «проявить интерес» (так она это называла): — Твой воспитатель говорит, у тебя появился друг. Как его зовут? — Стервятник, — послушно ответил Лорд. Он уже начинал психовать. — Это кличка, да? А у тебя тоже есть кличка? — Есть. Лорд. — Лорд? А почему? — Не знаю. Мать замолчала. — У меня есть девушка, — сказал вдруг Лорд. Сам не понял, зачем. Может, чтоб у матери брови поползли на лоб? И они поползли. — Девушка? — нервно спросила мать. — Что ещё за девушка? Как её зовут? — Рыжая. — Это опять кличка? А имя у неё есть? Лорд видел, что мать тоже начинает беситься. Она наверняка думала, что он специально её доводит, как раньше. Но это было не так (ну, почти). — Я пошутил, — сдался Лорд. — Прости. Дебильная шутка. Мать качнула головой, а потом сказала: — Ты на нас обижаешься? — За что? — удивился Лорд. — За то, что сплавили меня сюда? — Сплавили? Наверное. Но мы уже не знали, что делать. Нам тоже было непросто. Нет, я не оправдываюсь, конечно, но… «Как будто я знал, что делать, — подумал Лорд. — Как будто кто-то это когда-то знает!». Они просидели минут пять в молчании, а потом Лорд сказал: — Мне здесь хорошо. И я на вас не обижаюсь. Правда. Я сначала злился, но сейчас — нет. Ещё год назад он бы устроил истерику. Но с тех пор всякое случилось, и он подумал, глядя на мать: «На что мне обижаться? Это же просто ваш обычный способ решать проблемы: источник неприятностей надо куда-то сплавить. Закрыть неудачный проект. Наверное, это проще всего. Но как я могу обижаться? Я даже не знаю, что сделал бы на вашем месте. Может, то же самое». — А ты совсем другой стал. Взрослый. Лорд пожал плечами. Ну, может, и взрослый, фиг знает. В окно стучал дождик, они молчали. Мать взяла Лорда за руку, погладила. Пальцы у неё были холодные, сухие. Лорд вспомнил, как она сидела с ним однажды: ему было лет шесть, он валялся с ангиной, капризно хныкал, а мать сидела рядом, гладила его по голове и тихо пела всякие песенки из мультиков. «Спой про кузнечика», — просил он, и она пела. Жалость и любовь переполняют его. Поднимаются всё выше, достают до потолка. «Это наша последняя встреча, мама, — думает он. — И я рад, что ты пока об этом не знаешь. Мне жалко тебя. Потому что ты никогда не знала, что со мной делать. Мне жалко папу, потому что он тоже не знал и его это бесило. Тебя — нет, а его бесило. Мне жалко всех, кого я знаю, и тех, кого я встречу, тоже. Потому что, наверное, никто не знает, что им делать друг с другом и со всей этой жизнью. Может, только Сфинкс знает. Но ему от этого хуже всех». Надо что-то сказать, но он не знает что и говорит самые тупые и беспомощные слова в мире: — Всё будет хорошо. Это неправда, но он просто не знает, что ещё сделать.