Одна на двоих

Стервятник Лето ещё совсем несмело маячит на горизонте, а весенние лучи, кажется, становятся всё ярче. Прыгают в окно, щекочут пушистые листочки фиалок, наводнившие подоконники своим нежным разнообразием, скользят по сочным блестящим листьям лимонного дерева, взбираются по стене вместе с тоненькими плющами. В воздухе в полосах света танцуют золотистые пылинки. Стервятник смотрит сквозь них, как через полупрозрачный занавес, наблюдает за Драконом. Тот сосредоточенно хмурится, и его заросший волосами лоб, будто это всё одна гигантская бровь, идёт буграми. В Доме есть и другие драконы, но этот, пожалуй, самый страшный на вид. Он крутит тяжёлый горшок с разросшимся денежным деревом и подрезает лишнее, формируя мясистую крону в одном ему известном порядке. У Дракона этих денежных деревьев полно, удивительно, что он не самый богатый человек в Птичьей стае. Стервятник улыбается, замечая, как нежно тот касается своими грубыми пальцами молодых листочков. Наблюдать за Пташками — основное занятие Папы. Обычно он делает это, забравшись на стремянку и выискивая глазом скрывающихся в диких джунглях Птичек, но теперь, сидя на своей аккуратно застеленной кровати, он понимает, что они и не прячутся вовсе, они все на виду. И они прекрасны, пойманные лучиками золотого солнца, как и вся их спальня, не мрачная, нет, не загнивающие неконтролируемые заросли — изумрудные сады, райский уголок природы, уютное Гнездо. И Стервятнику пора его покидать. С улыбкой и надеждой, с легким сердцем. Он готов, и они готовы. Вообще-то, Стервятник собирался дождаться выпуска, провести последнюю ночь плечом к плечу с теми, кто заменил ему настоящую семью, попрощаться со всеми не торопясь, рассказать свою сказку про эльфийского принца, приносящего настоящее счастье. Но каждый раз, трогая шестерёнку, спрятанную под одеждой, он ощущает смутный страх. Страх, что если будет тянуть, она не сработает, что он упустит шанс, что, не дай бог, потеряет её. Что он будет делать, если обнаружит, что выпустил из рук свою удачу, просто потому что сентиментально медлил? Это чувство ужасает. И так же, как обретённая надежда приносит ему радость, заставляя чувствовать, как сладкий воздух проникает в лёгкие с первым вдохом каждое утро, она приносит ему и страх, нервозность и желание сорваться в любую секунду, ни с кем не прощаясь. И, пожалуй, ждать у Стервятника больше нет сил. Он поднимается с кровати и неторопливо идёт к выходу. Слон догоняет его, протягивая Луиса, но Стервятник останавливает его руку. — Позаботься о нём вместо меня, — просит он, и Слон кивает, прижимая кактус к груди. Две маленькие колючки цепляются за его мятую футболку. Стервятник улыбается ему и выходит. Это последняя прогулка Большой Птицы в этих коридорах, таких, какие они сейчас. По стенам змеятся буквы, соединяясь в слова, складываясь в строчки. Не таращатся, не ранят, не шепчут вслед — провожают. Среди чужих Стервятник замечает и свои строчки. Напишет ли он их ещё раз? Он надеется, что нет, что он будет слишком другой. «Не верьте, мальчики, что в раю не бывает деревьев и шишек». Бывают, определённо бывают, вот только в тот рай Стервятнику больше не хочется. В его новом раю не будет густой тени, которую все обходят за километр, не будет траура и тоски, лишь собственное отражение в таких же как у него глазах и брат, которому он даст другое имя. А всё остальное — как получится. По пути попадаются спешащие по поручениям вожака Псы и слоняющиеся без дела Крысы, хихикающие девушки в сопровождении Логов и даже парочка Фазанов с постными лицами. И со всеми Стервятник любезно здоровается, всем улыбается. Прохожие улыбаются в ответ, провожают непривычно счастливую Птицу любопытными взглядами, а Мертвец даже хлопает его по плечу. Никто, кажется, тысячу лет не прикасался к нему, и этот простой дружеский жест наполняет Стервятника теплом, наполняет уверенностью. Всё правильно, всё так, как должно быть. У лестницы Стервятник останавливается, решая, спуститься ли во двор или, может, достать шестерёнку прямо здесь и раствориться на третьей ступеньке. — Чего застыл? Стервятник вздрагивает и оборачивается. Ральф смотрит на него подозрительно, от улыбок Птичьего Папы всё ещё передёргивает, но он привык, а вот глаза… Ральф рассматривает выпуклые глазищи Стервятника и удивляется, что его веки от природы вовсе не чёрные, и подводить он их умеет аккуратно и почти незаметно. Умылся наконец, думает Ральф, на человека стал похож. — Я ухожу, — произносит Стервятник. — Ага, ужин не прогуляй, — велит Ральф и сворачивает на третий этаж. — Спасибо, — говорит Стервятник ему вслед, и Ральф замирает на лестнице, оборачивается. — Вы много для меня сделали. — С тобой нормально всё? Стервятник смеется. У Ральфа такое лицо, будто никто ему спасибо ни разу не говорил. Может, так оно и есть. — У меня есть последняя просьба: позаботьтесь о них, пожалуйста. Ральф слетает по ступенькам вниз и хватает Птицу за подбородок, заглядывает в глаза, почему-то злится. Что он ищет там? Ответы? Ему их просто не понять. — Стервятник, — предупреждающе шипит Р Первый, но больше ничего не говорит, и они так и смотрят друг на друга. В глазах Ральфа — задушенный гнев и стресс, мешающий спать по ночам, в глазах Стервятника — тёплое золото. Ральф отпускает его. — Не разочаровывай меня, Стервятник. Но тот ничего не отвечает, и Ральф уходит. Пару минут спустя за ним в комнату отдыха входят Акула и Крёстная, плотно закрывая за собой дверь. А Стервятник, наверное, ещё добрых полчаса болтается у лестницы, погружённый в свои мысли, не замечает шныряющих туда-сюда людей и оживает, только когда видит Лорда, ковыляющего с третьего этажа на костылях. Лорд мог бы воспользоваться лифтом, но он его упорно игнорирует. Он стал сильнее, пожалуй, Сфинкс был в чём-то прав. Стервятник замирает, оперевшись о трость обеими руками, и ждёт Лорда. Из комнаты отдыха доносятся приглушенные голоса воспитателей, нечасто они собираются полным составом. — Не знаешь, что у них там? — спрашивает Стервятник, впрочем без особого интереса. — Кажется, ругаются, — выдыхает Лорд, — я не понял. Спросишь потом у Белобрюха, он там трётся под дверями. Лорд бросает взгляд на Стервятника и сразу понимает — ничего тот спрашивать у Белобрюха не будет, ему более ничего не интересно. — Ты… — Лорд запинается и замолкает, встаёт к стене, опираясь на неё, отворачивается. Он не умеет говорить громкие слова, он не умеет прощаться. И он не хочет, на самом деле не хочет, какой-то ком застревает в горле и тянет так, что Лорд понимает — лучше сейчас вообще промолчать. Он много думал о другом круге, представлял себя там, представлял Стервятника. Но сейчас ему хочется, чтобы Птица остался. Лорд понимает, что так нельзя, и он слишком много сделал для того, чтобы Стервятник имел возможность вернуться к брату, но именно эту мысль он гнал от себя всё это время: он хочет, чтобы Стервятник остался. — Я никогда не смогу выразить словами… — начинает Стервятник. — Не надо, — просит Лорд. Он понимает, что это их последний разговор, и он хочет говорить, как будто это вовсе не так, как будто они увидятся ещё за ужином, увидятся завтра и послезавтра, и после выпуска, и потом. Лорд смотрит только себе под ноги, мечтает болтать о погоде и странной невесте Слепого, о стремной столовской запеканке, но слова не идут. — Спасибо, — всё же произносит Стервятник. — Знаешь, ты стал мои первым другом здесь, — говорит Лорд и поправляет: — вообще первым, в жизни. И самым близким. Я ни о чём не жалею: ни о том, как ходил за шестерёнкой, ни о… «Дурдоме,» — не произносит Лорд. И Стервятник его, конечно, понимает, только он один, пожалуй, и понимает Лорда от и до. — Ты тоже, — почти шепчет Стервятник, и Лорд наконец поднимает на него глаза. — Мой самый дорогой друг. Навсегда. Они просто смотрят друг на друга, и Лорд видит в глазах Стервятника столько всего, что слова и вовсе не нужны. В жёлтых глазах счастье, облегчение упавшего с плеч тяжёлого груза, благодарность и свобода. А ещё искренность, любовь и тепло, настоящее, иногда такое горячее, что не удержать в ладонях, а иногда такое нежное, что хочется плакать. И Лорд плачет. Лорд не сразу понимает это, лишь когда слеза скатывается в уголок его губ, он поражённо моргает и резко вдыхает. Вдох получается какой-то отчаянный и громкий. Стервятник закусывает губу, кривит брови, словно ему больно, и Лорд тоже видит в его глазах застывшие слёзы. Лорд дёргается было к Стервятнику, чтобы коснуться его лица и стереть печаль, но тот шагает к нему первый, притискивает к стене и прижимается к его губам своим горячим ртом. Лорд зажмуривается, и всё тело горит и будто падает в какую-то пропасть. Он пытается посчитать, сколько этажей вниз он пролетел. Он слушает удары Птичьего сердца и боится открыть глаза. Боится открыть глаза и не увидеть Стервятника. Понимание того, что так оно и произойдёт, рвёт Лорда изнутри. Ещё мгновение и Стервятник его отпускает. — Прощай, — обжигает шёпотом губы. Лорд не отвечает. Он так и стоит у стены с закрытыми глазами, пытаясь запомнить навсегда, как исчезает тепло чужого тела.