Клетчатые пиджаки, переписки и иже с ними

      Это выходит совершенно случайно — они просто убегали. В этот раз догоняли их как-то особенно настойчиво, петляли по старым дворам, подрезали путь. Когда они наконец-то оторвались и смогли смыть с Антона маску и снять плащ, было уже совсем темно. Олежа смотрит на дома, на название улицы и совершенно не понимает, где они находятся. Где-то вдалеке раздется гудок поезда.       Антон открывает навигатор и тут же чертыхается — на прохладе и без того почти севший телефон разряжается окончательно и вырубается. Олежа лезет за своим — и находит только кнопочный, который берет на митинги и «переговоры» Антона. Смартфон лежит в тумбочке в его комнате.       Они смотрят друг на друга рассеяно — не очень понятно, что им делать. Вспомнить, откуда они бежали совершенно невозможно — заметали следы, пробегали между корпусами, перепрыгивали через ограды клумб и один раз даже пролезли через широкие прорехи забора.       Во дворе, очень тускло освещенным одним-единственным фонарем — ни души. Даже гопников нет. И чтобы они спросили: «Не подскажите, как пройти до библиотеки?». Можно было бы вызвать такси — да только на экстренном кирпичике Олежи такого понятия как «Интернет» вообще нет.       — Пойдем куда-нибудь? — наконец говорит Антон. Олежа кивает. Делать-то больше нечего — не до утра же стоять посреди двора с разбитым асфальтом где-то на выселках.       Они проходят через ту же арку, и Олежа вдруг волнуется — а вдруг полицейские притаились где-нибудь за поворотом, и ждут их? Хотя вряд ли, времени прошло предостаточно.       Этот двор оказывается еще темнее, если такое вообще возможно. Кажется, что темнота просто сконцентрировалась здесь и затопила все вокруг. Теперь Олеже становится еще страшнее — что если сейчас от стенки отделятся несколько таких же темных силуэтов, и поигрывая ножиками-бабочками, спросят не заблудились ли они? У них на двоих из оружия — только Антоновы кулаки. Против ножей и кастетов — детский лепет.       Очень хочется взять Антона за руку. Он идет чуть впереди, плечи напряжены. Тоже волнуется.       Дорога неровная, темная. Антон замирает, прислушивается. Олежа тоже останавливается. Где-то орут коты. Из открытого окна на первом этаже доносятся телевизионные вопли. Шума машин, гудков и писка светофоров нет. Куда же их занесло?       Проходят еще пару дворов — таких же темных, пустых и запущенных. Самое обидное — что нет ни одного магазина. Даже Пятерки или Магнита, а они ведь сейчас буквально на каждом углу. Олеже мерещится звук шагов. И он все-таки хватает Антона за руку. С теплом его ладони не так страшно. Звездочкин поворачивает голову немного, и Олежа почти отпускает его, но Антон переплетает пальцы, чтобы точно не ускользнули.       — Это эхо.       Олеже становится немного стыдно — самую малость, если честно.       — Антон, там Пятерочка, — с облегчением говорит Олежа в следующем дворе. Красная цифра греет своим светом душу.       Оба вспоминают про руки только перед раздвижными дверями, и Олежа смущенно прячет ладонь в карман. Антон странно перебирает пальцами и следует его примеру. С кассиршей говорит он. Разговор настолько вежливый и галантный, что почти превращается во флирт. Олежа вздыхает. Кассирша пишет что-то на каком-то старом чеке — конечно, это ее номер. Сразу после номера такси.       Чек отправляется в мусорку, как только они выходят из магазина. Олежа прячет в вороте куртки улыбку. Такси приезжает быстро, и они оба садятся на заднее сидение. Антон накрывает Олежину ладонь своей, Олежа растопыривает пальцы, позволяя им сцепиться в замок. Прочный, ничем не вскроешь, не взломаешь, а ключ потерялся давным-давно.       Антон просит остановиться в нескольких кварталах от того места, где он несколько часов назад (безумно долгих и сложных часов) оставил свою машину. Это большая дорога, почти центр города. Яркие веселые фонари освещают широкие тротуары. Антон расплачивается.       — Ты захотел пройтись? — спрашивает Олежа, когда таксист, громко газанув, уезжает.       — Ага, — на удивление легко улыбаясь, отвечает Антон. — Спешить нам некуда.       Олежа соглашается.       Они идут неспешно, лениво перебрасываются фразами и шутками, и Олежа ловит себя на мысли, что дорога светлая и ровная, и что ему совершенно не страшно, что из-за угла выйдет кто-то, кто попытается его убить, и это хорошо, очень хорошо — сплошные плюсы.       Одно но: на этой почти центральной и такой хорошей дороге он не может взять Антона за руку.