Клетчатые пиджаки, переписки и иже с ними

      Антон почти пробегает по спящему коридору, сердце часто стучит где-то в горле, мешает дышать и думать. «Ложь-ложь-ложь, это все ложь», — стучит набатом по вискам. Это не может быть правдой. Пальцы дрожат, когда он толкает незапертую дверь, и она открывается с тихим скрипом, впуская в темный коридор несколько теплых лучей света от настольной лампы. В комнате прохладно. Весенний ночной ветер из окна шуршит страницами тетрадей и книг. От сквозняка клетчатый листочек соскальзывает со стола прямо под ноги Антона — хотя сейчас вероятно еще Дипломатора. Плащ и перчатки в машине, маска наскоро стерта. Свитер и тяжелые сапоги на нем.       Воздух опьяняюще пахнет яблоневым цветом.       Антон поднимает листок — весь исчеркан формулами, расчетами, весь в пометках, сделанных убористым Олежиным почерком. Антон наконец-то выдыхает расслабленно — вот он, Олежа, здесь. Целый и невредимый. Уставший и вымотанный — пишет три диплома параллельно и две курсовых, а еще и контрольные решает прямо на парах. Хватается за все, за каждую возможность подработать, за последний шанс впитать в себя как можно больше информации. Олежа как намоченная губка — нажмешь пальцем немного, и сразу польются факты, выдержки из умных книг, обозначения каких-то единиц. Антон вглядывается в закорючки — слишком сложные расчеты, слишком много переменных. Это не Олежин диплом. Вернее, диплом-то Олежин, только за свой его выдаст какой-нибудь любитель хорошо провести время. Вопрос только в цене.       Антон подходит к столу ближе, и, видимо от его шагов, мышка немного дергается, и ноутбук оживает. У Олежи дрожат веки, и он отворачивается, зарывается в сгиб локтя, прячась от синеватого свечения. Бледная кожа, почти белая, пугающе-мертвенная, со стороны компьютера и изящно-грациозная, цвета слоновой кости там, где на нее ложится свет от лампы. Тонкое запястье изогнуто ломано, но расслабленно. И волосы у него взъерошены еще сильнее обычного.       Какой же красивый. Какой красивый, какой настоящий и какой живой. И как загонял себя треклятой учебой и чужими заданиями.       Антон чувствует вину — он тоже нагружает Олежу. Он — одна из причин, почему Олежа откладывает все на позднюю ночь или сидит всю перемену, не разгибаясь и строчит что-то — надо успеть все. И помочь Дипломатору тоже как-то надо успеть. Кто бы самому Олеже помог.       Тот ублюдок сказал, что они знают имя. Что они знают лицо и адрес.       Тот ублюдок, у которого, Антон очень на это надеется, теперь будет при виде стульев болеть голова, сказал, что Олежа на мушке прямо сейчас. Что если Дипломатор не сделает шаг назад, то его «цепному песику» жить не придется.       Антон не сделал шаг назад, нет. Он замахнулся и ударил его по голове со всей силой, а потом развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал проверять. Это не было похоже на угрозу — конечно, ему угрожали не раз; это не было похоже на уловку — никто так точно не описывал Олежу, как он. Они действительно знали. «Твой верный мальчишка с такими большими умными глазами. Как ты его про себя называешь? Готов поспорить, что Олененок», — Антон не смог не дернутся, не выдержал такой мощной контратаки. Такого точного попадания. Как будто бы они играли в морской бой и ему с первого удара уничтожили однопалубный. А потом еще один. И еще. — «Чтобы было созвучно с именем, верно? Олежка-олешка. Да ты не только псих, думающий, что может изменить мир, ты еще и романтик».       Антон испугался по-настоящему — и только здесь, в тихой Олежиной комнате он смог по-настоящему успокоиться.       С Олежей все хорошо. Ему ничего не угрожает, кроме переутомления, недосыпа и затекшей спины.       Антон коснулся плеча мягко, осторожно, провел по мягкой футболке пальцами. Олежа приподнял голову, посмотрел растерянно и непонимающе. Проморгался, откашлялся, потер глаза. «Большие и умные», — проносится в голове у Антона.       — Что ты здесь делаешь? — почти подскакивает, смотрит испуганно. — Ты не ранен?       Антон вымученно улыбается — не он один волнуется. Олежа волнуется за него постоянно, ежесекундно.       — Нет. Все в порядке. Ты просто не отвечал на сообщения, — вон они, висят синими кружочками в открытой вкладке. — Решил убедиться, что все в хорошо, — и решил не говорить о том, что на этот раз угрожали уже Олеже. Милому, робкому и хрупкому олененку. — Не зря приехал, хоть спать тебя загоню.       Олежа окидывает глазами заваленный бумагами, тетрадями и книгами стол, смотрит на компьютер.       — Мне надо учиться. Сроки горят.       Антон касается его волос. Мягкие, пушистые. Олежа краснеет.       — Тебе надо спать. В кровати, а не за столом, — молчит, смотрит на Олежу, на тени под его глазами и отпечаток складок футболки на щеке. — И мне надо спать. Я пойду.       Олежа кивает, неуверенно тянется к кнопке выключения компьютера. Антон не может удержаться — притягивает его к себе за плечи, прижимает к груди, чувствует тепло, чувствует биение сердца. Чувствует жизнь.       — Спи, пожалуйста. Учеба подождет, — Олежа обнимает его за талию.       Антон выходит из общежития в прохладную ночь, втягивает носом сладкий запах яблоневых цветов. Олежа жив. С ним все в порядке. Олежа не на мушке, Олежа весь в учебе, как и обычно.       Антон заводит машину и думает, что это скоро закончится. Выпуск совсем скоро.