Пути предназначения

*Для справки: "снарядием для обучения действий пикой [конного воина] был кинтан. Он представлял собой вращающуюся конструкцию с перекрестьем «руками». На одной из «рук» крепили мишень в виде щита, на другой - противовес из мешка с землей или песком. При выполнении этого упражнения требовалось развернуть кинтан вокруг оси, чтобы открыть себе путь вперед. При ударе по щиту мешок обеспечивал внушительное сопротивление: так новичок привыкал к ощущению того, что удар пикой - это не просто направление оружия в нужную точку, а действие, требующее значительного напряжения мышц. Сильный удар заставлял кинтан повернуться один, а то и несколько раз. Это заставляло воина следить за изменением обстановки и постоянно ожидать возможного удара в спину после того, как он разминется с противником. Если кинтан быстро проворачивался вокруг своей оси, противовес мог нанести сильный удар в спину миновавшего его всадника и даже свалить его наземь, к бурному восторгу зевак." Дани ежился у костра, глядя, как пухлые снежные хлопья оседают на белую землю. После Саовины Туссент замело метровыми мокрыми сугробами, и в другой раз он бы этому только обрадовался, потому что не особенно морозная, но промозглая погода и непроходимые дороги загнали даже самых отбитых маргиналов в углы потеплее до самой весны, но ему было не до радостей. И причина этого сейчас беззаботно подкидывала хворост в трескучее пламя. - Сир, может сядете поближе и снимите хотя бы перчатки у огня? Их-то вам клятва снимать, вроде бы, не запрещает. - Мне не холодно. Атенаис одарила его скептическим взглядом, но промолчала. После уничтожения наемников ростовщика и получения своей доли награды, она продала свою кирасу броннику, долго недоумевавшему, на кой черт избавляться от такого качественного изделия. Женщина не удостоила его ответом. Она заказала у своего покупателя великолепную бригантину с цельным нагрудником, обитую темно-синим бархатом и украшенную филигранными серебряными заклепками. Следовало признать, ему нравилось, как ткань контрастировала с ее посветлевшей за несколько холодных недель кожей и яркими волосами, которые "слишком", по ее мнению, отросли за последнее время, и теперь опускались почти до подбородка. Она все время порывалась в город, к цирюльнику, и Дани уже устал придумывать отговорки о том, почему они даже сейчас большую часть времени проводят за пределами теплых замковых стен. - Я все понимаю, сир, но кому сейчас вообще придет в голову лезть через горы, чтобы чинить здесь непотребства? Их просто засыплет по дороге так, что по весне только их обглоданные ирбисами кости и найдут. - Тому и придет, кто захочет их чинить, полагаясь на то, что с приходом холодов наша бдительность пойдет на убыль. Мы будем ходить в патрули, как и прежде. Атенаис тяжело вздыхала, закатывала глаза, но на привалах не ныла, только мрачно на него смотрела. Они ныкались по пещерам и руинам, где могли найти укрытие от непогоды по ночам, спасаясь от холода под одной попоной. Амбруа отомстил ему за насмешки по поводу благосклонности Кароберты, пошутив, что близость Атенаис совсем лишила рыцаря покоя, иначе чего это он такой дерганный. Дани с трудом сдержался, чтобы не влепить сопляку подзатыльник. - Ты прекрасно знаешь, в чем причина, Амбруа. С каких пор ты стал над этим шутить? Ему показалось, что во взгляде юноши мелькнуло чувство вины. Покой он, разумеется, потерял вовсе не из-за нежных чувств. Обычно он любил зиму именно из-за того, что работы было меньше, рассветы были позднее, он мог высыпаться и имел меньше шансов не вовремя попасться кому-то на глаза. Теперь же та, кому не следовало "не вовремя" попадаться на глаза, все время была рядом, он не мог спать ночами из страха быть разоблаченным, а ее шутки на эту тему становились все более злыми и скабрезными. Так что если поначалу он думал, что расскажет ей чуть позже, теперь ему в душу закрадывалось нехорошее сомнение. - Право, сир, ни к чему стесняться своей неземной красоты. Или вы стыдитесь своего носа? Когда уже истекает срок этой нелепице? Дани зло засопел, и, не выдержав, спросил: - Мне вот интересно, было бы тебе весело, если бы я над твоей физиономией шутил? Атенаис недоуменно заморгала. Амбруа, чистивший его коня недалеко позади, тихонько усмехнулся в кулак. - А что, собственно, не так с моей физиономией? - Ну, не знаю, ты мне скажи. Тебя что, в детстве в кормушке с пшеном забыли в курятнике? Брови женщины сперва поползли вверх, но как-то подозрительно радостно. К его сожалению, в следующую секунду она расхохоталась, дружески хлопнув его по плечу со всей своей неженской силой. - Таким вы мне больше нравитесь, сир, - улыбнулась она, и отправилась тогда топить снег в котелке. Дани беспомощно возвел очи горе. К тому же он не мог не замечать этих ее долгих заинтересованных взглядов. Она была совершенно не в его вкусе, в ней не было никаких плавных мягких линий, так полюбившихся ему когда-то при отцовском дворе, пестрившем красивыми и утонченными женщинами. У нее было приятное лицо, но эту ухмылку ему иногда хотелось стереть с него каким-нибудь совершенно неблагородным способом. Но больше всего его отталкивало не это. Он в целом не любил людей непочтительных, не признающих ни авторитетов, ни обычаев. Да, она всегда оставляла за ним последнее слово, но перечила ему с чувством абсолютного права на это, и нередко ему казалось, что она делает ему одолжение. Он часто вообще недоумевал, как человек с такими ценностями, как у нее (вернее их отсутствием) мог оказаться в армии, где субординация и подчинение - превыше всего, и уж тем более - как она смогла там преуспеть, потому что непокорный солдат, будь он хоть семижды способным, никогда не станет командиром. В сердцах он как-то спросил ее об этом напрямую, на что в ответ она тихо проворчала, что наслужилась, и, когда три года истекут, пожалуй, осядет где-нибудь и будет тренировать скакунов. От Ватье не было слышно вестей уже шесть недель, и все эти мысли только усиливали его паранойю. Оставалось успокаивать себя тем, что из-за непроходимых горных троп он вряд ли получит хоть что-то раньше, чем сойдет снег и закончится весенняя распутица, но от мысли об этом поднимали голову страхи, что за это время она может наворотить дел, коли она рядом с ним именно за этим. Ему были нужны подробности о ее биографии, но попытки узнать их обычно приводили к тому, что она отдалялась со словами "я не хочу об этом вспоминать" или "это ни о чем вам не скажет". Она что-то скрывала, и ему было необходимо узнать, что именно, но сделать это, не вызывая подозрений самому - тоже было непросто, а от недосыпа, недоедания и постоянной тревоги он уже откровенно плохо соображал. Да что уж там, ему даже попить в течение дня не всегда удавалось, и, видимо, он стал выглядеть настолько скверно, что Атенаис как-то даже спросила его на полном серьезе, не заболел ли он, а Амбруа, когда она отлучилась в город по делам, очень настойчиво просил ее прогнать. Оруженосец подсел к костру, положив рядом с собой изловленную дичь и приготовившись ее разделывать. Сейчас вид у него тоже был неважный - у Дани вообще складывалось впечатление, что из них троих только Атенаис сохраняет бодрость духа, хотя непривычная для нее северная непогода плохо отразилась и на ее внешнем виде, и женщина порой до крови расчесывала шелушащееся от холода лицо. - Амбруа. - Да, сир. - Что ты ходишь, как воды в рот набрал? Я же вижу, что-то случилось. Юноша на миг поднял на него усталый взгляд, и снова вернулся к своему занятию. Он действительно был в последнее время очень тихим - даже для него; даже Атенаис пару раз поинтересовалась у него, в чем дело, а сейчас просто молча пододвинула к себе все их оружие и занялась им сама, хотя это было обязанностью Амбруа. - Дела семейные, сир. - И? Амбруа тяжело вздохнул и с досадой отбросил тушку тетерева в сторону. - Какой смысл говорить об этом? Только душу себе травить! Вы ведь не сможете помочь. Дани ощутил, как краска досады и гнева заливает его лицо. Его слуга его ни о чем не просит, потому что считает его слишком беспомощным! - Не тебе об этом судить, - выдавил он, по возможности, спокойно. - Я хочу, чтобы ты рассказал. - Это как-то связано с твоей невестой? - предположила Атнеаис. Амбруа подозрительно на нее покосился, и, вздохнув, спросил: - Это настолько очевидно? - Нет. Я просто угадала. Слышала тогда ваш разговор о незадавшейся свадьбе и сейчас вспомнила. - Незадавшейся свадьбе? - уточнил Дани, раздражаясь ещё сильнее от своего неведения. Она - и то знает! - Отец Селестии, похоже, передумал отдавать ее за меня. Все задумчиво помолчали. - И в чем же причина? - Селестии он говорит, что его смущают слухи обо мне, - Амбруа поднял на него красноречивый взгляд. - Те самые, над которыми вы так от души повеселились. Но, как бы то ни было, очевидно, проблема в другом. Мой отец сделал пару неудачных вложений, и ещё неурожай в этом году... Валентино не хочет, чтобы приданое его дочери пошло на оплату долгов. - У твоего отца все настолько плохо? - Без этой свадьбы нам придется распродать часть наших владений, чтобы рассчитаться. И лично я не вижу проблемы в том, чтобы так поступить, если это позволит свадьбе состояться. Но отец возражает. - И правильно делает, - неожиданно согласилась Атенаис. - На кой черт это делать, если можно все сохранить, получив девицу. В конечном итоге, это не уронит ваш уровень жизни, и ее тоже. Сдается мне, у этого твоего Валентино на примете есть кто-то получше. - Лучше, чем он? - с сомнением переспросил Дани. - Он в родстве с княжеской фамилией, а богатству его семьи можно только позавидовать - даже с учетом проблем. - Может, он нашел кого-то с родством поближе и богатством побольше, - поджала губы Атенаис, проведя оселком по лезвию Вдовы. - Всегда найдется рыба крупнее. Почему ты не попросишь Кароберту о помощи? Я думала, Ее Милость может вмешаться и повлиять на происходящее. Коли уж она тебя так любит. Вместо оруженосца ответил Дани: - Валентино владеет практически всеми шахтами и плавильнями под Горгоной, и именно он поставляет металл для оружейников Ее Милости. Вся княжеская гвардия вооружена сталью его производства. Даже твоя бригантина из этой стали. Кароберта вряд ли станет вмешиваться, даже ради Амбруа. Все снова грустно замолчали. - Если тебе интересно мое мнение, - начала Атенаис спустя какое-то время, - в чем я, впрочем, сомневаюсь - тебе стоит пойти к своему несостоявшемуся тестю и выяснить, с чего вдруг он решил переменить свое решение. Это была бы не первая свадьба, заключенная ради решения финансовых проблем, и на первый взгляд я не вижу серьезных препятствий. Если ты их не видишь тоже, нужно сперва понять, что не так. - Понять? О чем ты? Он просто отказал нам, и все! Помолвка расторгнута! На нет и суда нет. Атенаис усмехнулась. - А я-то думала, ты хочешь на ней жениться. - Да мало ли, чего я хочу? Я может хочу, чтобы ты убралась туда, откуда пришла, да кто меня станет спрашивать? Атенаис лениво приподняла уголок губ. - Считай это женской солидарностью. Ты ей вроде как нравишься. Мысль о том, что ее могут отдать какому-нибудь старперу разрывает мое сердце. - Она сделала брови домиком и картинно приложила руку к груди. - Ты вот скажи: обещал ты ей, что вы всегда будете вместе и умрете в один день? Ну, и прочую романтическую чушь? Амбруа густо покраснел. - Вижу, что обещал, - заключила она с сардонической ухмылкой. - Ну тогда слушай. Коли ты не трепло, а мужчина, ты свое слово сдержишь. А для этого надобно предпринять кое-какие усилия и вступить в кое-какие конфликты. - Тебе-то какое вообще дело? - с трудом выдавил Амбруа, все ещё отчаянно краснея. - Как я и сказала - женская солидарность. Ну, и мне просто нравится изводить тебя. - Она от души почесала и без того расчесанную щеку. Амбруа закатил глаза и снова взял в руки тетерева и стал с остервенением отщипывать перья. - Если ее отец так решил, у него на то есть причины. Я должен уважать его из любви к ней. - Пфф, чушь! - фыркнула Атенаис, откладывая меч в сторону. - Из любви к ней... Ты сам-то себя слышишь? Если я хоть что-то понимаю в происходящем, она хочет, чтобы из любви к ней ты пошел наперекор всему миру и сделал так, чтобы вы были вместе, а не послушно склонил голову перед ее семьей! Она рваными движениями наносила на тряпицу для полировки масло и продолжала зло тараторить. - Тоже мне, и много ты видел папаш, которые бы любили своих дочерей? Уверена, он не ради ее блага это делает, это как пить дать. Она снова взяла клинок и стала раздраженно полировать его, не меняя возмущенного выражения лица. Дани ещё с полминуты продолжал наблюдать, как эти двое, не глядя друг на друга, в раздраженных чувствах занимаются каждый своим делом, а потом решил вставить свое слово: - Я думаю, ничего дурного не будет, если попытаться вывести герцога на откровенный разговор. В воцаришейся тишине было слышно, как снежинки с тихим шорохом касаются полуразрушенных крепостных стен. - Вот как?! - неожиданно зло вскинулся Амбруа. - И чем я буду аргументировать ему, что он неправ? Я не могу рассказать ему, кому служу. И не могу рассказать о том, почему я этого не могу. Я не могу представить ему свое безоблачное будущее - да что там, я даже себе его представить не могу! Пять лет я служу вам, сир, но до сих пор не знаю, ни кто вы, ни что произошло, ни что ждет меня через года. Однажды я принесу рыцарские обеты, но освободит ли меня это от службы вам? Этого я тоже не знаю, потому что вы мне не отвечаете. Так что мне сказать Валентино? Что я могу ему обещать? Амбруа резко встал и, схватив несчастного тетерева, отправился искать себе более уединенное место. Дани почувствовал обжигающий стыд и искренне порадовался, что под шлемом никто не мог бы увидеть всю гамму эмоций, отразившихся на его лице - будь оно человеческим. Атенаис выглядела так, как мог выглядеть человек, оказавшийся свидетелем очень личного разговора, не предназначенного для его ушей. Правда, недолго. Немного помолчав после того, как Амбруа их покинул, она осторожно спросила: - Между прочим, сир... Мне тоже было бы любопытно все это узнать. Ей-богу, если она не уберет с лица это выражение, он ее побьет. - Я не рассказал ему за столько лет. Что позволяет тебе думать, что ты преуспеешь больше? Его голос сочился такой неприязнью, что она обиженно опустила глаза к мечу в руках. Спустя несколько тягостных минут молчания, она тоже ушла вглубь руин, оставив его в одиночестве.

***

Амбруа, когда Дани попросил его устроить встречу с Каробертой, ответил ему сухим "да, сир" и спешно уехал исполнять его просьбу. Атенаис тоже наотрез отказывалась с ним разговаривать. Амбруа, скорее всего, пробудет в замке до завтрашнего дня, потому что ни погода, ни характер дела не предусматривали его быстрого возвращения, и терпеть общество обиженной женщины оказалось для него тяжелым испытанием. Когда-то это в принципе было невозможно - это было непозволительно с точки зрения этикета; теперь же женщины и вовсе не часто облагодетельствовали его своим обществом, и обычно оно было столь кратким, что разбираться с их обидами ему определенно не предстояло. - Прости меня, - выдавил он, чувствуя, что ещё чуть чуть, и взорвется от разрывающей его тревоги и вины. И от злости, что вина эта, по его мнению, беспочвенна. - Я был расстроен, и повел себя слишком резко. Атенаис, с ожесточенной монотонностью что-то вырезавшая на куске деревяшки, остановилась и недоверчиво взглянула на него. - Чем я заслужила это, сир? Разве я не прикрываю вашу спину, равно как и он? Разве обременяю вас в нашей работе? Уж не знаю, чем он так насолил вам за годы службы, но я, насколько мне известно, ещё не успела. "Ещё бы держала ты рот на замке, и цены б тебе не было." - Есть вещи, которые я просто не могу раскрыть. Так же как ты не можешь, скажем, перестать шутить про мой нос. Атенаис со вздохом закатила глаза. - Мне нравится ваш нос. И я шучу над ним, потому что жду, когда вы, наконец, перестанете кукситься и начнете тоже смеяться над этими шутками, потому что в них нет ничего дурного. Вы двое уже утомили меня своими кислыми минами. Дани устало потер красные глаза, не зная, что ответить. Она что, его сейчас стыдить пытается? Он провел ладонью по щеке. Отросшая за несколько дней щетина раздражала, и явиться в таком виде к Кароберте он не желал. - Атенаис. Женщина, вернувшаяся было к своему занятию, снова подняла на него глаза. - Мне неловко об этом просить, но... окажи мне услугу. Он красноречиво потер щеки. Та посмотрела на него с сомнением, но все-таки деревяшку свою отложила. - Подставите мне свою лебяжью шейку? - А что, не стоит? Атенаис ещё пару секунд его изучала. - Ну хорошо, коли вы просите. Он с некоторой тревогой смотрел, как она наводит пену и затачивает бритву. Вода уже согрелась на костре. Он расстегнул верхние пуговицы акетона, когда она намылила его лицо, закутал ноги в свой плащ, потому что здесь не было ни одной целой стены, и поежился, глядя на мокрые оголенные предплечья Атенаис. Она усадила его на землю, поставила котелок на какой-то камень рядом и встав позади него на колени, левой рукой наклонила его голову набок, а правой обхватила его шею и поднесла лезвие к щеке. Дани тревожно сглотнул. - Расслабьтесь, сир. Я вам ничегошеньки не сделаю, честное слово. "Проклятье! Неужели это настолько заметно?" Или это просто очередная шутка. Он усмехнулся, сделав вид, что поверил в это. - Мне любопытно, как часто тебе приходилось делать это раньше? - Брить кого-то? - Да. Он услышал, как Атенаис улыбнулась за его спиной. - Вообще-то довольно нечасто. - Неужто в армии никто не пытался тебя к этому приспособить? - Хах! Сир, вы себя сами-то слышите? Я майор, а не войсковой цирюльник. - Ну, ты ведь не всегда им была. И я кое-что слышал о дедовщине. - Я тоже, и на своей шкуре испытала. Но такими глупостями мне... кхм, заниматься не приходилось. - А какими приходилось? Атенаис сполоснула лезвие и посмотрела на него; в свете костра он, наконец, сумел разглядеть цвет ее глаз: темная сталь с золотой короной вокруг зрачка. Она улыбалась. - Будете болтать так много, порежу вас ненароком. Несколько секунд было слышен только скрежет лезвия о кожу. - Я не очень-то много об этом помню. Возможно, потому что излюбленным развлечением наших "дедов" было заставлять новобранцев заниматься с кинтаном* без шлема. Чтобы лучше усваивалось - какая ирония. Дани засмеялся. Ему захотелось расспросить ее побольше, но он тут же вспомнил, что сидит с лезвием у горла, а некоторые его вопросы могут быть опасными. Снова стало грустно. Она закончила с одной половиной его лица и переложила его голову на другую сторону. Он облокотился затылком на ее плечо; и дыхание, щекотавшее виски, ее пальцы, осторожно убравшие его кудри за ухо, всколыхнули в нем почему-то воспоминания о других руках, в которых - ещё тогда, очень давно - можно было найти утешение и забвение от отцовских требований. От мыслей об этом в горле сжался тугой ком. Дани прикрыл глаза, чтобы Атенаис не увидела дрожащих в них слез, и надеялся, что она ни о чем его не спросит, потому что голос сейчас предал бы его. Когда он нашел в себе силы открыть их вновь, она смотрела на него с какой-то незнакомой смесью теплоты и жалости. - Что? - прохрипел он. Она как-то опечаленно и будто бы разочарованно опустила глаза. - Ничего, - прошептала она. - Пустое. Умываясь, он злился. Он знал, видел, что она неравнодушна к нему, и это порой заставляло его по-настоящему ее ненавидеть. "Если бы ты знала, кто я такой. Что я такое. Но ты не знаешь. Ничего ты не знаешь, а коли знала бы, никогда бы ты не взглянула на меня так."

***

Дани ожидал Кароберту в охотничьем домике князя Армандо, ее сына. Остаться в одиночестве в княжеской резиденции сперва оказалось восхитительным избавлением от общества его невыносимых спутников. Атенаис на следующее утро делала вид, что ничего не изменилось, но он заметил ее подавленное настроение и молчаливость. Вернувшийся Амбруа тоже гнев на милость не сменил. Кароберты все не было, и до полуночи оставалось ещё немало времени, так что мысли его в конце концов все равно вернулись к оруженосцу, к его справедливым упрекам, полным обиды и боли. Он пришел сюда по другому поводу, но чем ближе к полуночи была стрелка часов, тем больше он утверждался в том, что ему стоило как-то загладить вину перед юношей. Амбруа он в этом не признавался, но он никогда не собирался освобождать его от службы, ведь он верил, что к тому моменту, когда этот вопрос вновь поднимется, у него будут для Амбруа ответы, которые его порадуют. Он не собирался вечно оставаться неизвестным рыцарем неизвестно откуда. То, что его по праву, он вернет себе огнем и мечом. И если Амбруа оправдает его доверие и поможет в этом, он сторицей отплатит ему за верность. При мысли об этом его ладони сжались в кулаки. Атенаис... Он ни в чем не был уверен. Но если она не была замечена ни в чем предосудительном, то вполне может вписаться в его планы. Нильфгаард - ее родина, она знает ее нужды и боль, она говорит с ним на одном языке, и если она и впрямь так ненавидит Кайдена, как говорит, вполне возможно, что помощь умелого командира ему может очень даже пригодиться. Но для того, чтобы посвятить ее в свои планы, нужно было узнать о ней больше. Впрочем, сейчас даже знание не придало бы ему уверенности. Она, по ее собственному выражению, "наслужилась", захочет ли она занять его сторону? Хватит ли ему ресурсов, чтобы принудить ее, если понадобится? Да и так ли вообще она полезна? Сейчас перед ним стояла другая цель, от которой зависело всё - снять чертово проклятие. Без этого любые его далеко идущие планы бессмысленны. - Хорошо, что вы попросили о встрече, - деловито сказала княгиня, едва окончив церемониальные приветствия. - Я уже было хотела посылать на ваши поиски. Дани, никак не ожидавший такого, гулко сглотнул, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. Еще никогда не случалось ничего настолько важного, чтобы Кароберта сама искала встречи с ним. - Я весь внимание, Ваша Милость. Женщина скинула отороченный соболем плащ на спинку резного кресла. Бриллиант в ее перстне пил свет из очага, делаясь похожим на гигантский янтарь. - Ты просил отправить кого-нибудь в Цинтру, - она обернулась к нему, хмуря резко очерченные брови. Серебро седины мягко поблескивало в замысловатой прическе. - Приглядеть за Калантэ. И не только. Дани выдержал ее пристальный взгляд. Он рассказал ей о клятве, данной Регнаром, еще до того, как узнал, что родилась девочка. Собственно, Кароберта и просветила его на этот счет, и первой озвучила план дальнейших действий - хотя он был, в некотором роде, очевиден. - И что же вам удалось узнать? - Дани прикладывал немало усилий, чтобы скрыть свое нетерпение. - В Цинтре неспокойно. У Калантэ и раньше были проблемы с ее феодалами, считающими, что женщине не место на троне, а когда стало ясно, что, желанного всем королевством сына не будет, они и вовсе с цепи сорвались. Им хватило наглости поставить ей ультиматум: либо ее дочь, Паветта, выходит замуж, и ее муж становится королем Цинтры, либо она отрекается от трона в пользу других семей. Дани раздраженно поджал губы. На троне Нильфгаарда нечасто сиживали императрицы, но все же от подобных измышлений там отказались еще сотни полторы лет назад. И законнорожденная дочь стояла в очереди на трон впереди любых побочных сыновей, четвероюродных племянников и прочей седьмой воды на киселе. Только северянам могла прийти в голову подобная дерзость. - Значит, мне нужно поторопиться, - нахмурился он. Стать мужем четырнадцатилетней девочки ему не улыбалось. Пятнадцатилетней, впрочем, тоже, и он предпочел бы отсрочить этот момент. - Именно, - кивнула его собеседница. - А зачем вы искали со мной встречи? Дани растерянно моргнул. На фоне услышанного его собственные вопросы показались ему какими-то совершенно незначительными. - Я хотел узнать, нет ли вестей от Ватье. Мне это очень важно. - Не думаю, что мы услышим какие бы то ни было вести раньше весны, мой друг. С такими дорогами, как сейчас, я даже досюда еле добралась - вон, кони под попонами стоят все в мыле. Вас беспокоит ваш новый слуга? Дани вздохнул. "Беспокоит - не то слово." - Пожалуй. Но пока ничего серьезного. - Надеюсь. Мастер Дани, вы, случаем, не заболели? Вы выглядели гораздо лучше в нашу последнюю встречу. Надеюсь, Амбруа не потерял своей охотничьей хватки и не морит вас голодом? - Кстати об этом. О нем, то есть. Что вы знаете о размолвке между графом де Нельгё и герцогом Карнасом? Кароберта вдруг приобрела очень строгий вид. - Коль уж вы заговорили об этом, у меня есть к вам просьба. И я хочу, сударь, чтобы вы ее исполнили, - тут она как-то нехорошо сверкнула глазами, до жути напомнив ему Атенаис. - Вы же знаете, Ваша Милость: ваши желания - мои желания. - Тогда сделайте доброе дело, пожелайте рассказать Амбруа о том, кто вы такой и в чем ваша цель. Дани побледнел. - Вам прекрасно известно, почему я этого не делаю, Ваша Милость. - Да, да, да, - устало вздохнула она, отодвигая кресло и усаживаясь в него. - Чтобы сохранить тайну, известную троим, нужно убить двоих, как известно. Но о вашей тайне давно знает гораздо больше двоих. Аэп Даги и его семья, некоторые из его слуг. Ватье и, скорее всего, другие офицеры разведки, работающие на ваше благо. Об этом знаю я, знает твой чародей, как бишь его? Ксаритиус? - Ксартисиус. - Да. Так что, убьешь их всех, чтобы сохранить свою тайну? Паранойя необходима, чтобы видеть затаившихся врагов, но она не способствует поиску союзников, мой дорогой племянник. А союзники... Видят боги, они тебе нужны. Амбруа можно верить. И я не хочу, чтобы он окончил свой пусть так же бесславно, как твой предыдущий оруженосец, словив какую-нибудь разбойничью стрелу - он слишком хорош для этого. Он служит тебе преданно, не задавая вопросов, так сделай милость, отплати ему той же монетой. Пусть другие, такие как Валентино, не узнают, какое блестящее будущее его ждет в случае твоего успеха, но я хочу, чтобы хотя бы он сам это узнал. Правда потешит его юношеское тщеславие и даст ему веру в то, что его служба не напрасна. Неужто от этого он не станет служить тебе ещё лучше? Дани слушал, как она его распекает, и едва держался от того, чтобы потупить взгляд в пол и начать заламывать руки. Он чувствовал себя так, словно ему снова семь. - Я подумаю над вашими словами. - Ты не подумаешь, Дани, - встала Кароберта, изящно придерживая юбку из зеленого шелка. - Ты сделаешь это. Потому что это моя личная просьба. Он молчал, борясь с собой. - Хорошо. Так что вам известно? - Известно? - растерялась она, - Ах, да, Валентино. Есть кое-какие вещи... Впрочем, коли помолвка расторгнута, это ставит все эти обрывочные слухи по местам. Я знаю, что господарь Метинны, Герго, подыскивал подходящую партию своему сыну. И знаю, что недавно поиски прекратились, а кроме того, Арториус доложил мне, что герцог не так давно попросил открыть ему портал в столицу, и он не отказал ему, поскольку знает, как мне важно расположение аронца. Но Валентино не посвятил его в подробности своих дел, и, как магик не старался, выяснить ничего не смог. Дани задумался, хватаясь за обрывки скудной информации, которая у него имелась. Атенаис... что-то такое ему говорила. - Я слышал, Метинну разрывают на части преступные группировки. А ещё... - он зажмурился, вспоминая, - а ещё, что цены на железо в Гесо выросли, и приличное оружие днем с огнем не сыщешь, - процитировал он почти дословно. - Селестия ведь единственная дочь Валентино, так? - Так. - И после его смерти все его шахты, плавильни и кузницы достанутся зятю, так? - Так. Они обменялись пристальными взглядами. - Либо Герго решил положить конец преступности на своей земле, вооружив армию, - предположил Дани, - либо они готовятся к вторжению. Что вам об этом известно? Княгиня помрачнела. - На юге есть только один агрессор, который никому не дает покоя. Ты и сам знаешь. Дани знал.

***

Разговор с Амбруа дался ему тяжело. Во-первых, потому что сперва нужно было избавиться от их спутницы, которая привыкла совать свой длинный нос всюду, куда надо и не надо. Он отпустил ее в город под предлогом того, все ещё чувствует вину за свое поведение, и в качестве извинений дает ей отдых на пару дней. Она наверняка первым делом заглянет к клятому цирюльнику. Во-вторых, отрывать тайны от сердца было больно и страшно, а юнец, как назло, сидел с почти непроницаемым лицом. - Значит вы - нильфгаардский принц, - задушенно заключил Амбруа, выслушав его историю. Дани видел, как тыльная сторона его ладоней покрылась гусиной кожей - и притом явно не от холода. - Почему вы не сказали мне раньше? Это многое объяснило бы. И вашу чрезмерную скрытность. И то, что вы знакомы с княгиней, и она осыпает вас милостями. И даже то, что эту приблуду с юга вы приняли к себе на службу. - Я не находил в себе сил открыться, - честно признался Дани, начиная чувствовать, помимо тревоги, ещё и облегчение. - Риск был велик. Но... думаю, ты был прав тогда, когда мы говорили о твоей свадьбе. Я чувствую, что обидел тебя своим недоверием, и ощущаю необходимость исправить это, хотя бы подарив тебе надежду на лучшее будущее. Амбруа посмотрел на него с сомнением. - Что вы хотите этим сказать? Вы лелеете надежду вернуть себе трон? - Я не надеюсь. Я знаю, - твердо ответил Дани, ничуть не обескураженный его неверием. - Помнишь, я говорил тебе о долге, который собираюсь спросить? - Помню. Но как вы собираетесь... - Слушай, - строго прервал его Дани. - Когда меня прокляли, один астролог предсказал мне, что я найду избавление на Севере, за Марнадальскими ступенями. Я недолго помыкался по владениям преданных мне вассалов и отправился туда. Туда, не знаю куда, - вздохнул он, вспоминая эти темные годы одиночества и голода вдали от людей. - В лесу Эрленвальд я спас от верной смерти человека. Он заблудился, упал в овраг и вывихнул ногу. Когда я вытащил его на себе и, посадив на своего коня, довез до ближайшего селения, он признался мне, что его зовут Рёгнар, и он король Цинтры, и что я могу просить все, что пожелаю. Брови Амбруа поползли вверх. - Ничего себе совпадение. - Я не верю в совпадения, Амбруа. То была судьба, я в этом уверен. Я... у меня тогда язык не повернулся просить у него помощи напрямую. Я воспользовался правом неожиданности. Слышал ты о таком? Амбруа отрицательно помотал головой. - Я сказал ему, что он должен будет отдать мне то, что уже имеет, но о чем не знает. - Тут Дани возбужденно усмехнулся. - И представь себе, вскоре я узнаю, что по возвращении он застал свою королеву рожающей, и что на свет появилась девочка! Лицо Амбруа вытянулось. - Так значит... вы... что конкретно вы имели в виду, говоря, что вам понадобится женская помощь? - осторожно спросил он, скорее всего, уже обо всем догадавшись. - Что с моей физиономией будет сложновато напрямую добиваться расположения юной принцессы. Для этого надобно подкупать, подслушивать и подстраивать, а женщины не провоцируют столько мерзких слухов, когда пытаются оказаться поближе к другой женщине высокого положения. - Не уверен, что Атенаис подойдет для такой тонкой работы. - Пусть тебя не вводит в заблуждение ее прямота. Ты никогда не был в армии, не был зеленым новобранцем, над которым любой может творить несправедливость и притом заявлять, что он сам виноват. В таком сообществе способны продвинуться либо те, кто умеет лизать зад старшим офицерам, либо те, кто умеет выживать тех, кто умеет лизать зад старшим офицерам. И я почему-то не сомневаюсь в том, к какому типу она относится. Да и последние мозги ей ещё не вышибли. В ее смекалке я уверен. - Ну да, только над манерами придется поработать... - Манеры ей тоже не чужды. Она намеренно ими... не пользуется. Не знаю, откуда в ней этот нелепый бунт. Они немного помолчали. Дани сжимал кулаки над огнем, чтобы согреть нервно дрожащие пальцы. - Вы правда верите, что это возможно? Вернуть трон Нильфгаарда. - Я знаю. - И что теперь? Отправимся в Цинтру? Я думал, вы сперва хотите убедиться, что Атенаис можно верить. - До весны мы не сможем никуда двинуться. Думаю, к тому моменту отчет моего человека подоспеет, и мы все узнаем. Где-то в лесу закричала неясыть. В руинах Тесхам Мутна им всем троим было не по себе. Здесь было много ходов, ведущих в тупик, и сама крепость создавала неясное ощущение чужеродности. Даже Атенаис, которая чхать хотела на все местные суеверия с самого высокого шпиля Боклерского замка, нервно ежилась, когда устраивалась на ночлег, и явно была рада покинуть их здесь. - Есть ещё кое-что, что тебе следует знать. - Неужели может быть что-то ещё столь невероятное? - устало спросил Амбруа. - Вполне вероятное, к сожалению. Существует возможность, что Валентино выдаст Селестию за сына метиннского господаря. Амбруа округлил глаза. - Тогда неудивительно, что он мне отказал... Зачем это только метиннскому господарю? Герцогство Ароне, конечно, занимает половину Маг Турга, да только что с этого клочка земли такой огромной стране, как Метинна? - В Ароне везут железную руду из Бельхавена и шахт из-под Горгоны, ну и так далее. - Зачем вы мне это говорите? Чтобы расстроить ещё сильнее? - Я говорю тебе это, потому что, на мой взгляд, Атенаис права насчет вас двоих. - Ну уж, сударь, - разозлился Амбруа, - я могу понять, почему ей все трын-трава, но вы-то вроде бы должны понимать, что мне в таком случае крыть нечем? Потому что, если я не ошибаюсь, открытая мне тайна остается тайной для всех остальных. И я по-прежнему не могу заявиться в Орманс и отрапортовать хозяину, мол, так и так, Валентино, мой господин - будущий император Нильфгаарда, не пожалей для меня своей дочери! - Тише, - успокоил его Дани. - У меня в этом... свой интерес. - И какой же. - Подумай. - Простите, сир, но все эти политические дрязги не по моему уму, - упрямо поджал губы Амбруа. Дани в очередной раз устало вздохнул. - Скажем так: мне будет куда спокойнее, если оружейное дело на севере окажется в твоих руках, а не руках метиннского господаря. - Я не совсем понимаю... Но, похоже, от меня этого и не требуется, - надулся юноша. - И вы уже все решили. - Подумай о том, что ты делаешь это ради своей невесты. Не ради меня. - Как пожелаете, сир.

***

Атенаис ни на минуту не поверила, что Дани отпустил ее из каких-то там сентиментальных убеждений насчет собственной неправоты: сначала он исчез на ночь глядя, в потом вернулся далеко за полночь и поутру заявил, что она может съездить по своим делам. Больше походило на то, что у них с Амбруа есть от нее какие-то секреты, а в свете их недавней ссоры эта версия выглядела для нее ещё убедительнее. У нее даже было желание остаться и подслушать, о чем они будут говорить, но в руинах завывал ледяной ветер, Тесхам Мутна, несмотря на свои красоты, ей не нравилась, и вообще, компания ненавистных туссентцев ей уже осточертела. Оба ходили последние недели как пыльным мешком по голове пришибленные, и нагоняли на нее уныние. Она пыталась разбавлять его шутками, но с чувством юмора у обоих было туго, и эффект получался прямо противоположным. Так что, с сомнением обернувшись пару раз на их лагерь, она без особых сожалений поскакала в сторону Боклера. Ее нынешнее положение позволило ей развлечься в более приличном заведении, чем те, к которым она была вынуждена привыкать последние месяцы, так что она ни в чем себе не отказывала. Дани не платил ей за службу, но позволял иногда отлучаться зарабатывать на свой хлеб с маслом - и на том спасибо. К тому же преступность здесь тоже была удивительно... состоятельной, так что ее доля добычи нередко избавляла ее от необходимости в дополнительном заработке. Вдоволь наевшись, напившись и наспавшись в теплых стенах и под крышей, она перед возвращением заглянула в местную аптеку, чтобы хоть как-то облегчить невыносимый зуд, появившийся вместе с зимней стужей. Сухонький элегантный старик предложил ей маслице, которое состояло не пойми из чего, но пахло приятно, а главное, было маслом, так что по идее, хоть немного должно было помочь. Отдых подходил к концу, и она решила зайти в Хитролис напоследок. В прошлый раз ее тепло здесь приняли, и обстановка вызывала приятные ассоциации. Она, по своему обыкновению, выбрала тихий столик в углу, и, потягивая теплое вино со специями, слушала досужие разговоры. - Раньше следующего года Нильфгаард в Метинну не придет, - уверенно заявил довольно богато одетый старик за столом в середине зала. Команию ему составляли двое молодых людей, должно быть, сыновей, и огромных размеров мужчина с окладистой бородой. - Говорят, черные прошли через Мехт, как борона по полю, и теперь мерзнут на эббингских болотах. А как придет весна, болота раскиснут, и они ещё долго там будут барахтаться. В Гесо и Эббинге тоже поднимают головы повстанцы, и пока нильфы с ними покончат, уже снова зима наступит. - Вы слишком оптимистичны, батюшка, - возразил один из юношей, с красивыми темными кудрями. - Нильфы много лет не могли покорить Мехт окончательно, так у Мехта и союзники были, и оружие, и провизия. А теперь эти союзники сами по себе. - Так и Метинна тоже не одна. К тому же, там хороший урожай был в этом году, - встрял самый молодой из них. - Весь этот урожай разграбят местные разбойники. Как говорится, в Метинне нет короля, есть только меч, и тот, у кого он острее, тот и король. - Назаир и Маг Турга не допустят этого, - возражал старик. - Я думаю, всем уже ясно, что аппетиты императора Кайдена не ограничатся завоеваниями соседних областей... Атенаис вздохнула. Значит, Мехт, наконец, пал. Столько лет их пытались сломить. И вот гражданская война закончилась. Война без конца и края. До этого популярность Кайдена шла на убыль: те, кто возвели на трон его военный гений, решили, что ошиблись в нем, а противники тут же подняли свои головы. Значит, он все же смог подавить всех недовольных, и теперь никто не станет чинить ему препоны. Старик вряд ли окажется прав: да, за годы сражений Мехт был настолько обескровлен, что захваченной добычи едва хватит на новый поход, но за спиной авангарда есть и Этолия, и Виковаро, и Геммера, и теперь, когда бунт, наконец, подавлен, они все вместе ринутся рвать север, как гончие псы. Вполне возможно, что за какой-то год-полтора Кайден закажет себе новую карту Нильфгаарда. Задумавшись, она не сразу уловила на себе чей-то взгляд. Кто-то наблюдал за ней из другого конца зала, но, когда она оглянулась, увидела лишь фигуру, направившуюся к выходу. Смутная тревога заставила ее подняться из-за стола и выйти вслед на холодный двор. Там уже никого не было, но от входа одна четко видная на снегу пара следов уводила, в отличие от остальных, в сторону, вокруг здания. Атенаис, не раздумывая, пошла по ним, дрожа от ледяного ветра, щупающего ее под рубахой. На заднем дворе было тихо и пусто, но тень, притулившаяся под навесом навроде старой тряпки ее не обманула. Она схватила ее туда, где у "тени" должен был быть локоть и резко развернула к себе. Каково же было ее удивление, когда она узнала в пришельце барда, у которого в прошлый раз здесь одолжила мандолу! - Ты? - недоуменно спросила она. - Чего ты тут прячешься? - А чего ты за мной идешь? - заворчал он. Вид у него был неважный. - А нечего пялиться на меня. Чего тебе нужно? - От тебя-то? Ничего. - Да неужто? - сощурилась Атенаис, обуреваемая нехорошими предчувствиями. Интуиция редко ее обманывала. - Ты мне зубы-то не заговаривай. Вижу я, что-то ты скрываешь, ты мне сразу не понравился. Чего ты вынюхиваешь обо мне? И какое тебе дело до того, где я служила? - А что, сударыня, в этом важное чего? - бард бледнел так стремительно, что она опасалась, что он, чего доброго, в обморок грохнется. Атенаис тряхнула его за грудки так, что у того челюсти клацнули. - Хватит юлить! - шипела она, - я с тобой сейчас по-хорошему разговариваю, но я ведь и по-плохому умею! Ну, ты, наверное, и сам уже догадался. - Ладно, ладно! - заверещал молодчик. - Скажу тебе, только оставь меня в покое, ради всех богов! Я ничего дурного не сделал, и не собирался! Просто оказался не в том месте и не в то время! Атенаис отступила на шаг, поправив его воротник и приготовившись слушать. Тот судорожно вздохнул, держась за горло. - Несколько недель назад в Боклере появились некие люди, расспрашивавшие про женщину, которая зарабатывает на жизнь наемничеством, высокая, рыжая "и вообще та ещё паскуда". В Хитролис тоже заглянули. Некоторые вас признали. Признали-то, я думаю, больше народу, да только мало кому эти мордовороты понравились - чтоб им помогать. Они сказали, если вы снова объявитесь, чтобы мы нашли человека по имени Лехир в бочарной лавке в порту, а он уже разберется, что дальше. - И ты, ясное дело, собирался пойти и найти этого Лехира? - Атенаис чувствовала, как перед глазами встает красная пелена. - Я хотел уйти отсюда подальше, пока не началась заварушка из-за того, что вас узнал кто-то ещё! Вот и все! "Предатели! Везде предатели!" Бард продолжал что-то лепетать о том, что ему вообще все эти странные дела не уперлись, но она ему не верила. Он уже тогда, в первую встречу, вел себя странно. Что если это он навел их на нее? От него нужно было избавляться, срочно, но сделать это здесь и сейчас? Многие видели, как она вышла вслед за ним. Если она сейчас исчезнет... В конце концов, решение было принято. Не обращая внимание на неиссякающий поток бесполезных слов, она зажала ему рот ладонью, а второй рукой зажала ему нос. Он пытался барахтаться, но она была сильнее, и очень, очень зла. Бард быстро затих. Следов физического удушья при убийстве таким образом заметно быть не должно, а холод сдержит разложение, и понять, когда это произошло, будет сложно. "Нельзя оставлять его здесь." Она вернулась в корчму, для виду посидела ещё какое-то время. Потом попетляла по улицам вокруг, подъехала к корчме со стороны заднего двора, где ее очень удачно скрыли кусты, затащила труп на лошадь перед седлом, взяла метлу и, в буквальном смысле, замела следы, оставленные ей. До утра и полосы от метелки засыплет снегом. Она ехала к берегу Сансретур, и едва не попалась, когда один из городских стражников спросил, что это она такое везет. Она, не моргнув глазом, соврала, что ее друг опять напился в дрободан, а его жена просила за ним присмотреть. Стражник понимающе усмехнулся и отпустил ее с миром. Атенаис с облегчением вздохнула. На берегу, подальше от любопытных городских глаз, она нашла камень побольше, привязала его к телу несчастного барда и бросила в ледяную воду. Быстрые воды не замерзали при такой температуре, но кололи кожу тысячами острых кинжалов. Атенаис ещё не меньше двух часов просидела на том берегу, держась за голову и борясь со стыдом. Не было никакой чести в том, чтобы убить беззащитного парня. И удовольствия никакого. Она надеялась, что хотя бы прок в этом был, потому что если ее сдаст кто-нибудь другой, смысла в этом никакого не было. Настроение стало теперь и вовсе отвратительным. Хотелось прыгнуть в воду вслед за ним, но она не могла найти достаточно веских причин для такого малодушного поступка. От этого стало ещё гаже. "Наверное, мне на роду написано вечность терпеть самое себя." На середине пути обратно она вспомнила, что собиралась к цирюльнику, но метель мела так скверно, а мысли ее были заняты вещами более существенными, что она не захотела проделывать этот путь ещё раз и, с досадой сплюнув, поехала вперед. У подножия руин, в небольшом леске, она наткнулась на Амбруа, собирающего хворост. Смеркалось сейчас рано, и в одной руке у него был факел. - Давай помогу. Атенаис спрыгнула с лошади, и отняла у него вязанку дров, перехватив ее обеими руками и позволив ему складывать новые веточки сверху. Он немного удивился, но принял помощь. Она заметила, что он выглядит менее расстроенным. "Помирились, не иначе." - И что же сир сказал тебе в мое отсутствие? - Ничего, что было бы предназначено для твоих ушей, - немного высокомерно, но беззлобно ответил юноша. - Угу. Я так и подумала, что стоило остаться где-нибудь неподалеку и послушать, чем он тебя собирается тебя успокаивать. Амбруа нервно обернулся. - Расслабься. Я знать не знаю, что там у вас за дела. Хотя мне чертовски любопытно. Когда они, наконец, стали подпираться к лагерю, стемнело окончательно. На подходе она не выдержала и, бросив хворост на каменные плиты крепости, вернулась к плетущейся за ней Шейх и, практически сорвав с нее седельную сумку, стала доставать оттуда содержимое. Амбруа недоуменно обернулся. - Что случилось? - Ничего. Просто ещё немного, и я раздеру на части свою физиономию. - Могу с этим помочь. - Хахаха, - не меняя серьезного выражения лица ответила Атенаис. - Можешь идти. Я догоню. Амбруа пожал плечами и пошел вперед. Атенаис, достав из сумки драгоценное маслице, щедро нанесла его на лицо, почувствовав неприятное пощипывание. "Если не поможет, вернусь к тому аптекарю и душу из него вытрясу." Сложив обратно в сумку все ее содержимое, она взяла свою охапку хвороста и, делая нелепые рожицы, растягивая в стороны щеки и проверяя, стало ли меньше тянуть, пошла вслед за Амбруа. В тот день в патруль они больше не поехали. Они вообще проводили теперь в работе гораздо меньше времени, и Атенаис не видела ощутимых причин проводить большую его часть за стенами города, но ее мнения особо не спрашивали. Она поужинала солониной, прихваченной в лавке в Боклере, не став, на сей раз, предлагать ее рыцарю: она обычно не отказывала себе в удовольствии позлить его, предлагая ему что-нибудь днем, мысленно заключая с самой собой пари, когда он не выдержит и сдастся. Его это, естественно, жутко злило, хотя, говоря откровенно, изначально она искренне хотела поделиться, и просто не могла сидеть и есть в одиночестве, так как Амбруа из солидарности днем тоже не всегда ел. Сама она такими глупостями, естественно, страдать не собиралась; однако, сегодня испытывать хрупкий мир с Дани было выше ее сил. Поэтому она прилегла спать задолго до полуночи, а Дани, которому клятва снимать шлем не позволяла, почему-то не снимал и остальные доспехи, и теперь сидел, закутавшись в плащ и прислонившись к стене. Она украдкой бросила на него полный сочувствия взгляд и улеглась. Воспоминания о моменте близости, запахе его волос и о приятной тяжести, с какой его глупая головушка лежала на ее плече, расстроили ее; в голову лезли мысли о собственном одиночестве и ненужности, в конце концов, она не заметила, как заснула. Во сне мешалось все: черное море солдат и коней, красный от крови песок берега Альбы и серебряные стрелы на знаменах; любящие девичьи руки и мертвые лица ее подруг. Атенаис проснулась в слезах, и долго делала вид, что продолжает спать - пока слезы не прекратили течь. Открыв глаза, она обнаружила, что все давно уснули, хотя костер ещё тлел, изредка выстреливая искрами. Атенаис тихонько встала и подбросила хвороста, посидела немного рядом, убеждаясь, что разгорится снова. Амбруа с головой забрался под попону и свернулся калачиком, но не лег к ней без Дани - кажется, ему было от всего этого неловко. "Дурень. Настолько неловко, что готов рискнуть замерзнуть насмерть." Дани сидел у стены, полностью одоспешенный, в шлеме, и спал. Вернее, Атенаис решила убедиться, что он просто спит - сперва она испугалась, не замерз ли он, часом, так неподвижен он был. Она подошла поближе, и наклонилась - дышал. Бедолага заснул прямо так, поджав колени к груди и безуспешно пытаясь согреться. Атнеаис прислушалась к своим ощущениям. По ее внутренним часам полночь должна была минуть, либо уже, либо вот-вот. "В конце концов, на него же смотреть больно. Вряд ли он сам точно знает, когда именно нужно снимать шлем." Она осторожно потянулась к застежкам на его горже, тихо расстегнула их, стянула с него шлем и... тут же с грохотом уронила его на пол. И следом упала сама, отступив на шаг назад и споткнувшись. Дани, вернее то, что должно было им быть, вскочил на ноги, спросонья с ужасом озираясь по сторонам. Амбруа тоже подорвался с места. - Что ты наделала?! - с ужасом завопил юнец. - Какого дьявола ты его сняла? - зло рявкнуло существо, не напоминавшее молодого человека даже отдаленно. Вместо лица у него было вытянутое ежиное рыльце, а вдоль спины, от лба и затылка его покрывали огромные иглы. - Ого, - дрожащим голосом выдавила она, вовремя захлопнув рот и не добавив "оно ещё и разговаривает". "Конечно разговаривает", - мысленно врезала себе она, - "как разговаривал и все время до этого!" - Я спрашиваю, - существо угрожающе нависло над ней, шипя и фыркая, - кто позволил тебе это сделать? - Вообще-то, - заблеяла Атенаис, чувствуя подкатывающий приступ неуместного смеха, - я хотела убедиться, не помер ли ты от холода... D’yeabl aep arse, а я-то думала, почему мне кажется, что со шлемом на голове ты странно шепелявишь? Амбруа, стоявший сзади, влепил ей такую оплеуху, что у нее искры из глаз посыпались. Атенаис расхохоталась. - Бьешь, как баба, - буркнула она напоследок из чистого упрямства, лишь бы не смолчать. А потом снова глупо захихикала. Дани, кажется, сейчас лопнет от злости. В следующую секунду его облик словно подернулся маревом, расплылся и стал человеческим. Атенаис, для которой лимит удивления и злости на сегодня закончился, медленно встала на ноги. - Ты что, оборотень? - Я человек! - рявкнул Дани, у которого от напряжения вздулись вены на висках и на лбу. - Я проклят, и, дьявол тебя дери, проклят дважды, за то что позволил тебе остаться! - Он с досадой толкнул ее в плечо, но она, хоть и с трудом, удержалась на ногах. - Или ты правда думаешь, что я постоянно подвергаю себя риску и неудобствам из-за нелепой клятвы? - С вас станется, - заворчала она, поддаваясь внезапно навалившейся усталости и садясь на валяющуюся на полу полусгнившую балку. Дани, сопя, ходил из угла в угол, Амбруа напряженно молчал, не отходя от нее, словно на случай, если ее придется утихомиривать. Атенаис вдруг вспомнила все свои колкости и шутки, и ей захотелось провалиться сквозь землю. - Что это за проклятие? - упавшим голосом спросила она? Дани зло на нее зыркнул, не переставая мельтешить туда-сюда. - Я ещё не решил, не прогнать ли тебя за это! - Не прогонишь, - тихо возразила Атенаис. Ты же боишься, что кто-то узнает. Я сохраню твою тайну! - торопливо добавила она, видя, что Дани уже вскинулся, чтобы сказать очередную обидную глупость. - Но думаю, ты не рискнешь меня после этого отпустить. Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, пока Амбруа не решил, наконец, вмешаться. - Сир, я думаю, нам всем нужно присесть, успокоиться и поговорить. После нескольких бесконечных секунд молчания, он сел, запустил пальцы в волосы и замолчал. Атенаис терпеливо пристроилась рядом. Амбруа обессиленно привалился к стене, вытянув ноги. - Это с рождения, - заговорил, наконец, он. - Я не помню себя другим. Терпеливая тишина заброшенной башни растворяла эхом его голос. - Отец нашел человека, который бы позаботился обо мне и дал образование. Наставника, которому можно верить. А потом и слуг, которые не предали бы меня. Атенаис сглотнула ком в горле. - Ты сказал, это проклятие. За какие грехи можно так проклясть невинного ребенка? - Я не знаю. Я ничего не знаю. Дани словно за минуты постарел на двадцать лет. Не удержавшись, она опустилась перед ним на колено и взяла его руку. Он устало поднял на нее недоуменный взгляд. - Прости меня, - горячо попросила она. - Если бы я знала об истинной причине твоего поведения, я никогда бы не стала над тобой шутить! Дани явно не собирался прощать ее так просто.

***

Наутро Амбруа хотел уехать к Селестии. Дани четко дал ему понять, чего хочет, и, поскольку Амбруа, в целом, хотел того же, он решил не тянуть. Мысли о предстоящем поступке его пугали и радовали одновременно, весь вечер накануне он ходил погруженный в себя, думая, что сделает и скажет, и никак не мог унять дрожь в руках. Но когда среди ночи он проснулся от жуткого грохота, он понял, что так просто он чертовы руины не покинет. Атенаис, как всегда, превзошла саму себя, хотя, по мнению Амбруа, этого следовало ожидать. Это было похоже на одну из ее шуток, которой, неожиданно для нее, она не смогла порадоваться. Дани был в ярости, Амбруа чувствовал странную апатию, стоя рядом с ней и готовый разнимать их в любой момент, он даже уловил отголоски некоего злорадства, но лицо рыцаря, искаженное злобой, удержало его от сакраментального "я-же-говорил". Атенаис просила прощения и даже, похоже, искренне, но оруженосец сомневался, что она так просто его получит. Дани был вполне способен помариновать ее пару недель холодностью и безмолвием, прежде чем снизойти до односложных приказов - с ним он тоже иногда так делал. Не сказав больше ни слова, Дани улегся спать подальше от нее. Амбруа хотел лечь рядом - иначе это выглядело бы, ей-богу, как замаскированная попытка самоубиться, замерзнув во сне, но рыцарь наградил его таким взглядом, что Амбруа подумал, что может оно было бы и к лучшему, чем так мучиться. Наутро Атенаис бросала на Дани, неизменно надевшего свой шлем, странные взгляды, и когда Амбруа одернул ее, она сказала, что никак не может понять, приснился ли ей накануне кошмар или же это все было взаправду. На что Дани разразился столь ядовитой тирадой, что Амбруа решил все-таки воплотить вчерашние планы в жизнь, оставив их вдвоем разбираться с их проблемами. Атенаис, на удивление, вела себя как нашкодившая кошка и сидела тише воды, ниже травы, почти ничего не ответив на все обидные колкости их господина, так что Амбруа почему-то думал, что Дани с ее стороны ничего не угрожает. Ей, похоже, и впрямь стыдно, а мастер сам виноват, и через пару-тройку недель он это поймет. Собравшись с духом, после полудня он подошел к Дани и, стараясь сохранять твердость голоса и намерений, заговорил с ним. - Мне нужно уехать, сир. Дани, рубивший на дрова здоровенное бревно, повернулся к нему. Под шлемом лица было не видно, но Амбруа себе и так его прекрасно представил. - И куда это ты собрался? Сейчас? - Я хотел решить вопрос со своей свадьбой. Поеду в Орманс, поговорю с Валентино. - И что же ты ему скажешь? - Амбруа слышал вкрадчиво-насмешливые нотки в его голосе, но, по его мнению, нильфгаардского принца это не особенно касалось. Он получит желаемое, а как - то уж не его проблемы. - Все, что он захочет услышать, - туманно ответил юноша, засовывая ногу в стремя. - Не убейте тут друг друга. Земля мерзлая, хоронить вас будет... трудновато. Он развернул коня и рысью двинулся прочь из Тесхам Мутна, пока Дани не придумал, какую гадость ему ответить, чувствуя при этом смесь стыда за свою непочтительность и гадливой радости за то, как ловко он избежал трёпки. Недалеко от выезда его внимание привлек небольшой черный сверток в кустах. Сперва он поехал дальше, но потом вспомнил, что вчера Атенаис здесь рылась в своей сумке, и вещь наверняка принадлежит ей. Со вздохом он слез с коня и поднял вещицу с земли - ничего примечательного, в таких обычно хранят бумаги. На вид сверток был потрепанным и старым, черная кожа местами потрескалась. Ему было любопытно, что внутри, но на улице был собачий холод, и он решил, что отморозит пальцы как-нибудь в другой раз. Амбруа снова взобрался в седло и поехал дальше. Стемнело быстро, и когда он подъехал к имению Орманс, звезды подмигивали ему с небес. На печных трубах красиво искрился иней. На въезде во двор мальчишка принял у него коня, но дворецкий долго не желал пускать его внутрь. В конце концов хозяин дома, видимо, услышал припирания на пороге, и велел его впустить. В гостиной было тепло и стоял полумрак. Назаирский ковер манил ступить на него в тонких домашних тапочках, но у Амбруа были в наличии только железные сапоги, и он остался стоять на пороге, глядя в спину хозяину, сидящему в резном кресле у очага. - Герцог, - поклонился Амбруа его затылку, чувствуя нарастающее волнение. Все, что он желал сказать, стремительно вылетало из головы. Валентино поднялся с кресла и, прихрамывая, направился к нему. Несмотря на годы, он оставался хорошо сложен и благообразен. Тяжелая нижняя челюсть и чуть опущенные книзу уголки зеленых глаз не оставляли сомнений в том, что когда-то, должно быть, девицы из кожи вон лезли, чтобы он их заметил. Знали бы они, что за нрав кроется за этими печальными глазами. - Виконт. Я думал, мы с вами уже закончили, - низко пробасил Валентино, становясь напротив него и тяжело опираясь на трость. - Я тоже так думал, - прочистив горло, ответил Амбруа. Он снял перчатки, чувствуя, что от покрывающего их холодного пота пальцы и вовсе леденеют. - И все же не мог не прийти. - Я выслушаю тебя - в последний раз. Но не более. И не думай, что тебе удастся изменить мое решение. Амбруа нахмурился. - Зачем тогда вам меня слушать? - Считай это последней волей, предоставленной казненному. Не могу же я отказать тебе в удовольствии высказаться, в самом деле. Я знаю, как моя дочь тебе дорога. Мне искренне жаль, что вашему счастью не суждено случиться. Амбруа почувствовал, как сильно начинает злиться. Кто он такой, чтобы так снисходительно с ним говорить? - Я слышал, что вы отдаете ее за метиннского господаря. Брови герцога взлетели вверх. - Откуда эти вздорные мысли? - Люди вокруг не слепы и не глупы. Они умеют сопоставлять факты. И то, что накануне вторжения Нильфгаарда Метинна ищет союза с горно-промышленным регионом, способным поставлять оружие, на совпадение не похоже. - Вот как, - лениво усмехнулся Валентино. - И что с того? - А то, что вы отправляете свою дочь в горнило войны. Неужто выдумаете, что ваша сталь Метинне и впрямь поможет? Вы хоть знаете, что там творится? Эту страну душат восстания и хаос преступности, и никакие поставки оружия этого не исправят! Валентино снисходительно улыбнулся. - Я вовсе не собираюсь бросать свою дочь на съедение волкам. Хотя ей вряд ли что-то грозит даже в случае поражения. Вспомни хоть бы и Акерспаарка: у него, между прочим, шесть дочерей, и все целы и невредимы, хоть Нильфгаард, похоже, навсегда подавил попытки их отца взять власть в свои руки. Если тебя это немного утешит, подумай над тем, что если вооружить преступников, вместо душегубов и разбойников они превратятся в героев и направят свои дурные склонности в конструктивное русло. А учитывая, - тут он тяжко вздохнул, направляясь обратно в свое кресло, - сколько там всякого сброда, сомневаюсь, что при таком раскладе нильфам там понравится. Но даже если Метинна падет - ни мне, ни моей дочери ничего не грозит. Хорошая сталь нужна всем - и друзьям, и врагам. - И что потом? - Голос Амбруа подрагивал от гнева. - Туссент - родина ваших предков, вы прожили здесь половину жизни! Думаете, Кайдена остановят горы Амелл?! Когда позади них находится такой лакомый кусок плодородных земель, как Ангрен? - Ступай к своему неизвестному господину, юнец, - с нажимом произнес мужчина. - И служи ему. А от моей дочери держись подальше. Я понимаю твою обиду. Но помочь ничем не могу. Максен! Из двери, ведущей в соседнюю комнату, показался лысеющий мужчина в летах, одетый в цвета хозяйского дома: серый и красный. - Да, ваша светлость. - Проводите виконта наружу. Он более не желанный гость в этом доме. Амбруа снова стоял во дворе. Мальчишка уже подвел ему коня, но оруженосец не собирался сдаваться просто так. Валентино наплевать на дочь. Атенаис была права. Права во всем. Ее насмешливый голос звенел у него в голове: "для этого надобно предпринять кое-какие усилия и вступить в кое-какие конфликты". - Госпожа сейчас дома? Мальчишка глянул на него исподлобья. - Нет, милсдарь, не дома. Амбруа нехорошо сощурился. - Не смей мне лгать. Для убедительности он положил тяжелую руку подростку на плечо. - Мне нужно сказать ей пару слов. И ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу. Разумеется, не бесплатно. - А новую задницу я себе на эти деньги куплю? - мальчик вывернулся из захвата и опасливо отошел на благопристойное расстояние. - Думаете, господин меня по головке погладит за такое? Да с меня на конюшне за это семь шкур розгами спустят! - Уж лучше без задницы, чем без головы, - Амбруа положил ладонь на рукоять меча а второй рукой подбросил вверх тяжелый кошель. - Поди и скажи ей, что я ее жду за конюшней за заднем дворе. Буду ждать до утра. А коли ослушаешься... Ну, сам знаешь. Амбруа бросил кошелек на землю, взял коня под уздцы и вышел со двора прочь.

***

Ему казалось, он ждал целую вечность. Он начал уже по-настоящему замерзать, когда на одном конце длинной постройки показалась тонкая фигурка, закутанная в темную ткань. Фигура двигалась перебежками и постоянно оглядываясь, и Амбруа, ничуть не сомневаясь в том, кто перед ним, немного расслабился. Когда она подошла совсем близко, он увидел ее испуганный взгляд и сердце его защемило от жалости. У него был меч и доспехи, но что было у нее, кроме собственной храбрости, чтобы поступить по-своему? Он крепко прижал ее к груди, с тоской вдыхая запах ее волос. - Амбруа, у тебя... доспехи ледяные, - забормотала девушка под его руками, неловко прижатая к железу щекой. - Ох, прости, - спохватился юноша, отрывая ее от себя и горячечно целуя ее щеки и продолжая просить прощения. - Зачем ты пришел, - ворчала Селестия. - Отец накажет меня, если узнает. И я уж молчу о том, что он сделает с тобой за это. Собаками затравит, так уж точно. - Пусть попробует, - холодно отозвался Амбруа. - Я здесь не для того, чтобы говорить о твоем отце. Я был сегодня у вас, говорил с ним. - Я видела, - окончательно помрачнев, ответила девушка. - И слышала. Мне жаль, - сказала она совершенно серьезно, и, неожиданно даже для себя самой, горько расплакалась. - Тише, - твердо сказал он, беря ее лицо в свои ладони. - Скажи мне: ты ещё хочешь за меня? - Что? - непонимающе отозвалась девушка? - но ты же слышал, что... - Я не спрашиваю, позволит ли твой отец, я спрашиваю, хочешь ли ты стать моей женой? Селестия недоуменно заморгала. Слезы искрились на ее щеках в лунном свете.

***

Дани занялся колкой дров исключительно чтобы куда-то выплеснуть свою злость. Злиться на Атенаис было не интересно: она не обижалась на его колкости, а стойко сносила их, как должное, зля его этим ещё больше, Амбруа тоже вдруг нацепил на физиономию непроницаемое выражение. Когда юноша спешно собрался ехать решать свои проблемы, Дани хотел было запретить ему, но не нашелся с причинами, а Амбруа как-то очень ловко его покинул. Но, наверное, оно и к лучшему: рыцарь был в таком состоянии, что ему было глубоко плевать на все, кроме произошедшего. Он не мог выкинуть из головы отвращение, недоумение и жалость, с которыми женщина смотрела на него, и это воспоминание жгло его огнем. Под вечер дров было явно достаточно, и он заявил притихшей и послушной Атенаис, что они отправятся в патруль, а заодно поищут другое место для ночлега. Женщина не стала задавать лишних вопросов, хотя по лицу ее было видно, что идея ехать куда-то на ночь глядя показалась ей странной; она быстро собрала их лошадей и припасы, прихватила мешок дров, с сожалением оставив ещё по меньшей мере два таких же, которых не на чем было тащить, и они отправились в путь - все в том же напряженном молчании. В патруле они, как и следовало ожидать, ничего особенного не обнаружили - да и что можно было разглядеть в такой темени. Он для вида сделал ещё кружок по окрестностям, чувствуя себя все более глупо из-за очевидной бесполезности этого занятия и недоуменного взгляда Атенаис, направленного ему в спину. В пещере, которую они выбрали на ночлег, было тихо и тепло. Ну, относительно тепло: температура здесь мало отличалось от того, что было снаружи, но здесь, по крайней мере, не было завывающего ветра, а пламя костра со временем все же немного прогрело стылый воздух. Атенаис не побрезговала временно взять на себя функции оруженосца, тем более, что теперь скрывать от нее было нечего. Вернее, почти нечего. Он интуитивно чувствовал, что она не преминет воспользоваться тем, что они остались одни, и, несмотря на усталость, долго не желал раздоспешиваться. - Да хватит уже, - насмешливо поджала губы женщина. - Теперь можешь сверкать передо мной ежиным рылом сколько твоей душеньке угодно. Снимай свое решето. Дани сперва было хотел прочесть ей очередную отповедь, но усталость взяла свое. Ему вдруг ужасно захотелось свернуться калачиком и уснуть. Пару секунд он сидел неподвижно, но, решил, что не для того он чуть богу душу от напряжения не отдал, чтобы теперь не пользоваться благосклонностью фортуны, решившей всё за него. Щелкнув застежками, он снял шлем. Атенаис глядела на него почти с исследовательским интересом. - Мне не нравится, когда меня так рассматривают, - зашипел он. К его удивлению, она вздохнула и отвела глаза к костру. - Что, даже не скажешь какую-нибудь язвительную гадость? - саркастически скривился рыцарь. - А должна? Я бы и раньше держала язык за зубами, если бы знала, что причина твоей скрытности - вовсе не нелепая клятва. Мне любопытно, но я могу понять, почему тебе неприятно. Дани помолчал, переваривая полученную информацию. "И чего ради, спрашивается, я терпел эти полтора месяца?" - Ты чувствуешь... какие-то... изменения? Когда превращаешься? Я всегда удивлялась, откуда ты точно знаешь, когда наступает полночь, даже если мы слишком далеко от города, и ты уж точно не можешь слышать звон колокола... На что это похоже? - Это все не особенно романтично, - ответил он, удивляясь ее интересу. Его прошиб холодный пот от того, что он собирался ей отвечать. - Я чувствую зуд, когда прорастают иглы, и чувствую, как неприятно касаться ими одежды, особенно если они застревают и выгибаются против роста. А ещё зрение у ежей, оказывается, неважное. Зато обоняние и слух меня не подводят. Но это только днем, разумеется. Все это проходит после полуночи. Это как... Не знаю, вылезти чистым из горячей ванны. Понимаешь? - Не знаю... Наверное, я могу представить. - Атенаис встала с насиженного места, и теперь дергала застежки его доспеха, избавляя его от железа. - А давно Амбруа знает? - С того дня, как мы с ним знакомы. Женщина возмущенно фыркнула. - Интересно, чем же он заслужил подобное доверие? - Мне его... рекомендовали. - Неужели. И кто же? Дани замолчал на секунду, размышляя, стоит ли продолжать говорить. - Кароберта. - Ее Милость? - Да. - Оч-чень интересно. А откуда же ты знаком с княгиней Туссента? - Мы с ней в дальнем родстве. Атенаис фыркнула ещё возмущеннее. - Ах, вот оно что. Это многое ставит на свои места. - Что, например? - напрягся Дани. - Например то, что с твоей физиономией ты обзавелся оруженосцем аж из графьев, и то, что ты всегда при деньгах, и то, что манеры у тебя не как у оборванца, чурающегося людей! Дани почувствовал характерное ощущение, словно его на секунду обдало горячим паром, и иглы стали будто втягиваться обратно под кожу. Атенаис слегка отпрянула. Дани запустил пальцы в волосы, почесывая спутавшуюся шевелюру. Когда он поднял на нее взгляд, она смотрела на него как-то уж очень сочувствующе, снова разозлив этим. Словно почувствовав его настроение, она продолжила молча снимать с него доспех. Когда она закончила, он сладко потянулся, разминая затекшие ноги. Они отужинали остатками подстреленного ей накануне зайца, и пока Дани сидел у костра, разморенный сытостью и теплом, Атенаис раскатывала на полу пещеры войлок для ночевки. Одна из лошадей, стоящих под каменным навесом входа, протяжно фыркнула. Закончив свои приготовления ко сну, Атенаис взяла с земли свой плащ и, кинув его поближе к нему, уселась рядом. Дани вздрогнул и повернул голову. Она села непозволительно близко, касаясь бедром его ноги. И вперила в него пристальный взгляд. Дани гулко сглотнул. - Что ты делаешь? - с нажимом произнес он. - Ты и сам прекрасно знаешь, - ответила она, накрыв его кисть своей ладонью. Взгляд ее блуждал по его лицу. Дани молча смотрел на нее в ответ. - Да брось, - вдруг произнесла она так кротко, что он на миг забыл, как дышать. И, наклонившись ближе, мягким полушепотом добавила: - Твои иголки меня не пугают. Он из глупого упрямства не желал отвечать на ее попытки соблазнить его, словно хотел помучить за все те невыносимые неудобства, которые ее присутствие причинило ему за последние недели. Собственно, спроси его кто-то ещё пять минут назад, переспал бы он с ней или нет - и он, не задумываясь, ответил бы "нет". Но... когда его, фактически, хоть и завуалированно, спросили, он уже не был так уверен. Однако, она, похоже, не только на поле боя не привыкла сдаваться. Должно быть, отсутствие твердого отпора убедило ее в том, что шанс все же есть. Свободной рукой она ласково провела пальцами по его волосам, заправляя их за ухо. От мест, где она его касалась, к шее бежали мурашки. От этого он инстинктивно сжал ее ладонь в ответ. Ободренная такой реакцией, она игриво улыбнулась и, слегка прикусив мочку его уха, запечатлела на его шее жаркий поцелуй. "Да и дьявол с ней!" - думал рыцарь, не видя смысла в дальнейшем сопротивлении. - "Пусть себе тешится. В конце концов, мне даже любопытно." Он соизволил, наконец, повернуть к ней голову, тут же найдя ее губы своими. Поцелуй почему-то был умопомрачительно хорош, и когда послышался шорох одежды, он не сразу понял, как она оказалась у него на коленях, а его руки - на ее бедрах. Она неторопливо расстегивала его акетон, не забывая при этом целовать его лицо, шею, плечи, и вообще все, до чего могла дотянуться. Поцелуи ее, вопреки ожиданиям, оказались вовсе не голодными и жадными, а нежными и томными, а руки - умелыми и утешающими. Дани ватными пальцами начал избавлять ее от поддоспешника. - Скажи мне, - хрипло поинтересовался он, пока ещё был в силах соображать, - ты всегда такая прыткая? Атенаис, опрокинув его на войлок с распахнутой курткой, занялась завязками его брюк. Когда он задал ей вопрос, она на секунду прервалась, и с самодовольной улыбкой ответила: -Ну что ты. Только по особым случаям. А потом наклонилась и снова поцеловала его в губы. Он с усилием оторвал одну руку от ее ягодицы и провел ей по ее полуобнаженному торсу, сжав маленькую грудь, когда добрался до нее. Она горячо выдохнула ему в шею, и, закончив возиться с завязками, пристроилась сверху. Тут уж настала его очередь ловить ртом воздух. Было горячо и влажно и, черт бы ее побрал, как хорошо она двигалась! Одной рукой он оперся позади себя, а второй обнял ее, двигаясь ей навстречу. Это было... слишком. Слишком хорошо, слишком медленно. Решив, что с него хватит, он подмял ее под себя и стал двигаться в своем темпе. Кажется, потеря инициативы ее не расстроила. Она вцепилась в его волосы, оттягивая назад его голову и целуя оголившуюся шею, лепетала какие-то нежности ему на ухо, распаляя его ещё больше. Желание получить удовлетворение на сей раз пересилило желание покрасоваться перед дамой, так что, почувствовав приближение кульминации, он ещё грубее прижался к ней и через пару мгновений под веками словно замелькали разноцветные фейерверки. Он со сдавленным стоном бессильно опустился прямо сверху на нее. Немного придя в чувство, он обнаружил себя мирно лежащим в ее объятиях, покуда она сладко поглаживала пальцами его спину под промокшей курткой. - Прости, - глухо извинился он. - Тебе не тяжело? Атенаис насмешливо хрюкнула, глядя ему в глаза. - А должно быть? Мысленно влепив себе подзатыльник, он покивал головой. - Ну да. Действительно. - Он поглядел на нее немного смущенно. - Мне... Нужно немного времени. Женщина игриво улыбнулась в ответ. - У нас впереди вся ночь. Это звучало так восхитительно многообещающе. Он положил голову ей на грудь и вздохнул, думая, что, пожалуй, быть соблазненным - не менее приятно, чем соблазнять.

***

Амбруа сидел за письменным столом в охотничьем домике на берегу Эваль Блёд и примеривался грифелем к бумаге. Селестия беззаботно покачивала ножкой, сидя на банкетке у огромного камина, и листала его папку с рисунками. В детстве учителя хвалили его талант, но ему бы и в голову не пришло сделать это своим основным занятием, как некоторые его знакомые. - А это? - спросила она в очередной раз, теперь демонстрируя ему изображенную на потертом листке старуху с крючковатым носом, несомненно сломанным не один раз за жизнь. - Цветочница с площади Эпоны. - Амбруа ещё раз послюнявил кончик грифеля и опустил его на бумагу. Провел линию. Рука сама вела, куда нужно. Послышался шорох одежды. Он поднял взгляд на супругу и воспоминания о прошедших трех ночах в очередной раз заставили его сладко покраснеть. Селестия подошла к столу, стоящему у огромного окна, положила ладони ему на плечи и поцеловала в макушку. "Лучше бы я проводил свои дни вот так, чем в компании этих двоих. Сил уже нет терпеть их." - И все-таки удивительно, что твоя матушка согласилась выступить на свадьбе свидетелем. Отец нас наверняка с собаками ищет. И когда найдет... Мне страшно, Амбруа. Юноша положил грифель на стол, обернулся к девушке и обнял ее, со вздохом уткнувшись в ее грудь. - Все уже сделано. Он может злиться, сколько угодно. - Традиции в Туссенте очень чтут. И эти традиции не одобряют брак без благословения. - Моя матушка нас благословила. Да и какая разница? Теперь никто не сможет помешать нам быть вместе. Или ты мечтала стать метиннской господарыней? - шутливо спросил он. Селестия закатила глаза и, подобрав юбку, отошла от него. - Ты знаешь, что нет. - Она обернулась, глядя на его бумагомарательство. - Это что, та наемница с юга? Амбруа удивленно обернулся. Она видела ее всего несколько минут, неужели запомнила? - Ну да. Ее ухмыляющаяся физиономия так и просится на бумагу. - скривился он. На рисунке он изображал ее будто бы глядя на нее снизу вверх, в пол-оборота. Он очерчивал изящную горбинку у основания носа и чуть утолщенный кончик, и думал, что, пожалуй, они с Дани и впрямь чем-то похожи - и внешне, и по характеру. Эти мысли вдруг вызвали в нем иррациональную ревность: он служил Дани столько лет, но тот едва осмелился раскрыть ему свой секрет, а эту приблуду с юга принял и обогрел сразу лишь потому что они были родом из одних краев. - Она тебе не нравится, - это был не вопрос, а утверждение. - Ее слишком много, - поморщился Амбруа. - И она слишком шумная. Хотя... Если вспомнить о том, что те, для кого она становится тихой и незаметной, долго обычно не живут, пусть уж лучше остается на виду. - А мне она понравилась, - возразила Селестия, снимая со спинки кресла его плащ и аккуратно складывая. Что-то со стуком упало. - Это потому что ты видела ее только две минуты, - вздохнул Амбруа. - Что это? Юноша поднял голову и посмотрел на сверток, который Селестия держала в руках. - Ах, это... Сам не знаю. Он протянул руку, но Селестия уже сама потянула за завязки. Она подошла к столу и расправила на нем сверток, в который был аккуратно заправлен черный лоскут ткани с серебряной вышивкой. Амбруа развернул его к себе. - И на что, по-твоему, это похоже? - поинтересовалась девушка, разглядывая вместе с ним вышитую на черном поле серебряную гарпию. - Мммм... Я не слишком хорошо знаком с нильфгаардскими офицескими знаками отличия, но... судя по шевронам - это оно и есть. Похоже на нашивку на плечо. И действительно, внизу красовалось три шеврона, а над ними - три звезды, одна пониже, в центре, и две повыше. - Здесь ещё это, - Селестия подняла к глазам серебряный перстень. На нем тоже была изображена злобная крылатая тварь. Селестия надела кольцо на средний палец - оно сидело на нем свободно. - Мне кажется, он женский. На крупную женскую руку. - Если ты подумала на Атенаис, - ответил Амбруа, забирая у нее украшение, - то ей оно разве что на мизинчик подойдет. "На третью фалангу", - мысленно добавил он. Девушка пожала плечами. - Селестия... могу я тебя попросить... Я думаю, никто не должен знать об этой находке, - нахмурился он. Черный и серебро - цвета Нильфгаардской Империи - что, с одной стороны, неудивительно, ведь Атенаис оттуда родом. Это может быть ее нашивка, в память о службе. Но перстень с печаткой его смущал. Дани наверняка будет любопытно взглянуть. - Я даже не знаю, что это, - недоуменно возразила она. - Я тоже не знаю. Но все же. Никому ни слова. Ты меня поняла? - Как скажешь.

***

Паветта делала вид, что ничто не интересует ее сильнее, чем вышивка, которой она была занята, прислушиваясь к разговорам матери. Та на сей раз решила провести время вместе, хотя на деле это означало, что они находятся в одном помещении, практически никак не взаимодействуя. Виссегерд с озабоченным видом докладывал Калантэ о делах на юге и, судя по всему, дела там шли более, чем скверно. С ней матушка этого никогда не обсуждала, но Паветта и сама прекрасно чувствовала, что война уже топает за дверью своими грязными сапогами. Она все так же просыпалась по ночам в холодном поту, видя полыхающий мир, слыша мягкий шелест чудовищных крыльев, сладкое пение и иногда - от иллюзорных прикосновений больших ласковых ладоней. Своим гувернанткам и девушкам она, ясное дело, ничего не рассказывала. Только Аланис - своей наперснице, своей ближайшей подруге. Та относилась к ее тревогам вполне серьезно, хотя готова была вместе с ней беззаботно хихикать над сладостью некоторых ее грез. И все же у Паветты было ощущение, что никто не в силах объяснить ей всю неотвратимость беды, которая им грозит. - Император Кайден предлагает Метинне союз, - шептал Виссегерд Калантэ практически в ухо. Паветта, сидевшая к ним ближе всех, могла уловить большую часть фраз. - Вернее, просит от Герго ленной присяги в обмен на наведение порядка в государстве. Ходят слухи, что Мехт хотят также отдать под протекцию Метинны. - Если так пойдет, объединенная армия окажется у нашего порога уже к середине лета, - недовольно зашептала в ответ Калантэ. - Отправь-ка весточку к Саломее из Назаира. Думаю, нам с ней есть, что обсудить. - Слушаюсь, Ваше Величество. Виссегерд вышел, громко топая и звеня шпорами, едва поклонившись ей. Никогда он ей не нравился. На всех, кроме своей королевы, он смотрел свысока. На какое-то время в покоях воцарилась тишина, вспугиваемая только шорохом тканей и скрипом пера: Аланис преписывала свой любимый сборник баллад от Ядевина Великолепного, напряженно высунув кончик языка и ссутулившись над столом, к неудовольствию присутствовавшей здесь ее тетушки, которая не решалась шикнуть на нее покуда Калантэ обсуждала вещи поважнее. - Я слышала, тебе снова снились кошмары, душа моя, - неожиданно для всех обратилась к ней Калантэ. Все опасливо переглянулись, не уверенные, не стоит ли им быстренько исчезнуть. - Это просто сны матушка, - ответила девушка, стараясь сосредоточиться на вышивании и не нервничать. - Разве это важно? - Важно, коли сны мешают королевской особе спать. Паветта слегка покраснела, заметив краем глаза, как Аланис тщательно пытается скрыть улыбку. Она явно думала о других снах. Паветта, во всяком случае, при свете дня - тоже. - Время нынче беспокойное, - говорила Паветта, не поднимая глаз. - Двор полнится слухами о войне. Наверное, все дело в этом. - И что же столь пугающее тебе снится, позволь спросить? - светски поинтересовалась Калантэ. Паветта раздраженно сжала челюсти: неужели обязательно обсуждать все это при всех? Дамы вокруг вышивали усердно, как никогда. Девушка подняла на мать упрямый взгляд. - Мне снится мир, умирающий в солнечных лучах. - Наверное, год будет засушливым, - вставила пожилая графиня Миррет, видимо, больше других страдавшая от неловкости происходящего и желавшая сгладить ее. - Засушливым? - с сомнением переспросила Калантэ. - И с чего бы богам посылать эту бесценную информацию моей дочери? Она что, пахарь? Калантэ вдруг раздраженно встала и отвернулась к окну, уставившись в бумагу, принесенную ей Виссегердом. Паветта видела, на что она смотрит. На солнце, отпечатанное в черном сургуче.