a blessing in disguise

Комаэда никогда не отличался крепким здоровьем. Худой, бледный, болезненный, с вечно ледяными руками — список можно продолжать очень долго. Оттого в Хинате вдруг поселилось странное чувство. Нагито хотелось беречь. Честно говоря, он и сам не до конца понимал, в какой именно день он вдруг пришёл к такому решению. Просто начал делать и всё. Совместная уборка? Он старался делать большую часть работы. Сбор ракушек на пляже? Краем глаза он следил, чтобы Комаэде доставалось место в теньке. Но и Нагито тоже далеко не дурак. Излишнее внимание со стороны Хаджимэ — которое тот толком и прикрывать-то не умел — не обошло его стороной и насторожило. Не сказать, что ему было неприятно, совсем наоборот. Но просто не мог принять тот простецкий факт, что Хинате не плевать. Вот и решил действовать первым. Сначала просто отказывался от помощи. Давалось ему это с большим трудом, потому что, будем честны, отказать Хинате-куну хоть в чём-то — задача сама по себе не из лёгких. Не облегчало его положение и то, что выдыхался Нагито быстро, поэтому часто делал перерывы и тормозил работу ещё больше. В итоге он пришёл к единственному неверному варианту: молчать в тряпочку, «стоически» терпя непосильный ему труд. — Комаэда, ты в порядке? — Голос Хинаты вырывает его из размышлений. Парень стоит перед ним с большой деревянной коробкой в руках, вопросительно приподняв брови. Комаэда только качает головой, сжимая пальцы и шумно выдыхая. — В полном. — Ты уверен? «Нет». Хочется ведь признаться. Вот только он не заслуживает помощи вечно доброго Хаджимэ. Да и если он не может сделать даже такую простую работу, то на что он тогда, собственно, годится? — Конечно. — Он давит из себя улыбку, чувствуя, как капельки пота ползут по вискам. — Только… дай мне минутку. — Комаэда. — На этот раз Хината настойчивее. Он делает шаг вперёд, и Нагито рефлекторно отступает, потому что знает, что он хочет сделать. Но он не отдаст эту коробку. Костьми тут и поляжет, но не отдаст. — Если ты устал, просто скажи. — Я не устал. — И зачем он продолжает упрямиться? Хуже ребёнка малого. — Всё в порядке. И по глазам ведь видно, что Хината ему не верит. Он бы и сам себе не поверил. А затем ему становится нестерпимо жарко. Комаэда моргает несколько раз, понимая, что перед глазами всё плывёт, переступает с ноги на ногу и вдруг заваливается вбок, выпуская коробку из рук. Где-то на краю сознания он слышит чей-то крик — хочет верить, что это был Хаджимэ, — и его сознание погружается в липкую тьму. Остальные несколько секунд (или минут) он проводит в странном, подвешенном состоянии. Видит перед собой странно знакомое лицо, но не понимает, чьё оно. Слышит голос, но не узнает. Тянет руки, но не может ничего коснуться. И ему становится так тошно и страшно, что он хочет просто зажмуриться и вообще не просыпаться. — Ком… эда? Кто-то трясёт его. — Комаэда?! Лёгкий удар по щеке. — Нагито! Он открывает глаза. И первое, что он видит — два зелёных глаза. И смотрят они на него с такой неподдельной тревогой, что Комаэде становится тошно от самого себя — потому что он и есть причина этой тревоги. Из-за него лицо у Хаджимэ взволнованное и перепуганное. Нагито до последнего отказывается верить, что облажался настолько сильно. — Хи…Хината-кун? — хрипит он и пытается подняться. Но что-то крепко удерживает его на месте, и только спустя несколько безуспешных попыток Нагито понимает, что лежит на земле, а голова его покоится на коленях у Хинаты. Щёки тут же заливает румянец. Позорище какое. — Я ведь спрашивал тебя, всё ли в порядке, — шипит Хината, сжимая пальцы. Комаэда невольно морщится, но молча терпит — знает, заслужил. — Спрашивал?! — Спрашивал, — медленно соглашается Нагито. Да и смысла спорить он не видит. — И какого хрена ты промолчал?! — Хината-кун, тебе не стоит забивать голову переживаниями обо мне. — Он говорит искренне, надеясь, что Хината поймёт его. Ведь он же не так и не прав? Он ведь хотел как лучше. — Давай я сам решу, чем мне занимать голову, а чем нет? — Хаджимэ шумно выдыхает, потирая переносицу, и прежде чем Комаэда успевает возразить, он замирает, чувствуя, как Хината осторожно касается его щеки и поворачивает голову, откидывая с его лица лохматую прядь. — Если не хочешь об этом говорить — не говори. Но не надо мне врать. Его лицо серьёзное, а голос звучит почти обиженно. До Комаэды вдруг доходит… что Хаджимэ действительно волнуется. И эта мысль заставляет почувствовать себя ещё большим дураком. — Хорошо, — снова соглашается он, — не буду. Он и сам-то не горит желанием обманывать. — Надеюсь, мы друг друга услышали. — Хината-кун, мы можем вернуться к работе? — робко спрашивает он и тут же замолкает, получая злющий взгляд в свою сторону. — Лежи… пожалуйста, — бурчит Хаджимэ, кладя руку ему на плечо. — Наработался сегодня уже. Нагито удивлённо моргает и вдруг ловит себя на мысли, что не может ослушаться. Частично потому, что не хочет разочаровывать его ещё больше. Частично потому… что поддаётся эгоистичному желанию попользоваться добротой Хинаты. Он послушно закрывает глаза и жмурится от удовольствия, чувствуя, как чуткие пальцы Хаджимэ гладят его по плечу. На сердце вдруг становится так спокойно, что Комаэда с трудом сдерживает довольную улыбку и вдруг спрашивает: — Хината-кун? — М-м? — Ты за меня переживаешь? — А ты как думаешь, балда? — фыркает Хаджимэ после продолжительного молчания. — Никак. — Комаэда ведёт плечами и лукаво приоткрывает один глаз, исподтишка разглядывая выражение лица Хинаты. — Поэтому и спрашиваю. На щеках Хаджимэ проступает бледный румянец, и он смущённо прочищает горло, отводя взгляд — видимо, сам только что сделал для себя большое открытие. — Есть немного, — наконец, отвечает он. — Переживаю. И Комаэда готов поклясться чем угодно, что сердце у него только что пропустило удар.