***
- ..и тут она мне говорит: «ваш паспорт, пожалуйста!» В актовом зале снова было шумно. Точнее сказать, в самом зале было тихо; шумели только у сцены, там, где после долгой и утомительной репетиции весь актерский состав сидел в неровном кругу с островатыми углами и говорил обо всем, что хоть раз в жизни попадалось на глаза. Людей, к слову, стало в два раза больше: к репетициям подключились и те, чьи роли были не такими важными, вроде тех, кто был говорящим деревом, снежной бабой, появляющейся ровно в одной сцене, или вороной, чьей задачей было направить принцессу и его спасителя на нужный путь, но ненужными подсказками. Шел шестой час. Уроки кончились еще в три на приятных словах «оставлю вас без домашнего задания». Школьники разошлись по домам. Актеры остались. - Так ты и выглядишь то ли на пятнадцать, то ли на тридцать пять. - Так я молоко покупал! - Юджин, с тобой просто хотели познакомиться. - Знаешь, Каталина, я сразу понимаю, когда кто-то проявляет ко мне интерес, - в ответ на эти слова Ланс многозначительно хохотнул. Юджин обернулся. – Ты что, понижаешь мою репутацию в глазах своих сестер? - Было бы что понижать… - отозвался голос Эндрю из противоположной точки круга. Говорил он не так много: Юджин уже и забыть успел о его присутствии; к превеликому сожалению, ненадолго. Он молчал, пока Кира плела разные косички на его голове, и это был первый в жизни раз, когда Фицерберта не раздражала его шевелюра: чем длиннее волосы, тем больше шанс не слышать голоса их обладателя. Даже если Эндрю не молчал, Юджин, к своему удивлению, не испытывал совсем никакого порыва его прибить. Его самого это удивляло: должно быть, приятная атмосфера так размягчила всех вокруг, что злиться не получилось бы даже при сильном старании. Задумавшись, он обернулся к Рапунцель. Она, скрестив ноги по-турецки, сидела на второй ступеньке сцены и бессмысленно смотрела в экран телефона. Выключенный. В самом деле, она ведь ни слова не сказала за все время их отдыха! Конечно, роль свою отыгрывала отлично, с вершины башни спрыгивала со всей веселостью, в перерывах разговаривала, когда кто-то обращался непосредственно к ней, но когда ее оставляли в покое, она вдруг абстрагировалась, оставаясь рядом лишь физически. Юджин был склонен списать это на переживания из-за стремительно приближающегося дня выступления и со всей серьезностью взял на себя ответственность их устранить. Чуть позже, когда вокруг будет чуть меньше народу. Он смотрел на нее долго, дольше, чем положено, но поймал себя на этой мысли как раз в тот момент, когда они встретились взглядами. Классически, именно тогда, когда он категорически этого не ожидал. Без смысла, они смотрели друг на друга ровно три секунды, когда дверь на другом конце зала вдруг хлопнула. Около стены проскользнул темный, сгорбленный силуэт с длиннющим посохом в руке. - Это чего это вы тут делаете? – отозвалось из тени, и в таинственном силуэте вдруг узналась старушка Краули – та самая уборщица, которую по какой-то причине уважал весь этаж. На вопрос «Почему?» ответить никто не мог: это было загадкой, сродни тайне бермудского треугольника – в обоих случаях никто и ничего не мог объяснить. – Время давно уже позднее. Чего сидите? - Репетируем, миссис Краули. - Обойдетесь, - фыркнула она в ответ и, поставив ведро с тряпками на пол, встала во всем известную боевую позу техслужащей, уперев руки в боки. – Дома у себя репетируйте, мне тут убирать надо. - Ну миссис Краули! - Кто последний останется, будет мыть вместо меня. Все артисты переглянулись. Коронная фраза миссис Краули всегда работала безотказно: каждый раз, заслышав ее, ученики обменивались взглядами, мысленно отчитывали до пяти, выделяя на каждую цифру ровно одну секунду, и срывались с места, огибая застывшую уборщицу, будто бы летели мимо самой настоящей стрит-герл с красными флажками в руках вместо потрепанных половых тряпок. Юджин выбежал не первым: мелкая Кира проскользнула прямо у его ног и, оказавшись за дверью, показала парню язык. Фицерберт, полностью поддерживая шутку, скривился в ответ, и, развеселившись, с радостью вошел в роль гориллы, пока девчушка пыталась допрыгнуть до его рук, испытать новые приемы восточных единоборств или попробовать себя в тайском массаже. Через минуту его внимания было отвлечено: из кабинета, на пару с Вэрианом, вышла Рапунцель; они остановились на перекрестке, перебросились еще несколькими предложениями, кивнули друг другу на прощание и разошлись по разным коридорам. К выходу ни один из них не вел. Юджин, все это время ждавший момента поговорить с Рапунцель в менее формальной обстановке, раздосадовано вздохнул. Кира уже вовсю щипала его за руки: он перестал сопротивляться и заметил это лишь в тот момент, когда Ланс забросил ее на свои плечи, до этого дважды перевернув в воздухе, и под громкий девчачий визг вприпрыжку зашагал к главной лестнице. - Юджин, ты идешь или как? - Нет, - после короткой паузы ответил он, и, вглядевшись в самый конец длинного темного коридора, решил, что хоть раз ему нужно быть целеустремленней. - Нет, мне еще зайти кое-куда нужно.***
После недолгого разговора с учителем химии, Рапунцель вздохнула немного спокойнее: идея переписывания последней контрольной работы ей сама по себе не нравилась, но ради хорошей оценки в полугодии можно было и потерпеть. Относительно легко отделалась: могла бы делать миллион задач на растворимость из персональной методички и страдать над уравнениями реакций. Химик из нее, сказать честно, был никакущий – это намного хуже, чем просто «никакой». Вэриан ее не понял: слова «я совсем не знаю химию» показались ему какими-то нереальными. Там, видите ли, все не так сложно, как кажется – после этих слов последовал какой-то странный монолог на языке химиков, из которого Рапунцель, очевидно, ничего не поняла, и предложение сдать этот тест вместо нее. Корона, на свою же беду, была честной. Заранее приготовившись к увлекательному вечеру наедине с учебником, девушка печально вздохнула и направилась к выходу; задерживаться в школе еще дольше было очень нерационально. Ее путь лежал через правое крыло, как раз мимо кабинета Уиллоу. Пройти вдоль него отчего-то оказалось задачей нелегкой: после того семейного ужина они совсем не разговаривали. Не списывались в интернете, не присылали друг другу смешных картинок, не встречались в школьных коридорах и не пересекались у выхода. Даже не здоровались. Это Рапунцель напрягало. Общение с теткой стало для нее своеобразной привычкой, без которой в жизни вдруг появлялось ощущение недостачи. Не произойди той стычки за семейным ужином, их обоюдное молчание воспринималось бы совсем иначе и не грызло бы душу с такой ядовитой и целеустремленной агрессией. Неосознанно Рапунцель замедлилась. Эта дверь, веселая, украшенная разными веселыми плакатами, в основном тематическими, типа новогодних, манила ее очень сильно. Корона не поддавалась: даже если у нее хватит смелости войти, то уж точно не хватит мужества говорить открыто и непринужденно; стоит ли говорить о том, что не было ни одной мысли о том, что вообще можно сказать? Поджав губы, она мысленно кивнула собственной слабости и отвернулась. И как раз в этот момент из-за угла бодрым шагом вышла она. Мисс Смит собственной персоной. В один момент сердце Рапунцель остановилось, пропустило пару ударов и забилось снова – этого вполне хватило для того, чтобы пересечься с Уиллоу взглядами. Притормозив в двух шагах, тетка вопросительно изогнула бровь. - Ты что-то хотела? У Рапунцель перехватило дыхание. Хотеть-то она хотела, да вот сама до конца не знала, чего. - Нет. Ничего, - она потупила взгляд на собственные ноги, и, поудобнее схватившись за лямку школьного рюкзака (больше от нервов, чем от необходимости), двинулась вперед. Уиллоу не ответила. Молча она громыхнула ключами; громко щелкнул дверной замок, и вместе с этим, кажется, что-то щелкнуло и в голове у Рапунцель. Разве может она всерьез подчиняться подобному приказу своего отца, который основывается лишь на его личной неприязни? Разве нет у нее своей собственной головы на плечах, способной думать, анализировать и принимать решения? Отец прививал ей эту мысль: «не позволяй никому тебе указывать». Правда, судя по прошедшему опыту, на его собственные команды это правило не распространялось. И тем не менее, Рапунцель решила рискнуть. Быстро, пока в ее легких не потух этот огонек дерзости, она втянула в себя воздух и резко развернулась на пятках. – То есть да. Хотела. Рука Уиллоу нерешительно замерла над дверной ручкой. - Ну, в таком случае, - ответила она после трехсекундного молчания, - входи. Темнота кабинета на секунду ослепила Рапунцель, но как только ее глаза привыкли и стали различать контуры разных предметов, ее ослепило снова - Уиллоу зажгла свет, и под потолком дружно затрещали лампочки. Пришлось поморщиться. И съежиться вдобавок: все окна были открыты, и если тетка, укутанная в широкий шарф поверх свитера, холода не страшилась, то Рапунцель ощущала его весьма и весьма сильно; ее тонкая школьная блузка едва ли удерживала хоть какое-то тепло. - Думаю, я должна извиниться, - голос у Рапунцель дрожал; она сама не разобралась, от холода ли, или, быть может, от нервов – исход в любом случае один. – За то, что случилось на ужине. Если бы… - О-о, нет-нет-нет, - Уиллоу сбросила на стол стопку разноцветных папок, и они самовольно разлетелись по всей поверхности. Кое-как поймав парочку нарушителей порядка за корешки, Смит неровно вздохнула. – Не должна ты извиняться. Что случилось, то случилось, и твоей вины в этом нет. - Но если бы я пришла вовремя, ничего бы не случилось. - Ничего бы не случилось, если бы твой-, - здесь была поставлена весьма многозначительная пауза. Фраза «если бы твой папаша почаще закрывал рот» была тактично заменена рваным выходом с тихим звуком «ох» и щипанием собственной переносицы. Опускать Фредерика в глазах его же дочери Уиллоу себе никогда не позволяла. Неважно, насколько сильно они расходились во мнениях и понятиях: подрывать авторитет родителя, каким бы он ни был, в глазах ребенка – затея низкая, ниже некуда, и опускаться до нее она не собиралась. – Это ты меня прости. Не нужно было вообще продолжать этот диалог, я была совсем не в духе. Сильно тебе влетело? «Сильнее, чем можно себе представить», - кисло подумала Рапунцель, но на деле лишь отрицательно покачала головой. Перевешивать на тетку ответственность за то, что случилось после ее ухода, она точно не собиралась. Ремнем не пороли, и на том спасибо. - Все обошлось. Почти. Спасибо тебе за то, что вступилась. - Ерунда, - улыбнулась Уиллоу. – Синяк-то откуда? - Случайность, - скорее вопросительно, не очень уверенно протянула Рапунцель, неловко поджав плечи. – Я же невысокая. Мое лицо как раз на линии чьего-то локтя. Говорить правду Рапунцель не хотелось; пусть уж Уиллоу продолжает думать, что на репетициях все всегда идет так, как надо, и никаких внеплановых форс-мажоров не случается. Как-никак, она передала Рапунцель всю ответственность за выступление: заглядывала иногда на пять минут, но потом снова убегала, на ходу обещая, что однажды останется на более долгий срок. Возможно, это случится на генеральной репетиции, или, того лучше, на самом спектакле, в конце декабря. Все надежды Рапунцель легли на то, что ей удастся выжить после премьеры: в случае провала Уиллоу вполне может открутить ей голову. Или, быть может, расстроится, разочаруется и перестанет с ней разговаривать – это было в разы хуже, чем получить травму шеи. - Дурачились? - Вроде того, - смешного в самой ситуации было мало, но сама ее абсурдность отчего-то заставляла Рапунцель улыбаться. Она все ближе приближалась к реальной сути происшествия и все дальше уходила от вымышленной: Уиллоу слишком хорошо знала свою племянницу. Врать толку не было; зато вполне получалось недоговаривать. - Не страшно. Я в твои годы тоже вся в синяках ходила, - Уиллоу тихо хохотнула. – Правда, меня мама твоя била. Дела семейные. Но зато скучно не было. Рапунцель рассмеялась. Одна только мысль о том, что ее мама, самый спокойный и самый далекий от насилия на свете человек, вступала в драки, пусть даже с сестрой, переворачивала сознание с ног на голову. Она попробовала себе это представить, но такой абсурд даже в голове нарисовать не получалось. А потом она вспомнила о том, что три дня назад сказал ее отец за столом. Практически сразу же в голове мелькнула мысль о том, что, вероятнее всего, не стоит поднимать эту тему снова, но по непонятной причине язык Рапунцель снова сработал быстрее, чем ее мозг. - То, что сказал мой отец за столом… О семье и прочем… - Забудь, - слишком быстро прервала ее Уиллоу. Впервые в жизни Рапунцель была искренне рада тому, что ее перебивают. – Не забивай голову ерундой, сказал и сказал. - Он не прав, - по инерции подытожила Рапунцель. – Ты… Очень хорошая. Правда. Вот теперь Рапунцель была согласна на травму шеи, откусывание головы или банальное «провалиться под землю» - большей неловкости она не испытывала, наверное, никогда. Быть может, она думает так при каждой сомнительной ситуации – просто не каждая ситуация остается в ее сознании неприятным пятнышком, из-за которого раз за разом приходится краснеть перед сном. И дело-то не в комплименте вовсе: она была готова тысячу раз сказать Уиллоу, что она хорошая, но в других, совсем других обстоятельствах, не задавая дурацких вопросов, не поднимая неприятных тем и не делая бессвязных выводов. Смутившись, она снова отвела взгляд; Уиллоу, однако, польщенная несвязанным набором слов, которые, по идее, должны были представлять собой комплимент, со всей нежностью потрепала Рапунцель по плечу. А после, вспомнив о разноцветных пузатых папках на столе, тактично закончила диалог, отправив племяшку домой и с неимоверной радостью в душе помчавшись в отдел кадров – место, где она сможет сбросить со своих плеч всю тягость итоговых отчетов и снова обрести душевный покой. Внизу, у гардероба, Рапунцель снова захотелось пробить себе по лицу, в последний раз, чтобы уж наверняка – чувство той самой неловкости все никак не покидало ее сознание, вцепилось крепко и сидело так, будто бы нашло свое место в жизни и ни за что не собиралось его уступать. Секундно поморщившись, девушка громко вздохнула, надеясь, что вместе с воздухом из ее легких выйдет и неприятное ощущение. Подействовало. Стало легче. - Завалили отработками? – прозвучало откуда-то справа, и Корона дернулась от неожиданности. Там, на скамейке, обмотавшись пуховиком, сидел Юджин. - Нет, обошлось одним дополнительным тестом, - ответ вышел машинально, от внезапности – с такими навыками общения Рапунцель точно не взяли бы в шпионы. Успокоившись, она наконец взяла себя в руки. - Ты кого-то ждешь? - Ну да. Тебя. Юджин пренебрежительно повел плечом, так, будто бы ответ был чересчур очевиден. Для Рапунцель, однако, потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанную информацию. - Меня? - Нам же по пути. Тем более, темно на улице. Вдруг тебя бабайка утащит? Около получаса она ходила по школе, и все это время Юджин терпеливо ждал ее на скамье, без просьбы или даже намека, просто потому, что на улице уже давно стемнело – это приятно аукнулось у Рапунцель под ребрами. - С тобой-то не утащит. На улице потеплело. Может, все дело было в том, что от долгого хождения по школе и неловких разговоров с Уиллоу Рапунцель стало жарко; до сих пор ее обжигало где-то в области солнечного сплетения. Однако, после пары вдохов холодного воздуха, ей стало легче. Мороз отрезвил ее и за секунды привел все мысли в условный порядок. Она обернулась к Юджину, чтобы начать хоть какой-то диалог, и в свете белых, холодных фонарей снова заметила, что парень едва ли застегнул куртку, оставив бегунок ровно на середине змейки. - Не замерзнешь? - Не замерзну, - в тон ей ответил Юджин и, обождав пару секунд, потянул бегунок кверху. – Фонари холодные. - Холодные, - охотно согласилась Рапунцель. – Желтые были намного лучше. Тебе вот какой цвет больше нравится? - Зеленый. Или серый. Рапунцель призадумалась. Подобный ответ был не очень ей понятен. Собственно, и вопрос сам по себе был не очень корректным. - Я про цвет фонарей говорю. - Ну да, я тоже, - машинально ответил Юджин. Сразу же после этого ему пришлось задуматься. - Было бы здорово расставить по всему городу дискошары. Рапунцель рассмеялась. Идея, конечно, была так себе – уж лучше ходить под холодным белым светом лампочек-экономок, чем испытывать на себе страшный сон эпилептика – но само представление нескончаемой дискотеки на улицах города (в присутствии угрюмых лиц, это обязательно) отчего-то казалось ей забавным. - Представь, каково работать в мэрии с таким освещением? - Или во дворце спорта. Хотя в раздевалке примерно это и происходит. - Ты разве на спортивную секцию ходишь? - Ходил. - Почему бросил? - Ну… - Юджин серьезно задумался. Правду сказать он не мог: «Я не могу найти то, что мне действительно по душе» в его восемнадцать звучало бы очень нехорошо. В самом деле, он же взрослый человек, а все еще задумывался над тем, что абсолютно не может отыскать свое место в жизни. Возможностей и вправду вокруг миллион; только вот путей осуществления было порядком меньше. Будто бы согласовавшись с невеселым мыслительным процессом, на улице погасли фонари. Машинально Юджин поднял взгляд к небу. Перебрав все варианты ответа на вопрос, он, наконец, нашел тот, что нравился ему больше всех остальных. – Так звезды сложились. - Юджин! - Я серьезно! Посмотри, - он остановился на расстоянии пары сантиметров от Рапунцель и запрокинул голову. Она сделала то же самое. Затих хруст снега. – Вон там – большая медведица. А правее – большой олень. - А ниже – на ящерицу похоже! Со всеми усилиями Юджин напряг свое воображение, но увидеть ящерицу со всей точностью так и не смог. Все, что он видел – неясный силуэт с четырьмя лапками и мигающий космический спутник, медленно плывущий по его поверхности. - Кажется, хвост от нее убегает. - Это язык. Посмотри, вон – лапы, а вон там – глаза. Видишь? Вот теперь ящерица предстала пред его глазами во всей своей красе – кроме языка, который неумолимо отдалялся от нее по ночному небу. Созвездие вдруг действительно стало другим, удивительным – таким, которое Юджин ни за что бы не смог представить самостоятельно. А Рапунцель смогла. Смогла сама и помогла ему – по непонятной причине это удивляло Юджина с немыслимой силой. Он опустил голову; Рапунцель, стоявшая рядом с ним, все еще глядела в ночное небо изумленно, с широко раскрытыми глазами, полными нового, необычного восторга, которого Фицерберт не замечал раньше – он вдруг понял, что, встречаясь с ней взглядами уже полгода, не видел там очень, очень многого. От этого в груди у него зажигался новый, странный огонек, приятный настолько, что он совсем забыл о замерзших пальцах и о щеках, искусанных легким морозцом. Хотелось смотреть в эти зеленые глаза до конца жизни – или хотя бы до утра, пока звезды не побледнеют настолько, что их нельзя будет различить. Но, увы, Рапунцель слишком быстро поймала его взгляд, и Юджину пришлось смотреть на что-нибудь другое – на качели на детской площадке, по самую верхушку засыпанные снегом, или елку во дворе, установленную по случаю приближающегося праздника, но до сих пор не украшенную, или окна на втором этаже, переливающиеся новогодними огоньками. Куда угодно. Всего на несколько секунд. - Спасибо, что провел меня до дома, - после короткого молчания сказала Рапунцель, отойдя назад на один едва заметный шажочек. Юджин снова посмотрел на нее. Звезды из ее глаз почему-то никуда не исчезли. - Нет проблем, – развел руками Юджин. – До понедельника? - Да. Да, до понедельника. Помахав друг другу на прощание, они разошлись по разным сторонам. Остановившись у самого крыльца, Рапунцель подняла голову еще раз, и, слушая, как отдаленно хрустит снегом уходящий Юджин, глядела в звездное небо до тех пор, пока не засветились ярко-белым светом уличные фонари.