***
День выдался тяжелым. С самого утра Кассандра была не в своей тарелке: она не выспалась, потом обнаружила, что в доме кончился кофе, потом была ошарашена новостью о внезапной итоговой контрольной по астрономии, в которой не разбиралась от слова «совсем» и знала только список всех планет Системы, и то, не по порядку, а потом еще и Юджин с Рапунцель – оба, будто бы сговорившись, синхронно проигнорировали ее в коридоре – в общем, раздражителей было предостаточно, а для неустойчивой Кассандры – вообще выше крыши. Уровень магния, что ли, проверить… К концу учебного дня ее отпустило, но она так сильно нахамила Рапунцель, что предпочла просто избегать ее общества как минимум до следующего дня; и пусть Кассандра охотно признавала, что сказала подруге чистую правду, и не скрывала, что злится на всю сложившуюся в ее жизни ситуацию, она все равно чувствовала, что немного переборщила. И как с таким контролем эмоций в полиции работать? Разве что в допроснике из преступников показания выбивать. Двойная польза: служба Правосудию очень гармонично переплеталась с агрессивным путем выброса негативной энергии. У Кассандры никогда не было особых склонностей к садизму или чему-то подобному, но драки она любила неимоверно, и после тренировок, даже в те дни, когда ее функционирование ограничивалось параметром «бесплатно получать», она чувствовала неимоверное облегчение. Ей не повезло только лишь в том, что в день, когда эмоций в ней накопилось слишком много, тренер решил посвятить все занятие одной лишь общефизической подготовке. Кассандра бегала изо всех сил, отжималась, пока не забились руки, растаскивала тяжеленные блины, но к концу не получила ничего особенного, кроме неприятной ноющей боли в мышцах и выговора от наставника за переработку. Уставшая, она бессмысленно развалилась на диванчике на втором этаже спорткомплекса и всматривалась в свое отражение на зеркальном потолке. И что ж она за человек такой? Как так получается, что любая деятельность, побывавшая в ее «надежных» руках, непременно идет наперекосяк? В одну секунду она вдруг поймала за хвост одну из самых неприятных мыслей, когда-либо посещавших ее переполненную голову: среди всего остального мира больше всего она ненавидит саму себя. И эта ненависть утомляла ее куда сильнее силовых тренировок и домашних ссор. Отражение осуждающе пялилось на нее с потолка. Дожили. Даже отражение, и то осуждает! Майклсон обессиленно закрыла глаза ладонью, а после, медленно раздвинув пальцы, с надеждой посмотрела наверх. Та Кассандра, зеркальная, на удивление, ответила ей точно тем же. Это что же получается, что миру отдаешь, то от него и получаешь? Неужели чтобы решить все проблемы, можно просто начать с себя? Невероятно. Эта мысль, такая простая и доступная, почему-то откликнулась в душе Кассандры с неимоверной силой, и внутри нее вдруг зажглась маленькая искорка решимости. И, пока ничего не успело потухнуть, девушка с трудом поднялась на дрожащие от нагрузки ноги и побрела вниз, к выходу, надеясь, что морозный воздух поможет ей снова взбодриться. Собственно говоря, не помог, потому что по прибытии домой Кассандру разморило настолько, что она была готова лечь уже на лестничной клетке – лишь бы не подниматься по этим дурацким ступенькам. С горем пополам она доползла до своей двери и ввалилась внутрь настолько неаккуратно, что, если бы отец не имел представления о ее тренировках, то абсолютно точно подумал бы о ее персоне всего самого плохого. Неприлично громко выдохнув, девушка стянула с себя шапку, бросила сумку где-то в проходе, надеясь, что у нее хватит ума самой же через нее не перецепиться, избавилась от всех остальных атрибутов зимнего образа и с удивлением поняла, что в комнатах горит свет. Значит, дома был отец; значит, он с очень большой вероятностью заслышал Кассандру и ее пыхтения еще на лестничной площадке. Что ж, не первый день знакомы. Наверное, он даже не удивится. Так, слегка сконфузится на первые полминуты, но это быстро пройдет. Первым делом Кассандра заглянула на кухню: там никого не было, но зато обнаружился кувшин с водой. Это была ее первая маленькая победа. Второй был тот факт, что она, насоветовавшись с собственным отражением на потолке, все-таки нашла в себе мужество зайти к отцу в комнату: не разговаривать на протяжении, наверное, двух недель было сложно, но так как никто из Майклсонов выражать свои чувства словами не умел, а драться с капитаном полиции было идеей сомнительной, дело было пущено на самотек. Все-таки споткнувшись о свою спортивную сумку по пути, девушка громко прошипела что-то невнятное прямо перед дверью отцовской комнаты, отряхнула спортивную кофту от невидимой пыли, так, на всякий случай, и, вдохнув поглубже, постучала о деревянный косяк (хотя ее присутствие уже давно было очевидным). - Можно? – несмело спросила она, слегка приотворив дверь. Ответ был утвердительным. Отец был в форме, при параде, и, кажется, снова собирался на работу – завязывал галстук перед зеркалом. Кассандра пересеклась с его отражением взглядом. Вся ее смелость почему-то осталась за порогом, и в голову снова ударила непонятная ватная усталость. - Ты уходишь? - Ночная смена. Она понимающе кивнула. Отец всегда отвечал кратко, по существу – все-таки он в какой-то степени военный – но именно сейчас это неприятно ее укололо. Она напортачила – признавала свою вину, пусть и только отчасти – но неужели из-за этого отец навсегда разочаровался в ее существе? Ну, что будет, то будет. Выдавать друг другу еще меньшее количество слов у них не получится – достигли минимума. Должно быть, Кассандра переутомилась; иначе откуда такое лютое желание прямо сейчас расставить все точки над i и разобраться со своим происхождением? Хотелось бы закрыть как минимум одну проблему, и, быть может, голова у нее не будет кружиться с такой жуткой скоростью. - В общем, - немного неуверенно начала она, отчего-то всплеснув руками, - я знаю. О ней. И о том, что ты мне… Сказать вслух о том, что он ей не отец, Кассандра не могла. Каких угодно вещей она ему уже наговорила, но признать эту очевидную, всем известную вещь у нее не поворачивался язык. «Конечно, все мы в мыслях смелые» - ядовито прошипело в голове голосом Зан-Тири, и девушке вдруг стало некомфортно. Перед глазами снова появился ее образ из недавнего сна, и Кассандра впервые задумалась о том, что, возможно, то послание действительно имеет серьезное значение. Отец замер с краем галстука в руках. Его отражение снова поймало взгляд Кассандры, но она, не сумев выдержать даже секунду, сразу же переключилась на узор диванной подушки. Видела эти завитушки уже миллион раз, но рассматривала с таким интересом, будто бы столкнулась впервые в жизни. Отец прочистил горло. Кажется, он ее понял. - Откуда знаешь? - Мне рассказали, - неосознанно соврала она. – И я видела бумаги. Уже на уровне интуиции Кассандра чувствовала, что что-то делает не так. Запахло напряжением. - Какие бумаги? - Ты не знаешь, какие бумаги выдают на этот случай? Отец повернулся к ней лицом. Внутри Кассандры что-то забурлило: кажется, ее нервная система заводилась из последних сил, почти как старые жигули. - Значит, ты рылась в моих вещах? Точно. Как жигули. Громко, с натугой, но очень ощутимо, так, что вибрацией било по всему телу. Какого черта? Разве не она должна задавать вопросы в ситуациях, напрямую касающихся ее жизни? - Мне бы не пришлось, если бы об этом рассказал мне ты, а не преподаватели в школе! - Мне жаль, что так получилось. Ты же понимаешь, такое иногда бывает. - «Иногда бывает»? Как часто у тебя бывает такое «иногда», каждые выходные в качестве развлечения? Каждый месяц на убывающую луну? Кассандра упрямо смотрела ему в глаза, долго, дерзко и нагло, изо всех сил стараясь сдержать свой порыв агрессии внутри, но явно проигрывала самой себе; отец, всегда спокойный отец, перешел на утробное рычание, и у девушки отказали тормоза, прикрепленные к вагонетке с сарказмом. - Кассандра, перестань. - Ты мог сказать мне с самого начала! - Это не дело пяти минут, и ты отлично об этом знаешь! - О да, действительно, мне об этих аспектах, касающихся моей, между прочим, жизни, говорить не нужно! Становилось все жарче и жарче: возможно, стоило переодеться перед тем, как идти на такие серьезные разговоры. Кассандре казалось, что вокруг нее трещит воздух, и если ее отец вдруг неаккуратно нажмет на шокер, ее, наэлектризованную от и до, убьет на месте. Идеальный способ окончить неприятный диалог со сварливым подростком. Раз и навсегда. - Уж тебя точно не касается. Я сам разберусь, как мне распоряжаться своей жизнью и с кем иметь общение! Он приблизился на два шага. Кассандра поперхнулась от возмущения. - Зашибись, теперь я частная собственность в распоряжении! - Выбирай слова, Кассандра! - А то что? Сдашь меня обратно в детдом? Он остановился, так, будто бы его только что ударили под дых. Глаза его округлились. Тишина моментально вдарила Кассандре, готовой к крикам и собственному ору, по ушным перепонкам. Удовлетворение от того, что она смогла уколоть его в самое сердце, больно и резко, задела за что-то очень живое, мощной волной хлынуло по позвонкам в голову, но как только она осознала всю мерзость этого чувства, оно резко сменилось непонятной пустотой. Это злило Кассандру еще сильнее. Зияющая дыра в ее желудке скручивала все органы, пропитанные агрессией, и вытаскивала из них этот разрушительный яд – без него Кассандра оставалась абсолютно беззащитной. Он хотел что-то сказать, открыл было рот, но подавился каким-то невнятным немым звуком; на второй попытке его перебила полицейская рация. Какое-то срочное дело немедленно требовало присутствия капитана в двадцать третьем секторе. Капитан Майклсон, однако, не двигался. - Кто тебе сказал? Почему он так удивлен? Зачем он спорил с ней на повышенных тонах, если не знал, о чем идет речь? Кассандра не могла выдавить ни слова. Голова ее отяжелела. Тело снова налилось усталостью. Рация надрывалась. Отдел ждал приказов. Обойдя Кассандру стороной, Джон вышел из комнаты, и, на ходу схватив свой зимний китель, громко хлопнул дверью. Задрожали шкафы. Кассандра осталась стоять. Ее злость вдруг напомнила ей огненные стрелы; натягивала лук как можно сильнее и выпускала их одну за другой, особо и не целясь, однако удивительнейшим образом после каждой ссоры она подстреливала саму себя.***
Весьма ожидаемо, Кассандре не спалось. Она плюнула на домашнее задание, о чем, очевидно, пожалеет завтра, плюнула на беспорядок в комнате, отбросила в сторону вибрирующий от новых сообщений телефон, отказалась даже от душа, и, свалившись на диван в неправильной для тела позе, молча рассматривала стену. Изо всех сил она концентрировалась на шершавых обоях ее комнаты, но чем сильнее она о них думала, тем хлеще ее одолевали мысли о прошедшем дне. Проблемы в семье провоцируют проблемы в школе, проблемы в школе ведут к плохим оценкам, плохие оценки забивают ее голову и не дают концентрироваться на тренировке, а плохие тренировки раздражают ее и не дают голове никакого спокойствия – все приводит к нарушению компонентов «инь» и «янь» в душевной составляющей и снова выливается в семейные ссоры. А семейные ссоры выходят за рамки дома и доходят до школы, где все идет к плохим оценкам – в общем, все было циклично и запутанно, и даже если Кассандра вдруг пыталась найти источник всех бед, она по умолчанию возвращалась к отцу. К отцу, его вранье и тех документах. Вся жизнь ее, получается, была каким-то сюрреалистичным обманом, а Джон Майклсон, казалось бы, самый близкий ей человек, оказался иллюзионистом. Происходил диссонанс. Ведь до всего этого балагана, до того, как Кассандра нашла эти злосчастные документы, все было хорошо! Он любил ее, так, как подобает хорошему отцу, проводил с ней время, разговаривал за завтраком или ужином, в зависимости от дежурства – было ли это правдой, или Кассандра снова оказалась обманутой самым банальным образом? Или, быть может, прошлое только лишь кажется ей теплым и светлым, потому что это прошлое, и ему положено таковым быть? Может после того, как она узнала правду, у нее вдруг открылись глаза, и отец, если можно так его называть, предстал перед ней настоящим? Или, наоборот, случилось снова обмануть себя под действием негативных эмоций, и его новый образ – всего лишь последствие ее колючей злобы? Кассандра перевернулась на другой бок. Тело отозвалось неприятной ноющей болью. Отвратительно. Потом она перевернулась еще раз. Легла на спину, но, чувствуя, что ничто не спасает ее от очередного приступа самоанализа, поднялась на локтях. Ей срочно нужен был душ. Немедленно нужно смыть с себя все лишний мысли и застывший пот, оставшийся на теле еще со времен тренировки. По пути она снова перецепилась через сумку. Пнула ее, от души, чтобы не повадно было, и согнулась едва ли не пополам, потому что ее «саквояж» моментально дал сдачи, ушибив мизинец хозяйки новыми кроссовками с чересчур твердой подошвой. Ругаясь и прихрамывая, Кассандра наконец добралась до ванной, и, на ходу стягивая с себя спортивную одежду и бросая все на пол, влезла в душевую кабину. Стало немного легче: ледяные капли заставили ее вскрикнуть и отогнали прочь все дурные мысли, но уже через пару минут все вернулось на круги своя. Кассандра прибавила теплой воды. Может ли она в принципе пользоваться этим душем, если не является своему отцу, хозяину квартиры, дочерью? Может ли он после всех этих разговоров просто выставить ее за дверь, прекрасно понимая, что кровное родство ни к чему его не обязывает? Кассандра снова надавила на вентиль. Если бы Джон действительно был таким человеком, абсолютно точно не стал бы подбирать чужого ребенка. Это казалось логичным. К тому же, он слишком долго ее терпел. А вдруг у него выбора не было? Что, если он пожалел о том, что ему навесили внушительных масштабов обузу? Будучи благовоспитанным человеком, он уже не мог ей отказать. Шел до конца, переступая через себя и ломая абсолютно все перспективы своей жизни. Кассандра снова потянулась к смесителю, и кожу ее мощно обожгло кипятком. Это отвлекало: боль физическая заставляла ее думать о других, совсем других вещах. И если она еще раз вернется мыслями к чему-либо подобному – о, пусть только попробует! – она превзойдет себя и дернет кран еще раз, даже если придется свариться заживо. «А считал ли он тебя когда-либо дочерью, милочка?» - противно пропищало в голове, и Кассандра, болезненно сморщившись, с ненавистью дернула рычаг в противоположную сторону. Ее красное, распаренное от кипятка тело вдруг обдало ледяной водой – уж теперь точно будет больно. Усилием воли она осталась под напором. Морщилась, сжимала кулаки, беззвучно кричала, но с места не двигалась, пока, наконец, чувство самосохранения не взяло верх и не перекрыло напор. Дрожа то ли от внешнего холода, то ли от внутреннего перегрева, Кассандра быстро натянула на себя домашнюю одежду, благополучно забытую в ванной с самого утра, и, неаккуратно забросив уличные вещи в барабан стиральной машины, толкнула дверь, чувствуя, что начинает задыхаться в запотевшей комнате. В ее спальне тихо гудел телефон. Оттащив сумку со спортивными вещами подальше, так, чтобы не пришлось драться с ней снова, девушка не глядя закрыла за собой дверь комнаты и снова упала на кровать. Телефон продолжал гудеть. Говорить ни с кем, честно говоря, не хотелось; на экране мигало имя Ланса. Все затихло, но уже через минуту Кассандру снова нервировали жужжащие звуки. Уткнувшись лицом в подушку, она нащупала телефон правой рукой и не глядя ткнула кнопку ответа. - Слушаю, - невесело отозвалась она, и голос ее ощутимо приглушился. - Вечер добрый, - Ланс, кажется, улыбнулся. – Не занята? - Занята. Очень. - Я ненадолго. Ты там как? О нет. Только бы не разговоры по душам. В ней уже не было ни сил, ни злобы – не было ничего, что могло бы быть хоть каким-то ресурсом для общения. И что ее вообще дернуло телефон в руки взять? - Превосходно, - Кассандра вынырнула из подушки. – Что-то еще? Он помолчал – видать, выбирал стратегию, и продолжить решился только когда Кассандра уже сбрасывала вызов. - Я хотел сказать… Я тебе понимаю. Это… Паршиво. Кассандра молчала. Она не понимала, о чем именно он сейчас говорит, но согласна была полностью. Паршиво. Хотя сил на осознание паршивости у нее тоже не было. - Я понимаю, что это не одно и то же, я-то помню, как попал в семью, и помню, как меня сдавали дважды, но… Я тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Будто бы любовь нужно заслуживать, а за ошибку можно снова оказаться на улице. Это нужно просто пережить. Пересмотреть свои установки в голове. - Не одно и то же. - Думаешь, кто-либо стал бы в здравом уме семнадцать лет терпеть такое шило, как ты? Кассандра цокнула языком. Ей вдруг вспомнилось, как сурово воспитывал ее отец, сколько правил было в их доме и сколько ссор они пережили с момента вступления девушки в подростковый период – а потом вдруг пришло осознание того, что у всех этих случаев, чаще всего, была увесистая, хорошо обоснованная причина, понять которую получалось только долгое время спустя. - Тринадцать. - Это тоже срок. В общем, знаешь, на крови родство не кончается. - Спасибо, товарищ психолог, - проворчала Кассандра после небольшой паузы. Звучало очень недружелюбно, скорее даже угрожающе, но Ланс, привыкший к ее заскокам уже очень давно, попросту не обращал на это никакого внимания и читал между строк. Чаще всего он угадывал, что именно должен сказать – видать, ему очень помогало увлечение психологией. Это Кассандру тоже периодически злило. - Не за что. Звони, если поговорить захочешь. Пошли гудки, и звонок прервался – Кассандра, посчитав разговор оконченным, нажала на отбой и безвольно уронила руку на диван. Срочно необходимо было уснуть. Часов так на семь, чтобы все мозговые системы успели отключиться от реальности и перезагрузиться – в противном случае Кассандра очень ярко представляла собственную смерть (отчего-то – в облике Зан-Тири).***
В тот вечер Уиллоу вдруг снова почувствовала себя студенткой. Аттестационная работа все больше напоминала ей диплом, а тот факт, что за весь день она так и не вспомнила о необходимости съесть хотя бы что-нибудь, кроме трех чашек чая, мысленно возвращал ее на третий курс, когда приходилось совмещать работу, учебу и университетский актив и находить хотя бы пять часов для сна и еды вместе взятых. В желудке заурчало, наверное, раз в сотый, протяжно и с надрывом, и Уиллоу, по-детски передразнив свой собственный организм, поднялась со стула. По пути на кухню нажала на кнопку телевизора, и – какое совпадение! – наткнулась на «Брюса Всемогущего», фильм, который по какой-то неопределенной причине именно на первом году обучения Уиллоу в университете стал новогодней традицией всей семьи Смит. Для этого выделялся целый отдельный вечер: родители отменяли все свои планы, а Уиллоу и Ариана возвращались в родной город, замечая все больше и больше изменений с каждым своим приездом. Однажды сестра притащила в семью своего молодого человека – подумаешь, муж, зачем в дом-то тащить? – и после этого традиция плавно сошла на нет. В последний раз они навещали родителей четыре года назад, и то, по отдельности; в этом декабре тоже никто никуда не собирался. Благо, хоть сестру посчастливилось увидеть – до ее переезда они и переписывались-то раз в три месяца, и то, несколькими словами, оправдывая это тем, что у каждого взрослого человека есть своя взрослая жизнь и свои взрослые обязанности. У некоторых были еще и дети: временами Уиллоу жалела, что не познакомилась со своей племяшкой раньше, хотя бы лет десять назад; однако, увидев ее сейчас в полной красе, а не издалека на фото, Уиллоу влюбилась моментально и безгранично. Боже, у ее сестры уже взрослый ребенок! А казалось, будто бы совсем недавно Ариана плакала от счастья в телефонную трубку, рассказывая, какой крутой тетей будет Уиллоу. Время пролетело незаметно. Студентом она себя уже не чувствовала. Пару раз постучав по стенке холодильника, просто так, от скуки, Уиллоу достала оттуда творог – все-таки она взрослый человек, осознанный, а значит, и питаться должна максимально правильно. Но как только она закрыла дверцу, холодильник постучал ей в ответ. Замерев в непонимании, она постаралась прислушаться и уловить непонятный феномен снова. Неужели тараканы? Стук раздался снова, но уже другой, более громкий, и Смит с разочарованием поняла, что стучат вовсе не в холодильник, а во входную дверь. Ну и кого могло принести в такой поздний вечер? Оставив потенциальный ужин на столе, она придвинулась к выходу, заглянула в глазок, но, к сожалению, разглядеть силуэт так и не смогла. Пришлось открывать. На пороге стоял Гектор. Уиллоу даже думала, что ей показалось, но нет, действительно Гектор, как в самом страшном ее сне. И голос тоже его: он поздоровался, но женщина, пытаясь отойти от столь неожиданной встречи, ответила ему не сразу. Ее сердце пропустило пару ударов. То ли злость на нее накатила, то ли тревога – непонятно, но на душе стало неспокойно. - Ты что здесь делаешь? - Поговорить пришел. Она оборвала его резко, невольно завидуя своему спокойствию. Спасибо Адире за положительное влияние. - Нам не о чем разговаривать. Гектор поджал губы. Кивнул головой, крепко сжал челюсти, очевидно, выискивая другие слова, но уходить не собирался. - Я знаю, что не должен был уезжать. Я не должен был идти по легкому пути. Но я клянусь, что все было не так, как об этом говорят. - Значит, ты кругом не виноват? – сардонически усмехнулась Уиллоу. Она все-таки ошиблась. Чувствовала, как в ней закипает эта неприязнь, и изо всех сил держалась, чтобы не вспылить; ее грудина вдруг напомнила ей металлическую клетку, сквозь прутья которых стаей пойманных шакалов пытались просочиться невысказанные эмоции. Мужчина опустил голову. - Виноват. Должен был взять ответственность. Должен был, не должен был – какая ей уже разница? Это было давно, два года назад, и осталось в памяти настолько поучительным уроком, что вскрывать его для пересмотра и повторения не было смысла. Хватит. Хапнула сполна. - Ты знаешь, что было после того, как ты уехал? - Нет, - честно ответил он. – Я оборвал все связи. Молчание. Друг на друга не смотрели. Он так и не переступил порог – стоял в подъезде, возле приоткрытой двери; Уиллоу тихо понадеялась, что никто их не слушает; самой себе она поклялась, что больше никогда Гектора в дом не пустит, и нарушать это слово не стремилась ни за что на свете. - Понятно, - вздохнула она и скрестила руки на груди. – Зачем ты вернулся? - Не могу тебя забыть. Ответ оказался убийственным. У Уиллоу что-то похолодело внутри; по позвоночнику пронеслись мурашки. Ну конечно, чего еще она могла ожидать? Простых извинений? Бред. Так долго жила с Гектором и так мало вынесла уроков. Смит потянулась к дверной ручке. Диалог срочно нуждался в завершении. - Иди домой, Гектор. Она потянула дверь на себя; он, явно готовый к такому повороту, уперся обеими руками. - Погоди, - он прислонился к косяку, - есть шанс, что ты простишь меня? В силе она ему уступала: тянуть дверь дальше не было смысла. - Пожалуйста, - тихо взмолилась она, не поднимая взгляда. – иди домой и оставь меня в покое. Гектор ослабил хватку. Опустил руки. Молча кивнув, изо всех сил стиснув челюсти, и отошел назад, наблюдая, как Уиллоу окончательно закрывает перед ним дверь. И дверь эта больно прищемила ту красную нить, которая все еще связывала их запястья. Уиллоу больше не чувствовала себя ни студенткой, ни взрослой личностью. Чувствовала только, что она слишком стара для всех этих страстей.