***
Кассандру разбудил громкий хлопок входной двери. Должно быть, с работы вернулся отец. Медленно, с неясным хрипом она оторвала голову от подушки; весь мир вокруг нее плыл нечеткими психоделическими узорами, и комната, прежде знакомая, вдруг показалась невероятно чужой. На мгновенье стало тревожно; запущенный по всему тему импульс звоном отозвался в ушах, картина мира снова дернулась, и, наконец, установилась в нечто узнаваемо-привычное. Несколько секунд Кассандра тупо смотрела на электронные часы в попытках разобрать мелькающие циферки. Получалось с трудом. Кажется, до будильника оставался еще час – решив не проверять свое предположение, она снова уронила голову на подушку, ощущая, как любое движение отдает болью в ноющие мышцы. Психовать ей, конечно, стоило бы поменьше: мало того, что ее упрямый надрыв на тренировке не избавил ее от стресса, так еще и нового добавил, физического – теперь болело все: и душа, и тело, и, собственно, все остальное, что составляло человека с философской точки зрения. Едва дыша, Кассандра бессмысленно вслушивалась в звуки шуршания на кухне. «Отец чай поставил. Успею ли позавтракать с ним, пока он не ушел на смену?», - с абсолютным спокойствием подумала она, но буквально в следующую секунду что-то неприятно заныло в ее желудке. Состояние полудремы мигом покинуло ее тело, и она вспомнила, при каких обстоятельствах отец уехал на работу. А еще вспомнила, как они игнорировали друг друга две недели, как орали друг на друга стабильно по расписанию, и желание сидеть с ним за одним столом вдруг резко оборвалось. Настолько резко, что в моменте ее затошнило: снова к горлу подступила какая-то токсичная желчь, мерзкая и противная, и Кассандра, в попытках избавиться от отвратительного чувства, крепче вжалась в подушку лицом. Переутомленный мозг со скрежетом шестеренок запускал мыслительные процессы. Она злилась на отца, или, вернее сказать, отцовскую фигуру, до скрипа, до ожути, настолько, что появлялось желание с кем-нибудь подраться, но, желательно, не с ним, потому что она была уверена, что вся ее агрессия переродится в неконтролируемые слезы после первого же удара. Она злилась, абсолютно не различая, где кончалась обида и начинался гнев, где ее боль смешивала со страхом и в какой момент ко всему этому вдруг присоединялось чувство вины – собственно, в какой-то части этого процесса она начинала злиться на саму себя. На то, что не умеет сдерживать колкие слова внутри и плюется ядом во все стороны, пачкая и саму себя тоже. На то, что поддается всем своим эмоциям, которых в какой-то момент стало чересчур много. Раздался тихий, приглушенный стук по дереву; дверь в комнату скрипнула. Кассандра зажмурилась, стараясь как можно глубже спрятаться в подушке – лишь бы ее приняли за спящую. На разговоры у нее не было ни сил, ни ресурса. На секунду все затихло; потом дверь снова щелкнула. Пространство опустело. Кассандра даже не посмотрела на него – глаза были закрыты – но на душе у нее с новой силой заскребли кошки. Паршиво. Отвратительно. Она тихо застонала в подушку, надеясь, что хоть так давление в ее голове уменьшится – к сожалению, легче стало всего на пару секунд. Мысли непременно возвращались к исходной точке, иногда перестраиваясь на другую волну, ту, что господствовала вне дома. Вся эта квартира, каждая деталь в ней заставляла ее думать о случившемся. Она слушала, как кипит чайник на кухне, и машинально думала об отце, рассматривала шершавые обои в своей комнате и снова возвращалась к тому же – ремонт они делали вместе, всего несколько лет назад, и пусть помощник из Кассандры был так себе, результат все равно был хорош. Она мылась в душе и ловила себя на мысли о том, что пользуется чужой водой, потому что теперь здесь, наверное, не было совсем ничего, что могло бы принадлежать ей. Все в доме было пропитано энергетикой их совместного существования, и сейчас, когда отец перестал говорить с ней, а Кассандра по уши увязла в мерзком болоте личных проблем и непонятностей, все вокруг начало покрываться невидимыми трещинами, и острые края расколов больно царапали ее душу каждый раз, когда она преступала порог квартиры. Может, легче будет убежать? Поговорить с кем-нибудь, заночевать у… У кого? Ланс отметался сразу: во-первых, переделы территории между ним и его сестрами все еще были в самом разгаре, и, кажется, будут продолжаться ровно до его отъезда – в большой семье всегда дом на ушах стоит; во-вторых, Ланс серьезно увлекался психологией – очевидно, Кассандра и ее букет личный проблем на данном этапе жизни станет самым лучшим подарком для юного исследователя. Нет уж, не хотелось бы стать чьим-то подопытным кроликом. Рапунцель? Этот вариант отпадал сразу же; от одного взгляда на нее Кассандру начинало тошнить, и как только она это осознавала, желание вывернуть всю себя наизнанку значительно усиливалось: стоило ей только парой фраз с одноклассницей переброситься, как в желудке тут же закипало нечто омерзительное, жгучее, и пронзительный голосок Зан-Тири в ее голове начинал убеждать Кассандру в ее сволочной природе. И все из-за Юджина. Ему, очевидно, тоже звонить запрещалось. Не будь здесь Юджина, ее отношения с Рапунцель никогда бы не сошли на «нет» - потому что без его участия они бы точно не подружились. Не будь Юджина, она бы не врезалась в черт-бы-ее-побрал всезнающую физичку, выдавшую Кассандре спектр не предназначенной для ее ушей информации. И, разумеется, самый очевидный плюс в отсутствии Фитцерберта в ее жизни: не будь Юджина, она бы в него не влюбилась. Кассандра тихо застонала. Ее мозг снова начинал кипеть.***
Когда Кассандра открыла глаза во второй раз, она поняла, что уснула на географии. Все ее утро было окутано каким-то непонятным туманом: все воспоминания о том, как она поднялась с кровати, собрала сумку, вышла из дома и, самое интересное, уже отсидела несколько уроков казались ей нереальными; половины рутинных действий, вроде чистки зубов и утреннего кофе, и вовсе в голове не осталось. От этой мысли Кассандру вдруг прошибло холодом. Едва не уронив на пол учебники и атласы, она слишком резко откинулась на спинку стула, в панике осматривая свое тело. «Слава Богу, на мне штаны и свитер». Майклсон тихо выдохнула. Еще никогда в жизни ей не случалось так переутомляться – но, судя по тому, что в школу она пришла в нормальной одежде, а не в привычной домашней пижаме, ей, очевидно, было, куда расти. Весь мир вокруг, кажется, существовал в каком-то трансе – до такой степени, что одноклассники, коллективно пришедшие в шапочках Санты, смешивались в ее глазах и переставали существовать как отдельные личности, а монотонный голос преподавателя превращался в гул трансформаторной будки. И Кассандра, кажется, снова начинала засыпать, ощущая, как наливается тяжестью ее голова, а свитер, некогда колючий и неудобный, вдруг становился самой удобной вещью на свете. Ей даже казалось, что кто-то обнимает ее сзади – кто-то теплый, близкий, до ужаса уютный, и комфортный настолько, что весь остальной мир вдруг терял свое существование; впрочем, еще до того, как Кассандра смогла предположить, кто стоял за ее спиной, она поняла, что ее вовсе не обнимают, а трясут, и вовсе не бережно и заботливо, а настойчиво и как-то даже агрессивно. С трудом она разлепила веки; чья-то рука крепко сжимала ее плечо, и по одному лишь маникюру до спутанного сознания Кассандры вдруг дошло, что ее тормошила не кто иная, как сама мисс Блэкстоун. Майклсон подняла голову. Класс был абсолютно пустой. Вот же гаденыши, даже не разбудили ее после звонка! И как дальше учиться с такими иудами? Бросили наедине с цербером, и даже глазом не моргнули. - Ты как себя чувствуешь? – рука классного руководителя крепче сжала ее плечо, и мышцы Кассандры снова заныли неприятной болью. Она вынужденно поморщилась. - Нормально, - со всей припасенной честностью соврала она. Майклсон открыла было рот, чтобы извиниться и со спокойной душой уйти куда-нибудь подальше от этого злосчастного кабинета географии, но на лоб ей вдруг легла холодна ладонь. Настолько длительного, и, что самое главное, близкого физического контакта с Адирой у нее не было никогда. Стало страшно. Она перестала дышать. Наконец, холодные руки оставили ее голову и плечи в покое. Весь мир в глазах Кассандры внезапно стал четким. За спиной послышались удаляющиеся шаги. - Я сделаю тебе чай. - Не нужно, - слишком неуверенно запротестовала девушка, спешно сгребая все свои книги в рюкзак. – Извините, у меня еще уроки… Она так и не успела понять, в какой момент ее пререкания с учителем кончились тем, что в руках у нее дымилась чашка свежезаваренного черного чая. Доспорилась. Как, черт возьми, она вообще докатилась до подобной ситуации? Может, она на самом деле спит, и вся эта ерунда и провалы в памяти – всего лишь дурные видения? Кассандра намеренно сделала большой глоток кипятка. Глотку обожгло. Нет, очевидно, ей все-таки не мерещится. Адира, на ходу укутываясь в традиционный учительский шарф, села рядом. Сердце у Кассандры забилось сильнее - возможно, от того, что слишком горячий чай устраивал фестиваль в ее пустом со вчерашнего дня желудке. - Как дела с учебой? – непринужденно спросила она. Кассандра опустила чашку на колени. - Вы же и сами все знаете. - Знаю, - Адира печально вздохнула. – Оценки у тебя сильно ухудшились. Ты же на медаль идешь. В ответ Кассандра протянула тихое «да». Удивительным образом мисс Блэкстоун вызывала у нее чувство странного, малообъяснимого стыда – редкость, достойная музея. Усилием воли она постаралась снова поднять тот гнев, который бушевал в ней в начале месяца, разозлиться, что эта женщина опять появляется в ее жизни и, ко всему прочему, лезет со своими непрошенными замечаниями, о существовании которых Кассандра прекрасно знала без чужой помощи – и не могла. Странным образом она не испытывала даже толики раздражения; все, что она могла делать – разглядывать свое отражение в чашке чая, чувствуя, как что-то колет ее прямо в солнечное сплетение. Обида накрывала ее с головой; не злость, не раздражение, а именно обида, адресованная, в большинстве своем, тому, что Кассандра вдруг предала свой принцип ненависти Адиры Блэкстоун и абсолютно спокойно пьет с ней чай за одним столом. - Что с тобой происходит-то? – тихо спрашивает она, и Кассандра воспринимает этот вопрос настолько абстрактно, что на какой-то момент выпадает из реальности; долго думает, собирается с мыслями, хмурится, сжимает губы, открывает, наконец, рот и выдает полууверенное «ничего». Адира выдыхает тихое «понятно». Повисло какое-то странное молчание. Где-то в коридоре шумели ученики; судя по звукам, большая перемена была в самом разгаре. В такт хаотичным крикам Кассандра невесело настукивала по стенкам чашки какой-то непонятный ритм. Поднимать глаза ей не хотелось; ей казалось, что классный руководитель разглядывает ее настолько пристально, насколько это в принципе возможно, нагло и в упор. Потом Адира заговорила снова – и Кассандре пришлось поднять на нее взгляд; географ на нее не смотрела, даже боком, совсем никак, уставившись в исцарапанную поверхность парты. Только тогда Майклсон почувствовала, что Адире неловко в той же степени, как и ей самой; тогда она вдруг на секунду подумала, что видит в учителе свое собственное отражение. - Трудности, поверь мне, будут всегда. Так жизнь устроена. Главное – как ты на это смотришь. Любая проблема – пусковой механизм: ее решение – всегда начало чего-то нового, – снова тишина. Кассандра крепко задумалась; в словах мисс Блэкстоун, вообще-то, было зерно правды. - В общем, всегда есть свет за облаками. Без облаков мы бы, кстати, вымерли. Географ вздохнула, отряхнула платок от невидимой пыли и поднялась с места. Кассандра поднялась следом. - Спасибо за чай. - Сколько уроков осталось? - Еще четыре. Майклсон протянула учителю пустую чашку. Адира, едва сдерживая улыбку, шуточно пригрозила ученице кулаком. - Обещай мне выспаться! Разумеется, никто ничего не обещал: обреченно пожав плечами, Кассандра вышла из класса, с горем пополам преодолев толпу агрессивно врывающихся в кабинет пятиклассников. Голова ее, кажется, наконец-то встала на место – все еще переваривая остатки недавнего разговора, девушка свернула к лестнице. С ума сойти. Только что она вела задушевные беседы с классным руководителем. С человеком, которого ненавидела (или, во всяком случае, пыталась ненавидеть) все это время! Что и в какой момент вдруг пошло не так? Кассандра мотнула головой. Нет, это, наверное, просто секундная слабость. Она отоспится, придет в себя и все снова встанет на свои места. В ее жизни снова будет как минимум пятьдесят причин взаимной нелюбви к классному руководителю. Выходя из кабинета географии, она дала себе четкое слово восстановить все упущенные принципы и снова ненавидеть Адиру Блэкстоун, уже сейчас чувствуя, что это будет первое в ее жизни слово, которое она абсолютно точно не сдержит.***
Вэриан по натуре своей был человеком ответственным: всегда приносил домашние задания, никогда не забывал о поручениях отца, выполнял все свои обещания, если приходилось таковые давать и почти каждую неделю поливал свой комнатный кактус – собственно, на то он и кактус, чтобы поглощать вредоносное излучение компьютерного монитора и существовать без воды несколько недель кряду. Растение все еще жило, тянулось к солнцу, нарабатывая себе жуткий сколиоз, и, очевидно, радовалось пару раз в месяц – пока оно не начало жаловаться на состояние здоровья, Вэриан с чистой совестью считал себя надежным человеком. Он не помнил ни одного случая, когда ему случалось кого-нибудь подвести – главным образом потому, что и людей-то у него в жизни особо не было, – и, будучи уверенным в своей надежности, даже представить не мог, что однажды поставит в отвратительно неловкое положение самого себя. Грубо говоря, все пошло под откос еще в начале декабря, когда судьба внезапно свела его с Юджином Фитцербертом – эдаким Тайлером Дерденом комнатных масштабов, ставшим для Вэриана своеобразным авторитетом. Юджин был красив, харизматичен, уверен в себе и, вроде как, даже немножечко умен – в общем, у него было все, чего так не хватало юному ботанику, в арсенале которого, по его собственному мнению, был только острый химико-биологический ум, и, разумеется, это приводило парня в какой-то странный восторг. А потом в его жизни появилась Кассандра Майлсон, которая тоже произвела фурор в его сознании. Вэриан и сам не понял, как это произошло – со временем он пришел к выводу, что, по законам химии, ионы с противоположным зарядом притягиваются и образуют прочную связь, и, прекрасно осознавая, что между ним и Кассандрой нет ничего общего, цеплялся за это суждение изо всех сил, просто потому, что так ему становилось спокойнее. В какой-то степени его пассия была похожа на Юджина – схожих черт у них было предостаточно, и, возможно, именно поэтому они так хорошо ладили. Как бы то ни было, именно комбинация этих двух человек выбила Вэриана из колеи. И именно из-за комбинации этих двух человек он закопал самого себя, а еще Рапунцель, Эндрю и несколько человек, не имевших совершенно никакого отношения к ситуации. Знал ли он, насколько далеко зайдёт его случайная маленькая ложь? Определённо, нет, и даже представить не мог, сколько вещей произойдёт всего лишь из-за трех слов. Все началось со спокойного чтения сборника по биологии: хотелось бы, как обычно, повторить домашний параграф перед уроком, но потом перед глазами замаячил Юджин; он подошел первым, протянул руку, и параграф о митохондриях и прочих органеллах был грубо закрыт. Начали с обсуждения самочувствия, потом перешли к учебе, приближающимся праздникам, спектаклю, на подготовку которого оставалось критически мало времени, и, сворачивая на лестничную клетку, перешли к личным качествам каждого "актера". - Меньше двух недель осталось, Юджин! - Да выучу я ваш этот текст. Я в процессе. - Видно, - тихо фыркнул Вэриан, крепко сжимая лямки рюкзака обеими руками. – Так и будешь на сцене с листа читать. - Ну и зануда же ты, - рассмеялся Юджин и, ни капли не напрягшись от неутешительного прогноза своего товарища, взъерошил волосы парня до состояния гнезда. Вэриан недовольно замычал. - От дебошира слышу. - Не отрицаю. Они остановились на лестничной площадке между этажами: на стене уже висела масштабных размеров афиша их будущего спектакля. Впервые Юджин подумал о том, что «почти две недели» - это, оказывается, обалдеть-какой-маленький срок. Вэриан, очевидно, подумал о том же. - Не парься, - вдруг выдал Юджин, так и не разобравшись, утешает он себя или товарища по театральному несчастью, – до прослушивания что-нибудь придумаю. До финального просмотра времени было еще меньше – неделя с хвостиком, с учетом выходных. Видимо, текст все-таки придется учить. - У нас и так каждый раз половина зала собирается. Чем тебе не прослушивание? - Они плохо играют роль зрителей. Я им не верю. Вэриан иронично закатил глаза. - По-моему Ланс и Кэсси давно заслуживают Оскар. Юджин подавился чем-то невидимым, вдруг вставшим поперек его горла. Глаза Вэриана моментально оквадратились. Что он, черт возьми, наделал? - Я не… Я… Он беспомощно размахивал руками, чувствуя, как спина его обливается холодным потом. Ни одного нормального оправдания в голову не приходило. Как вообще можно было такое сказать? Как можно было назвать Кассандру этим прозвищем вслух, да еще и при ее самом близком друге? Кошмар. Просто кошмар. На несколько секунд Вэриан задумался, в какую школу он может перевестись, чтобы начать жизнь с чистого листа и больше никогда не вспоминать об остатках своего позора; потом понял, что, скорее всего, его критически радикальная натура захочет сменить страну, сразу и наверняка. Юджин, прокашлявшись и прохрипевшись, зашелся истерическим смехом; Вэриан закипал изнутри, сменил три оттенка красного на своем лице и был близок к тому, чтобы натурально провалиться под лестничный пролет. - Я ей передам, - вытирая слезы, едва различимо констатировал Фитцерберт. Вэриан встрепенулся. - Не смей! - Хорошо, - слишком легко согласился Юджин, снова заходясь смехом. – Сам скажешь. Прямо со сцены, с Оскаром в руках. Вэриан, кажется, переходил на четвертую стадию смущения – по международной классификации помидоров, он уже относился к категории переспевших. Юджин, прекрасно замечая, как друг его медленно, но верно превращался в флаг Советского Союза, пытался взять себя в руки изо всех сил; Кассандра, прежняя его Ка-с-с-с-с-сандра, сама того не ведая, открывалась с новых сторон. - Она все равно не приходит, - промямлил Вэриан, потупив взгляд в пол. Его собеседник отчаянно пытался отдышаться. - Ну, не приходит и не приходит. Вэриан поднял голову. В его больших, искренних глазах блестела какая-то странная детская наивность. - Ты знаешь, почему? Юджин нахмурился. Кашлянул. На секундочку задумался и от тяжести сего процесса коротко вздохнул. - Парень, это Кассандра. Не знаю, на что ты надеешься. - Ну, мало ли. Ты же ее друг. - Поэтому я так и говорю. Прозвенел звонок. Юджин, следуя старым привычкам и рефлексам собаки Павлова, протянул Вэриану руку, хотя до их следующей встречи оставалось всего три часа. - Не бери в голову. Может, все еще изменится. Т-ц, во даёшь... Ребята разошлись по разным этажам: Юджин – наверх, получать люлей за очередное несделанное домашнее задание, а Вэриан – вниз, навстречу удивительному миру клеточной микробиологии. Разглядывая и просчитывая каждую ступеньку, Вэриан все еще старался восстановить свой тепловой режим. Отчаянно гадал, о чем ужасном он может подумать, чтобы моментально побледнеть, но, к счастью или сожалению, решение проблемы нашло его сию же минуту: около дверей, так и не подняв головы, он врезался в Кассандру. Он узнал ее боковым зрением, а еще по духам и по кольцу на пальце – в общем, сомнений не оставалось; пролепетав быстрое «привет», он попытался обойти ее сбоку. Кассандра схватила его за предплечье. - А ну погоди. Вот теперь-то у Вэриана все похолодело внутри. Неужели она слышала? Как много она уловила? Какой кошмар. Вэриан чувствовал себя так, будто бы его в облике мягкотелой и беззащитной медузы из ледяного аквариума вытащили, абсолютнонеуверенно и беспомощно. Так дело не пойдет. Собравшись с силами, он выпрямился и отнял свою руку обратно, ощущая, что все его тело, с головы до ног, покрыто мурашками. - Да? – и голос его предательски дрогнул, повысившись сразу на три, а то и четыре октавы, до фальцета. Кассандра удивленно нахмурилась. - Ты там только что говорил с кем-то? – заговорщицким тоном спросила она, и Вэриан, все еще смотрящий куда-то в стену, нервно сглотнул. - Ну да. Было. - О чем? – наседала она. – Я там свое имя слышала. - Правда? – он постарался напустить на себя самый удивленный вид и притвориться, что абсолютно ничего не понимает, но, видимо, перенервничал: как только он поднял на Кассандру взгляд, вместо «Не припомню такого» он вдруг выдал: - А в какой его вариации? Кассандра смотрела на него странным, абсолютно нечитаемым взглядом. Вэриан занервничал еще сильнее; на секунду ему даже показалось, что от всего этого стресса у него скрутило желудок, и мозг его, всегда рациональный, вдруг включил режим экстренного выживания. Он явно не мог рассказать ей правду – тогда придется либо выставить себя полнейшим идиотом, либо признаться в чувствах, и снова выставить себя полнейшим идиотом. План нужен был другой, но в его голову не приходило ни одной идеи. - Вэриан, - с легким нажимом произнесла она, и тот, окончательно потеряв логическую связь с этим миром, вдруг перебил ее резким «откровением», сгенерированным за одну секунду двумя оставшимися клетками мозга: - Эндрю нравится Рапунцель. Мы это, ну... Обсуждали. Выражение шока на лице Кассандры моментально приблизилось к мультяшной рисовке – собственно, точно так же, как в у Вэриана, потому что слова, вырвавшиеся из него в порыве черт-знает-чего, крупно удивили и его самого. Вот же черт. Почему он не подумал-то перед тем, как выдавать такую дурость? Что будет со всем этим дальше? Третья волна паники прошлась по телу парня; кажется, скоро и впрямь придется закрашивать седину. Кассандра проморгалась, не веря ни собственным ушам, ни своему же мировосприятию. - Что? Вэриан снова опустил глаза. Теперь, когда к нему пришло осознание сотворенного, смотреть на девушку он не мог; отчаянно чеша затылок в поисках хоть какой-то идеи, он мямлил практически не связанные друг с другом слова: - Ну, как бы, это… Любви все возрасты покорны… Или как там, ну, в общем… - При чем тут я вообще? – вопрос хороший, логичный и по адресу. Во-первых, он только что положил начало распусканию сплетен, во-вторых, сплетни эти, на секундочку, были о его друзьях, людях весьма хороших, и, наконец, финальный аспект, третий – они не имели абсолютно никакого отношения к тому, о чем спрашивала Кассандра! Бинго, Вэриан, просто слов нет, браво и на бис, продолжай в том же духе! Делать было уже нечего. Признаваться сейчас? У Вэриана попросту не было подобного запаса смелости. Пришлось гнуть свою линию дальше. - Ну… Ты же ее подруга, мало ли, знаешь… Она глубоко вдохнула, стараясь скрыть выражение искреннего шока на лице, и молча двинулась вверх по лестнице. Вэриан обернулся к ней, когда она была уже наверху. - Не рассказывай никому! На всякий случай. Пожалуйста! Она задержалась, всего на одну секунду, а потом, не ответив ему совсем ничего, скрылась за периллами. Парень проводил ее фигуру взглядом. На душе его невыносимо скребли кошки. Он снова наделал глупостей из-за собственного страха – теперь оставалось надеяться, что эти самые глупости останутся только между ними. Он толкнул дверь – и там, прямо на пороге, лоб в лоб столкнулся с Эндрю. Похлопав Вэриана по плечу, он, счастливый по непонятным причинам, едва ли не вприпрыжку прошел мимо. Дверь за спиной девятиклассника закрылась, и он, разбитый и добитый, запрокинул голову в отчаянии и беззвучно застонал.***
Когда Кассандра вошла в класс, учителя там еще не было – собственно, как и половины класса. Для уроков обществознания это становилось традицией: каждый понедельник первые двадцать минут урока проходили в режиме анархии и полной свободы действий, а остальные двадцать отводились на решение вопросов «Какой вы класс?» и «Какую тему мы разбирали в прошлый раз?». Собственно говоря, всех все устраивало: учебная программа тяжелая, учительский труд тоже, так что, по обоюдному негласному согласию, сорок минут в неделю ученикам отводилось на восстановление своего морального состояния и банальное расслабление. Для тех, кто тронулся умом и решил сдавать обществознание, были отдельные курсы – там уже никто ничьи нервы не щадил. Обойдя стороной двух в шутку дерущихся эльфов (под новогодними колпаками их лиц видно не было), Кассандра, все еще переваривая полученную информацию, опустилась на свое законное место, и, обняв рюкзак обеими руками, согнулась едва ли не пополам. Внутри что-то едва ощутимо вибрировало. Порывшись всего пару секунд, девушка выудила застрявший в учебнике географии телефон; что удивительно, чужой – видно, Рапунцель забыла его на парте, а Кассандра заботливо смела все, что было на столах, в свою сумку. Несмело держа аппарат в руках, она смотрела, как на экране мелькает и вибрирует имя Юджина; в классе ни его, ни Рапунцель не было. Небось, опять шарятся по школе вместе в поисках пропажи. Так сказать, и в горе, и в радости. Собственно, какое ей дело, кто и к кому питает симпатию? Никакого. Совершенно. Ну нравится этому Эндрю Рапунцель, ну и что с того? Это вам не Фитцерберт. И сама она, грубо говоря, не Фитцерберт, чтобы хоть как-то об этом переживать. Подумаешь, новость века. И от кого узнать – от Вэриана! До того дошло, что даже какие-то девятиклассники в курсе событий, а она… «Ты, по-моему, сама грубишь всем последнюю неделю», - пропищал тихий голосок в ее голове, и Кассандра была вынуждена согласиться. Вся накатившая обида откатила обратно. Ей было сугубо плевать на все интриги, происходящие вокруг нее, но почему-то подобный расклад выводил ее из себя. Эндрю не был хорошим парнем; во всяком случае, никогда ей не нравился. Скользкий, приторный, будто бы из какого-то сериала вылез, так еще и все школьницы среднего звена были от него настолько без ума, что открывали даже фанклуб – все это Кассандру жутко отталкивало. И пусть Рапунцель тоже вызывала в ее душе не самые приятные волнения, от мысли о том, что подобный человек положил на нее взгляд, в Майклсон просыпался инстинкт защитника. «Рапунцель вообще-то взрослая», - снова отозвалось ей. – «А еще, если она вдруг переключится и будет увлечена Эндрю…» Стоп. Стоп-стоп-стоп. Кассандра поморщилась. Мысль была неприятной; однако, вместе с тем было в ней что-то такое, что заставило душу успокаиваться. Телефон в ее руках завибрировал снова; снова высветилось имя Юджина. Несколько секунд Кассандра тупо всматривалась в буквы, выжидая, пока они сами исчезнут с экрана.. С жутким сомнением на душе она воровато оглянулась, разблокировала телефон и пролистала список контактов до буквы «Э». Нервно хрустя пальцами, она еще с минуту сверлила набор цифр взглядом. А потом начала печатать, чувствуя, как с каждой новой буквой тревога сильнее ноет внутри ее сущности.