Новогодний беспредел: снежная история

Кто и когда взял на место психолога миссис Шугарби – человека, которому, по-хорошему, самому бы курс терапии пройти – неясно, но на посту своем она держалась долго и уверенно, не сдавая позиций уже долгие-долгие годы. Справедливости ради, профессией своей она искренне интересовалась: вечно выискивала какие-то новые методики, слушала многочасовые лекции о внутренних мирах личности и почитывала Фрейда, Юнга и даже Ялома – в общем, в сфере своей как-нибудь, да разбиралась. Поговаривают, в психоневрологическом диспансере раньше работала, а потом, видимо, решила повысить уровень сложности и перешла сразу в общеобразовательную школу, место, где психологическая консультация требуется каждому второму, включая педагогов и иных работников заведения. Ходили к ней, однако, редко: будь она хоть трижды умной и четырежды талантливой, адекватных коммуникативных навыков у нее было чуть больше, чем у Зан-Тири. Поэтому, когда к ней едва ли не насильно притащили двух взъерошенных школьниц, все существо ее просияло настолько, что, кажется, засветилось изнутри каким-то подобием клубного диско шара. Практически не скрывая своего порыва, она сжимала в руках планшет и именную ручку, как и подобает настоящему психотерапевту, и несколько секунд молча разглядывала своих подопытных, пытаясь выцепить хотя бы какую-то зацепку потенциальной проблемы. Выцепить получилось не многое: обе сидели на неприлично узком диванчике, принципиально отвернувшись друг от друга в разные стороны и изо всех сил стараясь не касаться друг друга в условиях критической тесноты (Шугарби специально выбирала именно эту модель, полагая, что физический контакт поможет ее пациентам сблизиться. Тот факт, что аура напряжения росла в геометрической прогрессии, по какой-то причине добавлял ей уверенности в собственной правоте). - Знаете, любые человеческие отношения требуют упорного труда, - слишком важно начала она, моментально погружаясь в эйфорию от собственной психологической просвещенности. – Хотите поговорить об этом? Ответ был очевиден. Пять вопросов спустя Шугарби поняла, что в тактике ее нужно срочно что-то менять, и решительно выпустила целую ступень сеанса, сразу же переходя к стадии переосмысления. - Первый шаг проблемы – это понимание, откуда она идет. Подумайте, в чем все-таки первопричина вашего конфликта, порефлексируйте. Наконец, вялый, едва заметный эффект был достигнут, и психолог едва сдержала себя от желания встать и прыгать вокруг своего терапевтического стула. - Мне, знаете ли, не нравится, когда меня бьют лицом об пол, - полушепотом проворчала Кассандра, все еще отвернувшаяся, все видом показывающая, что ни на какие разговоры она идти не намерена. Соседка ее, кажется, разделяла ровно те же уровни вибрации и ворчала ей в тон. - Этого бы не случилось, если бы ты не брала чужие вещи. Майклсон снова распалялась. Шугарби, как истинный психолог, со скоростью пулеметной очереди строчила все пролетающие буквы в своей планшет. Однако все стихло так же стихийно, как и началось; приспустив очки на переносицу, она воодушевленно захлопала ресницами. Работа с подростками порой напоминала ей детектив или задачку на логику – правда, логика присутствовала не всегда, и отыскивать причину конфликта приходилось совсем другими методами. Как бы то ни было, подобные задачи вызывали у нее нездоровый интерес: еще ни один человек не уходил от нее невылеченным. - А что вас к этому подтолкнуло? – психолог взмахнула ручкой. Кассандра насупилась еще сильнее; внимание Шугарби переключилось на Рапунцель. – Ну хорошо. Тогда начните вы. Что подтолкнуло вас? Удивительным образом, левая сторона дивана тоже игнорировала все ее вопросы. Однако, как и в прошлый раз, начала ворчать правая. - Небось, чистый альтруизм, - ядовито плюнула Кассандра. Корона активизировалась моментально. - От альтруиста слышу. На тот момент обе были уверены, что знают значение слова «альтруизм», и с полной решимостью разгоняли его до космических скоростей. Собственно, ровно до того момента, когда от него отвалился лексический смысл, и коннотация вдруг резко сменилась на отрицательную. - Это я-то, значит, альтруист? – Шугарби снова принялась с интересом строчить все происходящее на бумагу. – Кажется, это ты уже неделю пытаешься благоустроить мою личную жизнь. - Во всяком случае, я не писала ему сообщений с признанием в любви от чужого имени. Кассандру передернуло. Сама не успев того осознать, она повернула к Рапунцель голову – недостаточно для того, чтобы видеть ее хотя бы боковым зрением, но идеально, чтобы обратиться непосредственно к ней. В таком положении плеваться ядом было намного удобнее. - Что, не нравится, когда к тебе лезут? Рапунцель тоже обернулась вполоборота. - Не нравится, когда общаются со мной, как с недостойным. - Поэтому вы решили ее ударить? – уточнила Шугарби. Вопрос ее улетел в пустоту и запутался где-то в агрессивных частотах. Рапунцель отвечать не хотела; Кассандра уже начисто забыла о ее существовании. - Ну конечно, как я могла забыть! – театрально всплеснула руками Майклсон. – Это же сама Рапунцель Корона, самый особенный человек на свете! Всем срочно встать и водить вокруг нее хороводы, пока не пробьют куранты! Теперь они обернулись друг к другу полностью, изо всех сил стараясь не соприкасаться коленями. Вероятность новой драки росла в геометрической прогрессии. - Вся такая правильная и идеальная, вечно в центре внимания, двумя парнями крутит и чувствует себя ну просто замечательно! Что, так плохо живется без внимания папочки? Рапунцель опешила на целую секунду. Только что ее совершенно неожиданно ударили по больному. - У меня он хотя бы есть, - ответ она выпалила машинально: впервые внутри нее плескалось так много раздражения. Хотелось уколоть Кассандру как можно больнее, настолько, чтобы у нее слов в запасе не осталось. – Что, завидуешь? Однако слов в Кассандре меньше не становилось. Впрочем, как и токсичности; Шугарби, чувствуя, как в воздух в ее кабинете запах жареным, остановила запись, не переставая поворачивать голову то к одной стороне конфликта, то к другой. Для лучшего качества картинки даже сменила очки для письма на стёкла для дали, едва не выбив себе пару передних зубов дужкой – была слишком занята разглядыванием агрессивных лиц напротив. - Во всяком случае, я не вешаюсь на всех подряд в попытках восполнить дефицит мужского внимания, - ядовито шипела Кассандра. Рапунцель переключилась в режим драматичного итальянца, агрессивно жестикулируя едва ли не на каждом своем слове. - Да не нравится мне этот твой Эндрю! - Удивила, он в принципе никому не нравится. - Тебе же нравится! Кассандра была близка к тому, чтобы натурально зарычать. - С какого раза до тебя дойдет? - Ну и кто тогда? Юджин? - А может и Юджин! Все оборвалось так же резко, как и началось. Мерно тикали часы. Со шкафа громко упал плакат с дедом Морозом в медицинском халате вместе тулупа. К всеобщему удивлению, никакой драки не произошло: обе сидели в опасной близости, практически соприкасаясь локтями и коленками, и неотрывно сверлили друг друга взглядом. Шугарби, кажется, несколько секунд осознавала всю серьезность проблемы, вспоминала, по какому поводу она вообще сидит в этом кабинете, потом снова сменила очки для дали на повседневные диоптрии и откинулась на спинку своего психотерапевтического кресла. - Если я правильно вас поняла, источник вашей проблемы – симпатия к одному и тому же молодому человеку? Теперь, кажется, все прояснилось. Вся агрессия Рапунцель сошла на нет. Ее будто бы ударили тупым предметом по голове – картина мира вокруг вдруг смазалась и пошла кругом. Голос психолога тоже был далеким и смазанным; удивительно четкой осталась одна лишь Кассандра. - Лучший метод терапии – это коммуникация. Поговорите об этом. Теперь и Кассандры не осталось. Поднявшись с места, Майклсон быстрым шагом вышла из кабинета, от души хлопнув за собой дверью. Рапунцель еще несколько секунд смотрела в пустоту, туда, где несколько секунд назад находились карие глаза. Весь мир молчал целых тридцать секунд, пока Шугарби не вспомнила, что белый халат на ней (исключительно для имиджа, ибо весь коллектив шутил над этим как минимум дважды на день) обязывал ее так или иначе врачевать. - Что вы чувствуете прямо сейчас? – неуверенно продолжила психолог. Ответа на этот вопрос у Короны не было. - Извините, - после недолгого молчания ответила она, не понимая толком, за что именно извиняется. – У меня контрольная сейчас. Нужно идти. Это был первый в истории случай, когда пациенты Шугарби ушли от нее невылеченными. Однако она была твердо уверена, что это ненадолго.

***

Все, что чувствовала Кассандра последние пару недель – пустота и периодическая злость во всех ее проявлениях. Злость на отца, на Юджина, на Рапунцель, будь она неладна – на весь мир вокруг, вплоть до мельчайших его деталей. Но больше всего – злость на саму себя. Чем сильнее она ненавидела себя, тем жестче относилась к миру вокруг. Чем жестче был мир вокруг, тем строже было ее отношение с собственной натуре. Замкнутый круг, найти начало которого – все равно, что отыскать хвостик скотча на маленьком рулоне. Проходя по пустым школьным коридорам, она без конца прокручивала в голове события последних тридцати минут. Вся сущность ее пылала от раздражения – настолько сильно, что не хотелось даже драться. Хотелось уйти. Убежать как можно дальше и в жизни не видеть этот пыточный кабинет, эти жизнерадостные плакаты на стенах в коридоре, чересчур умную для этой школы Шугарби и ее коллекцию очков для дали, близи и рентгена, чтобы моментально сканировать мозг подопытного. А самое главное – ей ужасно хотелось никогда больше не видеть Рапунцель. От одного только имени ее у Кассандры начиналась какая-то странная изжога – в самом агрессивном смысле этого слова. Будто бы внутрь нее засунули сразу десять бенгальских огней и подожгли разом – все кипело, шипело и искрилось. Самое настоящее несварение в душе. И все из-за одной лишь Рапунцель. Из-за гиперактивной, эгоцентричной Рапунцель, вечно влазившей во все возможные активности без всякого разбора – лишь бы хоть где-то создавать иллюзию собственной нужности. Ради похвалы она рисовала плакаты для школьного актива и первой порывалась играть в идиотском новогоднем спектакле. Посмотрите, какая я хорошая, пожалуйста, погладьте меня по светлой головушке и почешите за ушком! Противно до ужаса. Из-за шумной, вечно суетливой Рапунцель, старавшейся привлечь внимание всех и вся самыми разными способами – отвратительная часть здесь заключается в том, что у нее получалось. Всегда и везде. Всего за пару дней ее полюбил весь класс; всего за пару месяцев к ней отошли Юджин и Ланс. В моменте она казалась Кассандре такой фальшивой и травмированной, что ее даже затошнило. Снова. В очередной раз за последние полчаса. Из-за Рапунцель, трусливой, избалованной, умевшей, очевидно, бить только сзади, они обе оказались в кабинете у психолога – разумеется, после того, как протерли своими телами школьный коридор. И именно из-за Рапунцель, не умеющей ничего держать за зубами, раскололась Кассандра. Имя ее едва ли не колоколом било по воспаленному сознанию, и деться от этого было совершенно некуда. Рапунцель не понравилась ей изначально, еще в сентябре. И, видимо, первое впечатление – действительно самое важное. Кассандра до боли в скулах стиснула зубы. Век бы больше не видеть это подобие вечно счастливого человека. Как минимум с этой мыслью она сбегала со школы, прекрасно осознавая, что завтра снова придется делить с ней кабинет. Как, впрочем, и ближайшие полгода, до самого выпускного. Отвратительно. Со злостью она толкнула дверь главного входа; ставень неожиданно ударила ее в ответ примерно с той же силой, звонко стукнувшись о преграду снаружи. Кажется, вся вселенная посчитала двадцать первое декабря идеальный днем для избиения Кассандры. Прелесть. Как говорится, каждую пятницу одно и то же. По невероятной иронии судьбы преградой снаружи оказался Юджин. Оба потирали ушибленные плечи: он – левое, она – правое. - Домой? – безынициативно спросил он, щурясь то ли от неприятного столкновения, то ли от бьющего по лицу снега. В разыгравшейся метели Кассандра едва видела его глаза – да даже если бы и видела, все равно предпочла бы смотреть в другую сторону. - Домой, - в тон ему ответила она. – У тебя, кажется, репетиция. - В курсе. Для всех было очевидно, что после утреннего происшествия ни о какой репетиции не могло быть и речи: даже если кто-то рискнет заявиться в актовый зал, рабочий процесс наверняка обернется в очередной акт психологического насилия. Уже неясно, вышел ли спектакль из-под контроля или реальная жизнь по какой-то причине затесалась на сцену – в любом случае, все смешалось в школе номер пять. Какая-то дурацкая самодеятельность в виде новогодней постановы перевернула все с ног на голову. Юджину не пришлось бы говорить ничего о Кассандре, если бы загадочного Гектора он встретил на пару дней раньше, если бы был чуть смелее и не боялся брать ответственность за свои слова и действия. Или, быть может, ничего бы этого не случилось, если бы он и вовсе в Рапунцель не влюблялся – а виной этому был спектакль. А причина его участия в спектакле – плохие оценки в четверти. А причина плохих оценок в четверти… Он сам. Удивительно, правда? Адира вечно говорила ему браться за голову – а он не слушал, жил с тройками, счастливый и довольный. Вот, к чему все это привело. Шумно вздохнув, так, что даже сквозь завывание ветра было отчетливо слышно, Юджин натянул шарф по самые глаза. Не сговариваясь, ребята спустились по ступенькам, входя в непроглядное облако метели. Они шли молча, в метре друг от друга, ежась от пронизывающего ветра и вжимая головы в плечи. Ноги синхронно путались в рыхлом снегу; оба пошатывались, изо всех сил стараясь удержаться в вертикальном положении – дороги расчистить еще не успели. Так было даже лучше: бившие по лицу снежные комья отрезвляли. Мыслей становилось меньше. Во всяком случае, на время: в тепле все они отогреются и снова будут роиться в голове на правах собственников, уж в этом ни Кассандра, ни Юджин практически не сомневались. Шли молча, на расстоянии метра, почти как незнакомцы, но если отставал один, второй беспрекословно замедлял шаг, машинально, даже не глядя в сторону – только лишь чувствуя. На перекрестке Юджин остановился вовсе; она, следуя негласному правилу, застопорилась в двух метрах от него. Тем не менее, ничего не происходило. Под пуховик медленно начинал пролезать мороз. - У тебя батарейки сели? – раздраженно прикрикнула Кассандра, прикрывая глаза локтем от бесконечного потока острого снега. Юджин осмотрелся, потоптался на месте несколько секунд и снова сдвинулся в ее сторону. Перекресток всегда был негласным местом их встреч и расставания – так уж получилось, что жили они в разных сторонах. Иногда, конечно, они не расставались – шли к кому-нибудь в гости на просмотр очередного матча, распития чаев и игры в приставку или перестраивали стандартный маршрут до дома и оказывались в булочной – но Кассандра и подумать не могла, что подобное может произойти сегодня. Юджин прошел мимо; она удивленно вглядывалась в его отдаляющуюся спину, слишком широкую из-за объемного пуховика. - Ты знаешь, что тебе в другую сторону? Он обернулся; впервые за все время пути их взгляды встретились. В горле у Кассандры пересохло. - Хочу пройтись с тобой, - ответил он, пытаясь перекричать вьюгу. – Если ты, конечно, не собираешься стоять здесь до завтра. Раньше, всего неделю назад, она с удовольствием облила бы его потоком сарказма; теперь же не могла подобрать ни одного слова. С трудом она оторвала от земли пятки – кажется, всего за две минуты простоя они примерзли ко льду и стали с ним единым целым. Быть может, благоразумнее было бы действительно остаться на этом месте до утра – какой смысл уходить, если все равно приходится возвращаться? – но о благоразумии было позабыто, когда Юджин провел ее до подъезда. А потом зашел следом, как в старые-добрые, будто бы ничего не случилось всего какой-то час назад. Когда снег перестал безостановочно бить по лицу, Кассандра вдруг ощутила, как сильно болят ее щеки – будто бы банным веником отхлестали, от души и не жалея сил. Должно быть, она была красная до ужаса; стараясь оценить собственное состояние, она мельком взглянула на Юджина, но он, предусмотрительный засранец, был полностью укутан в шарф. И смотрел прямо на нее. Видимо, хотел что-то сказать, но слишком долго разматывал защитные слои одежды, вытряхивая отовсюду комья снега. Кассандра нахмурилась. Ситуация начинала напрягать. - В квартиру не пущу. Угроза ее была проигнорирована. Юджин все еще формулировал мысль, ровно до того момента, как у Кассандры в очередной раз за день начало заканчиваться терпение. И именно когда она отвернулась к двери и вставила ключ в замок, парень все-таки выдал целых четыре слова. - Я это, хотел бы… - и тишина. Кассандра обернулась, чувствуя, как все ее раздражение в мгновение ока сменилось абсолютно непонятным страхом. – В общем, я не должен был говорить Рапунцель, что ты и Эндрю… Нехорошо как-то получилось. Кассандра опешила. Точно ли перед ней стоял Юджин? Тот самый Юджин, не умеющий не то, что извиниться – банально ответственность за свой проступок взять? Врезать бы ему по-хорошему, ну так, на будущее, чтобы больше не втыкал и не распускал сплетен, но мысль подобная Кассандре в голову почему-то не пришла. Должно быть, потому что злость на Рапунцель затмевала все другие категории агрессии. А может, потому что она насолила ему в той же степени, понаотправляв Эндрю несколько поэм с чужого телефона. - Что? – тупо переспросила она, вдруг осознав, что ушам своим не доверяет. – Ты что, извиняешься? Юджин озадаченно почесал за ухом, сместив шапку едва ли не набок. - Ну, наверное, нужно было захватить шоколадку или что-то типа того, но я как-то и обижать тебя не планировал. - Еще бы ты планировал, - проворчала Кассандра, чувствуя, как привычное состояние вечно недовольной пожилой персоны снова возвращается на скамейку в ее душе. – Зачем ты вообще это сделал, если не планировал? - Я струсил, - на эмоциях признался Юджин; ощущение собственной слабости мерзким и горьким пятном отпечаталось на языке. В моменте он почувствовал себя самым жалким человеком на свете, но, к сожалению, он уже начал говорить искренне – и, видимо, должен довести разговор до конца. Вдохнув как можно больше воздуха, он нервно провел рукой по волосам, начисто забыв о том, что на голове у него промокшая от снега шапка. – Понимаешь, я никогда так сильно не влюблялся, как… в Рапунцель. И я действительно трус последний, если вместо того, чтобы признаться ей, наврал, что Эндрю уже занят тобой, лишь бы она в сторону его не смотрела. Он же ну во всем хорош! Брови, конечно, мерзкие, хоть окна ими мой, но все равно, блин, хорош! Что-то в очередной раз лопнуло внутри у Кассандры с неприятным приглушенным хлопком. Она прекрасно знала, что Юджин был влюблен в Рапунцель – да только слепой не заметит, и то, маловероятно – но из его уст это признание ощущалось как сильная, размашистая пощечина. Видимо, какая-то часть ее наивно верила в новогоднее чудо. Видимо, чудес действительно не бывает; или тот, кто заменяет Деда Мороза в центре получения желаний – самый настоящий дилетант без высшего магического образования. - Так сильно влюблен? – глухо переспросила она не своим голосом. Юджин молча кивнул; ответ даже со второго раза дошел до нее не сразу. - Если бы я мог хоть как-то сдвинуть этого Эндрю… - Протянул он. – Писала ты ему или нет, но он уже давно на нее глаз положил. Кассандра напряглась. Почему он не злится? Почему он так спокойно воспринимает тот факт, что она предприняла попытки свести его превдо-девушку с врагом номер один? Грустно, если он посчитал эту выходку вполне обычной для Майклсон и попросту ничему не удивился. Еще грустнее, если он просто был великодушным, потому что Кассандра на его милосердном фоне казалась самой настоящей сволочью. Поплакать бы, да вот отец по расписанию должен быть дома, да и не по принципам как-то – слезы лить Кассандра ненавидела. Оставался всего один вариант: злиться. Снова. Очевидно, на Рапунцель. Ее будто бы под воду окунули – все вокруг почему-то стало таким нереальным, даже собственное сознание, включившее режим обиженного автопилота. - Ну и что ты хочешь сделать? – отстраненно спросила она. Юджин нахмурился, помолчал с целую минуту, потом пошарил во всех доступных карманах, похлопал себя по груди и, наконец, выудил ключ с ярко-желтой биркой. Все беды были от спектакля. А спектакль случился из-за оценок. Вывод напрашивался всего один, логический, но абсолютно противозаконный. - Это ключ от учительской, - хитро улыбнулся он, болтая им в воздухе, как колокольчиком. – А в учительской – журнал одиннадцатого «А». А в одиннадцатом «А» учится один бровастый чудик. С первого же мгновения Кассандра оценила всю серьезность ситуации, но рациональные мысли по какой-то причине моментально отмирали в ее голове. - Где ты его взял? - Мисс Блэкстоун просила отдать на вахту. И я отдам. Правда, чуть позже. Идея была отвратительной, но как только Юджин упоминал имя Эндрю, в голове у Кассандры загорался образ Рапунцель. И здравый смысл окончательно покидал ее черепно-мозговую коробку. Подделка оценок никак не исправит ситуацию – Юджин не перестанет питать симпатии к Рапунцель, узнав, что у нее чудным образом появились новые двойки по всем предметам, а Эндрю не умрет от пары новых троек по географии. И тем не менее, желание досадить остро пульсировало где-то внутри, просто так, без особого смысла. Пакость ради пакости. И, разумеется, ради чужих страданий: хорошей девочке с плохими отметками смириться будет очень сложно. Все это время она держала руку на вставленных в замок ключах = и когда дверь распахнулась, Кассандру снова задело неприятным отрезвляющим ударом. - День добрый, - пробасил Капитан, высовывая голову в подъездный холод. – Вы чего тут стоите? Зайдите, чай попейте. Видимо, ударило Кассандру недостаточно сильно. Она посмотрела на отца, посмотрела на Юджина, помолчала пять секунд и вытащила ключи из замочной скважины. - Знаешь, нам еще в школу сходить нужно. На внеурочную деятельность.

***

Весь остаток для у Рапунцель прошел на автопилоте – собственно, по этой причине она не помнила, как оказалась в своей комнате в пуховике. Голова раскалывалась: то ли от слишком жаркой для дома одежды, то ли от всего произошедшего, то ли от того, что ей сегодня неплохо (пусть и не намеренно) вломили – возможно, все эти факторы действовали заодно, всей толпой против нее одной, маленькой хрупкой девчонки. В голове у нее ничего не укладывалось. Юджин сказал, что влюблен в нее – и это после трех месяцев такой замечательной крепкой дружбы! Да, она осознанно ждала каждой встречи с ним с каким-то странным предвкушением, и да, часто рассматривала его красивый профиль с эстетическим наслаждением – и тем не менее, в ее голову так и не приходил ответ на извечный и, казалось бы, очевидный вопрос «Что делать?». Факт, что в нее влюблен Юджин, буквально выбивал почву из-под ног. А то, что в Юджина влюблена – подумать только! - Кассандра, лишало ее ног в принципе – даже если почва вдруг чудесным образом вернется, толку от нее будет столько же, сколько от Максимуса на контрольной: формально он присутствовал всегда, но ответами ни с кем ни при каких условиях не делился. Она никогда не думала, что сможет ударить Кассандру – она в принципе не думала, что сможет ударить живое существо! Да неужели за последние две недели Майклсон извела ее настолько сильно, что единственным выходом для эмоций осталось насилие? Рапунцель болезненно застонала; головная боль усиливалась. Она сильнее укуталась в пуховик, стараясь убедить себя в том, что обливается потом из-за шести слоев одежды на ней – и никак не из-за стыда, полыхавшего в ней поистине адским пожаром. Воняло паленым пластиком – чем-то химическим и совершенно ненастоящим, чем-то, что совсем не горит в огне – лишь плавится, чернеет и съеживается в непропорциональные клейкие фигурки отвратительного вида. Она не знала, что плавится в ее душе – но чувствовала, что долго с этим ядом не протянет. Она нащупала было телефон в кармане куртки, но звонить Уиллоу ей не хотелось: наверное, это первый случай, когда разговор с ней грозился добить Рапунцель окончательно. Все буквально чесалось изнутри – так сильно хотелось выговориться и обсудить эту проблему – но удивительным образом Рапунцель снова оказалась одна. Именно там, где она боялась очутиться больше всего – посреди выжженой душевной пустоши. Как и раньше. Как и всегда. Рапунцель разжала пальцы; телефон снова упал на дно кармана, и, ударившись о мягкую ткань, глухо завибрировал. Девушка тяжело вздохнула, усилием воли напуская на себя оптимистичный вид. К ее удивлению, звонила мама. Из соседней комнаты. - Я зову тебя уже десять минут, - ее раздраженный голос тонул в звоне посуды, журчании бежащей из крана воды и шипения еды на сковороде. Эстетика кухонного пространства чуть не лишила Рапунцель уха. Кое-как выкарабкавшись из пуховика, она лениво побрела к двери, надеясь, что смена обстановки взбодрит ее унылый дух. Происходивший на кухне хаос и комбинация звуков почти свели ее с ума уже на пороге: все шумело с невероятной громкостью, включая маму, носившуюся от угла к углу с морковкой в руке. В непонятной суете она очень напоминала Уиллоу; Рапунцель поморщилась. Уиллоу все узнает о ее подвигах в школе. Уиллоу в ней разочаруется. Возможно, знает уже и мама – но по какой-то причине Рапунцель об этом не подумала. - Ну вот ты где, - вздыхает она, заприметив дочь на входе. – Почисти картошку, ничего не успеваю. Вон там, в раковине. Рапунцель покорно сменила местоположение, чувствуя, как все еще попытки казаться жизнерадостной плавятся в кухонной парилке. - Что с лицом? – спрашивает мама, стараясь перекричать всю симфонию кулинарного оркестра. Идея выключить радио ей в голову не пришла; там как раз началась рубрика слезных песен о расставании. Рапунцель усердно разглядывала картофелину в своих руках. - Ничего. - Кислое, - слышится Рапунцель. Она жмет плечами, раздумывая, стоит ли вообще начинать какие-либо разговоры о важном, и несмело поднимает голову. Мама морщится над бутылкой молока. – Молоко кислое. Так что случилось? Весьма ожидаемо. Рапунцель поджимает губы и снова возвращается к чистке картофеля. Молчат все, кроме слезливого радио. На третьей песне Рапунцель не выдерживает. - Мам, - тихо окликает она, где-то в глубине души надеясь, что ее не услышат. Мама, однако, отвечает долгим и задорным «Мм?». – А если подумать… Ну, просто предположить. Если лучшая подруга вдруг влюбляется в парня, который в тебя влюблен… - Внезапно? - Ну, может и не внезапно. Откуда мне знать. - Внезапно такие вещи не делаются, - последовала несколькосекундная пауза. По какой-то причине все вокруг перестало шипеть, свистеть и издавать любые другие звуки; только звук ножа по доске для овощей и тихое, едва заметное бульканье. – А парень влюблен взаимно? Рапунцель застопорилась. Ну почему, спрашивается, во всех книгах, фильмах и сериалах ни у кого не возникает подобной проблемы? Ужасно несправедливо. Рапунцель пообещала себе изменить все оставленные на продукты кинематографа отзывы и вписать туда свои возмущения. - Ну, нет. Или… Или, допустим, да – есть ли разница? Ариана пожала плечами. - Ну, задачка легкая. Не будет ни парня, ни подруги. Внутри у Рапунцель что-то схлопнулось. Неприятный страх уперся ей прямо в солнечное сплетение. - Совсем? – дрожащим голосом переспросила она. - Иначе и не бывает, - слишком спокойно отвечает ей мама, и на несколько секунд между ними снова растягивается тишина. А потом звук ножа по дереву прекращается, и она слишком подозрительно хмурится. – А ты это о ком сейчас говоришь? Рапунцель запаниковала настолько, что забыла даже о головной боли. - Да просто… Просто в теории. Всякое же бывает. Книжку сейчас читаю вот. Еще пять секунд ее сверлили взглядом. А потом все снова принялись за свои дела; однако, едва Ариана отрезала один кусочек от томата, в кармане ее штанов оглушительным ревом зазвонил телефон. К своему собственному сожалению, Рапунцель чистила картошку слишком медленно, прокручивая в голове вероятность всех услышанных ею слов и совершенно не обращая снимание на все, что происходило вокруг нее. Шансы на спасение у нее были, но уменьшались прямо пропорционально количеству картофеля в раковине. Выдав несколько «Ага», три «Угу» и около пяти «Хорошо, мы поняли», Ариана положила трубку, всем корпусом оборачиваясь к дочери. - Что значит «ваша дочь подралась с одноклассницей»?