***
Последние дни учебного процесса всегда превращались в хаос – это была своего рода традиция, которую Вэриан усиленно осуждал все свои годы обучения в школе номер пять. Разноцветные шапки отвлекали его от формул, вечный шум не давал сосредоточиться на буквах и, кажется, даже провоцировал головные боли, а нежелание преподавателей бороться со всем этим новогодним беспределом раз за разом выводило его из себя. Здесь, в святилище знаний, не место шумным развлечениям – впрочем, уже к началу девятого класса он понял, что просто завидует, поскольку единственными соратниками его веселья были учебники да контурные карты. Теперь, когда он сам вдруг оказался в эпицентре предпраздничного беспорядка, ругаться ему было совершенно некогда. Новогодний колпак заменял ему шапочку из фольги. Вся школа была украшена по случаю грядущего торжества: гирлянды на окнах, вездесущая мишура различных цветов и масштабов, внушительная фотозона, оформленная, кажется, ребятами из одиннадцатых классов, куча веселых плакатов на стенах, и, разумеется, афиша их собственного спектакля, создание которой Уиллоу ответственно перепоручила ученикам среднего звена в обмен на зачет по ее предмету – Вэриан заметил все это лишь к концу обучения, и, поражаясь собственной слепоте, ходил по школьным коридорам с запрокинутой головой, стараясь выцепить как можно больше любопытных деталей изменившегося дизайна. В этом он, очевидно, был не одинок – количество ДТП в коридорах увеличилось, наверное, втрое. Тем не менее, Юджина в толпе и буйстве новогодних красок он заметил сразу. Юджин его, однако, замечать не хотел. - Привет, – несмело начал Вэриан, просто ради привлечения внимания, и протянул ладонь. Руку ему пожали очень холодно – так же, как и месяц назад, когда Юджин даже имени его не мог запомнить; видимо, недавнее происшествие в коридоре и вправду его задело. Выждав пару секунд, Вэриан попытался снова. – Тебя вчера к классной вызывали? Ноль реакции. Во всяком случае, вокализованной – справедливости ради, он все-таки лениво кивнул в ответ. Видимо, обиделся. Придется извиняться. Шаги у Юджина широкие – приходилось забегать вперед, чтобы оставаться на его уровне. - Ну извини, что сказал об Эндрю, – закатил глаза Вэриан. – Кассандра была внизу и все слышала, а я просто не мог сказать ей, что… Возможно, кричать о таких вещах в переполненном коридоре было не самой лучшей идеей: Юджин нахмурился и торопливо перебил его на полуслове. - Ладно, ладно. Я понял. Забей. - Точно? – не унимался Вэриан, забегая еще на пару шагов вперед. Фитцерберт потянул его за лямку рюкзака; мимо, едва не уронив половину коридора, на неприличной для территории школы скорости промчались девчонки в костюмах зайчиков. Оба задумчиво проводили ушастых взглядом; сверкая неестественно белыми шортами, они с грохотом удалились за поворот, и, судя по звукам, кажется, забыли открыть дверь. Впервые за всю историю школы было принято решение создать новогоднюю почту: имя автора этой гениальной затеи было утеряно практически сразу же, но мисс Смит, легко впечатляемая всем ярким и необычным, вцепилась в идею мертвой хваткой. Педагогический состав сопротивлялся ее напору ровно один день. Зан-Тири сопротивлялась неделю – потом бунт ее перешел в молчаливое принятие неизбежного. - Точно, – вернулся к реальности Юджин, когда уровень шума школьных коридоров вернулся в допустимый предел. – Все в порядке. Стало легче. Механизм тормозов, однако, среагировать не успел, и Вэриан, помолчав несколько секунд, машинально продолжил душеизлияние. - Если бы я не струсил… - Отправь ей открытку, – Юджин небрежно пожал плечами. – Вон, зайцем. Если догонишь. Вэриан призадумался на несколько секунд, приложил на себя все варианты и решительно потряс лохматой головой. - Да ну. Страшно. - Зайца боишься? - Да не зайца. Кассандру. - Так не подписывай. Отправь анонимную. С первой же секунды идея показалась гениальной. Вэриан воодушевился. Если открытка ей понравится, что уже могло случиться с вероятностью в пятьдесят процентов, он без труда раскроет свою личность – и дело будет в шляпе! Все будут счастливы – в особенности он сам. И врать больше не придется, так или иначе. Окрыленный собственными математическими подсчетами, он вдруг вспомнил, что в его плане все еще оставались пятьдесят свободных процентов, отведенных под неудачу. Это заставило призадуматься. Если же все случится наоборот, и затея его не обернется успехом, он, по факту, ничего не потеряет. Кроме хрупкого собственного эго, разумеется. Так и получалось. Возможно, дело в шляпе. Возможно, дело – шляпа. Вэриан задумчиво поскреб затылок – кажется, мозг зачесался изнутри. Что он, в самом деле, тряпка что ли какая-то? Подумаешь, записка! Подумаешь, Кассандра! Он мысленно вывел первые три слова своего обращения на бумаге, мысленно оставил подпись, мысленно бросил записку в ящик – и мышцы под лопатками у него, кажется, свело от ужаса. Нет, кажется, все-таки тряпка. Это вам не на снежные глыбы лезть! Там, знаете ли, азарт был, мотивация – а здесь что? Какой азарт может быть в состязании с собственными тараканами? Решительно он обогнал Юджина на несколько шагов и остановился прямо перед ним, вытянув руку в его направлении. Тот затормозил, едва не напоровшись желудком на острую мальчишескую ладонь. - Поспорь со мной, – отчеканил Вэриан, и кисть его дернулась еще раз в подтверждение серьезности намерения. Фитцерберт тупо смотрел на его пальцы. - Чего? - Спорим, я смогу отправить ей записку? - А я при чем? – нахмурился Юджин. – Я знаю, что ты можешь. Вэриан был непреклонен. В новогодней шапочке его серьезное лицо приобретало особенно комические оттенки. - Нет, поспорь со мной! - Ладно, ладно! – парень примирительно пожал ему руку. – Раскричался. Спорим. Секунду они трясли друг другу ладони; потом в голове у Вэриана снова что-то перегрелось. - Да елки-палки! – громко выругался он, близкий к тому, чтобы схватиться за голову. – Спорь нормально! - Что не так-то?! - Не поддерживай меня! - Да как скажешь. Не поддерживаю. - Точно? Вместо ответа Юджин отвесил ему легкий подзатыльник. Вэриан зашипел, просто от неожиданности, и, почесываясь свободной рукой, мелко кивнул два раза. - На что спорим? - На пиццу из столовой. - Мелко, – сощурился Юджин. – Нужно что-нибудь весомое, чтобы проигрывать было жаль. Они снова задумались. Девчонки в костюмах зайцев снова промчались мимо – видимо, уже с собранной почтой, в обратную сторону. Шевелюра у Вэриана растрепалась от резкого порыва скозняка; вместе с тем, ветром перевернуло какую-то увесистую шестеренку в его голове. - Придумал, - ответил он еще до того, как спорщик успел открыть рот. – Если я выигрываю, ты отправляешь открытку Рапунцель. Кажется, у Юджина внутри что-то дернулось – Вэриан это по глазам заметил. С секунду Фитцерберт молчал, обдумывал, и, судя по всему, разбирал предложения на семы, обмозговывая каждую маленькую его часть – а потом нашел в себе силы снова выдохнуть: - Ладно. На пиццу из столовой. Замок их рук, наконец, был разбит; по какой-то причине Вэриан не сопротивлялся – хотя, вообще-то, планировал. Новые условия ему не нравились. - И ты так ей и не скажешь? Юджин вскинул руки в знак капитуляции и попятился к выходу. - У меня урок. - Серьезно? - Серьезней некуда, очень спешу на любимую физику! Вот же клоун. Да неужели так сложно просто взять да поговорить? Тем более, на расстоянии. Тем более, для Юджина – уж его самоуверенности Вэриан мог только завидовать, во всех буквальных и фигуральных смыслах. И раз уж этой уверенности вдруг резко стало не хватать, должен ли он, на правах хорошего друга, поделиться своими, пусть даже до жути скудными, запасами? Как-никак, именно он виноват в том, что подкосил решимость Юджина сплетнями о Рапунцель. И, должно быть, именно он должен это исправить. Вэриан развернулся на пятках – и, кажется, неудачно, ибо практически влетел в Кассандру всем своим телом. Ладошки его вспотели моментально. До конца дня он никого за нерешительность не осуждал. ** Идея проводить контрольную работу по физике в самом конце четверти даже в теории казалась отвратительной – на практике ее можно было причислить к самым изощренным пыткам человечества. Особенно на шестом уроке. Буквы плавали перед глазами, формулы путались между собой, в голове сквозило от внезапной пустоты и, как итог, мальчик из задачи ехал на велосипеде со скоростью минус триста пятьдесят километров в час – Юджин подозревал, что где-то допустил ошибку, но уверен в этом не был. Найти оплошность не получалось. Пару раз от отчаяния он пнул сидящую впереди Кассандру; после того, как она схватила его за ногу и пнула в ответ, попытки привлечь ее внимание пришлось прекратить. Зан-Тири медленно и вальяжно расхаживала между рядами, скрестив руки за спиной и тихо цокая маленькими каблуками. Иногда она заглядывала в тетрадки; иногда смотрела долго, по-странному сщурившись, иногда хмыкала, иногда выпрямлялась во весь дефицитный рост и громко просила всех быть внимательными в третьем, пятом, восьмом – короче говоря, в любом задании. И все вздыхали, вытягивались по струнке и перепроверяли собственные листки с задачами в очередной страдальческий раз. Настоящее психологическое насилие. С поражением Юджин смирился. Лист его был полупустым. Отчаяния не было. Ну получит он порцию нравоучений от отца, послушает, какой он раздолбай и троечник – впервые что ли? Подумаешь, тройка в аттестате! Конец света что ли? Он взглянул на задания еще раз – и, убедившись, что они написаны на совершенно незнакомом ему языке, откинулся на спинку стула. Зан-Тири медленно приближалась к нему сзади. А потом в дверь внезапно постучали, и в кабинет, весело щебеча и переговариваясь, ворвались зайцы с сумками наперевес. - Новогодняя почта! - Никакой почты на моем уроке! Резкими движениями физик двинулась в направлении гостей; ушастые отчаянно не хотели отступать от своих принципов. Завязалась перепалка. Знак свыше, не иначе! Перегнувшись через всю парту, Юджин неаккуратно навалился на Кассандру. В ход пошло ярое переписывание; успеть нужно было до того, как она пнет его во второй раз. Хватило пары минут – после в кабинете снова воцарился диктаторский режим Зан-Тири, и Юджину пришлось вернуться на место. И как раз в тот момент, когда физик вспомнила о намерении проверить его на личность и двинулась вдоль первого ряда, дверь распахнулась снова. - Мне бы на репетицию их, генеральную. Последняя, ну сами понимаете, войдите в положение!.. В эту секунду Юджин возлюбил личность Уиллоу Смит на всех возможных уровнях духовности: физик в очередной раз переключила все свое внимание на внеплановый раздражитель, и Фитцерберт, совершенно не умный, но до отличного сообразительный, снова уткнулся в работу Кассандры. - Отвлекаешь, - недовольно прошипела она, отталкивая наглого соседа плечом. - Не жадничай. Она толкнула его снова – просто потому, что достаточно тяжелый Юджин занимал внушительную часть личного пространства – и парта сзади нее со скрежетом покачнулась. А в следующую секунду тряхнуло и ее саму, ибо Юджин, изо всех сил старавшийся удержаться на куске мебели, схватился за спинку ее стула. От внезапности всего произошедшего у Кассандры дрогнула рука, и линия, отмеряющая пункт «дано» а задаче, растянулась едва ли не до конца листка изогнутой кривой. - Ах ты, - злобно запнулась Майклсон. Обернувшись, она от души черкнула невнятную загогулину в бланке Юджина. Он опешил, всего на секунду – но, кажется, еще в самом начале понял, что война неизбежна. Он целился в тетрадь – однако, промахнулся, оставив синюю кляксу на ладони оппонента. Она немедля оставила ему такую же. Вскоре руки обоих были перепачканы чернилами; когда свободного места для рисования не осталось, Юджин перешел к экстренным мерам ведения борьбы и укусил Кассандру за предплечье. В ответ получил звонкий подзатыльник и нечеловеческое шипение. - Не шуметь! – внезапно вскрикнула Зан-Тири, о существовании которой, очевидно, все уже успели позабыть, и обернулась прямо к нарушителям порядка. Запутавшись в собственных действиях, оба замерли на несколько секунд; потом, приличия ради, отвернулись к контрольным тетрадям. – Работы на стол. Оба покорно поднялись со своих мест – грех отказываться от возможности легально пропустить урок физики, тем более, когда терять, по факту, совершенно нечего. Да и спорить с Зан-Тири было занятием абсолютно бесполезным: многие годы спустя по школе все еще продолжал ходить анекдот о том, как она, преподаватель со стажем, подралась с учеником десятого за тетрадь с самостоятельной работой. Разумеется, за несколько лет эта история обросла странными слухами и удивительными подробностями – тем не менее, прекрасно зная, о ком идет речь, никто не сомневался в ее подлинности. Беспорядочно сбрасывая учебники в школьный рюкзак, Юджин вдруг осознал, что в руках его в какой-то момент оказались открытки – огромное множество открыток, появившихся, видимо, как раз в тот момент, когда он и Кассандра были заняты куда более важными делами, чем контрольная работа по физике. Осторожно Фитцерберт скосился на парту спереди. Ухмыльнулся. Видимо, Вэриан все-таки сдержал свое слово. Теперь придется кормить его пиццей. Неаккуратно свалив всю бумажную кучу в ранец, Юджин ретировался из кабинета, не забыв по пути толкнуть Кассандру плечом. К его удивлению, эта выходка была проигнорирована. Он ждал ее в коридоре, по привычке, да чтобы про открытку спросить, но, увы, мисс Смит пришла по его душу раньше. Больше Кассандру он в тот день не видел.***
Открытку в руках она вертела совершенно бессмысленно: подписи на ней не было. Просто несколько слов. И никакого намека на то, чьей рукой они были написаны. Поразительно. В жизни бы не подумала, что кто-то может отправить ей послание – справедливости ради, в прошлые года и акций подобных не было, ибо все коллективно сошлись на том, что школа создана исключительно для того, чтобы учиться. Теперь, очевидно, что-то изменилось; Зан-Тири агрессивно ворчала себе под нос, ругаясь на руководство, срыв контрольной, праздничные затеи и даже зарплаты – Уиллоу молча кивала головой, кажется, даже старалась вникать в суть всего сказанного, но в конечном итоге ретировалась после первой же паузы в весьма эмоциональном монологе коллеги. Машинально Кассандра подняла на нее глаза – их взгляды бессмысленно пересеклись, всего на секунду, до того, как фигура Уиллоу исчезла в дверном проеме. Внутри у Майклсон неприятно заскрежетало. Там, в подсобке, где они с Юджином прятались от собственного преступления, все казалось ей абсолютно нормальным; теперь же произошедшее отдавало неприятными спазмами в желудке. Юджин вполне мог ничего не понять: в комнатке было темно и тесно, а Кассандра даже намека не сделала на то, что собирается сделать – зато Уиллоу абсолютно точно видела все. Даже то, чего сто процентов не было в реальности. С ее угла обзора, в техническом помещении на неприличном расстоянии друг от друга находились красные и запыхавшиеся Кассандра и Юджин – между прочим, потенциальный молодой человек Рапунцель, о котором она уж точно рассказала своей тетке несколько десятков раз. Вывод из этого следует весьма определенный: с вероятностью в девяносто процентов Корона уже знает обо всем, что случилось и не случилось тем вечером. Или, возможно, узнает в ближайшем будущем – так или иначе, ситуация складывалась отвратительная. Неприятное, приторно-горькое чувство стыда жгло ее по пищеводу изнутри. Всего пару дней назад Кассандра бы от души обрадовалась подобной возможности извести нежную психику Рапунцель – теперь от подобной мысли у нее холодной судорогой сводило трахею. Слепая ненависть к ней исчезла; осталась только липкая, разгоряченная ненависть к самой себе. Крепко стиснув лямку рюкзака на плече (и успев поругаться с Зан-Тири, ибо та по какой-то причине была уверена, что в спектакле Майклсон не участвует), Кассандра, прихрамывая от слишком резкого старта, ретировалась следом, надеясь нагнать учителя в коридоре. Уиллоу обернулась к ней всем телом; именно в этот момент Кассандра поняла, что совершенно не подумала о том, какие слова хочет сказать. - Я… Насчет того, что случилось… - неуверенно начала она, чувствуя, как холодеет изнутри ее мозг. – Насчет Юджина. Это совсем не то, что… То есть, если Рапунцель… Уиллоу резко прервала ее движением руки. – То, что происходит между вами тремя – дело исключительно ваше. И решать эту проблему должны вы сами. Вы ведь уже взрослые люди. Суждение казалось справедливым; тем не менее, Кассандра снова почувствовала себя пристыженной. Продолжать диалог не было смысла. Она неуверенно повела плечом. - Извините. За то, что произошло в учительской. - Вот это по делу. Принято, - мисс Смит улыбнулась. – Хорошего дня. Хореограф скрылась за поворотом. И пусть путь Кассандры лежал в той же стороне, она принципиально решила обойти всю школу и выйти через другое крыло. Времени у нее, благо, было предостаточно. Зан-Тири была права: в спектакле ей уж точно делать было нечего.***
Дворец спорта всегда был ее местом силы: здесь, среди множественных тренажеров и тренерского крика, удивительным образом удавалось отпускать все свои мысли и находить дзен. Здесь, в зале боевых искусств, постоянно падая и получая по разным частям тела, Кассандра по какой-то причине отыскивала покой – борьба стала для нее чем-то вроде медитации, только активной и шумной, и, если не повезет, еще и болезненной; хмурясь и сопя, девушка плотно обматывала многострадальную голень тейпом. Говорил ей тренер: «Подожди, пока восстановится нога, возьми меньшую нагрузку, не перенапрягайся», но нет же! Кассандра, в своей уникальной манере, упрямо игнорировала все тревожные звоночки в своей жизни. И теперь, хмурясь и сопя, обматывала голень тейпом, мысленно ругаясь на то, что не додумалась сделать это до, а не после тренировки. Вокруг было шумно – девчонки снова сходили с ума. Неясно только, по какому поводу: за последние десять минут они успели сменить около тридцати тем для обсуждения, а Кассандра упустила нить повествования еще на десятой, когда все коллективно обсуждали планы на грядущие праздники и новую коллекцию спортивной одежды. Теперь, кажется, снова вернулись к актуальным событиям: мужчина, угнавший оленей, все еще оставался предметом всеобщего обсуждения, и, что удивительно, еще ни разу история отечественного Гринча не повторяла саму себя. Каждый рассказывал ее по-новому. А она, дочь мента, так и не знала, какая из версий является правдивой. Серьезное упущение. - А Кассандру у входа парень ждет! – вдруг перекричал весь балаган высокий девичий голос, и масштабная дискуссия враз затихла. Тринадцать пар заинтересованных глаз уставились на Майклсон. – Симпатичный. Она шустро закрепила бинт скобой. - Как выглядит? - А у тебя их много? – прохихикал голос из толпы, и все шустро подхватили волну игривых насмешек. Кассандра закатила глаза. Очевидно, вопрос был сомнительным. - Высокий и темненький, - ответила та же девчонка, и, дернув дверную ручку, шмыгнула обратно в коридор. Забросив спортивную сумку на плечо, Майклсон невозмутимо вышла из раздевалки; снова поднялся ужасных масштабов гул. Кажется, теперь в их арсенале для обсуждения появилась еще одна горячая сплетня. Должно быть, ее ждал Юджин – непонятно только, по какой причине, потому что в последний раз он приходил, чтобы отдать ей шапку после общешкольной снежной битвы в начале декабря. Теперь поводов, вроде бы, не было, да и видеть его после всего случившегося не хотелось, но в глубине души она почему-то надеялась, что это все-таки был Юджин. В конце концов, кто еще мог встречать ее после тренировки? Сомнений практически не осталось. Шустро набросив на себя пуховик, она толкнула дверь спорткомплекса. Втянула в себя крепкий морозный воздух. Оглянулась. Внизу, у ступеней, с неярком свете фонаря стоял Ланс. Юджина в поле видимости не было. Да уж. Высокий и темненький. И не поспоришь же, елки-палки! Спрятав остывшие от комнатного тепла руки в карманы, Кассандра спустилась вниз, машинально кивнув вместо традиционного приветствия. - Ты чего тут? - Кофе принес, - отсалютовал стаканом он, как только Кассандра приблизилась на достаточное расстояние. – Чего хромаешь? Она промолчала, обождав, пока первая партия ее сокомандниц, игриво косясь и хихикая, пройдет мимо. - Кофе на ночь пить не рекомендуют, - поежилась она, когда в зоне ее личного пространства остался один лишь только Ланс. На улице, кажется, заметно похолодало. - Тогда предлагаю пройтись. Прогулки перед сном полезны. Ну все. Кажется, он действительно пришел не просто так. Еще и кофе принес – знает же, чем подкупить! Кассандра молча приняла стакан из его рук; лицо друга в момент просияло. Напиток обжег ей язык – должно быть, Ланс пришел совсем недавно. И, как всегда, предугадал, что она замерзнет: ветер поднялся по-северному холодный, совсем не тот, что был утром. Блаженно выдохнув облачко разгоряченного пара, Кассандра сдвинулась с места. Парень последовал за ней. Разговаривать с ним всегда было легко – впрочем, и молчать с ним тоже было в удовольствие. Он всегда начинал первым. Всегда появлялся вовремя. И даже если Кассандра упрямилась его терапевтическим методам и изо всех сил старалась молчать, что, в силу ее темперамента, происходило практически всегда, рано или поздно, сама того не осознавая, она втягивалась в диалог. Все началось с простого «как прошла тренировка?», плавно перешло к обсуждению боевых искусств и шуточной драке и, в конце концов, перетекло в философию жизни. Ноги привели их к окраине: здесь, на возвышенности холма, весь город казался каким-то маленьким. За заборами частных домов лаяли собаки. Под ногами тихо скрипел снег. Рядом не было ни души. - Когда я узнала о том, что я неродная, я… Как будто бы потеряла все, что у меня было. Из-за какой-то вот бумажки, - пожала плечами Кассандра, поражаясь, что разболталась настолько, что выдает больше двух слов в откровенной беседе. Чертов Ланс. – Мне казалось, что я претендую на что-то, на что права не имею, и живу в этом доме только потому, что мой отец слишком порядочный для того, чтобы выселить несовершеннолетнего человека. Она остановилась и бессмысленно стукнула ботинком о бордюр. Ланс молчал; он всегда знал, когда нужно сказать что-то умное. Молча они смотрели на город и его мерцающие фонари. - Но у тебя не возникало сомнений до декабря, - тихо ответил он. Кассандра мотнула головой. Вздохнула, и лицо ее на секунду растворилось в белом облачке пара – на окраине, где город оставался без защиты высоких многоэтажек, было еще холоднее. - Я столько всего ему наговорила. Убедила саму себя в том, что он меня ненавидит. Что я сломала ему жизнь. Знаешь, у него же даже женщин за эти тринадцать лет не было. - А если бы были? – переспросил Ланс спустя несколько секунд молчания. – Ты бы одобрила? Кассандра мрачно промычала в ответ. Ясное дело, не одобрила бы – как бы эгоистично это ни звучало, отец был только ее. И делить его с кем-либо еще, с абсолютно чужим человеком, не представлялось ей возможным. На секунду она попыталась заткнуть самой себе рот, просто чтобы не сказать лишнего, но сдалась спустя полминуты. - Мне было так страшно остаться одной, что я начала цепляться за всех подряд. Лишь бы не одной. Возомнила себе, вот, что влюбилась в Юджина. Так боялась, что у меня совсем никого не останется, что накрутила себе такой бред. Ланс нахмурился. Обернулся к ней едва ли не всем телом. Несколько секунд он разглядывал ее в профиль, молча, без единого звука, вглядывался в привычные черты в тусклом свете вечернего города, видел ее нос с горбинкой, ее высокие скулы и запутавшиеся в волосах снежинки – видел все ту же Кассандру, что и каждый день, но, кажется, упускал какую-то невероятно важную деталь. Это – та самая Кассандра, которая везде и во всем искала логику, даже в фильмах ужасов – поэтому в кино на подобные произведения кинематографа они не ходили. Раз за разом она начинала анализировать поведение нечисти со стороны закона и морально-этического кодекса и громила фильмы хуже заядлых кинокритиков. Она была рациональной. Даже слишком: настолько привыкла раскладывать все по полочкам, что умудрялась саму себя завести в тупик и запутаться. Она всегда была упрямой. Настолько, что шла напролом, лишь бы принципы свои не предать – качество ценное, особенно для друга. Будь Ланс бандитом, а она – уличным пацаном, на все разборки он бы ходил лишь с ней одной, упрямой, и, как выяснилось, рациональной. И хладнокровной: вывести на эмоции можно кого угодно – да даже Адиру Блэкстоун, человека, с диапазоном эмоций в две единицы – но только не ее. Майклсон себя всегда контролировала. И, вполне логично, перегибала палку, подавляя себя почти до состояния робота. Он смотрел на ее профиль, видел, как щурятся ее глаза в потемках от фар изредка проезжающих мимо машин, как шмыгает она покрасневшим от мороза носом и осторожно улыбается собственным умозаключениям и понимал: нет в его окружении человека, который заблудился бы настолько глубоко. Она, черт возьми, его любила. Но убедить себя в обратном – самая рациональная вещь, на которую она только была способна. Кассандра очевидно заблудилась. Но в этом заблуждении она была абсолютно счастлива. И он промолчал, не сказав ей ни слова. - Только не говори, что ты не знал. Он знал. В принципе, как и все остальные члены их компании; как и все ребята из их актерского состава, кроме Юджина, который удивительным образом не мог сопоставить дважды два до самого конца. И тем не менее, разглядывая профиль Кассандры в полумраке уличных фонарей, пошел на очередную ложи во благо. - Нет. Даже не догадывался. Она тихо рассмеялась, отняв стакан с кофе ото рта. - Хоть где-то я тебя переиграла. Ланс невесело покачал головой. - Не переиграла. Просто я проиграл. - Твое поражение – моя победа. Он рассмеялся тихим басом. Да уж, Кассандра была упрямой. И она определенно будет в порядке.***
За окном снова шел снег. Это было первым, что увидела Кассандра после пробуждения; потом она перевела взгляд на часы. Цифры показывали половину шестого утра. Что спала, что не спала – ощущение было таким, будто бы ее всю ночь били ментовскими дубинками. Наверное, все-таки стоило послушать тренера и взять меньшую нагрузку. Или послушать интернет-психологов: все рекомендации, будто бы сговорившись, предлагали ей курсы по смене мышления и ставили кучу психологических диагнозов, от банального недостатка ресурсов в виде выгорания до несанкционированных вспышек ярости. Было не смешно. Ленту она больше не листала. С трудом поднявшись с кровати, слегка придерживая гудящую голову рукой (не дай Бог оторвется и закатится под диван), Кассандра нащупала тапки кончиками пальцев и замерла, бессмысленно смотря в пустоту перед собой. Мозг работать отказывался. Кассандра сопротивлялась; однако после третьей попытки прийти в более адекватное состояние ей начало казаться, что из ее ушей от перегрузки валит дым. Она медленно запустила руки в волосы, надеясь, что ей всего лишь кажется, и, удостоверившись, что никакого возгорания не было, взлохматила себя настолько, насколько в принципе было возможно – так, для бодрости, чтобы задеть хоть какой-то рычаг в мозгу и заставить себя встать. Получилось. Усилием воли она оторвала свое тело от дивана. Следующим испытанием была кухня: стоя у кувшина со стаканом в руках, она несколько минут вспоминала, как пользоваться водой. Кажется, далеко дело не пойдет. Ей срочно нужен кофе. «Хорошо, что мозг не работает. Хоть думать не приходится», - пронеслось у нее в голове скорее машинально, чем осознанно, и сразу же, как по заказу, Кассандра вспомнила и вчерашнее обещание Лансу поговорить с отцом при первой же возможности, и позавчерашнее выступление у директора, и страдания двухнедельной давности – вспомнила все и болезненно поморщилась, борясь с желанием громко выругаться вслух. Но ее, к сожалению, не так воспитывали. Человеком она была приличным; приличные человеки такими словами не разбрасываются, даже если очень-очень хочется. Еще полчаса она страдала по-утреннему: страдала с зубной щеткой в зубах, страдала под теплым душем (потому что после прогулки умудрилась замерзнуть и отогревалась всеми (нерабочими) способами), страдала, собирая школьный рюкзак с несделанной домашкой (отчего будет страдать позже), страдала, тоскливо глядя на пустую постель, в которой не было больше ее присутствия, страдала, расчесываясь, потому что ее кучерявые волосы с трудом поддавались какому-либо влиянию. Потом наслаждалась, потому что кофе, наконец, заварился – а после щелкнул замок входной двери, и на душе снова стало неспокойно. Полночи она прокручивала в голове то, что сказал ей Ланс; потом ей снились ее же мысли о том, что все перемены идут из ее головы – разумеется, в случаях, когда у нее получается держать свою колючую натуру в ежовых рукавицах. Затем вспомнила, что даже Юджину советовала решать проблемы, а не плакаться из-за того, что ему, якобы, сложно – и к чему пришла она сама? Пряталась на кухне, надеясь, что отец оставит свои ботинки у входа и сразу же завалится спать. Молодец, Кассандра, ничего не скажешь! Признаться Лансу в собственной слабости сил хватило – а вот с источником проблем поговорить она себя заставить не могла. Отец, однако, замер в коридоре. Стоял долго – Кассандра даже подумала, что ей кажется, и на самом деле там уже давно никого нет – а потом он шумно свернул на кухню. Замер в дверях; потом, прочистив горло, опустился на стул. Кассандра напряглась. Напряглась настолько, насколько ей в принципе позволяло ее сонное состояние, и не могла выдавить из себя ни слова: что-то подсказывало, что это было совсем лишним. Слова не шли. Сердце заколотилось. Может, из-за кофе? Прислонившись спиной к промерзшему подоконнику, Кассандра бессмысленно глядела в пол, туда, где остановились отцовские ноги, и крепко, до жуткого напряжения в ладонях сжимая полупустую чашку с кофе. На низком табурете, выдвинутом из-под стола, сидел отец. Сидел ссутулившись, оперевшись локтями о крепкие ноги – никогда он не допускал себе таких вольностей в отношении осанки. Это напрягало еще сильнее, чем затянувшееся молчание. Кассандра не хотела его нарушать: на все двести процентов она была уверена, что диалог снова перерастет в острые обрывки неприятных фраз, уже по привычке. Было тихо. Слишком тихо. Настолько, что в ушах начинало гудеть низким басом, как в старом электрощите. - Тринадцать лет назад, - вздохнул капитан, не отрывая пустого взгляда от собственных ладоней. Его низкий голос ударил по ушам слишком плавно, как будто бы через толщу воды – только через пару секунд Кассандра подняла голову. - Что? Ее собственный голос оказался хриплым и севшим, очевидно, после долгого молчания. Поднять на отца взгляд она не решилась: остановилась на бессмысленном разглядывании неаккуратно подвернувшейся штанины его рабочих брюк. Впрочем, он тоже на нее не смотрел. Долго молчал, собираясь с мыслями, и потом, наконец, решился, набрав в легкие как можно больше воздуха. - Лучше бы ты узнала это от меня, Кассандра, - еще одна пауза. – Тринадцать лет назад нас послали на задание. Скрутить наркоторговца. Два месяца выслеживали, кто химичит эту дрянь с названием «солнечный цветок», и, наконец, выследили. Приказано было брать. Снова повисла тишина. Буквально на одну секунду, чтобы прочистить горло и продолжить рассказ, сути которого Кассандра, если честно, до сих пор не понимала. - Два месяца она нам мозги пудрила. Высокая, статная, со стопроцентным алиби – никто бы в жизни не догадался, что это она. В отделении в алиби не поверили. И мы с напарником вдвоем пришли на арест. Выломали дверь, как положено, начали обыск, сообщника задержали, влетели на кухню – а она там добро в раковину смывает. И девчонка рядом с ней прыгает: «не стреляйте в маму, не стреляйте в маму!». Теперь дошло. Сердце Кассандры замерло – это уже не кофе. Аритмия. - Ее застрелили? - Нет, конечно нет, это ж статья, - он отрицательно помотал головой. – Да и не мог я, при ребенке. Она в окно выпрыгнула. Одна. Повезло ей, на козырек приземлилась. Сбежала, и только через полгода ее арестовали. Кассандра оторопела. Вся новая информация с трудом укладывалась в ее голове; и, что самое странное, она не испытывала никакого удовлетворения от того, что после долгих попыток добиться правды наконец слышит ее из первых уст. Видимо, нужна ей была совсем не правда. - В участок вернулись глухой ночью, с вещдоками и ребенком. Не бросать же ее, в самом деле, на месте преступления. Кроме протокола оформляли заявления в детдом. Ну и параллельно разговаривали, чтобы ее от всего этого криминала отвлечь. А девчонка-то не промах, смышленая, боевая – сразу понимала, что к чему, и обижалась, когда офицеры говорили ей неправду. Еще и следствию помогла – че уж там, в четыре года говорят обо всем, что видели, без фильтра. В жизни не думал, что с детьми может быть так интересно о криминалистике говорить. А утром, когда из приюта пришло согласие на обработку данных, я понял, что… - он резко сбавил скорость и снова сделал паузу. – Понял, что не могу этого допустить. Я брался за уголовные дела сирот, ходил в приюты с проверками, знаю о такой жизни. Добровольно обречь человека на… В общем, привязался за одну ночь. И по связям переоформил ее на себя. Он скованно всплеснул руками. По спине у девушки пробежали мурашки; не от того, что история о ее матери впечатляла ее до глубины души – нет, наоборот, только лишь от того, насколько сильным человеком был ее отец. Ей снова стало стыдно. За все, что она наговорила, и за все, о чем посмела подумать. - Это было сложно, - тихо добавил он, - я не умел готовить, не умел плести косички, не умел заботиться о ком-то, кроме себя, не мог отделить работу от дома. Но я никогда не жалел о том, что сделал. Больше нечего было сказать. Впервые Кассандра слышала от него подобную речь: отец всегда был скуп на эмоции, и почти все его истории о прошлом ограничивались душевными рассказами из армии. Сейчас у него дрожал голос; Кассандра наивно надеялась, что ей кажется. Ей было абсолютно нечего сказать. У нее не хватало смелости даже взгляд поднять: все внутри туго смешалось, и стало абсолютно непонятно, какое чувство одерживает верх. - Моя вина. Ты должна была узнать это от меня, а не от подъездных сплетниц. Пару секунд он молчал, и тишина, кажется, ударила еще громче, чем до этого. Коротко вздохнув, отец вышел из комнаты, и Кассандра снова осталась одна. Переварить информацию было сложно. Как угодно представляла она эту ситуацию, что угодно думала о матери (пусть и редко, но стабильно), склеивая между собой частички самых разных слухов, винила отца, оправдывала отца, но вряд ли и подумать могла, что все на самом деле сложилось совсем иначе. Хороший ли она человек, ее мать? Кто знает. Правильно ли поступила? Без понятия. Думала ли она хоть когда-нибудь о Кассандре, до и после своего побега? Кассандра знала лишь одно: Ланс был безмерно прав. Нужно ценить то, что есть у тебя сейчас, а не гоняться за призрачными образами. Отец дал ей все: дом, семью, любовь, хорошее воспитание – да что уж там, даже стрелять научил! Они не связаны кровью, кодом ДНК или чем-то еще из области биологии, но зато крепко скреплены какой-то невидимой лентой. И теперь, спустя месяц потерянного времени и сотни выгоревших нервных клеток, она точно знает, почему находится в этом доме. Отставив чашку на стол, она выбежала из кухни, влетела в комнату отца, и, не сбавляя скорости, сжала его в самые крепкие объятия, на которые только была способна. Она Майклсон. И ничто этого не изменит.***
Утро для Юджина выдалось невероятно тяжелым: весь вечер он исправно пытался сделать домашнее задание, боролся сам с собой, и, весьма предсказуемо, проиграл со счетом пять-ноль, всухую. Долго смотрел в пустой лист, потом переключился на интернетовские шутки и, в конце концов, переключил все свое внимание на полученные открытки. Кривился, когда в графе "отправитель" стояла подпись "6а класс" - а подобных записок почему-то было подавляющее большинство, - смеялся, когда дошел до послания от Ланса в стиле "кто прочитал, тот дурак" и нервно икнул, когда откопал записку с текстом: "Я признался, теперь очередь твоя. Вэриан." Юджин закатил глаза. Во всяком случае, теперь не придется покупать пиццу. Перед глазами маячила открытая тетрадь по алгебре. Вспомнив о своих изначальных намерениях, парень вытащил еще одну открытку, последнюю, и едва не осел на пол от удивления. В графе "отправитель" стояло имя Рапунцель. Об алгебре было позабыто. Утром он подумал об этом снова. Хотел было проверить ее статус социальной сети, но, по собственной криворукости, промахнулся. Палец попал как раз на вкладку диалога с Кассандрой – там она не отвечала с самого начала декабря. Юджин призадумался, напряг все доступные извилины головного мозга и вдруг вздрогнул, когда они вдруг напомнили ему о том, что случилось в подсобке. А потом, явно издеваясь, стали набрасывать и другие странные факты ее поведения – и внутри у Фитцерберта все похолодело. Кажется, в голове у него складывалась смутная картинка качеством в сто сорок четыре пикселя. И Юджину это определенно не нравилось.