***
Юджин держался молодцом: первые строки собственного текста он помнил на «отлично». Следующие – на «твердую четверку»; к моменту, когда ситуация начала принимать критическое положение, его место на сцене заняли гномы. Гномы, которым никто не сказал о том, что Злой Колдун так и не явился на место собственного потенциального преступления; топчась на одном месте и периодически запинаясь, они изо всех сил старались подстроиться под новые условия – кажется, с треском проваливались. Белый, как простыня, Фитцерберт вернулся за кулисы – сердце Вэриана зашлось с новой силой. Ну как можно было тревожиться настолько, чтобы не суметь выполнить свою единственную задачу? Как можно было сорвать спектакль, когда спасение по факту было в его руках? Причина, конечно, была уважительная, но он так отчаянно старался о ней не думать, что выпускал из головы абсолютно все составляющие того дня. Перед спектаклем думать нужно совершенно об ином. Бесшумно Юджин крыл его нехорошими словами – это Вэриан прочитал по губам. Ради собственной психологической безопасности он старался смотреть только в глаза; одними губами он извинялся в ответ, обходя разъяренного друга по стеночке и прикрываясь Векс как живым щитом. Она сопротивлялась, но тоже молча: слышимость в зале была просто отвратительная. «Я прибью тебя» - шептал Юджин, активно жестикулируя руками возле шеи. «Мне идти пора, в другой раз, пожалуйста!» - взмаливался Вэриан, протискиваясь к выходу вдоль пыльной стены. Не выдержав, Векс двинула ему локтем; не ожидавший такой подставы парень вылетел на сцену почти кубарем. К слову, выход его был еще нескоро; ситуацию, однако, должен был кто-то спасать. Вот он, звездный час его карьеры! Главное – в обморок не упасть. Он умудрился споткнуться на выходе; беглой походкой прошелся к краю, поднес микрофон ко рту и… вдруг понял, что совершенно не подумал о том, что будет говорить. Множество глазных пар смотрело прямо на него, молча, цепко, немного даже нагнетающе – на секунду Вэриану показалось, что он вышел голым. Чужие взгляды давили с невероятной силой; стало холодно – потом, в следующий момент, жарко и душно, и после и вовсе больно от того, как желудок скрутило от тревоги. Секунду спустя парень поймал себя на том, что, кажется, напряженно дышит в микрофон. Эндрю так и не появился, а без него, разумеется, почти все реплики Вэриана смысла не имели. Нужно было срочно что-то придумать. - Колдун им голубя послал. – нервно начал перебирать варианты ведущий, ища хотя бы какую-то зацепку в собственной голове. Ситуация срочно нуждалась в спасении. Ладони его вспотели моментально, – писал о совещании. Мол, срочно нужно обсудить рабочие задания. Перед планеркой каждый наг – такая бюрократия! Будь ты Герой, иль Гном, Злодей – такое вот… проклятие! По залу прокатился робкий смешок – очевидно, тему он выбрал животрепещущую. Возможно, даже преуспел: секунду спустя раздались скромные и разрозненные хлопки. Только тогда Вэриан впервые посмотрел в зал осознанным взглядом, и все внутри у него оборвалось от легкого чувства разочарования. И из-за чего он так сильно переживал? Практически половина всех стульев пустовала. И едва ли не половина всех присутствующих абсолютно беспардонно занималась своими собственными делами. Беглым взглядом он попытался выискать отца взглядом – наткнулся только на Кассандру. Она аплодировала медленно, нахмурившись в жутком непонимании; под ее строгим взглядом он вдруг вспомнил, что в принципе на сцене находиться не должен, и шустро ретировался за кулисы. Гномы недоумевали намного дольше: отдавшись зарождавшемся порыву хаоса, Кира, самый нестабильный гном, вдруг начала продвигать идеи похищения людей в массы, просто ради приличия, чтобы время оттянуть. Эндрю, однако, не появлялся.***
Уиллоу, кажется, оббегала все этажи по три раза, агрессивно простучала двери всех кабинетов, включая туалеты, раз десять набрала мобильный номер Эндрю, но в ответ слышала только длинные гудки. Ругалась ужасно, в основном молча, про себя – но иногда не сдерживалась и выплевывала парочку слов вслух. Хьюберт так и не находился. Быть может, разминулись? Может, он давным-давно выступает на сцене, пока она в очередной раз выполняет недельную норму человеческой активности? Она набрала его в последний раз – снова гудки. Ну точно, он на сцене, иначе и быть не может! Современные подростки с гаджетами не расстаются – значит, он сто процентов занят важным делом. А какие дела могут быть важнее договоренности? Развернувшись на пятках, Уиллоу рванула было в сторону актового зала – тут же затормозила, едва не влетев в мисс Краули со всей своей кинетической энергией. - Носятся они тут, – проворчала уборщица, недовольно прогремев пустыми ведрами. «Баба с пустым ведром – не к добру», – почему-то пронеслось в голове у Уиллоу, совершенно, к слову, не суеверной, и что-то тревожно екнуло у нее в груди. Машинально она провела по лбу ладонью – голова начинала раскалываться от обилия разного рода мыслей. Ладонь была горячей. Отвратительно. - Вы мальчика тут не видели? Такой, высокий, с длинными волосами, в пучок их еще собирает. - Да уж стольких мальчиков за сегодня видела. И за всеми пол перемывать, – Уиллоу закатила глаза. Дело, очевидно, гиблое; уборщица была не в настроении. Спешно поблагодарив за помощь, просто из вежливости, ибо помощи, как таковой, не случилось, она рванула с места, скользя по влажному полу подошвой чересчур легких балеток. Краули агрессивно закричала ей вслед. – Куда по помытому?! Смит ее, очевидно, не слышала; ругаясь себе под нос, громко и насыщенно, уборщица, до этого направлявшаяся в коморку, бросила швабру у стены и угрожающей поступью двинулась в туалет, за водой. Снова. Пол сам себя не перемоет. За грохотом ведер и агрессивным ворчанием крика Эндрю, очевидно, слышно не было.***
Хаос, кажется, усугублялся: все отчаянно пытались идти по сценарию, но раз за разом ломались в процессе, путая себя, других актеров и всех присутствующих в зрительском зале. На «ура» справлялся один лишь Ланс – ему лишь повод дай до диджейского пульта добраться! Радостный и счастливый, он переключал звуковые дорожки с завидной оперативностью, подстраиваясь под любое колебание сюжета на сцене. Но к некоторым вещам, очевидно, готов не был. Все шло прахом, когда на сцену выходил Юджин – стоило ли уточнять, что, на правах главного героя, на сцене он был практически всегда? Наплевав на все, чем вся группа занималась несколько недель, он ударялся в жуткий словесный экспромт – благо, хотя бы последовательность всех действий помнил. Спасибо и на этом. - О как могу я! Жалкий, бедный крестьянин!.. – театрально кривился Фитцерберт, изо всех сил старавшийся держать ситуацию под контролем. Он отчаянно вспоминал текст: раз за разом прогонял в сознании моменты, когда Уиллоу стыдила его за безалаберность и подсказывала правильные варианты слов; но едва в его голове появлялся образ мисс Смит, там же появлялся и Эндрю. Эндрю, из-за отсутствия которого все вокруг превратилось в сущий хаос. Эндрю, из-за которого совесть вдруг больно укусила Юджина за пятки. Он пытался сбежать между своими сценами, пожертвовать гордостью и отпереть этого несчастного придурка, но, к превеликому сожалению, не мог. Для того, чтобы просто уйти, не хватало времени; для того, чтобы попросить кого-нибудь другого, не хватало смелости. Теперь, стоя на сцене, он отчаянно пытался думать, как оправдать отсутствие Колдуна в тридцать пятый раз. Ни одной приличной мысли в его голову не поступало. Доигрался. Ничего бы не случилось, если бы он просто не боялся. Если бы был уверен в самом себе и своих силах, если бы не струсил, и попросту признался Рапунцель в чувствах, еще тогда, на прогулке – да даже если бы она отказала ему, если бы отшила самым грубым образом, это все равно было бы самым честным решением. Даже если бы она предпочла ему Эндрю – потому что выбор ее точно так же должен быть честным. Терять ему, в принципе, было уже нечего. Спектакль прогорел и сломался трижды, Рапунцель знает о его чувствах, а Эндрю был повержен самым низким способом из всех возможных – Юджин проиграл на всех возможных фронтах, кроме, разве что, четверки в аттестате; хотя, быть может, после подобного выступления ему светят одни лишь отработки в контурных картах, скучные и монотонные – самое то для пыток. Он проиграл – и осознание этого факта почему-то окрылило его небывалой легкостью. Поражение в схватке с самим собой неизбежно отдавало болью; тем не менее, это простое признание заставляло его чувствовать себя живым. Проиграть – значит, сделать вывод и отпустить. Отпустить – значит, двигаться дальше. Он снова прокрутился вокруг своей оси, запустил руку в волосы – хотел почесаться, но вовремя вспомнил, что Уиллоу слишком долго делала ему укладку – а потом, кажется, плюнул на все, что происходило вокруг. Когда, если не сейчас? - Я, знаете, хочу признаться, – вдруг начал он, изо всех сил стараясь не выйти из образа. Глаза Рапунцель расширились; в тексте подобных строк даже близко не было. – Я трус, быть может, эгоист. Быть может, груб, нечестен, или по совести нечист, но я хочу сказать!.. Она нервно покачнулась на стуле; Юджин говорил бегло, громко – в жизни бы не поверила, что он так хорош в поэзии! Как по заказу, он запнулся в следующей строчке, пытаясь подобрать хотя бы какую-то рифму, и, очевидно, не преуспел. Тем не менее, сердце у Рапунцель забилось куда быстрее. - Сказать хочу! – повторил он, заминаясь на добрых несколько секунд; самое время изобразить показательные актерские страдания. – Я в вас влюблен, и с чувством этим жить я больше не могу. И истинным страданьем было бы отдать вас этому… Врагу! Все внутри Рапунцель вдруг задрожало. Юджин нагло импровизировал; вживался ли он в роль или говорил от своего собственного имени? Расценит ли он ее ответ как обычный актерский момент или воспримет всерьез? Она открыла было рот для маленького возражения, но была перебита очередным монологом. - Так будьте же со мной честны! – вскричал он, на эмоциях ударяя стену «башни». Конструкция зашаталась пуще прежнего. – И я приму любой ответ. Все решено: я в вашей воле, и предаюсь моей судьбе. Всё затихло. Затих зал, умолк Юджин, тревожный и взъерошенный – кажется, он все-таки не играл, и мысль об этом заставила Рапунцель побледнеть. Ее сердце глухо ударилось о ребра; в голове засквозило от отсутствия мыслей. Ситуация медленно переходила в разряд критической. Тем временем Уиллоу за кулисами тревожно тянула себя за волосы на голове. Всё вокруг нее разламывалось на сотни мелких кусочков и путалось в мишуре непонятными узлами; решения этой проблемы она, увы, не находила. Шла ровно двадцать пятая минута отсутствия Эндрю. Мисс Смит продолжала отчаянно убеждать себя в прелести принципов ненасилия.***
Краули была стереотипным человеком прошлого поколения – кажется, даже отрицала существование мобильных телефонов, отчего ее собственные дети, уже выросшие, нередко сходили с ума от тревоги и звонили в школу в попытках выяснить, почему мать не подходит к аппарату уже третьи сутки. Будто бы не знали, что больше всего на свете она ценила тишину и молчание – и тем не менее, работала в школе, просто оттого, что непрекращающиеся хаотичные движения заставляли ее чувствовать себя, определенно, раздраженной и уставшей, но все-таки живой. Иногда шум действовал ей на нервы особенно сильно – тогда она вдруг превращалась в современного человека и закрывала уши огромными накладными наушниками - новогодним подарком от собственных детей, - с горем пополам включала телефон и страдаючи открывала единственный сохраненный плейлист с песнями ее молодости, ибо находить другие она попросту не умела. И жить всем становилось легче. Стоит ли говорить о том, что раскаты музыки из актового зала выводили ее из себя? Под звуки праздничного хаоса она провозилась с телефоном чуть больше десяти минут, едва не вызвав МЧС в школу и почти что взломав Пентагон за незнанием основных правил цифровой грамотности, но в конечном счете добилась своего: спокойный голос Майи Кристалинской заменил ей весь мир. Под размеренное пение она в очередной раз намывала полы, бормоча себе под нос заученные наизусть тексты песен; очевидно, не слышала, как под лирические мотивы в дверь подсобки долбился несчастный Эндрю, оживившийся после того, как Краули вдруг начала давать свой собственный концерт. Она все удалялась от двери, следуя за следами ног шустрой мисс Смит – натоптала она, конечно, знатно.***
Уиллоу давно перестала понимать, что происходит: комично суфлировала из-за кулис, кусала собственные губы в периоды редкого молчания и отчаянно думала о том, как можно исправить то, что с самого начала переломалось трижды, а то и четырежды, а потом и вовсе спуталось обломками, потеряло половину по пути и заменило их вставками из малобюджетного сериала на «Домашнем». По какой-то причине Флинн Райдер признавался Духу Праздника в любви; Дух Праздника занервничал настолько сильно, что начал слишком тревожно ерзать на высоком стуле – как итог, абсолютно случайно уронил стены собственной башни вместе со всеми прилагающимися реквизитами. Еще несколько секунд Принцесса неловко восседала на абсолютно голом барном стуле; под хохот зала шокированный Флинн спустил ее на землю. Ему-то по какой-то причине было совсем не смешно. Настал момент ступора. На сцену в отчаянных попытках спасти неспасаемое выходили и гномы, изображавшие непонятную погоню, и цыгане, пытавшиеся нагадать каждому присутствующему долгую и счастливую жизнь, и даже ведущий с его комическими вставками, ответивший за слегка онемевшую Рапунцель сразу несколько реплик – а Колдуна, главного антагониста сего мероприятия, так и не было. Дальше тянуть было нельзя – кажется, в языке уже давным-давно кончились рифмы. Уиллоу тихо паниковала за кулисами. Все пропало, весь спектакль накрылся огроменным медным тазом и хлопнулся с такой силой, что весь сценарий развалился на атомы ударом звуковой волны. Нужно срочно заменить колдуна. Нужно срочно похитить Рапунцель – так хотя бы какая-то часть будет соответствовать изначальному плану. Думай, Уиллоу, думай, думай! Схватившись за голову, она в красках представила, как директор будет ее отрывать, по часовой стрелке и с завидным садизмом. - Где костюм? Возможно, не оторвет. Глаза Уиллоу расширились от удивления. Хромая и хватаясь за близстоящие предметы, в комнату влетела Кассандра. Не все потеряно! Юджин уже вторую минуту юморил на сцене, высмеивая трусость колдуна и главного похитителя нового года по совместительству. Языкатая Кира, вдруг ставшая главным гномом, активно противоречила ему в кривых стихах. Случился отечественный Версус-Баттл в стиле хокку. Казалось бы, работало: зрители смеялись, а задние ряды, внезапно заполнившиеся старшеклассниками, кажется, и вовсе помирали со смеху; такого спектакля в их жизни не было еще никогда. Наспех нацепив черный плащ, который, очевидно, был рассчитан на более крупного актера, Кассандра буквально выпрыгнула на сцену, ловко приземлившись на декоративный камень. Глаза Рапунцель шокированно округлились. Юджин прервал собственное выступление на полуслове. Все взгляды обратились к новому действующему лицу; странной невидимой силой ей пережало горло. Только в этот момент до Кассандры, наконец, дошло, что она совсем не знает ни слов, ни сюжета. Так, слышала пару интересных обрывков, пока сидела на репетициях – но, к сожалению, на всех прогонах она посвящала себя домашнему заданию, а не искусству. Как минимум по этой причине ее никто, очевидно, не ждал. Как максимум – потому, что весь последний месяц она вела себя, как самая последняя сволочь; и если ситуация с Юджином плавно пришла к логическому завершению, проблема Рапунцель все еще стояла остро. Пусть уж думает, что она вдруг решила исправиться под новый год, чтобы Дед Мороз не занес ее в список плохих детей и принес хотя бы имбирный пряник – на случай, если до конца обучения они так и не пересекутся хотя бы взглядами. Потому что на прощение в любой его форме Кассандра почему-то не рассчитывала. В зале наступила неожиданная тишина. Все ждали дальнейшего развития событий. Уиллоу за кулисами отчаянно грызла ногти. - Чего стоите, простолюды? – неуверенно начала Кассандра, с трудом подбирая хоть какие-нибудь слова. Прочистив горло, она выпрямилась и гордо подняла голову, стараясь хотя бы отдаленно напомнить злую ведьму. – Не видно, что ли, кто пришел? Стоит колдунья перед вами! Юджин напрягся – то ли по сценарию, то ли от жуткого удивления – и начал активный мыслительный процесс. - И что теперь, махать руками? Кричать, бежать? Мы не боимся! Черта с два! - Отдай мне символ Рождества! - А ты попробуй отбери! Юджин, он же Флинн, с ухмылкой закатил рукава. Кэсс схватила пластмассовый меч, воткнутый в чересчур неестественного вида камень – декорацию, оставшуюся тут еще со времен старого театрального кружка. Ситуация окончательно выходила из-под контроля. В последний раз Уиллоу прикрикнула что-то из-за кулис агрессивным шепотом – разобрать ничего не удалось, но абсолютно точно было ясно, что это был очень угрожающий монолог, и после спектакля всем очень сильно влетит. Особенно Рапунцель – ей еще и домой с тетушкой добираться. - Я с женщинами не дерусь. - Да ты, возможно, просто трус! - Потом не соберешь костей. - Хорош шутить, - выпалила Кассандра, разрушив весь пафос сложившейся ситуации. Юджин сорвался с места, намереваясь свалить неприятельницу наземь. Колдунья взмахнула мечом. – Остолбеней! И Юджин действительно свалился, громко и выразительно. Вряд ли так было задумано по сюжету: под ногами была разбросана кухонная утварь, выпавшая при внезапной поломке башни и до сих пор совсем никак не мешавшая. - С букашками я не дерусь, – меч медленно перенаправился на Рапунцель. Та попятилась назад, защищаясь руками в странном, не совсем понятном жесте. - Сдавайся, новогодний дух! - Ни за что и никогда! - Тогда сражайся! – Кэсс окончательно вошла в образ. Запнувшись, Рапунцель неуверенно свалилась на мягкий сугроб домашнего приготовления – куча из белых лоскутов и ваты. К ее горлу сразу же приставили меч. – Или пойдешь со мною добровольно? В царство теней, тоски и страха. М, айда? Корона изо всех сил думала, чем можно защититься. Прогоняла в голове кучу разных рифм и выученных за все школьные годы стихов, включая детские новогодние, вспоминала, что обычно делают герои фильмов и книг в подобных случаях, но ни к чему прийти не могла. Лежала молча, с клинком у горла, неудобно опираясь на локти и не веря своим глазам. Кассандра, та самая Кассандра, с которой всего пару дней назад они получали тумаков от директора, собственной персоной стояла перед ней. И Рапунцель совершенно не готова была ее видеть; чувствовала, как актерский образ ее разваливается на глазах из-за этой маленькой слабости, и настоящая личность вдруг просачивается сквозь трещины потерявшегося персонажа. Кассандра тянула время, долго и упорно, как могла, очевидно, точно так же перебарывая собственную неловкость, но даже у нее, острой на язык Майклсон, угрозы кончились слишком быстро. Взглядом она выразительно косила влево, в сторону Юджина, и, спустя несколько секунд отвратительного и абсолютно тупого молчания, до Рапунцель, наконец, снизошло маленькое озарение. Пусть и не совсем так, как нужно было. - А может, хватит передышек? – Рапс резко поднялась на ноги, защищаясь небольшой сковородой. Той самой, о которую споткнулся Юджин. Зал взорвался удивленными и одобряющими возгласами. – Я не боюсь твоих угроз! Ловко прокрутив в руке меч, Майклсон провернулась вокруг своей оси и расплылась в странной, чересчур надменной злодейской улыбке. Демонстративно провела языком по верхнему ряду зубов – видимо, пыталась войти в образ, – и подняла взгляд на Рапунцель. - Напрасно! - Ох, какой прогноз! Она замахнулась, медленно, почти замирая у самой цели; Рапунцель парировала сковородкой. Началось усиленное фехтование с периодическими стихотворными шутками. Зал гудел абсолютно непонятными звуками. Уиллоу, схватившись за голову, осела на пол, прикидывая все варианты окончания «спектакля». События менялись слишком быстро. Из одной решенной проблемы выпадало две нерешенных, и так далее, и далее, и далее, и вот уже случается так, что ведьма прибила принца в середине пьесы, а принцесса бьет ее сковородкой и угрожает ей стихами Маяковского. - Уиллоу? – шепотом прикрикнула Адира, слишком резко вваливаясь в маленькую комнатку. Найти хореографа с первого раза не получилось, и только обшарив все углы, мисс Блэкстоун нашла подругу в четвертом, последнем, возле выхода на сцену. Взлохмаченную и до невозможности смешную – в других условиях Адира отпустила бы пару шуток. – Уиллоу, это что такое? - Адира! – она оживленно поднялась с пола. – Адира, родненькая!.. Директриса мне голову оторвет. Оторвет и скажет, что так и было! Что делать-то с этим? Все не так, совсем не так! Обе повернули головы на сцену. Там вошедшая во вкус Рапунцель, изящно орудуя сковородой, выигрывала сражение у хромой Кассандры; под елкой, как любой адекватный человек, прятался Юджин. Гномы молча наблюдали за ситуацией с края сцены с крайне похоронными выражениями лиц. Кира кричала что-то про ставки на победителя; к сожалению, в сущем хаосе никто ее не поддержал. - Я клянусь тебе, Адира, дома никто ее такому не учил! В ответ многозначительно вздохнули: - Какие костюмы еще остались?***
На пятой песне плейлиста у Краули кончилась доступная площадь для мытья. Несколько секунд она довольно рассматривала проделанную работу пустым взглядом – все внимание ее, очевидно, все еще было приковано к чересчур спокойной музыке в ушах. Простояла до конца трека, почти пустила слезу, потом расстроилась, что не может послушать эту же песню во второй раз, ибо до сих пор так и не научилась переключать музыку в плейлисте, и грустно подхватила ведра с водой. Наушники удивительным образом возвращали ее в прошлое, во времена, когда из всех проблем в жизни у нее была лишь одна: успеть на танцы в субботу с симпатичным и очень внимательным лесорубом. Раньше она работала на коммуникаторе, крутилась у зеркала по несколько часов, отвешивая с десяток комплиментов красавице в отражении, и стабильно бегала в дом культуры с миловидными юношами, чаще всего, разумеется, с лесорубом – один-единственный он смог покорить ее на целых сорок с лишним лет. И тогда, с появлением того самого дровосека, молодые люди перестали падать у ее ног. Во всяким случае, до двадцать девятого декабря две тысячи девятнадцатого года. Тогда-то, в тот день, на нее все-таки упал один парень. Прямо на работе. Почти что к ногам. Коморку она отпирала все так же в наушниках, наслаждаясь теплыми воспоминаниями о беззаботном прошлом – и совсем не ожидая, что вместо привычных ведер да шкафов увидит взбудораженного школьника. От неожиданности огрела его шваброй; продолжала огревать под звуки классической музыки в ушах, пока осознание реальности, наконец, к ней не вернулось. - Ты что в подсобке делаешь? – вскричала она, чувствуя, как ее престарелое сердце вдруг начало заходиться жуткими приступами адреналина. Ей не ответили; молча протиснувшись между ее телом и дверным косяком, парень со всех ног помчался по коридору. Шум поднялся невероятный. Пол заскрипел под его ногами. Выбежав за ним следом, Краули агрессивно затрясла шваброй в воздухе. – Куда по помытому, паразит?!***
Кассандра чувствовала, как ее переполняет дикий азарт. Ужасно ныла перебинтованная нога, чесались руки – она изо всех сил старалась сдержать образ и не выбросить меч к чертям, чтобы сразиться в привычном стиле, на кулаках. Зал расплылся; по какой-то причине зрители начали болеть за каждую сторону, как на настоящем спортивном матче. Это заводило; тем не менее, Кассандра старалась держась себя в руках. Все перевернулось в один момент – Рапунцель подобралась слишком близко, и, скрестив сковороду с мечом, наклонилась еще, оставляя между их лицами всего несколько сантиметров. Обычно в такие моменты рыцари высыпают друг на друга тонны угроз и оскорблений. Как, впрочем, и борцы лиги UFC – те еще рыцари, стоит сказать. - Кэсс, у меня кончились рифмы. Сокращение собственного имени вдруг полоснуло ее ухо; впервые с момента их размолвки Рапунцель произнесла его вслух. Что-то внутри Кассандры неприятно хрустнуло; пришлось вспомнить, насколько некрасиво она поступала целых три недели. Как можно надеяться на хорошее отношение к себе после всего, что между ними произошло? Голова снова забивалась лишними мыслями; сию же секунду Кассандра постаралась вытрясти всю лишнюю дрянь из своей черепной коробки. Во время спектакля думать на отвлеченные темы было катастрофически запрещено. Коротко угукнув в знак понимания, Майклсон с силой оттолкнула сковороду от своего лица. Схватка продолжалась. Кассандра замахнулась еще раз; Рапунцель, ловко заблокировав удар, прости Господи, сковородой, поставила противнице подсечку. Это была победа. Наступив на собственный плащ, Колдунья с грохотом шлепнулась на пол, совсем немного не долетев до ватного сугроба. Рапунцель виновато дернулась, едва ли не сорвалась с места, чтобы помочь, но, пересилив себя, направила на противницу сковороду. Она не придумала, что сказать – через секунду поняла, что это было и не нужно. - Это что за беспредел? – взревел старческий голос. Все обернулись на шум. Сзади, нахмурив седые брови (таким позавидовал бы сам Брежнев), сердито стоял… Дед Мороз. Самый что ни на есть традиционный. И, как и полагается всем дедам, он начал всех отчитывать, без лишних промедлений. – Ты, Дух Нового Года, должна всем радости дарить. А ты что делаешь? Все растерянно хлопали глазами. Деда Мороза в основном сценарии не было. Совсем. Рапунцель, на секунду подзабыв, что дух Праздника – это она, только-только хотела открыть рот, но не успела – сзади, с другой стороны, раздался еще один старческий голос. - Что здесь происходит, м? Толпа взорвалась хохотом. На сцене стояло два Деда. Оба смотрели друг на друга так, будто бы увидели задания итоговой контрольной по физике – с немым вопросом «Какого черта?» и тихим ужасом. Неловкая ситуация. - Их… Двое! Какого… – шокированно воскликнула Кэсс, приподнявшись на локтях. - О… Боги! – отрывисто перебила ее Рапунцель, стараясь взять себя и все происходящее в руки. Срочно нужно было найти выход из ситуации. Желательно – не засмеяться. Толпа начала притихать, заслышав, что грядет гениальное продолжение истории. – Кто же настоящий? - Вот этот! - Нет, вон тот! Из-под елки оживился Юджин. - А ведьмам слово не давали! - Вы б, Сударь, лучше помолчали! Деды растерянно переглядывались. Толпа смеялась. Бросив мимолетный взгляд в зал, Юджин вдруг заметил, что народу стало раза в три больше – теперь зал был практически забит. - Я настоящий! – взмахнул руками правый, гордо выпятив грудь вперед. В нем смутно узнавался Вэриан; Вэриан, который засунул под себя несколько подушек, налепил на лицо длиннющую бороду и огромные седые брови, и выпрямился настолько, насколько это вообще возможно, лишь бы казаться выше. Выглядел он, по большому счету, как очень дальний родственник Деда Мороза, наворовавший в магазине колбасы и спрятавший все добро под красный тулуп. – У меня борода длиннее. - А у меня щеки румяней! – откликнулся второй, с усилием понижая голос. – И посох, вон, имеется. Кассандра первой узнала человека под вторым костюмом. Даже щеки, от души измазанные красной помадой, не смогли ей помешать; наоборот, от этого стало еще хуже, и девушка засмеялась в голос. Рапунцель тихонько пнула ее пяткой. До нее комичность всей ситуации так и не дошла. - Так кто же настоящий? – Юджин, наконец, вылезший из-под елки, развел руками, вопрошая у народа. Все в зале наперебой начали кричать. Смех Кассандры заглушился. Рапс ткнула ее еще раз; кажется, помогло. Главное – не заразиться. Юджин показал рукой на левого Деда. Толпа взревела. Он перевел руку на правого – народ снова заорал. Собственно, оба раза звучали примерно одинаково: больно и громко, так что решить ничего так и не удалось. Забавы ради, Фитцерберт снова повторил манипуляцию – толпа заорала пуще прежнего. Мороз слева начал было снова говорить, но двойник грубо его перебил. Импровизация снова ринулась в дело. Правый дед Мороз, тот, в котором сидел Вэриан, злобно рассмеялся. Сорвав с себя шапку, он пробежал два круга по сцене и, наконец, остановился на краю, слегка наклонившись к толпе. - Повелись, ха-ха-ха! – толпа притихла. Такого поворота событий не ждал никто. Особенно актеры. Особенно – сам Вэриан. – Купились! Я – злой колдун Деманитус, и это я охотился за принцессой! Я! Первым в себя пришел Юджин. Гордо выпрямившись, он несколько раз ударил себя в грудь кулаком. - Так выходи же, биться будем! - Куда нам торопиться, люди? Принцесса здесь, у моих ног, а в ней – дух праздника живет! Вэриан зловеще нахмурился; уже предчувствуя новый сюжетный поворот, Фитцерберт театрально закрыл собой Рапунцель, просто на всякий случай. - Вы победили мою ведьму, - Деманитус посохом указал на Кэсс, все еще не поднявшуюся с пола, - но вам не победить меня! Уйди с дороги, ты, мальчишка! - Тебя сюда не звали, Дима, - наконец, зашевелился «настоящий» Дед Мороз. - Деманитус я. - Все одно. Со мной – ребёнки, мальчишки и девчонки, принцесса с принцем, – с тобой всего лишь твои брови. И накладная борода. Это пора было остановить. Два раза попытались, и оба с треском провалились. Третий, как обычно, должен был быть удачным. Выпрыгнув из-за спины Юджина, Рапунцель снова обратилась к толпе, немного запнувшись вначале – людей стало намного больше; час назад было огромное количество пустых кресел, сейчас же все сидели едва ли не друг у друга на коленках – настолько не хватало мест. - Пора покончить с этим! – громко крикнула она, перебивая уже зародившийся поток речи Вэриана. Дальнейшего переворота сюжета, возможно, никто не переживет. – Прогоним самозванца вместе! Все вместе крикнем, ну! «У-хо-ди!» - нескладно проорала толпа, и Вэриан стушевался. На второй раз зажал уши руками. На третий – смешно затопал ногами, поднимая колени до самой груди, и, провернувшись на месте, комически выбежал за кулисы. Зал радостно взревел. Все орали и свистели; от слишком высокого уровня шума картина мира в глазах Рапунцель поплыла неясными пятнами. Через несколько секунд Вэриан вернулся; уже в своем привычном костюме, оставив подушки и тулуп в раздевалке, лохматый и с красными полосками под глазами – имитация румяных с мороза щек, которую он не успел смыть. С горящими глазами он осмотрел зал и секундно отдышался, поднося микрофон ко рту. Оставались только финальные слова рассказчика – единственная вещь, оставшаяся неизменной. Публика не умолкала; приходилось перекрикивать. - Нет повести отличнее на свете, чем повесть о принцессе в Новый год. О магии, о чуде, и о стрессе – пусть каждый для себя уроки извлечет. Рискуйте, радуйтесь, любите! Не бойтесь, что произойдет. И своих близких берегите – рядом с ними счастье расцветет. Зал загудел. Со всех сторон послышались аплодисменты. Актеры строились на поклон. Неуверенно Рапунцель подала Кассандре руку; робко улыбнувшись, она схватилась за ее ладонь холодными от непонятного волнения пальцами. Облокотившись на подругу, Майклсон дохромала до края сцены, искренне пытаясь сдержать в себе необъяснимую улыбку – должно быть, в ней все еще бушевал адреналин. За вторую руку ее взял Вэриан, легко и не принужденно; она даже заметила не сразу, слишком увлекшись выискиванием знакомых лиц в толпе. Человек в тулупе приобнял за плечи Юджина. Фицерберт, едва ли не искрясь от переполняющего его чувства счастья, крепко держал за руку Рапунцель, переплетя ее пальцы со своими. Гномы топтались под ногами. Громко, оглушительно громко звучали аплодисменты; кажется, зрители хлопали стоя – в зале внезапно включили свет, и глаза актерам заслепило. Поклонившись несколько раз, каждый, абсолютно каждый мог поклясться, что счастлив. И ни один человек не задумался о том, что всего пару минут спустя Уиллоу открутит головы всем и каждому десятью разными методами с разной степенью жестокости.***
За кулисами было тесно; толкаясь и перешучиваясь, актеры поочередно вваливались в комнатку. Адреналин зашкаливал. Хотелось кричать – и, очевидно, желание это было настолько коллективным, что возрастало с каждой новой секундой. Вдалеке, в зале, все еще шумели чужие голоса – так почему они, организаторы всего этого балагана, не могут просто наораться на славу? Кира то и дело дергала Юджина за рубаху – без конца задирала его по причине и без, просто заигравшись; три молниеносных пинка спустя ему пришлось отпустить руку Рапунцель, чтобы принять вызов. В шутку он взял Злюку на удушающий; свободной рукой растрепал короткие волосы до состояния наэлектризованного ежа. Искрясь от собственной энергетики и полученного статического заряда, Кира потянула за палец сестру – ту шарахнуло током. Завязалась новая борьба. В ней Юджин уже не участвовал. Он смотрел на них, улыбался во весь рот и сам понять не мог, почему – чуть не ревел от счастья просто оттого, что дети рядом с ним кружатся в какой-то абсолютно хаотичной забаве. Все гномы вдруг начали сходить с ума; о его существовании враз забыли. А он не мог отвести от суматохи взгляда. Ему вдруг подумалось о том, что совсем скоро все они вырастут; всего через каких-то пять лет он увидит Киру взрослой девушкой и будет гордо плакать на ее выпускном, почти как самый настоящий старший брат, ибо сестренка его лучшего друга вдруг стала невероятно ему близка; через десять, возможно, познакомится с собственной семьей Каталины, приедет к ней на новогодние праздники и традиционно уронит елку, чтобы никто не забывал, каков он, Юджин Фитцерберт. В груди приятно щемила тоска. Он вдруг понял, что хотел бы видеть, как они растут – хотел бы видеть, как весь мир меняется перед его глазами в вечно мелькающих лицах молодежи. Он вдруг понял, что чертов Ланс снова был прав. Этот прохвост понял все с самого начала, как обычно, и не сказал никому ни слова, ограничившись лишь наводящими вопросами и маской высококвалифицированного клоуна, натянутой по самые уши неплотно прилегающей резинкой. Удивительным образом он разглядел в Юджине, безответственном раздолбае, наставника и педагога еще задолго до того, как сам Юджин посмел хотя бы задуматься о подобном раскладе; удивительным образом, кажется, снова попал в точку. Чертов Ланс. Коротким осознанием хмыкнув себе под нос, Юджин отвернулся – и враз замер. У выхода, в мрачном свете отдаленной лампочки, вальяжно облокотившись о стену спиной и подтянув чересчур длинные ноги к груди, сидел не кто иной, как Эндрю. Эндрю Хьюберт собственной персоной. Что-то очень больно кольнуло Фитцерберта изнутри; осознание всего произошедшего вернулось к нему практически моментально. Следом внезапно прибывшего актера стали замечать и все остальные: постепенно в комнатке устанавливалась тишина. Множество пар глаз глядело на него из полумрака, сверху вниз, просверливая неодобрительным взглядом и молча укоряя все всех грехах прошедших двух часов. Эндрю не поднимался; встал на ноги только лишь когда в подсобку быстрым шагом вошли Уиллоу и ее абсолютно недобрая аура. - Ты где был? – сразу же начала рычать она, приближаясь к парню практически вплотную. Он слегка попятился. - Меня в подсобке заперли, – несмело начал оправдываться он. Тем не менее, Уиллоу было не остановить. Вопрос ее, по всей видимости, был риторическим; она перебила Эндрю на полуслове, изо всех сдерживая себя от гневных криков и принципов физического насилия. Голос мисс Смит все повышался с каждой новой секундой; Юджин не вслушивался в ее слова – сердце его вдруг покрылось мурашками и агрессивно заколотилось, почти как у загнанного зверя. Так больше продолжаться не может. Его мелкая, абсолютно необоснованная на логическом уровне вражда с Эндрю в какой-то момент перешла в состояние самой настоящей войны – кажется, в начале декабря они вдруг начали подшучивать друг над другом, неосознанно, не сговариваясь; с каждой новой встречей подколы становились все жестче и жестче, пока, наконец, не достигли уровня массового поражения. Юджин перегнул палку. И он впервые осознанно признал собственное поражение, с горечью на языке и мерзотным чувством стыда в груди. - Это я его закрыл, – вдруг громко сказал он, перекричав возмущения Уиллоу мужским басом. – Я признаю, я не подумал и подставил всех присутствующих. Ставьте мне три в четверти, дайте отработку или другое наказание – я заслужил. Все вокруг затихло. Недовольные взгляды вдруг обратились к нему; пару секунд спустя Эндрю налетел на него с кулаками – Юджин не сопротивлялся. Был быстро оттянут в сторону; толпа просочилась между ним и его соперником, и Эндрю быстро был оттеснен за дверь. Фитцерберт остался стоять; под недовольные взгляды он извинился даже дважды, за разные аспекты своего поступка, даже не надеясь на то, что слова его возымеют хотя бы какой-то эффект. Тем не менее, смолчать было бы неправильно. Его друзья заслуживали честности. Как, впрочем, и он сам. Мисс Смит ушла молча. Актеры потянулись за ней; одни хлопали его по спине, другие награждали агрессивными взглядами – ни на кого он не обращал внимания. Запомнил только, что Рапунцель осторожно тронула его за руку, и жить от этого стало в несколько раз тяжелее. Просверливая деревянные половицы невидящим взглядом, он продолжал стоять на месте, ожидая, пока все, наконец, разойдутся по раздевалкам и оставят его в одиночестве, наедине с собственными невеселыми мыслями и ядовитым, разъедающим чувством стыда. Он, кажется, добрался до крайней точки – в вечном состязании пакостей он определенно победил, поставив жирную точку в этой невнятной сюжетной ветке: как бы ни старался, Эндрю до его уровня так и не дотянул. Тем не менее, Юджин проиграл самому себе, так банально и парадоксально – видимо, именно об этом ему и говорил Гектор. Видимо, именно эту ответственность он имел в виду: банальную ответственность за самого себя, о которой пишет абсолютно каждый продвинутый коуч по личностному росту и говорит любой участковый полицейский на послешкольных беседах. Паршиво. И в чем был смысл их с Гектором разговора, если он ни черта в жизни Юджину не помог? Несколько секунд он продолжал буравить пол взглядом, не в силах оторвать пяток и сдвинуться с места. Душа его ныла в непонятных судорогах. Доигрался. Вдруг его окликнули по имени – Юджин был уверен, что уже давным-давно находится в абсолютно негордом одиночестве. Медленно он обернулся через плечо; за его спиной стоял Дед Мороз. Тот самый Человек в Тулупе. - Признавать свои ошибки всегда тяжело, – тихо сказал он женским голосом. В голове у Фитцерберта случился диссонанс. – Но это необходимо для того, чтобы двигаться дальше. Он отлично это понимал – сам себе за последние сутки эту фразу сказал раз эдак десять – и тем не менее, услышав ее из чужих уст, вдруг ощутил, как все тело его покрывается неприятными крупнокалиберными мурашками. Шум в актовом зале затих окончательно; лишь голос за его спиной продолжал говорить негромким полушепотом. - Мы все так или иначе ошибаемся. Но это опыт. И брать за него ответственность – черта действительно взрослого человека, – Человек сделал короткую паузу. – И я горжусь тем, каким человеком ты становишься, Юджин. Он так и замер, оглядываясь через плечо и не понимая толком, на что смотрит – вдруг осознал, что, так или иначе, не видит абсолютно ничего, кроме едва различимых разноцветных пятен. Кажется, глаза его намокли; в неясной влаге тихо отражались огоньки новогодней елки. - Можно я вас обниму? Одним движением руки Дед Мороз стянул с головы объемную шапку; светлая макушка Адиры, кажется, рассеяла весь мрак вокруг себя: в глазах у Юджина появилось еще одно цветастое пятно. Он несмело подошел на полшага; холодные ладони осторожно легли на его лопатки. Пришлось сгорбиться – только так он смог коснуться ее плеч щекой. Обжигающее тепло растеклось по его грудной клетке. В последний раз его обнимала мама, много лет назад; каждый Новый Год он глупо и наивно загадывал обнять ее еще раз. На восьмой год его желание было услышано. Впервые за долгие годы, Юджин заплакал.***
Оттирать ярко-красную помаду со щек было не самым легким занятием, но, наклонившись к широкому зеркалу раздевалки, она усердно скребла красные следы салфеткой. Сзади, практически слившись с самыми разными костюмами, сидела Уиллоу. Сжимая в руках планшет с прогоревшим сценарием, она молча смотрела вперед, в зеркало, иногда перехватывая отраженный взгляд Адиры. - Ну, все было не так плохо, – нервно констатировала хореограф, ища хотя бы какой-то повод оправдать себя и весь мир вокруг. – Во всяком случае, детям было весело. Мы же для этого все организовывали, да? Адира устало опустила руки. Половина ее лица окрасилась в стабильно красный цвет. Как боевая раскраска, честное слово! Здорово было бы изгонять Лже-Деда в таком виде, с бубном и ритуальными танцами. - Они хорошо сориентировались, – невпопад ответила она, переводя взгляд на красный тулуп, аккуратно сложенный на стуле. В носу все еще стоял запах застоявшейся пыли – в принципе, так и пах Новый Год. И как она вообще согласилась на это? Каким образом оказалась на сцене в костюме Деда Мороза, и, главное, почему ей, самому серьезному преподавателю школы, было весело? - Они сорвали весь сценарий. И не поспоришь. Из того, что написано на бумаге, в реальность воплотилось только самое начало, и то, с некоторыми коррективами. А потом колдун исчез на совещании злых духов и попал в пробку по пути к месту преступления, Принцесса развалила свою собственную башню, а прекрасный Принц, посоветовавшись с цыганами, вдруг решил отказаться от насилия и слег под елку, позволяя своей возлюбленной проявить полную самостоятельность и побороться за свою руку без чьей-либо помощи. И это не говоря уже о внезапном пришествии Деда Мороза и конкурсе стихов от Гномов! Даже в цирке Адира такого не видела (хотя и в цирке она в последний раз была очень много лет назад). - Спасибо, что помогла, – снова подала голос Уиллоу после нескольких минут молчания. Без подруги спектакль уж точно пошел бы прахом: если не на самом выступлении, то уж точно на стадии разработки, еще там, в кабинете 302, где мисс Смит, раз за разом обжигая язык только что заваренным чаем, отчаянно сомневалась в своих способностях. Семь лет она знала мисс Блэкстоун; ни разу из этих семи лет Уиллоу не усомнилась в том, что дружба с этой женщиной была едва ли не самым лучшим подарком вселенной; говоря «спасибо», она осознанно благодарила ее за нечто большее, чем десятиминутный цирковой номер на сцене. Адира, занятая оттиранием собственного лица, не ответила; лишь помолчав несколько минут, она обернулась к подруге через плечо. - Вина? Уиллоу, практически провалившаяся телом в тонны мягкого реквизита, с громким выдохом откинула голову назад. - Ромашки. Два литра. Обе тихо рассмеялись. В конце концов, все было не так уж и плохо – да и нельзя же все на свете контролировать, правда?