Потерявшие любовь

Надо дышать, вдох-выдох, медленно, пока запах горящих людей не выветрится из легких. Вдох-выдох. Пока картина обугленных детей с волдырями на маленьких личиках не перестанет мелькать перед глазами. Вдох-выдох. Пока я не перестану слышать крики: «Нет!» и «За что?» в своей голове. Вдох-выдох. Пока я не сойду с ума. Я заставила себя моргнуть. Еще раз. Меня била мелкая дрожь, а в груди застрял не выплеснутый крик. Отчаяние затопило душу, и не было смысла идти дальше. Я гляжу в пустоту перед собой, мечтая, чтобы она затянула меня туда, где никто не найдет, где я сама себя потеряю. Мне необходимо вытащить душу и выкинуть. Такой груз я нести больше не смогу. Иккинг сидит рядом, едва касаясь меня коленом. Я слышу его частое дыхание и биение сердца. Постепенно оно выравнивается, он встает, достает спички и зажигает одну. Язычок пламени разрезает темноту на две половинки, проливая мягкий свет на погреб, который вполне может стать гробом для нас. В нашем распоряжении пустые полки, чистильщики и тут постарались. Иккинг оглядел то, что нам досталось, затем погасил спичку и чем-то зашуршал в дальнем углу. -Тут холодно, вот, — он протянул мне чью-то куртку. Ну, я так думаю, ни черта не было видно, я лишь почувствовала, что мне на руки положили что-то мягкое. Я продолжала сидеть с широко распахнутыми глазами, глядя в пустоту и внутрь себя одновременно, пытаясь найти причину, оправдание тому, что произошло наверху. Тяжесть на руках возвращала меня к реальности, а жаль, я почти поверила, что темнота согласилась на сделку. Иккинг снова зажег спичку, сел напротив меня и поднес огонь к моему лицу, чтобы лучше видеть. В его ясных глазах можно было утонуть, что я бы с радостью сделала. Язычок пламени нервно дергался, отплясывая у меня перед глазами, разгоняя тьму как снаружи, так и внутри меня. Меня все еще била мелкая дрожь, то ли от холода, то ли от ужаса. -Астрид, у тебя шок, ты слышишь меня? Я кивнула. Да, я тебя прекрасно слышу, как и крики в своей голове. Отчетливо и больно. Почему я не могу просто отключить мозг? Нажать на кнопку «Выключение» и все? -Ты ни в чем не виновата, — сказал он, положив ладонь мне на плечо. -Ты не виновата в их гибели. Я перевожу усталый взгляд на него. -Там были дети, — мертвым голосом говорю я. -Я знаю. -Маленькие дети. Они же были здоровы. Почему их убили? — я заглядываю ему в глаза, пытаясь найти ответ. Но его нет. Иккинг тоже не знает. -Откуда у них столько топлива? Керосина! Откуда? Что это за люди? Откуда у них столько власти? Он берет куртку, которая так и лежит на руках, и набрасывает мне на плечи. Теплее не становится, хотя я смутно вообще различаю, холодно мне или тепло. -Я знаю, я тоже это видел. Астрид, поверь, ты бы им не помогла. -Я могла бы постараться, -я не хочу ему верить, что все было безнадежно потеряно. — Крикнуть, отвлечь. Да что угодно! -Они уже были пристегнуты, когда ты пришла. Отвлекая чистильщиков, лишь навлекла бы на себя беду. Они бы и тебя убили, спокойно вернувшись потом к своим делам. Трупов было бы на одного больше. -Может, так было бы лучше? — устало вопрошаю я у пламени. -Вот так просто сдашься? Он усаживается рядом, слева от меня, погасив спичку. Спасительная темнота снова окутывает меня мягкими пуховыми перчатками. Она касается моих глаз, рук, моего сердца. Как бы я хотела, чтобы она унесло прочь из головы крики. -Там же была вся деревня, — рассуждаю я в пустоту. -Все до единого, даже старики и дети. Маленькая девочка с прилипшими черными трусиками. Пожилой мужчина с тростью в руках. На мгновение я вспоминаю ту женщину, что пыталась спасти свою малютку, закрывая собой, но вместо нее мне представляется моя мама. Она закрывает меня от потоков бензина и плачет. Еще немного и я сойду с ума. -Кто мог сделать это? Кто их послал? А главное — для чего? Темнота молчит. Иккинг тоже. -Должен же быть кто-то главный, кто выдал им костюмы, бензин, автомобили. Тот, кто дал им право так обращаться с невинными людьми. -Я не знаю, кто это и зачем они сделали это. Но, что сделано, то сделано. Теперь уже ничего не вернуть. Так мы хотя бы знаем, что они делают с теми, кто болен, или как они считают, что болен. Если он на что-то и намекал, я предпочла не понять этого. -Они сожгли их заживо, Иккинг, заживо! -Астрид, пожалуйста, — тихо просит Иккинг, вот только чего просит? Не бояться? Не говорить о чистильщиках или о тех людях? Не падать духом? Не отчаиваться? С первой минуты, когда полгода назад я зашла домой и увидела мертвую мать на полу кухни, я постоянно только и делаю, что отчаиваюсь и падаю духом. Все это время я поражаюсь, почему еще не умерла, откуда во мне силы делать шаг за шагом в беспросветное будущее, ползти туда, где только холод и тьма. Я не герой, не боец, не воин, я просто сопливая девчонка, которая устала постоянно бояться. А только этим, по сути, я и занимаюсь. -Тебе придется это пережить. Не только это, поверь мне, нам предстоит вынести и увидеть еще много грязи и смертей. Обнадеживает. Хоть выбивай это на табличке и неси как лозунг впереди. -А я не могу просто умереть здесь? Ты один пойдешь дальше, а я останусь тут, в погребе, среди пыли и темноты, как какое-нибудь насекомое. -Ты знаешь ответ. -Но теоретически-то я могу? Ты не сможешь меня заставить жить, если я не захочу. Он замолкает, не найдя, что ответить. Меньше всего мне хотелось задеть его, но сейчас это не очень волновало. -Недавно ты сам пытался застрелиться из пустого пистолета? Забыл? Почему ты пытался это сделать, Иккинг? Ты же знал, что патронов нет. -Знал, но это был…жест отчаяния. -О чем я и говорю. Иккинг тяжело вздыхает, а я продолжила: -Как Бог такое допустил? -Бога нет, он покинул нас, — вяло отзывается Иккинг. -Будет лучше, если ты как можно быстрее перестанешь возлагать светлые надежды на мир и людей. Им здесь не места, ни мечтам, ни светлому будущему. Я поднимаю уставшие глаза на него, ожидая продолжения. -Ад пуст, все бесы здесь. Бог нас давно покинул. Я моргаю, и крупная, как весь океан, капля стекает по щеке. Слезы всегда будут соленые. Города будут расти и разваливаться, погребая всех под своими обломками. Люди рождаться и умирать, обманывать, предавать, любить друг друга и мечтать о небе. А проливаемые слезы все так же будут солеными. Я больше не могу это нести в себе. Разрываемая рыданиями, я обхватываю голову руками и плачу навзрыд. Беру куртку, закрываю рот рукавом и кричу столько, насколько хватает легких, потом кричу снова и снова, срывая голосовые связки. Я пытаюсь выкричать всю себя, чтобы не осталось ничего, ни капли души, ни капли памяти, где могли всплыть картинки людского костра. Я хочу, чтобы мое нутро умерло, мое сердце перестало качать кровь, а слезы — катиться по грязным щекам. Я и раньше видела, как сжигали людей, но они были заражены. Поэтому те костры не беспокоили меня, тогда я еще верила, что все можно вернуть, что человечество справится с болезнью и встанет с колен. А сегодня я видела вопиющую несправедливость, когда сжигали здоровых, ни в чем неповинных людей. Кажется, в этом мире осталось место только для несправедливости и страха. Иккинг придвигается и обнимает меня, и я снова утыкаюсь ему в грудь. Не знаю, что бы делала без него, хоть еще несколько часов готова была проломить ему голову от злости. Но сейчас злость ушла, оставив после себя горькое послевкусие. Он ничего мне не должен, его вообще не должно быть здесь. Никто не просил его успокаивать меня, но он это делает. Я кричу, кричу ему в сердце, как мне больно жить, как мне больно помнить этот ад. Я и подумать не могла, что буду искать утешения в его объятиях. Как интересно повернулась жизнь: еще пару тройку дней назад, я даже не подозревала о существовании Иккинга. Теперь же сижу, укутанная его теплом, успокаиваемая его словами. Словами мною освобожденного психа. Настает момент, когда слезы заканчиваются, а рыдания переходят в хрипы. Секундой позже я уже проваливаюсь в никуда, что лишь отдаленно можно назвать сном. Кажется, Иккинг шепчет какие-то слова, но я его не слышу. Я не знаю, сколько времени проспала, но просыпаюсь я от собственного охрипшего крика. Меня всю ночь мучали кошмары, заставляя блуждать в темном и сыром подсознании. Бесконечная вереница чудовищных лабиринтов не хотела выпускать меня, и не было конца этой пытке. -Что? Что случилось? — Иккинг зашевелился слева от меня. Нам приходилось спать полусидя, облокотившись на стену и подобрав колени. -Ничего, прости. -Все нормально? -Да, насколько это возможно. Кошмар приснился. -Это нормально. -Да, похоже на то. Долго мы здесь уже сидим? -Не знаю, я тоже отключился, — признается Иккинг. Вокруг нас непроницаемая темнота, но мне света не надо, я к нему еще не готова. В темноте иногда я представляю себе, что просто парю в воздухе, словно перышко, уносимая вперед, не имеющая ни надежды на будущее, ни груза прошлого. -Есть хочешь? -Не особо, — я попыталась представить, как заставляю себя съесть что-то, и не смогла. Внезапно в памяти всплывает брошенная кухня в первом доме, в который я зашла. Я там украла кусок хлеба и доела чей-то суп. А в этот момент тот, кто должен был насладиться его вкусом, был привязан к столбу и мучительно ждал смерти. Меня передернуло. В мире стерлось точное понятие добродетели. С одной стороны, этот суп спас меня от голодной смерти, но не спас того человека, хозяина дома. Для меня добродетель, для него бесполезный обед перед смертью. Мне стало тошно от самой себя, от того, что я сделала. Совесть теперь стала страшным грузом, мешающим мне выживать. Где бы найти ускоренные курсы по усыплению совести? -Иккинг, как ты нашел меня в деревне? В смысле, я же ушла из лагеря от тебя, оставив там одного. «Бросила тебя, опять» — хочется добавить мне, но я сдерживаюсь. Теперь наша ссора кажется мне мелкой, как пылинка, не стоящая внимания. Кажется, это было целую вечность назад. Мне мучительно хочется откатать обратно пару дней и позволить ему вести меня туда, куда надо. Только не сюда. Только не в деревню. Сначала Иккинг молчит, потом делает вдох и кашляет. -Дай угадаю, ты следил за мной? -Я просто не мог отпустить тебя одну. Не в том состоянии, что ты была. -Почему? Почему ты вообще пошел за мной? Я же никто тебе -Ты шла в Город, я последовал за тобой. Ты спасла меня, и я вчера, кстати, тоже тебя спас от неминуемой гибели. -Ясно. Это что-то вроде 1-1? Я спасла тебя, ты меня, и мы в расчете? Но ты пошел за мной не из-за этого, верно? Я не верю, что он преследовал меня лишь для того, чтоб выплатить долг по спасению. Может, ему очень одиноко, и он боялся снова окунуться в это море одинокого блуждания? Иккинг не собирался мне отвечать. -Что ж, полагаю, мне стоит поблагодарить тебя. Я хотела сказать это искренне, а получилось, словно я издеваюсь над ним. -Спасибо, правда, я… -Не надо, — резко оборвал меня Иккинг, отчего я почувствовала себя неловко. -Мне не следовало соваться туда, но я же не знала, что меня там ждет. -Поверь, никто не мог предполагать. Это какой больной мозг надо иметь, чтоб спрогнозировать настолько ужасные события. На будущее учти — удача не вечна, она как резина, ты ее тянешь потихоньку, все получается. Но наступает критический момент, когда уже нельзя ее испытывать дальше, нельзя тянуть, иначе она порвется, вернувшись с троекратной силой разрушения. -Тебе надо было стать философом. Он снова зашевелился, и я услышала звон цепи об пол. Он ведь так и не снял кандалы с левой руки, кусок цепи до сих пор болтается за ним хвостиком. Я представила, как он стоит с другими жителями, прикованный к фонарному столбу и облитый бензином. Потом пометила в голове это все биркой «УЖАС» и отправила подальше в память. -Что тебе снилось? -Если ты хочешь сменить тему на более приятную, то это неправильный вариант, — пробубнила я себе под нос. Дело было не в том, что я не хотела делиться своими снами, я вообще не желала их вспоминать. Вышибать бы себе память каждое утро. -Извини, я не подумал. -Что будем делать? — я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно, хоть и хрипло. -Я думаю, сегодня нам стоит переждать тут, мало ли что наверху. Чистильщики могут вернуться или прочесывать окрестности, или еще кто похуже. Мне не очень хочется прощаться с жизнью. Я уже один раз стоял на грани. Еще одну ночь в темноте и тесноте? Не почесаться, не чихнуть? Увольте, я уже физически ощущала, как мое тело превращается в деревяшку без возможности двигаться. Суставы ныли, а спина раскалывалась пополам. Весь этот кошмар пугал меня не меньше, чем опасности, поджидающие наверху. -Я бы уже сейчас ушла. Не уверенна, что выдержу еще одну ночь. -Ты даже не представляешь, сколько человек может вынести, — сухо ответил Иккинг. -Ты прошлый раз уже ушла, смотри, к чему это привело? -Я не виновата, что пришла туда, где всех должны были сжечь! Тебе-то что? -Ты могла умереть! — в его голосе слышалась досада и боль. -Но не умерла же! -Потому что я пришел вовремя! Если бы они нашли тебя раньше, твой труп уже рассыпался бы пеплом по ветру. Лучше было бы, если бы я не пришел? Его вопрос низкой нотой повис в воздухе, вмиг сделав воздух трудно вдыхаемым. Мне стало совестно от собственного поведения. Разговор на этом был окончен. Уходить одной мне действительно не очень хотелось. Иккинг оказался в более лучшей форме, чем я ожидала от заключенного, брошенного на верную смерть человека. Он может меня защитить. От отряда чистильщиков вряд ли, а вот от банды браконьеров вполне. До Города несколько дней пути, три или четыре. Одной дойти будет сложно, учитывая отряды нехороших людей в защитных масках и костюмах, от которых придется прятаться. Плюс браконьеры и заражённые. Сложив все это вместе, получаем Астрид и полосу препятствий с передвижными и умными мишенями. До встречи с Иккингом цель добраться до города не казалась столь невыполнимой, но в свете последних дней, ее недостижимость взлетела до небес. Надо как можно скорее покинуть эту деревню, где вместо снега с неба сыпался пепел. Закон номер один. Движение — это жизнь, а мы вынуждены сидеть тут без света и тепла. Хорошо хоть провизии полно, ешь до отвала, вот только ни куска в горло не лезет. -Ты когда-нибудь мечтала? — спрашивает Иккинг после продолжительной паузы, вырывая меня из мрачных размышлений. -Конечно, — тихо отвечаю я. Мне уже не хочется с ним ругаться, при воспоминании о горящих людях, это все кажется таким пустым. -О чем? -О другой реальности. Где нет болезни, нет боли и страха, — хорошо, что он не видит в темноте моего лица. -Я мечтала о миллионах возможных путях моей жизни. Вот я стюардесса, приветливая и яркая в своей форме. А здесь — учитель в детском саду, вокруг меня дети, а за окном яркое солнце. В других мечтах у меня была большая семья с кучей сестер, которые бегали по дому с деревянной летней верандой и громко смеялись. Хорошо, что Иккинг спросил меня об этом. Словно напоминание, что я еще жива, и все еще не разучилась мечтать о светлом. -Это прекрасно. -А ты? -я поворачиваюсь в сторону его голоса. -О чем мечтаешь ты? -Я? -кажется, мой вопрос удивил его. — Я не знаю, ни о чем… Я не мечтаю. -Как так? -Вот так, я пытаюсь выжить, — его голос помрачнел, наливаемый нотками стали. -Здесь нет места мечтам. Если и есть, я его еще не нашел. -Мне кажется, если не мечтать, то можно сойти с ума от окружающего ужаса. Это как подушка безопасности между тобой и внешним миром. -Может и так, но пока я еще в своем уме, — он слегка улыбнулся, я услышала это по голосу. — Что стало с твоими родителями? -Мне обязательно отвечать? -Нет, если не хочешь. Сверху послышался звук открываемой двери, прерывая Иккинга на полуслове. После ночи тишины и всепоглощающей темноты, я уже стала забывать, что существует что-то за пределами этого погреба. Мы замерли, я буквально почувствовала, как Иккинг превратился в сплошное ухо. Кто-то неуклюже, словно подгребая ногу, прошел в дом, остановившись прямо у нас над головой. Я инстинктивно нашла руку Иккинга, и сжала ее. Он не сопротивлялся. Сердце выбивало глухие удары в груди. Нечто прошамкало дальше, потом появился еще кто-то. Теперь их уже несколько рыскало по дому. Чистильщики или браконьеры. Они ранены? Походка второго гостя тоже была странной, словно он передвигался на четвереньках. -Боже, что же это, — прошептала я в темноту. -Я думаю, это заражённые. Слышишь, как они ходят? Словно из последних сил -Чего им надо? -Откуда мне знать. Я уже насчитала четыре пары ног. Толпа заражённых. Мы в погребе, в ловушке у них под ногами. Отлично, просто замечательно. На заднем дворе того дома у меня хотя бы было пространство для маневра, а здесь даже развернуться негде. Придется ждать и надеяться, что они нас не найдут. Секунды складывались в минуты, минуты в часы, потом в дни и года. Все это время Иккинг не выпускал мою руку, отчего я была ему благодарна. Мне снова казалось, что меня несет вперед без времени и пространства, и лишь тепло его ладони возвращало меня в реальность. Кажется, я успела поседеть, прежде чем шарканье над головой сменил другой звук. Кто-то ногой вышиб дверь, и она, слетая с петель, с грохотом упала на пол, наделав прилично шуму. Я чуть не оглохла, сильнее сжав руку Иккинг. На мгновение стало тихо, потом тишину разорвал хаотичный топот сразу со всех сторон и странный чавкающий звук, сопровождаемый истошными звериными воплями. Сердце сжималось от ужаса от каждого крика, раздающегося над нашими головами. Мало нам было приключений за последнюю неделю, кто-то там, где обычно сидят Боги, заскучал и решил продолжить нашу череду неприятностей. Бой продолжался три вечности к ряду, а потом все стихло. Мы с Иккингом дышали в унисон, и я дико пожелала оказаться в том мини-лагере, что мы разбили сразу после побега с заправки. Что происходит последние дни? Я только и делаю, что бегу, боюсь и умоляю наступить новый день, и снова бегу, и снова боюсь. Ужасные кадры старого неинтересного кино, нажать бы кнопку остановки и выйти из кинозала. Кто-то ходил по дому. Шел он вполне приличной походкой, прямо как человек. Половицы скрипели у нас над головами, покрывая их пылью. Чтобы там не произошло, наверняка, пролилась чья-то кровь. Это пугало меня. Снова трупы, неужели не пройдет ни одного дня, чтобы мне не пришлось перешагивать через мертвых людей? Дверь в наш погреб заскрипела и открылась. Я чуть не ослепла от света, ножом прорезавшего темноту, Иккинг сделал резкий шаг вперед, закрыв меня собой. -Так-так, кто тут у нас? Низкий бас звучал откуда-то сверху. Когда глаза немного привыкли к ослепляющему свету, из-за плеча Иккинга я разглядела человека в защитном костюме и маске с огромной мачете в руке. Чистильщик.