Потерявшие любовь

Я проснулась от того, что нижняя челюсть больно клацнула о верхнюю. Мы снова ехали. Иккинг крутил баранку, уставившись бешеными глазами в метель. За лобовым стеклом дальше десяти сантиметров — хоть черт глаза коли, темень да снег вихрями. —Иккинг, в чем дело? Что случилось? Могла бы и не спрашивать. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, что кошмары мучают не меня одну. —Просто не могу тут больше оставаться. Среди этих трупов. За окном лишь белый пейзаж, смазанный в сплошную непроглядную простыню. Я молчала, предоставляя Иккингу право выговориться, хотя тяжелая голова плохо воспринимала информацию. —Что случилось? — спросила я уже более тихо. -Призраки прошлого? Какое-то время он молчал, бешено выкручивая руль. —Рик. Я прикусила губу. Ведь именно защищая меня, Иккинг стал убийцей, я его сделала таким, обеспечив ночными кошмарами до конца жизни. Он убил Рика, когда тот пытался изнасиловать меня. Кому спасибо? Мне спасибо! Я не стала спрашивать, что именно Иккингу причудилось или послышалось среди черных мешков с телами, решив, что если захочет — сам расскажет. В конце концов, у каждого свои призраки на кладбище. Грузовик прыгал на неровностях дороги, которые могли быть совсем не неровностями. Чем дальше мы продвигались вглубь свалки, тем сложнее было ехать: тел становилось все больше, а завалы труднопроходимы. Наконец, спустя пару часов, мы достигли участка пути, где машине не проехать. Разве что по телам в горку. Мы бросили грузовик и пошли пешком вперед, в снежную метель. Иккинг сорвал обивку сидений, укутав нас в нее, как в раковину. Так все же теплее, хоть бы на пару градусов, да и чувствовать, как его сердце бьется рядом — лучшее, что можно просить. —У тебя жар, — сказал Иккинг, когда мы ушли от грузовика настолько, что он скрылся в плотной пелене снега. Метель шла на убыль, с рассветом, я надеюсь, закончится вовсе. —Тебе показалось, просто устала. Я не могла позволить ему думать, что меня свалит воспаление легких, не сейчас, когда нам и без этого несладко. Когда мы почти покинули свалку. Буду довольствоваться маленькими целями на час: покинуть это кладбище, пережить снежную ночь, не замерзнуть насмерть, пройти следующий поворот. Шаг за шагом идти вперед. Мы шли вечность, ни больше, ни меньше. Одни горы сменялись другими, как череда черно-белых слайдов в проекторе. Бесконечные курганы мертвых, без имен и историй. К ним никто не придет, их вряд ли кто-то вспомнит, да и то лишь потому, что вспоминать некому: они все лежат рядом в соседних мешках. Не хочу закончить так — без права на память, покинутая и позабытая, оставленная гнить где-нибудь в лесу или на такой же свалке. А через год из моего безымянного тела прорастут цветы. Бесконечная ночь, бесконечная метель. Снег залеплял глаза, я все чаще спотыкалась, даже Иккинг не всегда ровно стоял на ногах. Мы ужасно вымотались, нам срочно нужна еда и вода, иначе часы, сколько мы еще будем обременять эту планету, можно будет счесть на пальцах. Настало утро, бесшумно подкравшись сзади, и метель закончила свой снежный смертоносный танец. Стало так тихо, словно я оглохла. Внезапно свалка закончилась, резко оборвавшись железным забором. Иккинг вышел из-под обивки, служащей нам походным укрытием, и закружился вокруг. Мы выбрались. Впереди — многие мили белого мира, холодного и спокойного. Последний рубеж — взобраться по черной горе трупов к забору и перепрыгнуть на ту сторону, где снег съест нас по колено. Я рухнула на колени от бессилия, ноги отказывались слушаться. Каждое движение отдавалось слабостью и болью. Даже дышать было больно. Почему нам надо куда-то идти? Почему нельзя остаться здесь и сдохнуть уже? Ради чего я должна жить? Зачем? Любое желание двигаться, при взгляде на непомерную белую твердь впереди, умирало, даже не зародившись. Я не хочу туда идти. Но. Есть одно но. Оно сейчас кружится, расправив руки, словно птица. В моей голове молнией вспыхнуло воспоминание о том сне, где Иккинг упал с утеса, точно так же раскинув руки. Я позволила ему упасть тогда. Но не позволю сейчас. Вот и ответ на все мои вопросы «зачем?», «почему?». Шумно выдохнув, я пытаюсь встать, но силы покинули меня уже давно, и я падаю в снег, словно мешком из-за угла пришибленная. Все перед глазами пляшет, вызывая тошноту. —Астрид, что с тобой? -Иккинг подрывается ко мне. В его голосе тревога и боль. Он знает, что со мной. С пневмонией без лекарств, даже банально без питьевой воды, я не жилец. —Поскользнулась, — отвечаю я, придавая голосу как можно больше радости и нелепости. Вот видишь, мол, какая я неуклюжая, упала, поскользнулась, как ребенок. Вместо этого: вот видишь, мол, как я подвела тебя, я умру здесь с воспалением легких, и ты ничего не сможешь сделать. Я хочу встать, но не могу. Сил нет даже на то, чтобы моргать. Иккинг переворачивает меня на спину, укладывая себе на колени. —Астрид! Астрид! — почему он зовет меня? Я же рядом. Я вижу его умоляющие глаза, черные ресницы, спутанные волосы, покрытые снежинками. От навернувшихся слез, его глаза еще прекраснее. Моя голова запрокидывается назад, и взору открывается необъятное серое небо с быстро бегущими облаками. Щемящая тоска разрывает меня. Хочу туда, хочу к птицам. Расправить крылья, прорезающие спину и улететь высоко-высоко, задевая макушкой серое небо. Там нет страха, нет боли и тоски. Отпустите меня. В голове мутнеет, пытаюсь сложить мысли в предложения, но они стремительно разбегаются в разные стороны. Я Астрид Хофферсон. Все, на что я способна. Спустя минуту я выпадаю из реальности. Астрид Моя голова — калейдоскоп. Кто-то запустил страшные моменты повторяться, прокручиваться, накладываться друг на друга, как кадры старой кинопленки, заевшей в проигрывателе. Передо мной глубокая яма с фонарным столбом в центре. Все вокруг поддернуто странной дымкой и мерцает, словно мираж. Я медленно подхожу к столбу, пытаясь определить, что свалено кучей около его основания. Я приседаю и беру в руки цепь. Кандалы. —Держись! Я вытащу тебя отсюда! Иккинг кричит где-то за моей спиной, но когда я оборачиваюсь, то вижу, что яма оцеплена кольцом огня. Я в ловушке. Его рядом нет, никого нет. Я одна, окруженная пляшущим пламенем. Иккинг Черт, какая она горячая, донести бы. Никогда бы не подумал, что все может закончиться так: мы нигде и никто, брошенные на произвол судьбы. Метель скрыла наши следы, даже если захотят — нас не найдут. Помощи ждать неоткуда. Подсунув руки, я поднимаю Астрид и перекидываю через плечо. Онемевшие пальцы еле чувствуют ее тело, мне приходится прилагать больше усилий, чтобы идти вперед по свежевыпавшему снегу. —Держись! Я вытащу тебя отсюда! Хотя сам, если честно, не верю в эти слова. Забравшись на гору, перекидываю ее через забор, оставляя висеть, словно тряпичная кукла. Сам перепрыгиваю, погрязнув в глубоком снегу. Снимаю Астрид и иду вперед. Буду идти, пока хватит сил. Это единственное, что мне остается. Мы все так же движемся на юг. Разумнее было бы пойти на северо-запад, к тому дому, где мы жили, но для этого надо будет сделать огромный крюк. А мы не дойдем. Астрид умрет у меня на руках, а я до конца жизни буду винить себя в этом. У меня нет времени на риск, ее жизнь в моих руках. Она такая маленькая и беззащитная, такая хрупкая. Сердце противно щемит и переполняет болью утраты. Мне казалось, что я уже один раз потерял ее. Единственное, на что могу надеяться я — чистая и слепая удача. Надеюсь, если кто-то наверху еще есть, то он присмотрит за нами. Астрид. Я вижу лицо Иккинга сквозь стену огня. Его глаза горят яростью и бешенством. Так странно, он ведь обещал вытащить меня, а смотрит так, словно готов живьем съесть, не подавившись. Я делаю шаг, но обнаруживаю, что прикована кандалами к столбу. Вся моя одежда мокрая и воняет бензином, а на одежде нарисован этот странный символ — глаз орла в половине солнца. Я с ужасом и непониманием осматриваю себя с ног до головы. Как такое могло случиться? Как я не заметила, что меня приковали к фонарному столбу? —Иккинг? — шепчу я его имя, пытаясь найти поддержку. Вместо руки помощи вижу летящий мне под ноги факел. Иккинг Астрид бредит, она периодически выкрикивает мое имя, судорожно дергая ногами и руками. Один раз я падаю на колени, пытаясь удержать ее. Не могу подняться, просто больше не могу. Все тело немеет и ноет, свежие синяки, полученные в Центре, вспыхивают самыми разными оттенками боли. Я не знаю, сколько уже несу ее на себе. Небо серое, без единого луча или проблеска, земля кристально белая, изредка перечеркнутая серыми и черными стволами деревьев. Время здесь остановилось, словно издеваясь надо мной. Очень тяжело идти по глубокому снегу, ноги то и дело проваливаются выше колена. Есть только я, Астрид, боль, бесконечность и снег. Кругом и всюду, он поглотит нас, и никто уже никогда не найдет наших тел. Я отчаялся, черт, да, я отчаялся. Я не смогу спасти Астрид! Ее глаза закатились, а веки дергаются, словно она видит немыслимые вещи. Я обещал никогда ее не оставлять, и я не оставлю. Без нее мне все равно больше некуда идти. Астрид. Пламя разгорается моментально, буквально проглотив меня. Моя кожа обугливается, покрывается волдырями, которые сразу же лопаются. Затем земля подо мной разверзается и я падаю в огненную глотку, слыша надо головой смех Иккинга, смешанный с криками Рика. Все крутится в бешеном танце бреда, ужасы превращаются в реальность. Я пытаюсь ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы замедлить бесконечное падение, но мои руки полностью сгорели, и теперь я размахиваю короткими костлявыми черными культями. Огонь чернеет, все вокруг чернеет, и безумная воронка ужаса смыкается над моей головой. Иккинг Я вижу впереди дом. Сначала легкий запах дыма, донесшийся до меня словно из другой вселенной. Он дает мне сил сделать еще пару шагов на четвереньках. Я уже не могу идти прямо, поэтому просто ползу, закинув Астрид себе на спину. Я тащу ее на себе, сам еле передвигая ногами. Уже отчетливо виден фасад старого дома, больше напоминающего сарай. Осталось всего ничего, совсем немного поднажать. Я не знаю, сколько уже прошло времени: небо все такое же серое и неприветливое. Не могу сориентироваться по солнцу. В любом случае, прошла целая вечность, не меньше. Руки дрожат, а спина горит огнем, в голове тяжко, словно ее залили бетоном. Мне не под силу преодолеть последние шаги. Я падаю лицом в снег, холодный, как труп, уставший и безнадежно отчаявшийся. Крик боли вырывается изо рта прежде, чем я теряю сознание. Астрид. Я в пустом нигде. Ни времени, ни запаха, ни самоощущения, ни самоверования. Меня больше нет, ничего больше нет, одно голое сознание, парящее в незыблемой темноте. Я ничего не чувствую, словно с меня содрали всю кожу, обнажив до предела. Темнота и пустота вокруг настолько ощутимы, что внутри я не могу найти слов, способных описать это. Где Иккинг? Почему он не спас меня? Почему позволил провалиться в никуда? Внезапно до меня долетает запах дыма. Он воскрешает во мне ужасные картины моего прошлого, к которому я не хочу возвращаться. Так пахнет мое сгоревшее тело с черными культями вместо рук. Чтобы сейчас со мной не происходило, оставьте меня здесь. Где ничего нет. Где меня нет. Первое, что я вижу, когда открываю глаза — бревенчатый потолок с паутиной в углу. В голове туман, а во всем теле такая тяжесть, словно внутри одни камни. По сути, моя душа и есть… Одни камни. Я пытаюсь восстановить события прошлого, но в голову лезут лишь обрывочные воспоминания. Мы сбежали со свалки, кругом был снег и трупы. И потрясающее небо, затягивающее меня своей красотой. —Она проснулась, — говорит чей-то женский теплый голос справа от меня. Я приподнимаю голову и вижу лицо пожилой женщины. Она улыбается мне так, словно я ее дитя родное. Следом слышатся шаги и голос Иккинга. —Астрид! Он так произносит мое имя, что хочется расплакаться. —Что со мной было? —Воспаление легких, деточка, — мягко говорит женщина. —Мы еле вытащили тебя с того света, — бормочет Иккинг, припавший к изголовью кровати. -Набор лекарств был очень ограничен, но мы смогли. Ты смогла, ты выжила! Он гладит меня по волосам, словно не веря, что все уже позади. Так вот, где я была- на том свете. А там ничего так, миленько. —Там не так уже и плохо, -тихо произношу я, снова закрывая глаза. —На том свете? Я киваю. Там нет меня и нет боли, которая могла бы терзать сердце и душу. Может, стоило мне дать умереть? Я не вижу ни одной причины, что задерживала бы меня здесь. Кроме него. —Правда там не было тебя, — я поворачиваю голову и встречаюсь с Иккингом взглядом. -Это было невыносимо. Он приподнимается и целует меня. —Как ты смог? Ну, в смысле, ты нес меня на себе? —Да, милая, — произносит женщина, — он постучался ко мне ослабленный настолько, что был уже не в силах стоять на ногах. Я даже не знала, кого из вас первого спасать. —Точнее не постучался, я просто упал обессиленный недалеко от дома, крича от ужаса, что все безнадежно потеряно. —Я почти так и сказала. Меня зовут Готи, приятно познакомиться, я рада, что ты все-таки выкарабкалась Женщина уходит куда-то вглубь дома. Пахнет черным чаем и сладостями, как в детстве пахло у нас на кухне во время праздников. Мама пекла торт с карамелью и заваривала фарфоровый чайник черного чая. Когда Готи уходит, Иккинг садится рядом на край кровати. Он обхватывает мое изможденное лицо теплыми ладонями и страстно целует в губы. Да так, что дыхание внутри сбивается, а сердце замирает на высокой ноте. Он целует меня долго, словно упиваясь этим. Я отвечаю ему тем же, наслаждаясь вкусом его губ. Как я раньше жила без его поцелуев? —Я думал, что ты умрешь у меня на руках. Я не мог простить себе этого, — произнес он шепотом. — Я не представлял, что буду делать без тебя. —Мне кажется, мы в последнее время только и делаем, что думаем об этом. Как мы будем друг без друга. Я поднимаю руку и касаюсь кулона в виде дракона, что Иккинг сделал для меня. —Знаешь что? — он запустил руку мне в волосы, нежно поглаживая их. —Что? —Я люблю тебя. Его зелёные глаза, ясные словно хрусталь, излучали столько тепла и любви, что становилось дурно. Неужели, это все мое? Я очень боялась открыться этому новому чувству, боялась, что Иккинг снова меня покинет. Как я тогда буду жить? Что тогда прикажете делать с этой любовью? Он, не дожидаясь ответа, встал и вышел из комнаты, оставив меня лежать и заливаться краской, словно спелый помидор. Душа пела и летала где-то далеко в высоте зимнего неба, несмотря на все, что произошло за последнее время, я улыбалась. Не такое уж и ужасное чувство. Очень хрупкое, еще беззащитнее, чем призрачная надежда. Любовь. Странно было произносить его в отношении другого человека. Я никого не любила, не считая родителей, да и их не особо. Чувство было мне незнакомо, я страшилась того, что оно может принести. В любом случае, лучше так, чем постоянно бояться и ненавидеть весь мир. Поживем, увидим. Мне позволяют еще поспать, ссылаясь на слабость. Я с радостью проваливаюсь в сон, полный смутных черт и образов. Позже, когда я просыпаюсь, они рассказывают, что мы здесь уже около четырех дней. Все это время я бредила, а они пытались не дать мне умереть. Без последствий наша прогулка не обошлась: Меня иногда разрывает такой сильный кашель, что, кажется, словно легкие сейчас окажутся снаружи. Молитвами, травами и скудными лекарствами, они смогли вытащить меня. Этот долг мне никогда не отдать. Мне даже становится стыдно, они тут расшибались, чтобы спасти меня, а я летала в небытие и эгоистично мечтала, чтобы меня там и оставили. Дом Готи находится в нескольких милях от Города на городской трассе, она говорит, что лишь слепая удача привела нас к ее порогу. Ей около семидесяти лет, внуки и дети сгорели от А-2. Она добрая и отзывчивая старушка, которая с радостью приютила нас, не боясь, что мы можем оказаться зараженными. Один раз на мой вопрос, не боится ли она умереть, Готи ответила: «Тогда я быстрее встречусь со своей семьей». И ушла готовить ужин из утки, что подстрелил Иккинг. Первую неделю я почти не встаю, позволяя, наконец, своему телу заслуженный отдых — весь день лежать и ничего не делать, разглядывая серое небо сквозь небольшое окно. —Нас ищут? —Не знаю, — спокойно говорит Иккинг, принесший мне на подносе тарелку свежего супа Готи. -С Города новостей нет, может, посчитали, что мы замерзли насмерть в той метели? —Надеюсь на это. Я устала постоянно убегать и прятаться. —Я тоже. Мы спокойно жили в доме Готи, прячась на чердаке, когда мимо проходящие машины, идущие в Город, останавливались у нее на ночлег. Мне не хотелось обременять Готи, но ей с нами было веселее, да и от помощи она не отказывалась. Иккинг наколол ей дров на две зимы вперед, а я, когда совсем поправилась, помогала по хозяйству — готовила, убирала, стирала одежду. Иногда вечерами мы собирались в зале и играли в карты или читали книги вслух. Счастье снова посетило нас, пушистым комочком улегшись на руках. Я не собиралась его отпускать. Вспоминая все, через что нам пришлось пройти, сложно было поверить, что когда-нибудь мы сможем беззаботно сидеть вот так и читать произведения Шекспира или Достоевского. Иногда мы с Иккингом читали вместе Ромео и Джульетту, чем очень веселил Готи. Она заходилась смехом, и мы смеялись уже втроем. Она выживала все это время лишь потому, что ее маленький домик стал своего рода перевалочным пунктом на пути к Городу. Здесь часто останавливаются различные влиятельные люди. Они щедро платят Готи за уют и ночлег. Кто-то привозит продукты, кто-то свежую одежду или простыни. Всему найдется применение. Совсем бедных Готи пускала бесплатно, пристраивая иногда вплоть до десяти человек за ночь. Мы не рисковали показываться на глазах прохожих, чтобы не вызывать сомнений. К тому же, иногда люди приходили неоднократно, а в Городе могли еще сохраниться ориентировки на нас, расклеенные по всем столбам и стендам. Иккинг притащил на чердак старую двуспальную кровать и одеяла, чтобы мы могли спокойно ночевать, когда Готи была не одна. К тому же, тут есть маленькое окошко, через которое можно сбежать в случае непредвиденной ситуации. Кажется, в этот раз мы все хорошо продумали. Мы готовим и убираем вместе с ней, Иккинг ремонтирует старую мебель. Она никогда ни о чем не спрашивает, откуда мы, или почему в ее дверях появился полумертвые парень с живым бредящим трупом на руках. Готи просто помогает нам. Так бескорыстно и самоотверженно, что порой кажется, что она не с этой планеты. Я привыкла здесь видеть лишь злость, ярость и боль. Спустя пару месяцев, когда весенняя капель забарабанила по окнам, а небо оделось в пронизывающе голубой наряд, пришли новости из Города, что нас уже не ищут. Грузовик на свалке нашли пустым и решили, что мы замерзли насмерть, как и предполагал Иккинг. Готи всегда искренне удивлялась, услышав историю о нас, и усердно качала головой на вопросы: «Не видела ли она похожих?» «Нет, нет, что вы? Я бы ни за что не пустила их на порог своего дома!» Зачем она покрывает нас? Может, напоследок хочет позаботиться еще о ком-то, кто стал почти родным? А может, она просто хороший человек? Мы с Иккингом решили, что как только дороги просохнут, мы уйдем. Все бы так и произошло. Но однажды на пороге появился человек, сказавший, что люди нашли лекарство от А-2. Тогда я даже не представляла, чем это обернется.