***
Колеса экипажа скрипели, и рыжей казалось, будто это скрип катафалка. Ехала она, разумеется, одна: более приглашение никому не отправляли. Господин попросил — господину предоставили, пожалуйста! Гроттер, поначалу вчера успокоившаяся, прорыдала еще час по возвращению в комнату, а после под аплодисменты традиционно ночующей у подруги Склеповой расколотила все, что попалось под руку. Сама Склепова распивала вино — кажется, через запертую дверь пыталась кричать Софья, только Таня в ее вопли не вслушивалась. Отец же, наученный горьким опытом общения с дочерью, в целях сохранения собственной нервной системы в разборки предусмотрительно лез. С утра она, даже не завтракая, сразу проследовала к поджидающему ее экипажу. Софья беспомощно проводила глазами дочь, нарядившуюся в мужскую одежду, но промолчала: она и так лишнего вчера наговорила. Таня даже не попрощалась ни с кем, кроме Анны… Очень хотелось, чтобы экипаж сломался, или чтобы личное поместье Бейбарсова, находящееся и так чрезвычайно далеко, оказалось еще дальше, только кони мчали быстро — и через несколько часов проклятый, увитый плющом особняк, возник за крошечным окошком. Таня посмотрела в только ей видимую ей даль: где-то там она сегодня утром оставила гордость. Хозяин поместья, надо же, сам вышел ее встретить. Подал руку, помогая спуститься со ступенек… — Рад Вас видеть, — произнес брюнет. Он внимательно рассматривал ее каменное лицо и покрасневшие глаза, но ничего более не говорил, и Таня молча развернулась по направлению к тяжелым дубовым дверям. — Сейчас подадут ужин — вероятно, Вы устали с дороги. Девушка кивнула. Трапеза прошла в молчании: мужчина, правильно оценивший ее душевное состояние, более разговора не заводил. Ей кусок не лез в горло, хотя обычно Таня на аппетит не жаловалась. Поняв, что мучить себя бессмысленно, она отодвинула тарелку и вопросительно уставилась на человека, которого в данный момент ненавидела всей душой просто за то, что он существует. — Пройдемте в гостиную, — усмехнулся мужчина. При других обстоятельствах, возможно, она обратила бы внимание на роскошь со вкусом обставленного особняка, на восточные ковры на дубовом полу, на мрамор и золото подсвечников, на картины — сейчас же было не до того, сейчас хотелось застрелиться. Бейбарсов разлил вино. Вечер выдался прохладным, и слуги разожгли камин — более, впрочем, для уюта, казавшегося сейчас неуместным. Дождавшись, пока они останутся одни, маршал протянул ей пузатый бокал. Да, так лучше. Если рассудок замутнен алкоголем, все гораздо легче, это она уже усвоила. Он наблюдал, как девушка в считанные минуты допивает крепковатый напиток, как отставляет стеклянную ёмкость в сторону… — Не будем оттягивать, — неожиданно спокойно произнесла Таня, выпрямляясь. — Давайте уже приступим. — К чему?.. — К тому, ради чего Вы сюда позвали и на что меня отправили родители, — насмешливо ответила Гроттер. — Что нужно делать? Раздеваться, или Вы сами предпочитаете раздевать? Или что-то другое? Нижайше прошу прощения, опыта у меня вообще нет! Татьяна смотрела на мужчину, высокомерно задрав подбородок и вытянувшись, точно по струнке. Бейбарсов поднялся с тахты, приблизился и отбросил с ее лба рыжий локон. Изумрудные глаза ее светились, дьявольски и слишком ярко. Неподходящие глаза для девушки с такими нравами — слишком уж чарующие. — А все же, Вы еще ребенок, Таня, — со вздохом произнес брюнет и, осторожно взяв ее за подбородок, коснулся губ девушки своими. Целоваться ей прежде не приходилось, и что будет так, она даже предположить не могла. Сознание моментально заволокло туманной дымкой, имевшей запах чабреца и роз — хотя правильнее назвать их дурманом… Нет, она не целовалась прежде, но ясно поняла, что есть эти уста: страсть, порок и нескрываемая похоть. То, что Бейбарсов удерживал в себе, вырывалось в проклятом поцелуе: властность, жестокость и… странная нежность? Когда язык мужчины проник в приоткрытый рот, девушка попыталась оттолкнуть его, но все, что смогла, это вцепиться в широкие плечи, пока его руки сновали по тонкому телу, вызывая дрожь и предательский трепет под ребрами. Она даже забыла, что хотя бы изредка следует дышать. Поцелуй прервался. Через несколько секунд Бейбарсов коснулся мягких губ снова — вполне целомудренно, точно оставляя легкую, призрачную печать, а затем просто отошел к столу и вновь наполнил бокалы вином. С одним он прошел к окну, другой оставил на столешнице. На девушку он не смотрел, в кои-то веки решив проявить деликатность: спасибо хоть за это! Ноги подкосились; чтобы не свалиться, Таня ухватилась за этот самый стол, ставший для нее сейчас истинным спасением. Поцелуй все еще оставался на губах, — она ощущала его и сейчас, несколько минут спустя. Мужчина наблюдал, как рыжая осторожно и недоверчиво прикасается ко рту, как трясет очаровательной усыпанной локонами головкой, как делает глубокий судорожный вздох… Чистота и невинность во плоти. Слишком большая редкость в их время. Где-то в груди тихо поскреблась совесть, поскреблась и тут же затихла. В данный момент времени ему более всего хотелось поднять девчонку на руки, отнести в спальню и там, на черных простынях, сделать своей, оставив печать прикосновений на каждом сантиметре молодого прекрасного тела, только приходилось терять время. А с какой стати отказываться, если сама предлагает? — Предпочитаю сначала завоевать женское сердце. В том, чтобы тащить прямиком в кровать растерянного, перепуганного ребёнка, нет ничего приятного, — только и пояснил он. — Что Вы имели ввиду, когда сказали, что я… — выдохнула рыжая, когда смогла говорить. Она вновь пригубила проклятое вино — «Кровь вепря», кажется, так?.. Обычно у нее от алкоголя кружилась голова, но сейчас, после двух глотков, сознание стало необычайно чистым. — Ребенок? — усмехнулся Бейбарсов. — А разве нет? У Вас тело и взгляд взрослой женщины, но Вы импульсивны, порывисты и категоричны. — Категорична и импульсивна? — Да. Вы только что предложили мне себя, со злости на весь мир. При других обстоятельствах, возможно, она обратила внимание не только на интерьер, но и на то, как умело манипулировал человеческой психологией маршал Буяна. — На меня, корня всех бед, Вы злы, потому что я имел наглость обратить на Вас внимание. Отец с матерью — первые враги, поскольку с такой легкостью решили «продать дочь» за иллюзорные перспективы: «авось что и выгорит», как простодушно выражается мой друг Игнат. Себя же Вы корите за то вынужденную необходимость подчиниться и наступить на собственную гордость. — Я на них не зла… — Да. Вы их ненавидите, не так ли? В глубине души зная, что ими движет не только жажда наживы, но и обеспечение Вашего будущего — стать моей любовницей, между прочим, крайне выгодно… Будем откровенны, Таня: Вы и меня считаете отъявленным мерзавцем, думающим лишь, как затащить очередную невинную девушку в постель — при том, что еще позавчера вполне нормально со мной разговаривали и испытывали вполне искренний интерес. — А разве не так? Про постель? — с дерзкой усмешкой уточнила девица. — Касательно остального… Я была слепа. — Вы наивны, Гроттер. Сели б и подумали сразу, не испытывали сейчас разочарования, — жестко оборвал маршал. Ну да. Следует ожидать, что мужчины порой хотят от женщин больше, чем танец или благосклонный взгляд, но молодым девицам склонно верить в лучшее. А меж тем, тишина затягивалась. — И что теперь? — спросила Таня, вновь поднимая голову. — Что теперь… — маршал усмехнулся и приоткрыл дверь. — Эссиорх! Через минуту в комнату вошел высокий мужчина, учтиво поклонившийся сначала хозяину дома, затем и его собеседнице. Одет он был в простую рубашку и брюки, как и сам Бейбарсов — оба, похоже, давно знали друг друга, и лишним «почтением» себя не утруждали. — Мой управляющий, — пояснил хозяин поместья. — Эссиорх, с этого дня можете называть леди Гроттер своей госпожой. Мужчина невозмутимо кивнул. Чем-либо удивить его, похоже, было очень сложно — вероятно, привык уже к веренице женщин в этом доме. — Госпожа разместится в Вашей спальне или…? — уточнил он. Что?! — В комнате, соседней с моей — той, с кабинетом. — Да, бывшие покои Вашей матери. Госпожа будет заниматься теми же обязанностями? — задал он следующий вопрос. — С завтрашнего дня. Управляющий снова кивнул. — Я распоряжусь, чтобы собрали всю корреспонденцию, счета и… Пожалуй, будет лучше, если сначала Улита введет госпожу в курс дел. — Благодарю, — ответил Глеб и, поклонившись, Эссиорх вышел. — Это что еще было?! — поинтересовалась Таня, едва дверь закрылась. — Я не собираюсь здесь… — Вы правда хотите вернуться в родной дом? И подавите обиду? Будете ждать, пока Вас подложат под кого-то другого? Я, Вам, по крайней мере, интересен. Таня молчала. Что толку возражать? — Останетесь здесь. Как же просто это звучит! Если б так же легко было это принять… — На правах Вашей любовницы? — На правах моей возлюбленной, — усмехнулся мужчина. — А разве между этими понятиями есть разница? — К любовнице не обязательно испытывать какие-либо чувства. К тому же, представив Вас как госпожу, я возложил на Вас определенные заботы — полагаю, оставаться здесь просто так стало бы унизительным. — А… — Гроттер закусила губу. — Я не животное, Татьяна, мне интересно не только Ваше тело. Переспать мы могли минимум три раза, но я пока что этого не сделал. Пока что. Я поняла. — Чувствуйте себя, как дома — это теперь Ваш дом. Мужчина поставил опустевший бокал на поднос и направился к выходу. Вопрос девушки догнал его в дверях. — Зачем Вам это? — Считайте, Ваши родители достигли своей цели и пристроили Вас. Да шучу я, Гроттер! Вы, и правда, мне интересны. Признаюсь честно: хочу оставить Вас при себе. Буду, как истинный джентльмен, ждать, когда Вы созреете и снизойдете до несчастного маршала. И, богом прошу, не запирайтесь в комнате и не стройте стыдливую оскорбленную барышню, поместье в Вашем распоряжении… Огромная кровать казалась слишком мягкой, а шелковое белье — скользким. Таня мрачно пялилась на балдахин, проклиная как свою гордость, так и ее отсутствие. Вот Склепова бы точно нашла варианты, хотя… Идти, и правда, некуда. Нет, Анна бы смирилась и попыталась выжать из сложившейся ситуации все наиболее выгодное. Мужчине, спящему в соседней комнате — и с чего это он вдруг решил поиграть в благородство и не давить на нее, если, по рассказам Верки и Анны, он настоящая сволочь? — она явно нравилась. Он представил ее, как госпожу и обозначил, что она здесь не просто предмет мебели, и даже не скрывал, что, кхм, «сближение их отношений» лишь вопрос времени. О том, что он всего лишь получил молодую безотказную любовницу, которую можно оставить в своем доме, Таня предпочитала не думать. Во внутреннюю дверь — покои оказались соединены внутренней перегородкой, постучались. — Войдите, — помедлив, выдавила Таня. Одеяло она предусмотрительно натянула повыше — через несколько секунд на пороге появился хозяин особняка, в домашних брюках и расстегнутой белой рубашке. Накануне в деталях рассмотревшая его торс девушка даже не смутилась, зачем? — Логично, что Вы не спите, — пояснил Бейбарсов на немой вопрос. — Мне тоже не спится. — Логично? — Бурный день, непривычная постель. У Вас же на лице написано, что Вы любите все перекручивать в очаровательной головке. Давайте пройдемся — все равно не заснуть.***
Леопольд с интересом рассматривал Елену — особу, пусть и молодую, достаточно перспективную и умную. Ее даже прочили в наследники на пост нынешнего премьер-министра, Поклепа — и это женщину-то! Впрочем, времена меняются, меняются и нравы. Эта девица уже руководила научной Палатой, в ее-то двадцать пять! Как самой способной представительнице слабого пола ей сделали исключение и выдвинули на официальную должность. Буян издревле являлся парламентарной монархией. Формально верховная власть принадлежала старому чудаковатому Сарданапалу, выполнявшему скорее церемониальные функции; премьер-министром у него числился выходец с низов, упомянутый Поклеп. Партий же в Буяне насчитывалось всего три, по имущественно-сословному признаку. «Благородные» — таковых возглавлял Тантал, а также «Средние» — личные дворяне под предводительством барона Соловья, составляли подавляющее большинство кабинета министров, «Младшие» же, безродные богатые горожане, выполняли роль совещательного органа при принятии тех или иных законов. Министры руководили палатами: военной, внешних связей, внутренних дел, культуры… Но особый интерес представляла должность в Палате лордов, выступавших личными советниками короля. — Времени мало. Обсудим наши дела, — буднично произнесла Елена. Адель — покойная сестра Сарданапала, вторая из детей Древнира, перед тем, как скончаться от чумы, оставила после себя двоих: дочь Елену и сына Матвея. В этих поместьях, по которым дворянам по традиции дают фамилии, запутаться можно, подумал Лео прежде, чем достать чертежи… У одного человека — и дети с разными именами… — Да. Обсудим.