***
— Герцогиня Гроттер. Люди шептались, но Таня, казалось, не обращала на них никакого внимания. Бейбарсов дал ей титул — это она узнала из документов, предоставленных Эссиорхом, дал ей богатство… И опозорил по самое «не хочу». Если раньше ей только завидовали, то теперь еще и смеялись и злорадствовали — в особенности женщины, счастливых от того, что она, наконец, пополнила ряды выброшенных любовниц. Одна из многих, и к чему оказывать такой уважение? Одна из многих — но единственная, с кем он пробыл так долго. Ничего, она еще заставит себя уважать: того требовало уязвленное самолюбие. — Как интересно, — изрекла Жанна. — Ты ни капли не похожа на ту девочку, в которую по уши влюбился мой братец, а ведь мы не виделись всего месяц. — Не вижу особых перемен. — Зато вижу я. Другая осанка, другая походка, другие жесты. Другой взгляд. Сказала б, что смотрю на еще одну загубленную и брошенную во мрак душу, но это слишком в духе Валенка. — Мне не так уж и плохо, — хмыкнула Таня. — Ты преувеличиваешь. — Повторяй почаще — поверишь и сама. Глеб сволочь, я знаю. Эх, жаль, он сейчас тебя не видит… Молоденькая девчонка, ему, конечно, нравилась, но дама под стать куда интереснее. Такую он и взращивал, сильную и жесткую — жаль, что не застал. Таня ее сожаления не разделяла. То, что описала Жанна, с ней сделал Бейбарсов, в противном случае рыжая так и оставалась той самой молоденькой наивной девчонкой. А впрочем, следует сказать ему спасибо: ничто не закаляет лучше, чем разбитое сердце. — Ты ни с кем не танцуешь… А ведь предлагали. Почему нет? — Упаси господь меня еще раз связаться с мужским полом, — убежденно произнесла Таня и ее собеседница прыснула. — Так потанцуй со мной! Миледи, я Вас приглашаю! Зазвучало что-то размеренное. Жанна церемонно поклонилась, и Гроттер, хмыкнув, приняла протянутую руку. — Знаешь, если бы ты не пришла… Все бы поняли, — сообщила Жанна. В танце вела она, и вела, следует признать, мастерски. — Если бы я не пришла, последовали вопросы. Предпочитаю разобраться сразу и жить спокойно. Бейбарсов ушел на войну, но для меня это не конец света: мы все знали, что рано или поздно это случится, и меня он оставит позади точно так же, как и взятую в процессе боя территорию. — Ты знала, но оказалась не готова. — Молоденьким девчонкам склонно верить в счастливую любовь. Пропустить сегодняшнее мероприятие стало бы признать проигрыш. Показать, что я стыжусь, что переживаю, что чужое мнение что-то значит… — А это разве не так? — усмехнулась Жанна. — Теперь так. Сестра Бейбарсова одобрительно кивнула. — Запоминай, Гроттер, — шепнула она. — Сейчас они смотрят на тебя презрительно — и, если покажешь слабость, возрадуются пуще прежнего. Люди обожают чужое горе. Ты мне нравишься; мне будет приятно узнать, что однажды ты поставишь всех этих мерзавцев на место. — Герцогиня, с Вами желают иметь беседу госпожа и господин Гроттер, — едва танец окончился, к девушкам подошел лакей. О том, что отцу и матери запрещено к ней приближаться под угрозой пушечного выстрела, и отсутствие человека, давшего подобное распоряжение, ничего не меняло, было известно всему свету. — Я не желаю иметь с ними ничего общего, — холодно ответила Таня. — Они настоятельно просят об аудиенции. — Не желаю разговаривать с теми, кто меня продал, как товар, — ее слова слышала Попугаева, и девушка была уверена, что сегодня их будет знать каждый. — С ними, кажется, рассчитались сполна — значит, говорить не о чем. Счет закрыт моим бывшим любовником. Раньше — до ее «продажи», Таня, возможно, посоветовалась бы с матерью, с которой имела близкие и даже доверительные отношения, но Бейбарсов научил ее запоминать и не прощать. — Что собираешься делать? — Удалиться в подаренное поместье и жить в уединении, как некогда господин верховный маршал. Займусь виноградниками — есть у меня пара мыслей… — Главное, вино не начни хлестать, как маршал, — весело заметила Жанна. — Как твоя подружка Анна? — На сносях. Как и я. Но об этом тебе знать не обязательно… До поры до времени уж точно.***
— В атаку! — страшно крикнул Бейбарсов и пришпорил коня. Демон во плоти во главе армии; убийца, рубивший саблей направо и налево и отстреливающийся из пистолета… Огонь из батарей, летящие во все стороны комья земли и грязи, ржание лошадей, грохот, свист пуль — все смешалось в месиво, заражавшее азартом. Что-то рядом взорвалось, и испуганная лошадь, метнувшись в сторону, скинула всадника и с ржанием унеслась вперед. — Гроттер, — пробормотал мужчина, поднимаясь на ноги. Плечо саднило. Соваться в битву… не следовало, но как маршал он обязан был повести войска в это сражение. Полез на рожон, подставил весь ход войны — дальнейший успех зависел лишь от его стратегии, и ожидаемо получил контузию. Мир вокруг смазывался и гудел. Ему всюду мерещилась Гроттер и ее проклятые изумрудные глаза; он ощущал прикосновения ее рук — мягких, нежных и при этом сильных, ее мятно-яблочный запах. Не смейте умирать, — раздраженно прошептала она. — Ты же меня ненавидишь, — выдавил он, поднимая с земли чью-то саблю. — Я не желаю Вам смерти, — ответил голос в его голове. …Верховный маршал, одиноко стоящий на коне на вершине скалы, выглядел мрачно и торжественно. Левая половина его лица была залита кровью — кровь заливала и всю его одежду; его или чужая, было неважно, да он бы и сам не смог сказать, чья она. Несмотря на раны, мужчина не чувствовал боли. Он смотрел на поле брани; на воронки от бомб, на своих солдат, на военнопленных… Вот она, твоя главная ценность — смерть. Это то, чего ты хотел?.. То, ради чего ты готов оставить все мирское? Твое призвание… Больше ты ничего не умеешь, Бейбарсов, — теперь с ним говорила Жанна, — у тебя даже любить не получается, как у людей. — Потери велики, — доложил адъютант. — Лекарь ожидает Вас в шатре. — Позже. Пусть пока остальных осмотрят. — Без Вас нас всех положат. Кровь вепря, которой Вы планируете лечиться, не поможет ранам затянуться, — дерзко возразил мальчишка. — Извольте прошествовать в шатер, господин полковник готов доложиться. …Таня проснулась посреди ночи от леденящей тревоги, в поту и дрожи. — Бейбарсов? — прошептала она, не уточняя, к которому именно Бейбарсову обращается: к находящемуся за многие мили от Буяна или спящему у нее в животе. Ей безумно хотелось пить. До разрешения бремени оставалось немного — Какого черта, Глеб, — выдавила она, рывком поднялась с кровати и вышла на балкон. Несмотря на все еще тлеющее в сердце обиду, она и глаза не могла сомкнуть от тихого ужаса, пронзившего все тело. Чем ближе становился срок, тем больше возрастала тревожность. Ей казалось, что она кожей чувствовала Глеба и мрак, его окружающий — Улита, с которой девушка как-то советовалась, лишь рассмеялась и списала все на волнение будущей мамаши, только… Только Тане все время казалось, что их с Бейбарсовым души неразрывно связаны, и связь эту безумно хотелось порвать — и чтобы она никогда не прерывалась. Эссиорх регулярно информировал ее о том, что творится на фронте; разумеется, смягчая краски, так что периодически приходилось соотносить их со сведениями от Склеповой и содержимым газет — которые она по большей части у Склеповой и читала. Таня прибывала к ней в основном в вечернее время, в крытом экипаже, в скрывающих тело одеждах. Поначалу она пыталась отстраниться и от Анны, только та сразу ее раскусила: подруга родила несколькими месяцами ранее, и признаки бремени помнила пока что превосходно. — Я надеюсь на дочь, — призналась Таня в один из таких визитов. — У таких, как твой маршал, девочка может родиться разве что в какой-то параллельной реальности! — С чего это? — Да с того, что твой Бейбарсов — символ военных действий, а война — дело мужчин. Закон вселенского равновесия, Танька! Девочки рождаются только к мирным временам и у мирных людей. — Только вы с Гломовым, кажется, породили именно девочку… Какой он там чин занимает — полковника, кажется? Очень мирный тип, да! — А ты фактор матери не отменяй! Дочки даются во спасение, сыновья — сильным женщинам во испытание. К тому же, мой Глом исполнитель, реки крови льёт в первую очередь твоя вечная любовь. Я о том, что такая энергия может быть перенесена только в себе подобного — а вы еще оба с гремучим характером. — Намекаешь, что ты — мирная лапочка? — Разумеется, Танька! Я не хочу даже говорить с тобой, когда ты вернешься, — пробормотала Таня, — но от разговора никуда не деться, я слишком хорошо знаю твой характер и не строю иллюзий. Оставляя мне все, ты оставил одно условие: никакого брака, никаких других связей — а значит, от тебя не спастись… Это, впрочем, и невозможно. Мне никуда не спрятать нашего будущего ребенка — можно лишь отодвинуть факт его появления в свете… Я безумно хочу, чтобы наше дитя выросло вдали от грязи, чтобы не стало похожим на тебя и твоих августейших родичей. Я знаю, что делать — не знаю лишь, как не повторить ошибку и вовремя сбежать от тебя, когда… если наша встречи состоится. Я безумно, безумно желаю, чтобы она не состоялась, только… Не так. Не смей умирать, слышишь?! Где бы ты ни был, что бы сейчас с тобой не происходило… Не смей умирать. Его ребенок, точно почувствовав настроение матери, поскребся в бок, и Таня положила руку на то место, где располагались ножки — и ее моментально пнули, вызвав у рыжей невеселую улыбку. Игра, в которую она невольно вступила, обернулась против нее самой. Играть с Бейбарсовым опасно, слишком опасно — и вот… Проигрыш. — О чем задумалась, подруга? — Да так… Думаю, хочу ли я телятины в клюквенном соусе.***
Аббатикова сама не знала, что заставило ее отправиться к бывшей любовнице Глеба. В особняке, в который она прибыла ближе к ночи, девушку никто не встретил; всем было не до нее — там стоял форменный бедлам. Единственным, кто проявил должное почтение, оказался конюх, но и тот, предатель, молча сбежал от ее расспросов… — При Глебе такого не было, — пробормотала дочь Тантала, входя в дом. — Стоило исчезнуть господину, как все тут же отбились от рук… Впрочем… Он всегда позволял прислуге слишком много! Наскоро поклонившись, мимо пробежала горничная со стопкой простыней… На кого-то громко орала экономка — но, вынуждена был отметить августейшая особа, даже голосистая Улита не могла заглушить яростные вопли, доносившиеся откуда-то сверху. — Да что тут творится?! — вопросила Жанна, когда поднялась к хозяйским спальням. — Эссиорх! Немедленно объясни, что… Управляющий вздохнул и покосился на дверь. Из комнаты Татьяны раздался очередной, полный боли, крик, а спустя несколько секунд к нему присоединился скулеж младенца. — Боже правый, — только и пробормотала Аббатикова и привалилась к стенке. С тех пор, как Бейбарсов ушел от рыжей, прошло чуть более полугода; считать девушка умела — как-никак, была дочерью министра финансов и не раз помогала тому с расчетами. …У него были черные глаза и черные волосы, и ничего от Тани. Аббатикова молча наблюдала, как горничная меняла простыни и убирала творящийся в покоях беспорядок, а сама Татьяна, пересаженная в кресло, внимательно рассматривала содержимое врученного ей свертка. — Как назовешь? — наконец, поинтересовалась Жанна. — Леонардом. — Я думала, ты своего отца презираешь. — Это не в честь отца, а в честь прапрадеда. Тот, как поговаривают, был честным человеком. — А фамилия? У нас принято ее давать по поместью, которое предназначено в личное владение. — Это поместье ему не предназначено, — возразила Гроттер. Ребенка следовало приложить к груди — Улита говорила, это как-то влияет на выработку молока, только наоравшееся от впечатлений дитя уже спало. — Не волнуйтесь, госпожа, — улыбнулась горничная. — У него всего лишь шок. Он, как-никак, на свет белый появился. Забрать его, чтобы Вы могли отдохнуть? — Позже. — Хорошо. Я принесу Вам бульон и мяса. Леди Жанетта, герцогине нужно спать — не задерживайте ее долго. Та только присвистнула. — Они тебя на руках носить готовы, — с некоторым удивлением сообщила девушка. — А впрочем, ты теперь госпожа по полному праву. Знаешь, на востоке некогда считалось, что любовница становится королевой, когда рожает наследника… — Мы не на востоке. — Суть одна, — усмехнулась Жанна. — Поместье в твоем распоряжении — дай ему фамилию Бейбарсова. Рыжая с сомнением посмотрела на сына. — Эта фамилия не звучит с его именем. — Эта фамилия — путь к величию. Подержать можно?.. Таня только пожала плечами и протянула ребенка. Двигаться ей все еще было больно, хотя она и старалась не показывать виду… Слишком маленький, слишком легкий, слишком хрупкий. Понимание, что из этой посапывающей несуразицы вскоре вырастет самостоятельный человек, со своим характером и нравом, который, как отец, поведет в бой легионы… А ведь Аббатикова никогда не задумывалась, что однажды и ей придется стать матерью — и мысль, что у нее появится такое же существо, вводила в ступор и даже пугала. — Копия Глеба, — изрекла новоявленная тетка. — Ты не собираешься ничего рассказывать, ведь так? — Бейбарсов меня бросил. Наигрался и бросил! — раздраженно ответила Гроттер. В данный момент ей безумно хотелось есть и спать, но никак не думать про отца своего ребенка. — Он мечтал об нем. — Он на войне! И для нас же лучше, чтобы его мысли остались на войне и сосредоточены, — ответила рыжая. — Ты научилась апеллировать доводами так, как выгодно тебе… Во имя общего блага, — фыркнула Жанна. — В духе Бейбарсова. — С кем поведешься… — От того и дети девять месяцев спустя. Мне очень интересно, как ты умудрилась. Молодая мать пожала плечами. — Сама удивляюсь. Он говорил, это невозможно — только факты говорят обратное. — Если узнает Глеб, узнают и другие! Я помню все, что слышала на вашей семейной посиделке, и сделала определенные выводы. — Жанна, мне о нем даже думать больно, — раздраженно ответила Таня. — И уж общаться с ним я ни капли желанием не горю. — Когда расскажешь? — повторила Жанетта. — Я хочу защитить своего сына от благих намерений вашей царственной семейки, — прямо сообщила Гроттер. — Скажу после войны, когда буду уверена, что с Бейбарсовым меня ничего не связывает. Когда, в случае необходимости, он сможет защитить ребенка — потому что, если я правильно понимаю, нынешняя иерархия престолонаследников выглядит следующим образом: Матвей, его сын, Тантал, Глеб, Леонард и ты. Танталу трон не выгоден, Глеб и так руководит армиями — а значит, половиной Буяна… — Так от кого ты собралась защищать сына? — Бейбарсов никогда не хотел власти, потому что был уверен, что ему некому ее передать. — Он бы и для родных детей престола не хотел! — Зато другие хотели, — ответила девушка. — Матвей был выбран наследникам, потому что других подходящих вариантов не нашлось. Я видела, как ваш августейший дяденька смотрит на Глеба, как сожалеюще — он даже на своего родного сына никогда не смотрел… А кроме того, я не уверена в тебе. — Я не желаю править, — тихо ответила Жанетта. — Никогда не желала. Ты не понимаешь… Глеб должен был тебе объяснить, что это такое — быть престолонаследником в стране, где все решает премьер-министр и подчиненное ему правительство. В такой стране ты лишь кукла, которая должна маневрировать меж всеми… И твои высокие полномочия могут с легкостью сойти на «нет», если хотя бы министр финансов окажется против. Матвей расхлебывает за всех нас. — Я бы не сказала, что нынешний премьер, Поклеп, так активно управляет государством. — Поклеп держит все в порядке, и хотя бы за это его стоит уважать. Наш папаша, к примеру, сидит достаточно тихо, потому что считается… Но разговор вновь заходит не туда. Я услышала тебя, Таня — и, будь уверена, промолчу о том, что узнала. Думаю, твой управляющий уже продумал, как оформить на ребенка все необходимые бумаги. Я промолчу — ровно до того момента, пока ты не встретишься с Глебом, потому что скрывать от верховного маршала подобное у тебя нет никакого права. — У меня мало времени. — Да. Это сходство не скрыть, — усмехнулась Жанна. — Наслаждайся покоем, Таня, пока можешь.Год спустя
— Игнат? — удивленно спросила Таня. Эссиорха — а тот не отличался субтильным телосложением, просто отодвинули в сторону, и на пороге возник муж ее лучшей подруги. — Еда есть? — Я распоряжусь, чтобы подогрели и… — Пусть принесут, что есть и как есть, от казарменного уже желудок сводит! Твой благоверный ввел одинаковое питание что для солдат, что для офицерского состава, — пожаловался гигант и рухнул в кресло. — Давно следовало платить поварам двойное жалование, только наш садист не позволяет, аргументируя тем, что крови-то они не льют, здоровьем не жертвуют! Она с недоумением рассматривала внезапного гостя. Леонарда во флигеле развлекала Улита, и можно было не опасаться… — Зачем ты здесь? — наконец, озвучила свой вопрос девушка. — Эссиорх, Вы слышали: принесите ужин. Может, вина? — Пива. Э, старая морда! — добродушно крикнул вслед управляющему гигант. — Пиво найдется в этом доме?! Рыжая хихикнула; «старая морда», бывшая всего лет на шесть-семь постарше самого Игната, невозмутимо кивнула и предпочла покинуть гостиную, оставляя хозяйку с визитером. — Я за тобой, — ответил Гуня, когда они остались наедине. — Что? — Больше терпеть это безобразие невозможно. — О чем ты? — Ты знаешь, о ком. Гуне принесли огромное блюдо со всевозможной мясной снедью и пинту с янтарной жидкостью, и тот чуть ли не завопил от восторга. — Бейбарсов съехал с катушек, — неэтично заявил гигант и уцепил с блюда третью ножку — Таня только подивилась, как быстро в нем исчезала еда. — Ты слышала о новостях с фронта? Семь блестящих операций. — Это же неплохо, разве не так? — Если б не высокая цена, согласился. — Так что случилось-то?.. — Он снова нажрался, — мрачно отозвался Гломов. — А в этом я виновата?! — До тебя с ним такого не было. — И чего ты хочешь? Это он от меня ушел, не я от него. Развели тут… — Съезди к нему. На одну ночь — к утру доставят обратно и никто ни о чем не узнает. — Игнат… — Мне он нужен в трезвом уме! — А я что, лучшее средство для протрезвления? — возмущенно завопила девушка. — Наш полк стоит в трех часах пути от твоего имения. К полуночи домчим. Он сейчас в таком состоянии, что ты покажешься бредом, снизошедшим в белой горячке! Факт бредовости подтвердит вся свита, не волнуйся. — Я не… — Я знаю, что ты скрываешь, — резко ответил Гломов. — И буду умалчивать об этом знании и дальше, если прямо сейчас ты поедешь со мной и сделаешь все, чтобы он образумился. Собеседники долго мерились взглядами. — Полагаешь, если я с ним пересплю, это поможет? Гуня кивнул. — Мне очень интересно, как много человек знают и благородно молчат, — фыркнула девушка, направляясь к выходу. — Я переоденусь. — Не трудись особо, — как-то насмешливо отозвался гигант. Небольшое здание сегодня охранялось слишком… небрежно, а все шатры-казармы и вовсе располагались в отдалении, и никто на улицу нос не казал. К тому же, путь, которым ее провезли… Гломов всегда казался Тане недалеким и туповатым — но теперь… За что-то он, наверное, и стал полковником. — Сколько? — требовательно спросил гигант. — Четвертая бутылка «Крови вепря», — хмыкнул Петруччо и отбил карточный ход Демьяна. — Как он еще лыко вяжет, удивляюсь. — Прекрасно, — только и ответил Гломов. — Иди уже. Таня покосилась на «свиту» — телохранители, как и было велено, делали вид, что в упор ее не замечали. Что ж… Скрипнув зубами, она шагнула к лестнице. Бейбарсов сидел в кресле, за картой, с бокалом вина. Заметив Таню, он мрачно рассмеялся. — Отлично. Кажется, следовало прислушаться к Гломову. У меня начались галлюцинации. Но я не против, — усмехнулся он. — Пожалуй, нужно будет так надраться еще раз. — Продолжишь пить — еще и чертей увидишь, — поспешила ответить Таня. — Ты в курсе, что подставляешь под удар успех всей кампании? Верховный военачальник всегда должен быть в трезвом уме и твердой памяти. — Я никому ничего не должен, мое драгоценное видение! Мне дозволено все — другого такого же больного на всю голову полководца у них нет. — Да, в этом ты прав… Особенно в части эпитета «больной». Мужчина хмыкнул и отсалютовал ей бокалом, который не помедлил наполнить вновь. — Я не такого Бейбарсова полюбила, — произнесла она, останавливаясь поодаль и наблюдая, как несколько капель проливается на дорогой восточный ковер. — Нет, Гроттер, ты полюбила именно такого. Самоуверенного, высокомерного и властолюбивого развратника и пьяницу. — Человек, которого любила я, никогда не позволял себе слабость, а именно слабость — то, что я сейчас наблюдаю! — Муки совестью ты считаешь слабостью, дорогая? — усмехнулся Глеб и вновь отхлебнул вина. — Возможно, в чем-то Валенок оказался прав, и я, действительно, оскверняю все, к чему прикасаюсь… — А это разве муки совести? — фыркнула Таня. — Не сказал бы. Ты меня сама вынудила. — Я не вынуждала себя совращать — ты просто взял, что хотел. — А, ты про тот инцидент… Я думал, счет уже закрыт по причине соглашения сторон. Да, анализируя ситуацию сейчас, вынужден признать, что тогда это было несколько по-свински. — Так ты имеешь ввиду наше «расставание»? Ох! Ну да, ты же хотел «уйти красиво»! — Если бы я ушел красиво», впоследствии обязательно б прозвучало заявление, что это было нечестно, — только и ответил Глеб. — Ты всегда отличалась привычкой додумывать все в наиболее понятном русле. Таня все так же стояла около окна, а он сидел в кресле и любовался ею — смотрел так, как смотрел только он: страстно, с нескрываемым желанием, более похожим на острую потребность сожрать. — Зачем ты творишь все это?.. — Любимая, я веду войну — и прежде не проиграл ни разу… Мое безумство ведет нас к победе. Не скрою, что я кое с чем поспешил, из собственного эгоизма — и теперь надеюсь смертью искупить… — Не называй меня любимой, — резко ответила Таня. — Любая ирония, кроме этой. Что именно ты хочешь искупить? — Тебя. Я с тобой так не хотел, Гроттер… Никогда не хотел. — Оставь неуместное благородство! Ты нужен стране. Что будет с Буяном, если ты погибнешь?! — Все заменимы. — Но таких, как ты, больше нет, сам сказал. Если тебя не станет, мы проиграем. — Что ж… Твоя правда. Таких, как я, больше нет. И человека, которому ты позволишь делать с собой то, что позволяла мне, тоже нет и не будет. Не о своей ли шкурке думаешь, дорогая? Рыжая рассмеялась. — Ты отличное средство, чтобы отбить любое влечение к мужскому полу. — Если видения коснуться, оно исчезнет, — с некоторой долей печали изрек он. — Люблю твой смех. — Видение, — пробормотала Таня. Слава господу, он все еще не верил, что она находится здесь, и считал все последствием алкоголизма… К лучшему. Определенно, к лучшему. — Татьяне Гроттер здесь делать нечего, — объяснил брюнет. — Следовательно, я настолько пьян, что не отличаю реальность от небыли. — Пока ты пил умеренно, вопросов не возникало. — Ты обещал, что мы поговорим, когда все закончится, — сказала Таня. — Но этого разговора не состоится, если ты не вернешься. Если не выиграешь войну… — Еще одно подтверждение, что все это сон, — усмехнулся Глеб. — Женщина, которую я оставил, никогда не называла меня на «ты», даже в постели — и это, честно говоря, безумно возбуждало: как правило, когда не остается тайн, не остается и церемоний. И уж точно не просила бы беречь себя — особенно после того, как я ее обидел! Легендарное упрямство Татьяны Гроттер, которое следует занести в анналы… — Разве у тебя не осталось от меня тайн? — иронично поинтересовалась девушка. — Моей главной тайной стала ты сама, и расколотить бы тебе за это голову, Гроттер! — Прости? — Я всегда получал от своего ремесла лишь удовольствие. Когда льешь чужую кровь и ведешь в атаку, это как вино по жилам… Страсть. Чувствуешь себя жизнь, только сейчас такого больше нет! Вот я и пью, Гроттер — всего лишь хочу снова стать прежним. — Ты, пока прежним станешь, всю печень просадишь. — Увы, — и Бейбарсов вновь потянулся к бутыли. — Всегда надо чем-то жертвовать. Таня, закусив губу, жадно следила за каждым его жестом. Для него происходящее — бред, следовательно… — Знаешь, почему я обижена? Ты перешагнул через любовь ко мне, ведь у тебя есть другая женщина: война. И с этой другой женщиной намного комфортнее. Она не требует уступок, не возражает… И на ней легче скрыть собственную трусость. Ты испугался полюбить меня по-настоящему, а потому сбежал. Сделал одной из многих — и сбежал к той, настоящей… Самой единственной и любимой. — Я тебя любил. — Слова… Ты сказал, что вернешься с победой, а теперь ищешь смерти. — Ошибаешься. Я ее не ищу — она и так всегда со мной… Всегда рядом, единственный мой надежный и верный товарищ! Я ее не боюсь, потому она меня и не берет. — Не лезь на рожон. — Скучаешь по мне? — Ни капли, — с вызовом ответила девушка. — Мне теперь спокойно. — Разумеется… В том, что ты ждешь моего возвращения, ты не признаешься даже с петлей на шее. — Я тебя не жду, — соврала Таня. Будь Бейбарсов трезв, разговор шел бы совершенно иначе, но сейчас она безбожно пользовалась ситуацией. — И твое тело не ждет, не так ли?.. Таня отвела глаза. Бейбарсов постоянно снился ей по ночам — и она тихо радовалась, что никто не может прочитать ее мысли…. — Разумеется. Никогда в жизни Татьяна Гроттер не признается в своей слабости. Слабость — вожделение к мужчине… А вот мне не стыдно признаться в любви к Вам. — Ты обещал вернуться, а жду я или нет — спросишь сам, — если врать, так врать правдоподобно, и девушка старательно играла галлюцинацию. Лучше бы не возвращался. Ей потом это все аукнется, обязательно, особенно, когда объясняться придется — только Буян должен победить. — Пока не начался военный конфликт, ты что-то делал, Бейбарсов — интриговал, возвышал, обманывал… Это не должно быть зря. — Останься со мной, видение, — усмехнулся мужчина и откинул голову на спинку кресла. — Спи, Бейбарсов. Я с тобой сегодня, а ты всегда в моих мыслях, — прошептала девушка. — Я вижу твое отражение каждый день. Твой дом, твои розы… Все, к чему ты прикасался, все еще пахнет тобой. Мне тебя никогда не забыть, Бейбарсов — только вот ты от меня ушел. Откупился и ушел, а теперь изображаешь из себя страдальца… Таня сидела у кресла, пока дыхание мужчины не выровнялось. У него бровь рассечена надвое — шрам навсегда останется, отметила Таня. Куча шрамов — на обнаженных плечах, на шее… Похоже, Гломов, и правда, отчаялся, раз привел ее сюда: Глеб потерял всякий инстинкт самосохранения. Только вот в то, что это произошло по ее милости, Таня ни капли не верила… — Мне пора, — холодно сообщила она Гломову. — Уже? — Он спит. А ты ждал сладострастных стонов? Брось, для этого у твоего военачальника есть шлюхи. Сейчас же, по собственному признанию, его грызет совесть — ему не объятия нужны, а слова. Очень, кстати, удивлена, что он так близко принял к сердцу наше расставание! — Ты несправедлива, — покачал головой молодой полковник. — Бейбарсов считает меня галлюцинаций — пусть считает и дальше. Он образумится, — резко оборвала Таня. — Поверь, образумится. Теперь. Надеюсь, этот… вызов был в первый и последний раз. Наутро Бейбарсову все еще чудился запах мяты и яблок. — Чего такой задумчивый? — поинтересовался Гломов. — Сон, — ответил верховный маршал. — Хороший хоть? — Да. Проболтавшегося самолично откостыляю, — пообещал вчера Гломов телохранителям.