The Storybrooke Connection

      Что, черт возьми, этот человек сделал с Эммой, что она так отреагировала на него?       Реджине нетерпелось подойти к столику Голда и удушить этого мерзкого мужчину. Ему, по большему счету, очень повезло, что она была слишком шокирована, чтобы сдвинуться с места, разрываясь между иррационально веколепными мыслями о нанесении тяжких телесных и тем, чтобы вскочить, бросившись за Эммой. Вместо этого женщина просто сидела, ерзая на месте и чувствуя, как напряглись все мышцы. Внезапно рядом оказалась Бабушка, которая и вытащила ее из водоворота мыслей.       — Что вообще произошло? — спросила пожилая женщина с обеспокоенным выражнием лица. — Эмма в порядке?       Реджина лишь покачала головой.       — Мне нужно пойти к ней, узнать, что происходит, — пробормотала она, изо всех сил стараясь не выдать собственного волнения перед Голдом и его дружками.       Еще одной стычки, которая будет наполнена лестью от немца ей сейчас уж точно не хотелось.       — Если вдруг Дэвид будет искать меня, — тихо сказала она Бабушке, шагнув к двери, — передай, что мне нужно с ним переговорить.       Женщина кивнула и осторожно подтолкнула Миллс к выходу.       — Иди и позаботься о своей девушке.       Реджина нашла Эмму в коридоре наверху, прислонившейся к стене около ванны, все еще белую, словно снег, и слегка задыхающуюся. Выглядела она так, словно едва могла удержать себя на ногах. Женщина преодолела расстояние в три больших шага и обняла Свон за талию, помогая той удержать равновение, а также, давая понять, что она рядом. Сам факт того, что Эмма не сразу заметила ее появление, говорил о том, что она где-то далеко от реальности.       — Эмма? — мягко позвала Реджина. — Ты сможешь дойти до нашей комнаты?       Она говорила успокаивающе, легкими движениями свободной руки поглаживая Свон по спине.       — Или тебе нужно в ванну?       — Хорошо, — прохрипела женщина. — Нужно почистить з… Ты можешь..?       — Подождешь минутку?       Женщина неуверенно кивнула.       — Думаю, да.       Реджина осторожно прислонила Эмму к стене и побежала в их комнату. Она порылась в сумке Эммы в поисках зубной щетки, пока не нашла ее в боковом кармане. Схватив ее и тюбик Персодента, она рванула обратно к Свон, найдя ее в ванной.       Бровь Реджины приподнялась, когда она увидела устращающую душевую кабину, но поскольку была слишком сосредоточена на Эмме и ее состоянии, мысль о душе тут же покинула голову.       — Я буду ждать тебя в нашей комнате, — неохотно предложила Миллс, когда на самом деле, буквально каждая клеточка ее тела кричала о том, что она хочет оставаться рядом.       Она и предложение это выдвинула только по той причине, чтобы дать женщине немного пространства и возможность прийти в себя.       — Стой, — пробормотала Эмма в зубную щетку, зажатую во рту.       Она испытала невероятное облегчение, ощутив привкус мяты вместо желчи.       Миллс села на край ванны, как можно ближе к женщине, но так, чтобы можно было считать, что дала ей немного пространства. Она чувствовала себя такой беспомощной, что готова была скривиться, и в то же время понимала, что с защитным инстинктом явно перегибает.       Через пять минут они сидели по обе стороны кровати в своей комнате, слегка соприкасаясь руками на расстоянии.       — Ты могла бы поделиться тем, что тебя так сильно обеспокоило, дорогая? — нежно спросила Реджина, наблюдая, как Эмма делает равномерные вдохи и выдохи. — Ты откуда-то знаешь того кретина из закусочной? Что он с тобой сделал?       Эмме потребовалось так много времени, чтобы собраться с духом и дать ответ; Реджина уже была уверена, что ей придется спуститься вниз и выбить ответы из того мудака. Как раз в этот момент Свон взглянула в ее глаза и тяжело сглотнула.       — Ты знаешь, я… Я выросла на улицах Чикаго, — запинаясь, начала она. — Но это еще не все.       Женщина вновь замолчала, на что Миллс лишь крепче сжала ее руку.       — Тебе было бы легче, если бы я обняла тебя? — прошептала она.       Не говоря ни слова, Эмма подползла на кровати и прижалась к ней.       — Спасибо, — едва слышно пробормотала она.       — Спасибо тебе, — ответила Миллс. — За то, что ты готова доверить мне свою историю.       Эмма коротко и мрачно рассмеялась.       — Я думаю, тебе нужно ее знать, потому что тот ублюдок внизу… Я думаю, он родственник Голда… Я точно не уверена, но думаю, он его сын. Возвращаясь к Чикаго… Там он был известен, как Хорек.       — Хорек? — спросила Реджина.       Это определенно не сулило ничего хорошего для женщины в ее руках.       — Я слышала о нем издалека, но никогда не встречала лично, — ее голос был подобен кремню, когда она начала вспоминать рассказы, которые слышала. — Я просто понятия не имела, что он как-то связан с Голдом.       — По всей видимости, еще как, — голос Эммы звучал так же жестко, как и Миллс. — Теперь я знаю, почему Голд казался мне смутно знакомым.       Она перевела взгляд к окну, снова замолчав, и, судя по стиснутым челюстям, вновь потерялась в воспоминаниях.       Реджина провела пальцами по руке Эммы и сплела с ее, выводя большим пальцем расслабляющие, легкие узоры на подушечке большого пальца женщины.       — Эмма, что он сделал? — спросила она, пытаясь вернуть Свон к тому моменту, на котором она закончила.       Женщина покачала головой и повернулась к Реджине.       — Я выросла в детском доме, — начала она свой рассказ. — Мои родители просто оставили меня посреди первого попавшегося переулка зимой тысяча девятьсот седьмого года. Мне было около трех, и, по всей видимости, я им на тот момент уже полностью осточертела. Скорее всего, они не ожидали, что я переживу ночь, но меня кто-то нашел и отвез в приют.       Миллс вздрогнула от ужасного начала этой истории, но не осмелилась прервать рассказ. Она просто на секунду сжала ее руку сильнее, радуясь, что Эмма вернула ей этот жест. И тогда Реджина снова принялась рисовать успокаивающие круги на руке женщины.       — Жизнь в приюте была… Хороших дней было не так уж и много, — Эмма сглотнула. — Была одна матрона. Она была главной, а еще самой подлой женщиной, которую я вообще когда-либо встречала в своей жизни. Я была слишком маленькой, чтобы приносить ей пользу, поэтому сначала она меня попросту игнорировала… Старшие дети звали ее Голубой, покуда лицо ее принимало этот цвет всякий раз, когда она кричала на нас. Я всегда думала, что ей следовало бы быть названой именно этим именем.       Миллс скривилась от мрачности тона Эммы. В этой женщине, которую она считала столь неотразимой, было много боевого духа. И то, как она стоически рассказывала свою историю, вселяло в Реджину надежду, что, возможно, в будущем она и сама наберется смелости вернуть услугу.       — Чем старше я становилась, тем больше конфликтовала с Голубой, — продолжила Свон, а на ее лице появилась немного безумная улыбка. — Мы придумывали всякие гадкие вещи, и было так нереально здорово, когда нам удавалось их осуществить. Но чаще всего наши шалости не проходили, и тогда нас заставляли за них раслачиваться, что было настоящим адом.       Эмма пожала плечами, будто это было не проблемой, а просто неотъемлимой частью жизни каждой сироты.       — Однажды среди нас появился еще один ребенок. Ее звали Эшли, — голос Эммы стал мягким, в нем слышалась нежность при упоминании этой девочки, что заставило Реджину задуматься, насколько глубоко Свон потерялась в своих воспоминаниях. — Мне было лет двенадцать или тринадцать, а она — на несколько лет младше. Может быть, шесть или семь. Она почему-то совсем не нравилась матроне, — Эмма вздохнула от тяжести и боли воспоминаний. — Голубая всегда давала Эш работу, с которой она не могла справиться, а затем наказывала ее за это… А когда Эш… В общем, ее очень много били, поэтому я всегда старалась быть рядом, когда ей давали какие-то поручения. Но однажды я не пришла на помощь.       — Мне очень жаль, — пробормотала Миллс, опасаясь того, что услышит дальше.       Но страшнее всего было из-за того, что она пока не понимала, какое это все могло иметь отношение к Хорьку.       Эмма кивнула.       — У Голубой был ивовый жезл, который она таскала за собой повсюду… Она называла его своей волшебной палочкой и… Когда… Когда Эш однажды снова сделала что-то не так… — голос женщины стал прерываться все чаще и чаще. — Другие дети сказали, что Голубая била ее безостановочно… Она наносила удары снова и снова, и снова… — Свон судорожно вздохнула. — Когда я, наконец, прибежала туда, Эш была похожа на кровавое месиво. Она лежала, свернувшись калачиком на полу… Она просто пыталась защитить себя, когда я не смогла. Девочка была едва жива… Она казалась такой крохотной.       — Боже мой, — выдохнула Реджина со слезами на глазах.       — Я… Я схватила сковороду и ударила Голубую по голове, — женщина вздрогнула. — Мне тогда было шестнадцать, и я была относительно сильной, потому она рухнула на пол, словно кирпич… И я, черт возьми, не собиралась больше оставаться там ни на минуту. Даже для того, чтобы проверить, умерла она или осталась жива. Меня не прельщала возможность получить срок или переехать в другой приют. Так что, я схватила Эш и сбежала.       — Эшли выжила? — мягко спросила Миллс. — А матрона? — по ее тону было ясно, что она надеется на отрицательный ответ.       Эмма мрачно рассмеялась.       — О, да, Голубая выжила, — прошипела она. — Наверное, у нее даже голова не болела, — женщина сжала свободную руку в кулак. — Она послала за мной Хорька.       Реджина едва нашла свой голос, чтобы задать еще один вопрос:       — Что-о?       — Я доставила Эш в госпиталь… У меня все еще бывает ощущение ее тела на руках… Я шла весь путь пешком, и это заняло чертовски много времени… — Эмма замолчала, не в силах более сказать ни слова. — Это было… Она была… — женщина попыталась продолжить, но потерпела неудачу.       — Она не смогла, — предположила Миллс.       Эмма свернулась калачиком в ее объятиях, почти беззвучно всхлипывая. Реджина крепко обняла ее, принявшись шептать на ухо какой-то успокаивающий бессвязный бред. Она задавалась вопросом, был ли это первый раз, когда Свон позволила себе плакать из-за Эшли, девочки, которую ей не удалось защитить. В какой-то момент она начала неосознанно и тихо напевать, пока Эмма не затихла.       Реджина не была уверена, как долго они просидели в таком положении. Эмма крепко прижималась к ней, а она продолжала гладить женщину по волосам, напевая себе под нос песню, которую не осмеливалась петь уже очень много лет. Наконец, дыхание Свон выровнялось, а плечи немного расслабились.       — Я не возвращалась туда после случившегося, — тихо пробормотала Эмма, прижимаясь к груди Миллс. — Я просто зарабатывала себе на жизнь на улице. Какое-то время я была карманником. Я тусовалась с детьми постарше, которые научили меня выживать без… Без необходимости продавать себя, — женщина глубоко вздохнула. — Все шло хорошо, пока банда, с которой я скиталась, не спланировала нечто большее, нежели мы занимались обычно, чем и привлекли внимание Хорька. Я слышала о нем только благодаря улицам… Если правильно помню, он пытался сделать себе имя в одной из семей. Я понятия не имела, что у Голубой есть какие-то связи с мафией, но позже до меня дошли слухи, что… Что она продавала некоторых детей мафиози. Они выполняли то, что им приказывали, а Голубая получала за это деньги.       — И власти ничего не сделали с ней?       Эмма сухо усмехнулась.       — Мы говорим о Чикаго начала двадцатых годов… Какие власти? Копы в то время смотрели совсем в другую сторону.       — Некоторые из них пытались действовать правильно, — прошептала Реджина слегка возмущенным тоном.       Эмма сразу поняла, что это относилось к ее собственной истории.       — Но я понимаю, что ты имеешь в виду.       — Как бы там ни было, Хорек, наконец, добрался до меня, когда мы веселились в кафе. Тогда я понятия не имела, кто он такой. Он подошел к нашему столику и сказал, что его зовут Нил. Мы немного поболтали, покуда он казался абсолютно безобидным. Но позже, тем же вечером, когда я уходила, он последовал за мной в переулок и… И…       — Я понимаю, милая, — успокоила Миллс тихим голосом. — Тебе не обязательно…       Эмма быстро покачала головой, снова прижавшись к груди Реджины.       — Нет, мне нужно… Хоть раз в жизни мне действительно нужно выразить это словами, — она тяжело вздохнула. — Он прижал меня к стене… И он… Он взял меня против моей воли, — Свон проглотила желчь, которая готова была вот-вот вырваться и наполнить рот. — И когда он… Закончил… Позвал несколько своих головорезов, чтобы они избили меня. И они били. До тех пор, пока он не счел, что этого… Достаточно. А потом они бросили меня там умирать. Последние слова, которые я слышала от него — это: «Привет от матроны! Хотя, я бы все равно трахнул тебя… Это было весело».       — Я так рада, что ты не умерла, — выдохнула Миллс, прижимая Эмму как можно ближе к себе.       По ее телу бурлящими потоками бежала ярость, подобная той, которую она испытывала всего один раз в своей жизни и только к одному человеку. Было извращенным совпадением, что второй человек, которому она хотела медленно вырвать каждую конечность, был тесно связан с первым. Она не осознавала, что издает глубокий рык, пока Эмма не села и перевела на нее вопросительный взгляд.       — Что такое? — спросила Миллс.       — Ты рычишь, — пояснила женщина.       По ее телу разлилось странное теплое ощущение от этого звука.       — Похоже, ты собираешься совершить нечто… Дикое.       — Ты и половины не знаешь, — проговорила Реджина сквозь стиснутые зубы. — Я понятия не имею, как тебе удалось пережить это все и как ты превратилась в такого удивительного человека, — она замолчала, когда Эммы нежно разжала ее бессознательно крепко сжавшиеся кулаки. — Я так зла на Голда и его сына — Хорька… Я заставлю их заплатить за все, что они с нами сделали. Когда я с ними закончу, они пожалеют, что не обошли нас стороной, когда была такая возможность. Даже, если ради этого мне придется разорвать их голыми руками… Даже, если это буде последнее, что я сделаю.       Эмма полностью села и притянула Реджину к себе, меняя их местами.       — Хэй, — успокаивающим тоном позвала она. — Если кто и собирается убить Хорька, так это я… И я не планирую рушить твою жизнь, позволяя брать на себя такую ответственность, — она поцеловала женщину в лоб. — Я хочу, чтобы он заплатил за то, что сделал со мной. Поверь мне… Но не любой ценой, — она приподняла голову Миллс, пока не встретилась с темными глазами взглядом. — Я ненавижу его за все, что он со мной сотворил, но… Теперь я взяла свою жизнь под контроль. Я живу так, как хочу. Думаю, именно поэтому для было таким шоком встретить его вновь. Я просто привыкла уже не видеть его всякий раз, когда закрываю глаза.       — Кажется, я понимаю, — пробормотала Реджина.       — У меня такое странное чувство, — задумчиво ответила Эмма. — Что Голд с тобой сделал? — вслух задалась вопросом она, отчаянно пытаясь отвлечь внимание от собственного прошлого. — У меня такое ощущение, что у тебя есть несколько очень личных причин охотиться на него.       Миллс вздохнула и положила голову Эмме на плечо, пытаясь найти удобное место. Она знала, что женщина рядом тоже заслуживает услышать ее историю после того, как поделилась своей, не менее ужасной, однако она не говорила об этом так давно. И никогда никому, кроме Дэвида. Ей было страшно, что слов не найдется.       А Эмма неверно истолковала повисшее молчание.       — Ты, разумеется, не обязана мне ничего рассказывать, — печально прошептала она. — Просто… На самом деле, приятно разговаривать… И, обещаю, я буду рядом.       Миллс еще раз вздохнула, села немного прямее, чтобы встретиться с Эммой лицом к лицу.       — Я хочу рассказать тебе, поверь, но… — она заколебалась. — Я не знаю, с чего начать.       Свон ободряюще улыбнулась. Она заметила, что, сосредоточив внимание на Реджине, ей удалось почувствовать себя немного лучше, покуда это отвлекло ее от собственной трагедии. Вдруг она кое-что вспомнила.       — Что ты сейчас напевала мне?       — Что? — Миллс растерялась.       — Ты что-то напевала, когда обнимала меня, — напомнила Свон.       — Да?       — Да, это было примерно так, — женщина попылась напеть несколько тактов, но уже спустя мгновение сдалась. — Это было… Утешительно и очень мило, — добавила она, пожав плечами.       Реджина узнала бы эту мелодию, где угодно, даже, если та была представлена не совсем верно устами Эммы. Просто она не осознавала того, что напевала ее.       — Так и задумано, — сказала она спустя еще одно мгновение тишины. — Это старая колыбельная.       — Тогда понятно, — пробормотала Свон. — Я полагаю, это не входит в твой обычный репертуар?       Миллс покачала головой, тяжело сглотнув, покуда слезы уже стали выступать на глазах.       — Я не пела эту колыбельную почти десять лет, — ответила она настолько тихо, что Эмме пришлось напрячься, чтобы расслышать. — Когда-то я пела это своему сыну… Моему маленькому принцу.       — У тебя есть сын? — с явным удивлением спросила Свон.       — Был, — Реджина закрыла глаза. — У меня был сын, и звали его Генри.