В моей постели ты...

Непреодолимая тяга к холодному оружию. Коллекционирование. Трепетный уход за каждым ножом. Тщательный поиск новых экземпляров. Думаете, такое поведение свойственно только мужчинам? Отнюдь. Кому, если не Антоновой, знать все о патологии? И не так уж важно, патологическая это анатомия или мания нанести кому-то глубокие порезы. Одно от другого мало отличается. Ей говорили, что она станет блестящим хирургом. Так бы оно и случилось, не будь у нее этой всепоглощающей жажды приносить боль. Первый раз в голове что-то щелкнуло, когда скальпель впервые попал в руки. Когда безжизненная плоть рассеклась от еще неумелых движений. О, этот момент никогда не сотрется из памяти. Мерзкий запах формалина, блестящая сталь и необыкновенно темная кровь. Нейроны головного мозга вечно будут хранить этот образ. Бесконечные дополнительные занятия по патологоанатомии, постоянная практика. Рука раз от раза становится тверже, безжалостнее. Никогда не дрожит. Ей говорили, что она станет блестящим хирургом. Но как избавиться от этого желания? Нет, оперировать не суждено. Проще работать с трупами: так уж точно никому не навредишь, никого не убьешь и не сядешь в тюрьму из-за глупой мании. В какой-то момент контроль потерялся окончательно. Самоповреждения. Селфхарм, как сейчас говорят. Врачи — конченые придурки — подумали, что она хочет покончить с собой. Три самых жутких недели в психушке. Таблетки не помогли. Еще бы. Для этого их нужно пить, а не прятать под язык, чуть позже меняя на сигареты. Беседы с психиатром научили только скрывать истинные мысли и чувства. Смеяться, когда хочется плакать. Обнимать край жесткой подушки, сжимая ее вместо чьего-то горла. Благо, родители не бедствовали — никаких отметок в личном деле, никакой постановки на учет. Одногруппникам сказала, что сильно заболела, но сейчас все хорошо. На деле стало только хуже. Нет, хирургом ей точно не быть. Да и черт с ним, собственно. Патологическая анатомия прекрасна в своей мрачной бездыханности. Зачем работать с живыми, если можно заниматься мертвыми. Не спорить с родственниками, не доказывать свою правоту в суде. Отец самодовольно улыбнулся, когда в ее руках впервые оказался редкий нож. Мол, смотрите, дочь в него пошла. Напрягся, когда появился второй. Начал задавать вопросы, едва увидел третий. Отшутилась, сказав, что ножи ей просто нравятся. Ничего страшного, просто «красивенькие». Для отвода глаз купила голографический. Впрочем, и он через время оказался по-своему привлекательным. Кровь особенным образом блестела, попадая на лезвие. Подработка во время учебы принесла свои плоды. Навыки оттачивались все лучше. Ей не было равных в анатомичке. На голову выше остальных при росте метр шестьдесят. И вряд ли на памяти пожилого профессора найдется кто-то лучше. Но удовольствия от вскрытия трупов становилось все меньше, пока в итоге это не стало просто работой. Ежедневный труд, не приносящий никакой радости, кроме зарплаты, разве что. Подруги вечно спрашивают, когда, наконец, свадьба? А ей нечего ответить. Во-первых, где найти такого человека, который все это вытерпит? Во-вторых… Впрочем, не имеет значения. Удивительно, но периодически встречались люди, заинтересованные в этой теме ничуть не меньше, чем она. А то и сильнее в несколько раз. С одним парнем получилось даже выстроить отношения. Жаль, что он уехал. Иногда не хватает его израненного тела рядом. После, кажется, ничего серьезного ни с кем не получалось. Оно и не удивительно: совсем не каждый сможет понять и, уж тем более, принять такие наклонности. Но нереализованная потребность ежедневно давала о себе знать. Желание, наконец, сделать то, чего так давно хотелось, росло, накапливаясь где-то внутри. Однако невозможно было сравнить это чувство с ярким солнечным комочком, которым хочется со всеми поделиться, нет. Ведь она вовсе не хотела приносить кому-то удовольствие в ответ и, честно говоря, делиться чем-то в принципе не стремилась. Нет, ничего приятного в этом напряжении не было, напротив, оно больше походило на всепоглощающую черную дыру, что, кажется, никогда не уменьшится. Даже в том случае, если по счастливой случайности свои патологические стремления удастся воплотить в реальности. Где найти такого же извращенца, как и она сама? Мало того, не просто извращенца, еще хуже: того, кто будет получать удовольствие не принося боль, а получая ее. Власова с первого рабочего дня показалась Вале какой-то… Не такой. Слишком грубая, слишком дерзкая. Закрытая одежда, периодические шарфики на шее. Брутальная и резковатая по своей натуре. Слишком. Удивительно, но они очень быстро нашли общий язык. Нельзя сказать, что они стали подругами, нет, но… Близость определенно возникла. Манящая, одурманивающая. Антонова впервые в жизни почувствовала объект своих маниакальных желаний. Ей хотелось скользнуть кончиком ножа именно по ее мягкой коже на груди. Власова периодически носила открытые блузки. Очень редко. Валя в эти дни отчаянно пряталась в морге, избегая любого контакта. Хотелось надавить на рукоять, вынуждая лезвие оставлять за собой глубокий порез. Скользнуть языком, собирая алую кровь. Почувствовать металлический привкус на губах. Улыбнуться, слушая, как она вскрикивает. Как-то в пятницу Маргарита в очередной раз приехала в гости, небрежно разулась и бесцеремонно прошла в спальню, разваливаясь на кровати. Пару секунд полежала, после глубоко вздохнула и поднялась, лениво потягиваясь. Закинула ногу на ногу, призывно расстегнула первые пуговицы блузки и оперлась ладонями о кровать, заведя руки за спину. — Не ждала тебя сегодня, — Валя уже на автомате вытащила из бара бутылку виски и два стакана. Поставила на прозрачный журнальный столик и сдержанно опустилась рядом, обнимая маленькую подушечку. — Сделай это, — Власова совершенно проигнорировала исходящий от стакана легкий аромат полыни, смешивающийся с запахом крепкого алкоголя. — Что? О чем ты? — искренним непониманием пропитался ее голос, отчего-то резко ставший хрипловатым. С чего бы вдруг? Сжала подушку сильнее, отгоняя худшие мысли. — Ладно тебе, прекрасно же понимаешь, что я имею в виду, — Маргарита чуть наклонила голову вбок, закусив нижнюю губу. — Нет, не понимаю. Ты пьяна? — Совсем немного, но это не имеет никакого значения. Даже лучше, сосуды чуть расширятся, кровь будет течь интенсивнее. Тебе понравится. Впрочем, мне не нужно убеждать, правда ведь? — Власова чуть откидывает голову назад, непринужденно прогибаясь в пояснице. — Откуда ты… — Антонова, я поняла это еще в первый день знакомства, но ты как-то не спешишь замечать очевидное. Видимо, это какая-то особенность нашего человеческого мозга — игнорировать то, что лежит на поверхности. Покажи мне свою коллекцию ножей. Какой любимый? Валя, кажется, потеряла дар речи. Первый раз кто-то говорил с ней столь самоуверенно и… Совершенно искренне, выражая неподдельный интерес. Откуда она узнала? Никто не мог рассказать, тогда с чего взяла это все? — Ты меня боишься? Валечка, это я должна тебя бояться. Но мне не страшно, наоборот, я хочу этого. Свяжи, заставь меня кричать, истекая кровью. Сделай это. Напряженно сглотнув вместо ответа, Антонова лишь скользнула рукой по собственным волосам, чуть нервно сжимая их. Впервые открыто посмотрела на Риту, замечая, как та удовлетворенно улыбается. Что за жестокие шутки? — Кто тебе рассказал? — Никто, сама догадалась. Рыбак рыбака видит издалека, слышала о таком? — Власова снова легла, заводя руки над головой и касаясь кончиками пальцев спинки кровати. — Умеешь делать самозатягивающиеся узлы? — Да, — Валя коротко кивает, но тут же закусывает нижнюю губу, понимая, что ее подловили. Краем глаза замечает, как сгибаются стройные колени. — Рыбак рыбака, значит… Ты… — Я с другого берега, раз уж мы говорим метафорами. Давай же, я не сомневаюсь в твоих скрытых способностях. — Ты сама напросилась. Антонова, вмиг позабыв о смущении, что минуту назад полностью охватывало ее тело и сознание, неторопливо встала, с вальяжной грациозностью обходя кровать и присаживаясь возле тумбочки. Руки на автомате выдвинули один из ящиков. Получилось неожиданно резко — металлический звон резанул воздух в комнате. Власова тихо ахнула. — Сколько у тебя их? Не меньше десяти, судя по звукам. — Двенадцать, — стали в голосе не меньше, чем в любимом ноже, рукоять которого тут же словно примагничивается к пальцам. — Покажешь потом? — Если будешь хорошо себя вести. — Ах, да, молчу, — Рита прикусывает нижнюю губу, прикрывая глаза и невольно выгибаясь от предвосхищения. — Вот и молодец. Валя вынимает из другого ящичка моток веревки — и руки Власовой тут же прочно зафиксированы незатейливыми узлами. Чем сильнее дергается — тем больнее. Взгляд падает на вырез блузки, изучает кожу, что так хочется поранить. Рукоять легко скользит из одной руки в другую. Рита, наблюдая, шумно сглатывает. Антонова следит за переливающейся сталью, в итоге оставляя нож в правой руке. Поднимает глаза и смотрит в чужие, орехово-зеленые, наполненные такой же ужасающей, вернее, маниакальной потребностью в боли. Никогда раньше не встречала она таких глаз, что ничем не отличались от ее собственных. Нейроны снова увековечивают момент, запоминая каждую деталь, даже самую малейшую. Власова молчит, терпеливо изучая лезвие, призывно поблескивающее на свету. Валя же, чуть улыбаясь, спустя несколько секунд едва ощутимо прижимает острие к грубой ткани джинсов, медленно ведя рукоять вверх. Она знает, что это практически не ощутимо для Маргариты. Кончик лезвия утыкается в чувствительную кожу живота, что слегка обнажилась из-за задранной блузки, отчего Власова шумно выдыхает, невольно выгибаясь. Антонова облизывает губы и, кажется, совсем не дышит, забыв, как это нужно делать. — Расскажи мне, как ты, все-таки, узнала о моих…увлечениях, — Валентина поддела ножом сразу несколько пуговиц, резко дергая рукой, — блузка тут же с треском разорвалась, вынуждая Риту невольно вздрогнуть. — Это было несложно: мне хватило дважды заметить, как ты вынимаешь пулю из чужого тела. Сначала это был какой-то преступник, а второй раз… Власова едва не задохнулась, судорожно глотая воздух и с трудом сдерживая внутренний порыв закричать. Нет, она не позволит себе так быстро сделать то, чего желает Валя, пусть и всей душой. Если она у нее есть, конечно. Однако, кричать все-таки хотелось: Антонова, не церемонясь, вжала кончик лезвия в наугад выбранную точку где-то под грудью с левой стороны и резко повела рукой вниз, оставляя продолговатый и быстро алеющий след почти до пупка. — Так что там во второй раз? Как ни в чем ни бывало, Валя поднесла нож к лицу, медленно скользя языком по сверкающей стали. Капельки чужой крови тут же оказались на губах, возбуждая сверхчувствительные вкусовые рецепторы. Нейроны мгновенно разнесли информацию по всему телу, что моментально отозвалось легким покалыванием практически в каждой клетке. — Подстрелили меня во время задержания. Пуля застряла в плече, кость явно не была задета, поэтому я уговорила Майского не вызывать скорую и отвезти меня к тебе… — Да, я помню тот день. Антонова резко воткнула нож в деревянную поверхность прикроватной тумбочки и наклонилась к животу девушки, скользя языком по свежей неглубокой ране. Власова невольно выгнулась и протяжно застонала, дергая руками. Самозатягивающиеся узлы сделали свое дело — веревка впилась в кожу на запястьях, вынуждая расслабить руки. — Я помню… Твой взгляд, когда ты делала надрез и вынимала пулю… — ровно дышать было практически нереально, а уж выдавливать из себя слова — тем более. — Помню, как уверенно твоя рука… Держала скальпель… Ты уже тогда хотела меня, верно ведь? Странно, что ты не заметила. — Не заметила что? — Валентина, медленно проведя языком по ране еще раз, постепенно отстранилась и нависла над Ритой, заинтересованно глядя в ее чуть помутневшие от возбуждения глаза. — Что мне это безумно нравилось. Я ведь даже не попросила обезболивающее, ты резала наживо. — Это было чертовски приятно. В ее руке снова оказался нож, который тут же поддел оставшиеся пуговицы на блузке, разрывая ее до конца. — Более приятно, чем уничтожать мою лучшую блузку? — Тебе нравится, брось, — кончик лезвия медленно заскользил по коже груди, едва касаясь. — Правда же? — Несомненно. Слово вырвалось на шумном выдохе, после чего пришлось закусить нижнюю губу в тревожном ожидании дальнейших действий. О, Марго совсем не боялась: блондинка точно знала, что делать с холодным оружием. Скорее, все внутри сгорало от нетерпения. Где останется следующий порез? Насколько он будет глубок? — Ты совсем не боишься? — Возбуждает не страх, а предвкушение… Алой крови на губах, патологической одержимости в твоих глазах и острой пронизывающей боли во всем теле. — Действительно, звучит очень возбуждающе, — нож плавно скользит по коже, оставляя лишь едва заметные царапинки. — Литературный оргазм, никак иначе. — М-м-м, получаешь удовольствие не только оставляя раны на чужом теле? Острие резко впилось в кожу где-то под ключицей и медленно заскользило вниз, оставляя глубокий порез вплоть до груди. Власова, закусив губу, взвыла, выгибаясь всем телом, но стараясь как можно меньше двигать руками. — Не только, но в основном от этого. У тебя есть шрамы? — Да. На бедрах. Антонова перехватывает зубами рукоять ножа, тут же бесцеремонно стягивая с Маргариты джинсы и откидывая их в сторону. Действительно, как на внутренних, так и на внешних сторонах обоих бедер красовались протяжные шрамы явно от глубоких порезов. Валя аккуратно коснулась мягкой кожи кончиком пальца, проводя вдоль бледного следа. — Если накладывать швы, то они были бы не так заметны. — А ты бы хотела оставить на моем теле незаметные шрамы? — Нет, — без раздумий, без вариантов. У кого нож, тот и прав — таковы правила игры. — Конечно, нет. — Вот и она не хотела, — усмехается Власова, шумно выдыхая. Тоненькая струйка крови потекла вниз, приближаясь к лифчику, но влажный язык тут же остановил ее, скользя по коже, а после — по следу от лезвия. Маргарита громко и протяжно стонет. То ли от боли, то ли от удовольствия — впрочем, есть ли разница? Одно сменяет другое — и так по бесконечному кругу. Антонова быстро нависает над ее лицом, требовательно и жарко целуя. Вкус крови перебивает все остальные ощущения, даже отодвигает на второй план боль. — Она? — Валентина прикусывает чужую губу, легко оттягивая, и тут же отстраняется, небрежно целуя шею. Как будто делая одолжение. — Я всегда была по девушкам, так что, да, она. — Уже ревную. Кончик ножа уперся в бедренную косточку, прямо под краешком нижнего белья, и резко дернулся вниз, оставляя совсем неглубокий порез до самого колена. Рита тихонько вскрикивает от неожиданности, в целом, прекрасно понимая, что эта рана затянется быстрее всех остальных. — Не стоит. Если ты хочешь меня, особенно в таком извращенном смысле, — то я вся твоя. Целиком и полностью. — Какой правильный ответ. Антонова снова грубо целует ее, но это лишь маленькое отвлечение от по-настоящему важных действий. Нож тут же скользит обратно — от колена и вверх, но уже рассекая кожу так глубоко, как только возможно без внушительного вреда. Власова от неожиданности кричит ей прямо в губы. — Наконец-то, я уж думала, что не услышу этого, — по телу Валентины прокатывается волна легкой дрожи: происходящее нравится ей так сильно, что нет даже подходящих слов, чтобы описать насыщенность ощущений. — Блядь, — Марго кусает свои же губы, едва ли не всхлипывая от внезапной острой боли. На глазах выступили слезы, а руки непроизвольно дернулись. Веревка впилась в кожу еще сильнее. — Сделай так еще, прошу. Улыбается вопреки здравому смыслу, нервно облизываясь. Чуть закидывает голову назад, призывно выгибаясь. Рана на бедре нещадно ноет и кровоточит. С губ сами собой срываются на удивление сладкие стоны. — Как-то неубедительно просишь, милая. Власова с шумом выдыхает, прикрывая глаза. Чуть улыбается, медленно выгибаясь всем телом. Приподнимает пока еще не раненную ногу и ведет кончиками пальцев по чужому бедру, едва касаясь. — Пожалуйста, — удивительно, куда Маргарита дела свою столь ярко выраженную дерзость и хамоватость, заменив ее молящей покорностью. — Совсем другое дело. Нож снова попеременно оказывается то в одной, то в другой аккуратной женской руке. Кто бы поверил, что эти самые пальцы днем держат скальпель, вскрывая очередной труп, а ночью вынимают из потайного ящичка коллекционное холодное оружие, что используется далеко не по своему назначению. — Прошу тебя, — Власова снова стонет, на этот раз чуть сдавленно, и выгибается, подставляя уже израненное бедро. — Отлично. Кончик лезвия снова легко утыкается в упругую кожу, но с каждой секундой давит все сильнее и сильнее, пока не появляется первая алая капля. Рука чуть двигается, увлекая за собой и острие, после которого остается очередной глубокий порез. Кровь. Кровь. Кровь. Все остальное буквально исчезает из поля зрения, оставляя во внимании лишь очередную рану. Зрачки Антоновой расширяются до своего максимума, но, кажется, сейчас выйдут за пределы радужки, и тьма, скрытая в них, поглотит все вокруг.