4
24 октября 2020 г. в 15:42
Железнодорожный вокзал пограничного с Северной Кореей китайского города встретил Кико устеленной окурками дорогой, въедающимся в одежду запахом табака, оглушающими разговорами китайских пенсионеров и ужасным холодом. Люди сидели на корточках прямо на платформе, держа в руках пластиковые стаканчики с дешёвым кофе из автоматов поблизости, убаюкивали детей, распивали алкоголь, любовно перелитый из стеклянных бутылок в коробки от сока. Кто-то впечатался лицом в экран телефона, не желая покидать пределы искусственного бинарного мира.
Девушка едва верила в этот нелепый сюр, продираясь сквозь тысячи разноцветных пуховичков: она была уверена пару недель назад, что ей не выдадут разрешение на въезд. Ставка была на то, что её не успели оформить как постоянного сотрудника. Кто бы мог подумать, что улыбчивых тучных женщин из туристического агентства вполне удовлетворит позорно обозначенный в графе работы фриланс, подтверждённый буквально парой бумажек и выпиской из скромного банковского счёта. Коммунистические ценности во всём своём великолепии.
Как бы то ни было: красный сыграл, и уже через несколько минут она под конвоем нарочито вежливых сотрудников поезда зайдёт в вагон, который отвезёт её во всеми богами забытое место. Надежда рассмотреть Китай как диковинную иностранную шкатулку песком рассыпалась в небытие, когда стало понятно, что предложенный вариант поездки для неё заключался в том, чтобы всё своё внимание обратить исключительно на Пхеньян, избегая даже возможности полюбоваться на Пекинские достопримечательности. Как подневольный раб издательства, девушка возражать не стала, а вот господа в лице Сенджу и Учиха позволили себе отправиться парой дней раньше, так что после перехода через границу она должна будет встретить их где-то в вагоне.
Девушка сиротливо оглядывалась вокруг, совершенно не понимая, где искать добросовестного провожатого в лице гида, который должен был выдать ей пропуск на въезд в страну, и поёжилась от холода. Октябрь жестоко избавлялся от последних остатков тёплой погоды, утренней изморосью покрывая асфальт, паром дыхания просвечиваясь в воздухе. Кико подтянула к лицу шарф, надеясь спрятаться и от уже непривычного мороза, и от неловкости поездки вместе с Сенджу и Учиха. Шикамару и Неджи должны были приехать через три дня, так как они подали на визу второй партией. Что происходило с разрешением Узумаки можно было только догадываться. Он единственный из журналистов подавал документы не как турист, поэтому оставалась вероятность, что его вообще не впустят.
Улыбающийся золотозубой улыбкой гид, наскоро всучивший девушке синюю пропускную карточку, открыл для неё двери в калейдоскоп досмотров, опросов, пограничников и неприятно пахнущих мужчин средних лет, которые, по непонятным для неё причинам, желали сделать всё возможное, лишь бы поскорее пройти все бюрократические формальности. Кико держалась ото всех очередей как можно дальше, так что она оказалась последним человеком, чья нога переступила порог бело-синего поезда, который ещё вчера, в Пекине, вместил в себя массу туристов.
Пограничники на входе гордо встречали пассажиров, отсвечивая приколотыми ближе к сердцам значками с ликами великих политических лидеров их страны. Синие рубашки идеально выглажены, потрёпанные ботинки начищены до изнемогающего уже истончившуюся кожу блеска. Они были нарочито вежливые, будто их брали на работу только после того, как они докажут, что смогут улыбаться в любой ситуации. От всего этого изыска, отдававшего витриной антикварного магазина, Кико стальной хваткой сжал мандраж.
Вагон был заполнен голосами, исполняющими закодированные шифры, которые Кико едва понимала, в нос тут же бросились запахи еды и спиртного. Кажется, с оставленной позади границей с Китаем откупоривалась и понемногу отдавала специфический острый запах Северная Корея. Тут и там в раскрытых купе сидели люди, на огромные тканевые торбы и чемоданы водрузившие тысячи закусок, разливающие по небольшим картонным стаканчикам алкоголь, который они открывали, не стесняясь, палочками для еды.
Когда Кико добралась до нужного купе и отворила дверь, то увидела там Итачи Учиха. Он сидел внутри с прикрытыми глазами, сложив руки на груди и устало прислонив голову к стенке. Как всегда, слишком подчёркнуто элегантно одетый в дорогие тёмные ткани, которые в этот раз вычурно и неуместно смотрелись среди понурых дешёвых курток тех, кто наполнял душные вагоны поезда. Кажется, ему было совершенно всё равно, что его окружает - его образ не менялся даже в пропахшем кимчи и соджу помещении. Кико задержала взгляд на прикрытых глазах и тихо ступила в купе.
Внутри, на удивление, господствовал абсолютный эмоциональный штиль, лишь немного разгоняемый не Итачи Учиха, а двумя коммунистическими вождями, которые мгновения назад гордо взирали на неё с пластмассы флага. Две недели вдали от разливающихся по телу эмоций, неизменно воспламеняемых наглым взглядом чёрных глаз главного редактора, дали о себе знать. Как заводная птица, девушка ходила на работу, готовила материалы, изучала КНДР, встречалась с Ино и Гаарой и поднималась на крышу, чтобы покурить, в перерывах. Каждый удар часов заводил жизнь кукушки Кико, которая исправно вылетала наружу, взмахивая деревянными крыльями, не отрываясь ни на сантиметр от выделенной для неё плоскости и, выполнив заданный часовым ритуал, возвращалась за створки часов. Механические четырнадцать дней без искусно разбирающего шестерёнки мастера обернулись на удивление согревающим душу искусственным безразличием.
Кико закрыла дверь купе и бесшумно водрузила небольшую дорожную сумку на место. Только тогда она почувствовала запах перегара. Очаровательно, главный редактор явно не терял времени, весело коротая ночную поездку от Пекина до границы. Она заметила, как он приоткрыл один глаз, но, не увидев ничего интересного, просто кивнул в знак приветствия, вновь погружаясь в дрёму.
— Тяжёлая ночь? — издевательски пропела девушка, усаживаясь напротив и снимая с себя промокшую от бесконечного дождя верхнюю одежду.
— Ты знала, что русские пьют так, будто следующий день никогда не наступит? — Кико подавила в себе смешок, вспомнив собственные пятницы в компании друзей, которые зачастую предпочитали не замечать пределов разумного в дозах алкоголя. Они втыкали фрукты на изящных шпажках в любое поило, которое горит, с удовольствием используя это позже в качестве закуски, которая едва ли могла бы остановить опьянение. Если взглянуть с этой стороны, то и Кико можно назвать русской.
— Зачем выпивать с русскими, если вы хотели выпотрошить внутренний мир корейских пассажиров? — Учиха улыбнулся и открыл глаза, весело рассматривая заинтересованное лицо Кико.
— Потому что уже минут через десять они точно пригласят меня выпивать с корейцами. — Мужчина в игривой детской манере взмахнул бровями, очевидно довольный собственной проницательностью и гениальным планом. — Японцам непросто с ними подружиться, мы слишком много наворотили в прошлом. Но Цунаде превзошла все мои ожидания. — Итачи мечтательно вздыхает, отчего журналистка тут же легко представила, как блондинка на хмельную голову проиграла в карты всю зарплату и улыбкой ответила на искренне восторженное лицо Учиха. — О, так ты умеешь улыбаться? Приятная неожиданность! — Девушка почувствовала, как скрипнула внутри отлаженная шестерёнка, но с упорством заводной птицы решила её проигнорировать, вместо этого решив направить русло разговора к Цунаде. Она успела выслушать достаточно легенд, которыми обросла начальница за годы работы, и поняла, что кого-либо более неудачливого в азартных играх встретить не так-то просто. Такие женщины как она весьма искусно корчили из себя пустоголовых, временами отключая рассудок и забывая обо всем своём учёном великолепии во время карточной игры в компании мужчин за парой рюмок саке. Разумеется, картёжников это очаровывало. В учёную степень ни один не поверит, даже если ткнуть носом прямо в документ и расписание университетских занятий. Мужчины остаются мужчинами, вне зависимости от гражданства. Скорее всего, «легендарная неудачница» Цунаде за одну ночь в этом вагоне снискала титул кормилицы и столько почитателей в лице местного населения, сколько не насчитает вся Япония.
— Я не посмела бы сомневаться в коммуникабельности Цунаде Сенджу. Кстати, где она? — Глаза Учиха на пару секунд сложились в узкую полоску, выдавая необъяснимое для Кико недовольство тем, что очередную шпильку в своё адрес девушка не удостоила реакцией. Журналистка двигается ближе к окну, отстраняя себя от взгляда главного редактора и намереваясь собственными глазами дотошно отделять фанерные прелести фасадов зданий от того, что кроется за ними. Всё ещё не питая надежду заметить что-то из ряда вон выходящее, она старалась не забывать, что для неё важна каждая секунда, проведённая в этой стране без надзора сопровождающих, и вхолостую тратить силы на разглядывание Итачи Учиха было сродни кощунству.
— Я не видел её после границы. Не удивлюсь, если пытается занять денег у кого-нибудь из новых пассажиров, чтобы отыграться за вчерашнее. — Кико услышала сдавленный смешок, и неприлично быстро вообразила забавляющегося ситуацией главного редактора.
Проплывающие мимо окрашенные в больничный зелёный цвет заборы совсем не помогали отогнать из воображения точёные линии острого подбородка, тонкие губы, прямой нос и сомкнутые глаза, которые кнутами обрамляла смола чёлки.
Кико почти не успевала устремлять взгляд в редких местных жителей, которые, к её сожалению, каждый раз безукоризненно ухоженной одеждой и счастливыми лицами посылали неправильные сигналы, не подчиняющиеся ожиданиям. Ни одного оборванца в поношенной одежде.
Продолжая впиваться взглядом в стекло, девушка замечает в нём отражение главного редактора, который продолжает, ничего не стесняясь, её разглядывать. Даже чёртово отражение играет ему на руку, помогая раскурочить болтающиеся шестерёнки птицы, нарушить ритм, сбить с толку. Понемногу девушка осознаёт, что пока она в ловушке между реальным Итачи Учиха и его отражением, затмевающим своим чёрным взглядом целую страну, сосредоточиться всё равно не удастся.
Тогда находчивая птица зарылась глазами во взятую в дорогу в последний момент книгу, стремясь оттеснить образ мужчины, который сидел напротив, строчками «Клуба неисправимых оптимистов». Даже смешно, как название романа вмиг прилипает к её собственной наивной надежде на то, что от этого человека можно вообще отвлечься. Ей бы только переждать, пока стрелки часов отобьют невыносимые несколько минут, приближая момент появления вчерашних собутыльников начальника.
Взгляд на секунду привлекает открытая красно-белая пачка.
Учиха наклоняется и, вытащив оттуда сигарету, протягивает её Кико. Девушка выжидает пару секунд, прежде чем отложить книгу, придвинуться ближе и прикоснуться губами к фильтру. Она замирает в странной ожидающей позе, пока мужчина щёлкает зажигалкой на другом конце Мальборо. Сердце пускалось в сумасшедший пляс от дикой близости к Учиха. Кико выдохнула дым прямо на него: в сером смоге, окутывающем вороной дьявольский взгляд, он смотрелся ещё сексуальнее. Девушка опустила руку с сигаретой на столик, продолжая сидеть в той же позе, вглядываясь в спокойное лицо вблизи. Можно было печатать его, чёрными глазами до таких же чёрных углей прожигающего всё естество, с сосредоточенным лицом зажимающего длинными пальцами папиросу, на любой пачке сигарет – продажи увеличились бы втрое.
— Так ты из тех снобов, которые без наличия как минимум Гонкура у автора книгу не купят? — Учиха сощурил глаза, поднося сигарету ко рту. У Кико внутри всё перехватило. Такие обворожительные творения дьявола, как он, могут голыми руками пробить колотящуюся грудину и разорвать влюблённое женское сердце на части, никто и слова не скажет: слишком соблазнительно багровая кровь несчастной будет каплями покрывать вены, выступающие на сильных руках. Женщин в тайне привлекают очаровательные ублюдки, вырывающие сердца. Учиха в прошлой жизни запросто мог бы быть графом Дракулой, клыками впивающимся в шею наивных созданий, которым не посчастливилось поверить обворожительному мерзавцу. Высокий, красивый, галантный, он томным взглядом посмотрит на жертву, прикуривая её сигарету, и несчастной даже в голову не придёт, что он может выпить всю её кровь. Мизухаре представила, как закрывает глаза и ощущает на шее жар от дыхания хищника, который вот-вот в первый и последний раз прикоснётся к коже губами. Она бы донесла этот поцелуй с собой в преисподнюю, да так аккуратно, чтобы вся наигранная нежность не расплескалась по дороге: гореть в котле с этой нежностью на шее было бы куда сноснее.
— Легковесное чтение так же вредит людям, как курение. — Кико, наконец, освободилась из странного образа полыхающего пламени ада, в который она спустилась бы за милую душу, веди её туда под руку Итачи Учиха. Девушка бы даже не заметила перемены обстановки. Она медленно отрывает руку от столика и подносит к губам. Дым, заполняющий лёгкие, добавляет реальности только что придуманной больным воображением картине. Учиха откинулся к стенке, снова затягиваясь сигаретой.
— Боишься, что тебя примут за дуру, если выберешь банальный детектив? — Он склонил голову набок, скользнув взглядом по корешку отложенной в сторону книги, где были гордо обозначены все литературные награды и восторженные отзывы критиков, а потом вернулся к лицу Кико. Та тут же вспомнила своё разочарование, когда впервые нырнула в омут модернистской литературы двадцатого века. В университетские годы эти трактаты никак не поддавалась исправно выполняющей домашние задания зазнайке. Стремление заткнуть всех за пояс заставило отложить в сторону и детективы, и слезливые любовные романы. Страдать приходилось уже не от неразделённой любви какой-нибудь Джессики к бравому пирату, а от проповедей Заратустры. Учиха на удивление быстро понял, что стало причиной извращённой любви к модерну, но, к удовольствию птицы, в этот раз палец в доспехах указал на больное место слишком запоздало.
— Вкус к литературе можно воспитать. После пары хороших книг детектив средней руки покажется низкопробным. — Девушка любовно прошлась правой рукой по корешку, который за пару секунд до этого наградил изучающим взглядом главный редактор. Этой книге сегодня везёт на воздыхателей.
— Встань на колени и уверуешь? — Кико повела бровью. Из его уст слова о вере, пусть даже в литературу, звучали как нечто нечестивое. В её воображении он всё ещё был отголоском тьмы, творением дьявольски искусных рук потустороннего, призванным искушать беспокойные души. Впрочем, образ мужчины на коленях тут же податливо всплыл в сознании, чуть не отрезав ниточку разговора. На это Кико бы посмотрела, и с удовольствием.
— Вера в Нобеля и Гонкур – не худшая вера. — На выдохе произносит Мизухаре, нечеловеческим усилием уничтожая всплывающие в голове образы.
В этот момент дверь купе с надломленным треском отодвигается, и Кико, оглядываясь, видит в проёме расплывающегося в хмельной улыбке розовощёкого мужчину. У него довольное, пухлое европейское лицо, с непривычно яркого цвета глазами, которыми он решил воспользоваться, чтобы с нескрываемым интересом рассмотреть колени и фигуру девушки. Мизухаре хмурится и, приподнявшись со своего места, хватается за ручку, стремясь со всего размаху захлопнуть дверь, зацепив, возможно, и любопытный нос незваного гостя. Тот, ощутив, что проём перед его лицом неумолимо сужается, рискуя подарить ему сломанный нос, тут же начинает вздымать руки к верху, что-то неразборчиво бормоча. Как только он открывает рот, Кико ведёт носом в сторону и в раздражении прикрывает глаза. Складывается ощущение, что она в каком-то злачном казино Лас-Вегаса, а не в международном поезде. Учиха накрывает руку Кико своей, в последний момент останавливая девушку, которая с силой тянула влево, и она, от неожиданности, отстраняется, так и не захлопнув дверь.
Шатенка отступила на шаг назад, поражаясь удивительно сердечной сцене почти братского приветствия между двумя мужчинами. Возможно, это и есть знаменитый флёр русской водки, который, очевидно, роднит своим присутствием в организме участников поездатой ночной вечеринки. В какой-то момент девушке начало казаться, что эти двое вот-вот друг друга расцелуют. Так или иначе, тёмная фигура главного редактора преградой встаёт между ней и наглыми светлыми глазами иностранца, распыляющегося на радостные приветствия на английском. Хмыкнув, девушка возвращается на своё место, тихо радуясь, что эта парочка вот-вот исчезнет с горизонта.
На запах табака, который разил из купе ещё сильнее, чем запах алкоголя, заполонивший вагон, тут же прибежал проводник, громко крича на присутствующих и указывая руками в сторону тамбура.
Кико послушно кивнула и, схватив пальто, протиснулась между заходящимся в истерике проводником и милующимися собутыльниками. Девушка так послушно следовала указаниям старичка, что тот совершенно не обратил своё внимание на ещё одного злостного нарушителя правил поведения. В тамбуре он снова настиг её, сильно нервничающий из-за такого вероломного глумления туристов над сохранностью государственного имущества. Пока Кико добивала несчастную сигарету, он всё продолжал, назидательно размахивая руками, болтать на корявом английском нравоучения, иногда остервенело подёргивая край синей рубашки.
Девушка стойко выждала окончание нотаций, пару раз отвесив извиняющийся поклон и пробормотав извинения на хромом корейском. Её внимание всецело сконцентрировалось на видах за окном. Теперь отражения освободились от образа Итачи Учиха, и неизведанная страна снова заняла почётное место на пьедестале мыслей журналистки. Проводник, правда, всё никак не хотел оставлять её одну, так что возможности выудить из кармана телефон и снять на камеру проплывающие мимо разваливающиеся дома не получалось.
Тут в тамбур врывается чрезмерно весёлая Цунаде. Даже не обращая внимания на Кико, она дружески приобнимет опешившего мужчину за плечи и начинает, о чудо, на его языке что-то говорить. Судя по скромной улыбке, которая всё шире растягивает худые щёки проводника, Сенджу осыпала того непомерно лестными комплиментами. Кико зачарованно смотрит на то, как ловко женщина под белые ручки выпроваживает надзирателя, уходя с ним на пару. Девушка даже не пытается разобраться в том, что за чертовщина только что произошла, хотя мысленно отмечает, что надо бы взять у начальницы пару уроков по социальной вовлеченности. Кико вот так запросто нарушать личное пространство других людей до сих пор не умела, даже когда того требовали обстоятельства.
Остаться одной надолго не вышло. Уже через несколько минут дверь вагона вновь распахивается, и на неё взирает явно удивлённый Итачи Учиха. Кико замечает, что мужчина слился одеянием со среднестатистическим пассажиром: на нём какие-то неприметные, видавшие виды брюки, кое-где даже дырявые, рубашка размера на три больше нужного и тоже добыта будто в секонд-хенде. На руках потёртые часы, тугую кожу его дорогих ремней шлёвки таких хлипких брюк бы и не выдержали, цепь с шеи тоже куда-то исчезла. Ни дать ни взять неотёсанный колхозник. Девушка даже поразилась тому, как ювелирно лохмотья превращали изысканного главреда в настоящего сельского простофилю.
Журналистка в воздухе обрисовывает силуэт главного редактора пальцем и вопросительно вздымает бровь. У неё недостаёт в лексиконе тактичных эпитетов, которые могли бы описать этот внешний вид.
— Сливаюсь с местным населением. — Учиха озирается по сторонам, а потом, минуя Кико, подходит ближе к двери тамбура и облокачивается на неё корпусом, оценивающе смотря на журналистку сверху вниз, будто это она была одета в лохмотья, а он всё ещё фотомодель свежей коллекции Армани. Девушка недовольно вздёрнула нос, снова попав в ловушку чёрных глаз мужчины. Через плечо у него была переброшена какая-то потёртая холщовая торба, где он, недолго думая, начинает яростно копаться. — Слушай, я забыл зажигалку в купе. Не принесёшь? — Выражение лица главреда сменяется с привычно высокомерного на мило извиняющееся. Кико даже присвистнула от неожиданности. С таким умением менять одну маску на другую, не мудрено, что он довольно рано добрался до высокой должности. Девушка хотела бы прочитать лекцию на тему манипулирования подчинёнными, но решает, что тактика увиливания от словесных баталий с начальником для неё пока что оказалась самой действенной.
Журналистка тупо кивает головой, как пластмассовый болванчик, всё ещё в шоке от экстравагантного внешнего вида Итачи Учиха, и направляется в сторону купе. Всё её нутро кричало о том, что происходит что-то странное, барабаня в мозг, требуя разобраться в том, что задумали её сообщники по конторе. На секунду девушка останавливается посреди узкого коридора вагона, который вёл её в купе, и слепо смотрит на пейзажи, пролетающие за окном. Пришедшая в голову ересь слишком сумасшедшая, чтобы быть правдой. Она даже пару раз мотает головой из стороны в сторону, стремясь выбросить оттуда этот вздор.
Пока разум боролся с обезумевшей фантазией, рисовавшей в голове всё более и более абсурдные причины поведения попутчиков, рука в кармане пальто нащупала пачку сигарет. Кико вспомнила, что зажигалка у неё с собой и, решив не идти до купе, направилась обратно в тамбур.
— Оказывается, она была у меня с… — Девушка замирает, не в силах договорить предложение. Когда она вернулась, её взору предстала картина, которая заставила её поверить, что вся эта поездка – один затянувшийся ночной кошмар. Дверь тамбура, ведущая на улицу – распахнута, из ручки торчат ключи, а тёмный силуэт главного редактора, если верить глазам, только что пролетел на всей скорости мимо неё прямо в бездну окрашивающих задний план бежевым цветом полей.
Кико и сама не сообразила, как дёрнулась следом, двигаясь по законам, заданным ночными кошмарами, в которых обязательно ценой собственной жизни приходилось спасать какого-нибудь бедолагу от смерти в лапах чудовища. Она стремилась ухватить сумасшедшего за руку, чтобы остановить его. Всего через пару шагов стало понятно, что у неё это не получится: ноги неслись на полных скоростях, но рука продолжала хватать воздух вместо чужого запястья. Сделав ещё шаг в бездну, девушка попыталась схватиться хотя бы за сумку, но вместо этого снова ничего. В лицо тут же бросился мороз, тело дёрнуло куда-то в сторону, противоположную движению поезда.
Ей потребовалась одна секунда, чтобы по приближающейся земле понять, что она выскочила из поезда следом за Итачи Учиха.
Сильный удар тела о твёрдую землю, который случился первым, был самым болезненным. Пока Кико судорожно старалась ухватиться руками хоть за что-нибудь, то почувствовала, как кубарем катится куда-то вниз, полосуя ладони о землю. После очередного камня, который тупой болью прошёлся по лбу, сознание отключилось.