Безумству храбрых

      Первым перед взглядом предстало серое небо. Всё тело страшно ломило, лицо едва выдерживало напор холодного ветра, голова раскалывалась, а руки не желали шевелиться, чтобы запустить жизнь заново и подняться с земли.       «Какого дьявола я на земле?».       Слух улавливает, словно усиливающиеся раскаты грома, какой-то стук.       Кико мучительно медленно поворачивает шею в сторону и видит справа от себя, вдалеке, людей, которые стирают какие-то вещи прямо в реке, усиленно отбивая ткани о деревянные доски. Они сидели, сгорбившись над водой, посреди пожелтевшей травы. Звуки ударов громким отголоском разносятся по всему сознанию, но тело по-прежнему отказывается шевелиться и мириться с тем, что произошло.       Очередной гулкий стук мокрой одежды до боли напоминает треск поезда, и тут картина событий начинает набатом звенеть в подсознании, вызывая панику.       Кико усилием воли цепляется пальцами за землю и поднимает туловище. Мир кружится так, что её вдруг начинает ласково дурманить надежда на то, что она просто ещё не очнулась от кошмара. Облокотившаяся о ствол дерева тёмная фигура в центре этой свистопляски образов возвращает всё на круги своя. Глаза концентрируются на сомкнутых губах и отчётливо читают на лице Итачи Учиха все признаки раздражения. Кико впивается пальцами в волосы, крепко сжимая голову и моля всех богов освободить её из заключения Морфея.       — Зачем ты это сделала? — ледяной тон до дрожи знакомого голоса заставляет только сильнее расцарапать грязными ногтями кожу на лбу. Это просто не могло быть правдой. Кико почти рычит:       — Да будто я знаю? — девушка резко поднимает взгляд и яростно хватается за землю, чтобы встать на ноги. Голову тут же пронзает очередная волна пульсирующей боли, подавляя скорость движений. Нахлынувшая тошнота когтями царапает горло, заставляя согнуться пополам в попытке поймать воздух. Неспешно поборов это чувство, Мизухаре, покачиваясь, грузно делает шаг вперёд. Чуть не подвернув лодыжку из-за какого-то камня, неудачно зацепившего каблук ботинка, Кико шатается из стороны в сторону, понемногу обретая равновесие. Тут же становится заметно, во что превратилась её одежда: некогда синее пальто покрылось грязными пятнами разводов, ткань брюк протёрлась почти до дыр в некоторых местах. С волос сыпались жёлтые листья, ладони изранены и покрыты грязью и слоем земли. Кико осторожно притрагивается ко лбу, чувствуя в левом углу, там, откуда плавящимся металлом расплывалась боль, запёкшуюся кровь. — Что происходит? — Она двинулась ближе к Учиха, который продолжал пустыми глазами смотреть на её разгневанное лицо. — Вы что, свихнулись? Кто в здравом уме спрыгнет с поезда на ходу? — Девушка в растерянности падает на колени перед фигурой Итачи и сильно хватает пальцами ворот его куртки, в попытке вытряхнуть из мужчины ответы, но движения не происходит. Только ткань мельтешит туда-обратно. Тёмное, явно озлобленное каменное изваяние даже с места не сдвинулось. Она сама не понимала почему, но ей хотелось напасть, выбить почву у него из-под ног, чтобы он тоже безнадёжно барахтался в зыбкой стихии горя.       — Тебя не должно было там быть. — руки мужчины одёргивают холодные пальцы, освобождаясь от ловушки, а сам он пронизывающим до костей взглядом осматривает лицо девушки, стремясь найти в нём объяснение. Она и сама бы рада сказать, почему рванула вслед за малознакомым человеком с движущегося поезда, но не знала. Шаги в пропасть казались иллюзией. Сейчас Мизухаре была так зла, что, воротись время вспять, она бы захлопнула поплотнее ту дверь, чтобы убедиться, что этот дьявол точно не сможет вернуться. Девушка обессиленно опустила руки.       — Но я была! — ярость снова берёт верх, когда она осознаёт, что вся эта клоунада с одеждой и Цунаде, которая почти насильно вывела надсмотрщика из тамбура, чтобы освободить пространство — всё было запланировано заранее. — Этого ваш ублюдский план не предусмотрел, да? — ядовито шипит девушка, даже не пытаясь погасить злобу внутри. Кико поднимается с земли, совсем не задумываясь над тем, чтобы отряхнуться. Она мысленно успела распрощаться с этой одеждой. Девушка начинает сердито отбивать шаги о землю, будто чем сильнее ударит по ней ногой, тем быстрее её перестанет охватывать ненависть к ситуации и её зачинщику. Она быстро шла в ту сторону, куда должен был ехать поезд, беспокойными руками стараясь нащупать в кармане телефон. Внутри всё обрывалось, заставляя тонуть в ужасающей пучине безысходности.       Учиха прикрывает глаза. Он пытается смириться с тем, что его план карточным домиком рушился из-за одной неудачно пристроенной дамы треф, которая сейчас, очевидно, стремилась догнать давно уже уехавший поезд. Мужчина вскакивает со своего места и несётся следом. Единственное, что он пока отчётливо понимал — эта сумасбродная барышня может натворить таких дел, что даже дипломаты их горячо любимой родины устанут расхлёбывать. Со стороны детская обиженная гримаса на лице и яростное дефиле вдоль дороги даже казались забавными, и в другой ситуации он бы непременно воспользовался случаем, чтобы подразнить дикую кошку, но не сейчас, когда картина в целом начинала напоминать катастрофу международного масштаба.       Итачи хватает девушку за локоть и резко тянет на себя.       — Ну и куда ты собираешься? — сдвинутые брови и мечущиеся по его лицу глаза выдают отчаяние. Она будто и не старается это скрыть, наконец перестав маскировать свои эмоции за непроницаемым фасадом, как делала это каждый раз, когда оказывалась с ним один на один. Учиха устало вздыхает, на секунду затыкая всполошившиеся мысли, которые сумбурно метались по сознанию из стороны в сторону, стараясь найти выход из всего этого.       — Подальше от вас! — Кико кричит и ожесточённо дёргает рукой, стремясь вырвать её из крепкой хватки. Гневный взгляд совершенно не помогал приструнить мужчину. Неумелый блеф мурашками растекался по пальцам, которые крепко держали ткань пальто, и Учиха силой воли заставил себя промолчать, чтобы она не взбеленилась окончательно. Мизухаре бушует, как ураган в море, плохо скрывая ужас и пытаясь выдать страх за злобу, а у самой дрожат руки. — Отпустите. — Итачи повиновался и почти кожей ощутил, как затихают волны. Взгляд карих глаз напротив смягчался, брови уже не сводились вместе, расслабляя лицо, и если бы не поджатые губы он бы даже поверил, что стихия улеглась. Там, внутри неё, вместо эмоций теперь колыхались мысли, истерично пытаясь нащупать план действий. Однако судя по стеклянному взгляду и замёрзшему лицу девушки, получалось из рук вон. — Надо как-то сообщить о себе. — глаза Кико забегали по одежде мужчины, и она тут же устало выдохнула, сложив, наконец, часть мозаики. — Хотя бы мне. — из неё почти штормовым ветром сквозит любопытство, которое она едва сдерживает за ширмой спокойствия. К удовлетворению Учиха, вопросы в него больше не летят, но не ясно, надолго ли её хватит.       — Сомневаюсь, что разговор с местной полицией будет из приятных. — он тысячу раз подумал об этом, пока девушка приходила в себя. Сидел и с горечью осознавал, как бы повёл себя, появись у него на пороге иностранка из Японии, овеянной всеобщей ненавистью благодаря агрессивной пропаганде. У неё не было при себе ни паспорта, ни разрешения на въезд, она не понимала ни единого слова. Вести её туда было всё равно, что прямиком на плаху. Если с собственной шкурой он мысленно распрощался ещё при переходе через границу, допуская возможность, что коммунистический рай — последнее, что доведётся повидать в жизни, то отдавать на убой случайного Агнца даже для него было совершенно новым грехопадением. К тому же, нужные ему маршруты за долгие часы над картами отпечатались в памяти, кажется, до конца жизни, а вот дорога до туристических достопримечательностей, где Мизухаре могла бы найти гида, была небрежно проигнорирована. Теперь застыл и он, перебирая в уме очередные возможные варианты по спасению бедовой дамы. Глаза прилипли к уничтоженному падением тёмному пальто, которое даже в таком виде выделялось на фоне стандартного гардероба местных, и разум озарился первой светлой мыслью с того момента, как карточный домик начал стремительно разрушаться. — Постой-ка тут недолго. — Не дожидаясь ответа, Учиха разворачивается и идёт в противоположную сторону, туда, где несколько минут назад у водоёма заметил сброшенную груду грязной одежды и верёвки, на которых должна была сушиться чистая.       Кико замерла в немом ожидании. Мысли не желали успокаиваться, разнося сознание почти что в щепки своим напором. Одна за другой голову бомбили шальные идеи о том, что нужно сдаться полиции или пограничным службам, попросить подбросить её до столицы случайную машину или поймать такси, если они вообще существовали в местной природе. Тело не двигалось, а воображение молниеносно рисовало разнообразные пути отхода, в исходе каждого из которых она почему-то всегда оказывалась привязанной к старому деревянному стулу в какой-нибудь вонючей конуре для допросов как потенциальная шпионка. Она словно пыталась выиграть шахматную партию у невидимого противника с двумя королями, имея в распоряжении два ряда пешек. Каждый ход вёл в неминуемый тупик, и от этого осознания становилось дурно, нутро добела раскалялось, полыхая от бессилия пожаром.       Девушка огляделась и не увидела вокруг ничего, кроме пожелтевших полей на противоположной стороне железной дороги и каких-то лесов позади неё, оранжевыми кронами скрывающих иностранцев от окружающего мира. Идеальное место, чтобы выскочить из поезда на полном ходу и остаться незамеченным.       Кико устало опускает голову и, уставившись на собственные ботинки, подходит к ближайшему дереву, садясь прямо на землю рядом с ним. Может, если она закроет глаза и подсознательно уничтожит остатки реальности, решение к ней придёт. Если нет, начнёт молиться всем богам, которых помнит, потому что другой помощи она не ждала.       Учиха явно с самого начала собирался сделать то, что сделал: об этом кричали все его поступки, начиная с излишнего дня в Пекине и заканчивая заранее заготовленной одеждой, которая отлично маскирует весь его обычно дорогой и статный облик под заурядную скромность здешних жителей. При мысли о том, что весь этот ералаш ещё в коридоре злополучного поезда показался ей чем-то, похожим на несуразную попытку побега от пристально бдящих за каждым шагом сопровождающих, Мизухаре захотелось снова вцепиться когтями в собственную голову и расколоть её на несколько частей. Всё равно в её случае это был лишь бесполезный аксессуар, ни одним глухим сигналом не остановивший её, когда она на ватных ногах выпрыгивала из поезда одному богу известно зачем. Он ей не брат, не сват, даже не долбаный друг. Она до сих пор не могла придумать достойное объяснение непонятно откуда взявшейся смелости. Только одно: мозг так расплавился под взглядом угольных глаз, что перестал функционировать, и за работу нехотя взялось низменное и тупое тело. Кого за это презирать — себя или его, она думать не хотела, сохраняя скудные остатки самоуважения.       Спустя примерно полчаса на согнутые колени приземлилась острая плетёная шляпа, сильно напоминавшая амигасу. Девушка машинально взяла её в руки и, пальцами обводя круглые поля, подняла голову вверх. В таком же головном уборе, скрывающем половину лица, стоял Учиха.       «Стащил у рабочих с полей шляпу? Умно. Осталось придумать, как избежать необходимости разговаривать с кем-либо».       — Сколько ещё законов вы собираетесь нарушить? — вопреки своим мыслям задаёт вопрос Кико, сползая взглядом по тёмно-красной тесьме, которая была вшита в борта его шляпы и болталась около глаз. Ответом ей послужила брошенная на колени куртка, в которую не так давно она яростно вцепилась пальцами, желая посильнее встряхнуть её хозяина. Сам он обернулся в какую-то оборванную тёмную накидку, которая явно была украдена оттуда же, откуда и шляпы. Кико неодобрительно взглянула на мужчину, но получила только тяжёлый вздох и полный стали взгляд, почти приказывающий сменить верхнюю одежду.       — Придётся нам прогуляться. — невесело констатирует Итачи, уповая только на здравый смысл девушки в надежде, что она не станет забрасывать его вопросами, на которые он всё равно не в силах будет ответить. Пока она сбрасывает своё пальто, перекладывая содержимое карманов в куртку, Учиха замечает в её руках телефон. Поймав тёмный взгляд на собственной руке, держащейся за девайс как за спасительный круг, Кико отшагнула назад.       — Ну уж нет. — девушка запахнула куртку и отрицательно покачала головой, сложив руки на груди. — Не отдам, даже не пытайтесь. — она вжалась спиной в ствол дерева, с вызовом смотря в чёрные глаза, не желая расставаться со спасительной соломинкой, которая призрачной надеждой грела израненную душу. Это была последняя реликвия из её реальной жизни, с которой она не хотела прощаться, даже если та была совершенно бесполезной в сложившейся ситуации. Здесь не было вышек, которые соединили бы её с внешним миром: она не могла воспользоваться интернетом, не могла позвонить или отправить сигнал о помощи. Но отдать ему свой телефон было финальным матом в заведомо проигранной уже тысячу раз шахматной партии.       Учиха тяжёлыми шагами ступает ближе к журналистке, в ожидании протягивая руку. Кико до боли сжимает ткань его куртки под пальцами, стараясь не поддаваться твёрдому взгляду, который хочет повелевать ею без слов. Она ощущает, как предательски слабеют собственные ноги, ища опору в дереве, заставляя её нервно покачиваться. Опять он становится хозяином ситуации, подчиняя своенравную птицу.       — Ну же… — два слова, пронизанных грубым металлом голоса, испариной прошлись по спине, заставляя вздрогнуть. Ещё несколько секунд Кико удерживает взгляд на его глазах, сражаясь до последней капли рассудка, но чёрный омут утопил в себе и её, вынуждая нервно сглотнуть и опустить голову, признавая очередное поражение. Она всё ещё не знает, что ей делать, и единственный человек в радиусе страны, который мог бы хоть что-то придумать своим изощрённым разумом, хотел её треклятый телефон. Кико нервно цокнула и, юркнув заледеневшими пальцами в карман куртки, достала любимую вещицу. — Так будет лучше. — медленно и тихо проговаривает Учиха, и девушка, всё ещё стоя в несчастном шаге от него, видит, как он сбрасывает айфон, уничтожая всё, что хранилось внутри. Глаза предательски покрываются влажной пеленой, когда Кико понимает, что теперь она полностью в его распоряжении. Если вдруг снова ударится головой о какой-нибудь камень и потеряет память, он сможет сказать ей, что она петрушка в местном цирке, и девушка охотно поверит, наивно следуя всем указаниям мастера. Прямо как сейчас.       Моргнув пару раз, Кико приходит в себя, смотря на то, как её телефон и пальто плывут по течению ближайшей канавы. В горле комом встаёт обида, готовая задушить её за собственную глупость, которая довела до всего этого беспредела.       — Пошли. — Учиха легко взмахивает рукой, указывая куда-то в сторону деревьев, и Кико идёт. Как деревянная марионетка послушно передвигает ноги, не прекращая думать о том, чем закончится для неё сегодняшний день. Она поднимает голову вверх, смотря на фигуру впереди, и мысленно отмечает, что он прекрасно знает, куда направляется. Мужчина почти не смотрит по сторонам, уверенно шагая вперёд, обходя все преграды и даже не оглядываясь на досадную помеху в виде навязавшей свою компанию попутчицы. Впрочем, та пожалела о каждом своём шаге, начиная с самого утра, уже столько раз, сколько не жалела ещё ни о чём за всю свою жизнь.       Разгадать, что за бесовщина творится в голове у главного редактора, она больше не надеялась. Его разум её дешифровке не поддавался, она не могла подобрать код, как бы ни пыталась. Каждая мысль в этой чёрной голове — бегство от неё и её понимания. Она либо на шаг позади, либо слепо бьётся в высокую каменную стену, раздирая кулаки, так и не приблизившись к разгадке.       Через несколько часов молчаливого путешествия ноги просят пощады, угнетённые пусть и невысоким, но каблуком, а желудок, в котором с самого утра гулял ветер, истошно ноет. Кико бы тоже с удовольствием начала ныть, но вместо этого, как упрямый баран, шагала вслед за широкой спиной, тихо чертыхаясь каждый раз, когда тело уже готово было свалиться в обморок от голода. Эту постановку марионеточник ей бы уже не простил, с радостью бросив на произвол судьбы бренную тушку журналистки, которая смешала ему все карты.       К радости Кико, спустя некоторое время заросли деревьев начинают редеть, открывая взору небольшую деревушку. Воспрянув от надежды, что ей удастся хоть что-нибудь съесть, девушка перестаёт следить за провожатым и врезается в широкую спину. Тут же осознав собственную оплошность, она отлетает на несколько шагов назад, с опаской смотря на Учиха. Тот, кажется, и бровью не повёл. Он как-то устало сбросил с себя сумку и приземлился на землю.       — Нужно подождать какое-то время, пока не отключат свет. — такая осведомлённость о локальных перебоях в электричестве её ни капли не удивила, так что девушка только понуро кивает и присаживается поблизости, под крону такого же раскидистого дерева. Вдалеке, на территории, где редели ветхие дома, кажется, повисала абсолютная тишина, эхом оседавшая и в ушах Кико. Закат давно опустился за горизонт, день неумолимо уступал ночи.       — Эй! — девушка оборачивается на голос, выйдя из глухого оцепенения, и ловко обхватывает двумя руками прилетевшее в неё яблоко. — Ничего лучше у меня с собой нет. — неожиданный подарок и извиняющийся тон приводят журналистку в замешательство. Она благодарно кивает головой и мгновенно вгрызается в яблоко, сама не замечая, как начинает стонать от удовольствия. Это первая еда, которая побывала в желудке с того момента, как она съела отвратительный на вкус сэндвич в самолёте до Китая. Журналистка резким движением скидывает с головы надоевшую шляпу, в блаженстве прикрывая глаза и облокачиваясь спиной о ствол дерева.       Слева раздался смешок, и, ещё вчера она бы сердито запустила огрызком прямо в лицо обидчику, но сейчас ей глубоко плевать. Голод делал её злой но, как ни странно, податливой. Одно неверное слово могло освободить гневающуюся гарпию, способную вцепиться в глаза, но еда в такой момент превращала всю её жестокость в сладкий розовый зефир, обволакивающий присутствующих своей мягкостью. Никак не отреагировав, Кико продолжает с упоением поглощать яблоко, совершенно не понимая, придётся ли ей съесть ещё хоть что-нибудь в ближайшее время.       Она героически молчала всю дорогу, не задав ни одного вопроса, но, откровенно говоря, держаться становилось сложнее с каждой минутой. У Учиха явно был пункт назначения. И, судя по всему, пунктом номер один являлась эта деревушка, куда два иностранца пробраться незамеченными смогут только под покровом ночи; тогда, когда последний неугомонный ребёнок уснёт, а свет нельзя будет включить даже при всём желании. Ещё несколько часов назад ей бы и в голову не пришло, что она сильно озаботится бытовыми вопросами, обречённо отбросив в сторону панику, вопрошающую, что делать дальше, в чужой стране, без денег, документов и телефона, а также права свободно передвигаться по территории. Сейчас её больше волновало, будет ли там, куда вёл её Учиха, еда, вода и подушка. Ей нужны силы, чтобы завтра подумать над тем, как поступить.       — Как вы планировали вернуться назад? — тихо вопрошает девушка, с грустью смотря на то, что осталось от яблока, и отбрасывая его в сторону. Учиха не смотрит на неё и молчит, вновь совершенно не желая приобщать постороннюю ни к одной своей мысли, и Мизухаре с пониманием кивает. В глубине души она догадывалась, что, раз каждый его шаг с момента перехода границы был переплетён с нарушением местных законов, значит, уехать отсюда он тоже собирался, нарушив как минимум дюжину. Если вообще собирался. Эта вздорная мысль заставила её проскользнуть по фигуре мужчины взглядом, чтобы убедиться в недостоверности. Тот ни одним вздохом ни подтверждал, ни опровергал беснующуюся в сознании мысль.       — А ты? — от вопроса веет издёвкой, и Кико нехотя встречается взглядом с Учиха, ища внутри подсказку. Она всю дорогу истязала себя этой мыслью, но ничего реальнее, чем дойти до ближайшего здания полиции, в голову не приходило. Японского посольства, чтобы сдаться туда с повинной и умолять о помощи, в стране не было, до Пхенъяна нужно было ехать около пяти-шести часов в тот момент, когда поезд остался позади них, к тому же они находились неизвестно где.       Окажись Мизухаре в такой ситуации по собственной глупости или неуклюжести, вывалившись, к примеру, по фантастической неосторожности из окна поезда, давно бы уже искала с помощью местных полицейского.       — Поездом, вместе с Цунаде-сан. — Учиха усмехнулся, вырывая из её тисков своё сознание, вновь ускользая от понимания.       — Ну, это уже маловероятно. — мужчина тихо вздыхает, покосившись на отдыхавшие на коленях руки, вглядываясь сквозь тьму в циферблат часов. — В самом лучшем случае тебя теперь под конвоем отсюда депортируют. — Кико вдохнула побольше воздуха, вытесняя им охватывающую панику, изгоняя из головы нелицеприятные картинки. Она и об этом думала, но теперь, когда услышала из вторых уст такого же безнадёжно пропащего, как она сама, воображаемый исход получил печать подтверждения. С одной стороны, быть депортированной значило спастись, оказаться на родине, где она не нарушала законы. С другой, какие не бюрократические процедуры ей придётся пройти до акта депортации как такового, она могла только догадываться. И догадки эти каждый раз приводили в окутанное ужасом уныние.       — Уверена, что вы что-нибудь придумаете. — мрачно цедит Кико, поймав на себе сощуренные чёрные глаза. Лицо Учиха впервые выражало немое удивление. — Не смотрите так. — девушка с трудом находит в себе силы противостоять возмущению, сквозившему в его облике. Она не собиралась терпеть наигранное недовольство. Если его мысли у Кико расшифровывать не получалось, то тот факт, что Учиха читал её как открытую книгу, был давно очевиден. Он и без этого заявления знал, что она смиренно вручила ему в руки полный карт-бланш. В противном случае она не стала бы так безропотно шагать за ним в очередную пропасть. — У вас явно есть план, как отсюда выбраться. Вы знаете, куда идти, и у вас есть цель, вы здесь не просто так. — лицо мужчины напротив без слов подтверждает её мысль. — Ни за что не поверю, что такой человек, как вы, не продумал пути отхода.       — И какой же я человек?       — Манипулятор. — «И негодяй». Жестокая забава — найти единственно верное слово, опоясывающее существо видимым смыслом, и вонзить его в самое сердце. Ей не потребовалось даже секунды на раздумья. Он управлял ей, как марионеткой, со дня их первой встречи. Он даже обратил в свою веру Цунаде, которая помогла ему избежать бдительного проводника в поезде. Если бы не маленькая жёлтая зажигалка в кармане пальто, он бы и от Мизухаре с лёгкостью избавился, как от очередной преграды. Вполне возможно, их уже с собаками и полицией повсюду ищут, но и этих людей, без сомнений, он проведёт, как детей. — Вы подталкиваете людей вокруг себя делать то, что вам нужно. Всё подчиняется вашим идеям, о которых вы не считаете должным рассказывать. — Учиха опустил глаза на шляпу, которая лежала на коленях Кико. — Да, знаю, — растягивая слова, произносит Кико, поймав пустой взгляд у собственных коленей. — Не очень-то приятно, когда кто-то разбирает вас по деталям, как конструктор. — усмехнулась девушка, мысленно поражаясь, с какой лёгкостью дались ей слова.       Он ничего не отвечал какое-то время, пока с неба не начали одна за другой падать холодные капли, всё больнее ударяя по лицу и без того замёрзшим рукам. Кико раздражённо прикрыла глаза, считая разговор оконченным и в нетерпении выжидая, когда погаснет тусклый свет уличных фонарей вдали.       — Ты веришь тому, что видишь. — устало выдыхает мужчина. Он поднимается с земли, преодолевает расстояние до Кико и опускается рядом. Девушка буравит его взглядом, не желая снова спорить. Он придвигается ближе, снова сжигая синим пламенем её спокойствие. Даже когда она раскусила его, когда перестала вздрагивать от сокращающегося расстояния, разложила по удобным полочкам его поведение, даже так ей было до сжимающихся лёгких тяжело переносить его лицо рядом с собственным. Он обладал несравненным навыком укладываться в регистр её чувств, врываться алым, живым, обольстительным блеском в её сознание, заставляя склонять голову, отступать, складывать оружие. Она не может пробраться через стену, которой он ограждал свой разум, и маловероятно, что она сможет пробиться через завесу его чувств. Но она видела чёртовы стены и завесы с предельной чёткостью: каждый грёбаный камушек, о который приходилось царапать кулаки всю дорогу до этого места. — Но твои глаза видят ясно. — последняя фраза, вторившая её мыслям один в один, заставила кожу покрыться мурашками, а её саму с опаской посмотреть на улыбающееся лицо напротив. Учиха правой рукой протянул ей шляпу и поднялся, жестом призывая идти следом.       Везде погас свет.