Безумству храбрых

      Поглотившие Кико и Итачи внутренности деревянной постройки отдавали сыростью и плесенью. Все тело объяло холодными щупальцами нервозное предчувствие.       Секунду назад испустив вздох облегчения оттого, что дождь и сильный ветер остались позади, за захлопнувшейся дверью, девушка моментально нырнула в жестокое разочарование, когда осмотрелась. Она ощущала себя в заточении, в каком-то склепе, далёком даже от мнимого уюта.       Устилающая все вокруг темнота не давала вынести окончательный вердикт, но царапающий уши скрип половиц, протяжный вой ветра сквозь стены и покрытые пылью деревянные окна, а также не позволяющие дышать полной грудью запахи не сулили ничего хорошего.       Кико пальцами нащупала за спиной ручку двери, около которой продолжала стоять, боясь ступить даже шаг внутрь. Щеколда, висевшая слева, покрытая ржавчиной, соскребла с пальцев кожу, когда девушка протолкнула её обратно в защёлку. Хозяевам этого места на него откровенно наплевать, они даже не удосужились оставить замок на двери.       Учиха обернулся к Кико, удерживая в руках пухлую высокую свечу, и та без раздумий полезла в карман за маленькой желтой зажигалкой. Нечаянная виновница приключения тяжестью глупого поступка лежала в кармане всю дорогу, замедляя каждый шаг. Наконец-то она послужит благому делу.       Девушка замерла, когда ознобшую ладонь обдало теплом. Длинные пальцы Учиха прошлись по рукам, на короткие мгновения подарив обманчивое спокойствие. Кико отчаянно хотела бы сгрести их в свою ладонь, чтобы хоть немного согреть её, а вместе с ней и остывающую надежду на то, что всё будет в порядке. Затхлые стены этого места будто сдавили тисками её голову, заставляя осознать, что она делает. Сырость заискивающим шёпотом обещала погрузить её в беспокойную ночь без сна. Кико медленно утопала в мыслях, которые, как и это место, были унылыми, холодными и пугающими.       Мужчина осторожно обхватил её руку своей, легко сжав, согревая ладонь, как если бы охвативший Мизухаре мрак было видно даже в этой темноте, и он о нём догадался. Задрогшие пальцы словно накрыла мягкая вуаль, даря мимолётное пристанище безмятежности. Кико подняла глаза, боясь разорвать движение, спасающее её от страха и вытягивающее на поверхность, прочь от тьмы. Она впервые увидела, что мужчина смотрит на неё с сочувствием, словно извиняясь за то, что произошло. Леденящую душу волну ужаса, от которой кровь стыла в жилах, уничтожил мягкий свет, успокаивающий сознание печальными чёрными глазами. Кико бы так и стояла под светом этих глаз, молча и не шевелясь, позволяя единственному убежищу от кошмаров себя спасти. Но Итачи снова скользнул рукой по её ладони и забрал зажигалку.       Учиха задёрнул хлипкие занавески на окнах и зажёг свечу. Её слабый огонёк освещал низкий стол справа от Кико, позволяя рассмотреть лишь грязную деревянную поверхность. Редкая мебель в доме тяжёлыми бесформенными тенями улеглась на пол, обступая Кико в ловушку, как притаившиеся чудовища.       — Здесь никто не появится, — спокойный тихий голос шелестел рядом, становясь громче с каждым шагом его обладателя, — и ты тоже не задержишься. — все еще не двигаясь с места, девушка поняла, что трясущееся запястье снова обволакивает тепло, которое на этот раз тянет её подальше от двери. Она шагала следом, после чего довольно быстро опустилась в глубокое кресло. От веса незваной гостьи оно будто прокашлялось, вытолкнув из себя пыль, копившуюся на поверхности годами. Нос неприятно защипало, и Кико осторожно повернула голову в сторону резких звуков. Учиха пошёл к низким ящичкам, которые, видимо, давным-давно служили кухней, и начал ворошить их содержимое.       Привыкшие к тусклому свету свечи глаза помогли рассмотреть помещение. Было почти пусто. Низкий обеденный столик отделял кресло, в котором сидела девушка, от деревянных шкафчиков, в которых рылся Учиха. Это пространство можно было преодолеть тремя шагами. Левее, рядом с дверью, на полу громоздились свёрнутые матрасы и какой-то хлам в картонных коробках; Кико смогла различить только торчащие оттуда провода и тряпки, похожие на дешёвые столовые скатерти. Около всех этих нагромождений стоял блестящий от лака шкаф, одна дверца которого приоткрывала его содержимое из-за сорвавшейся верхней петли. Створка мучительно скрипела, поддаваясь бродившему по помещению ветру. Что было внутри, разглядеть не удалось но, судя по внушительной ширине этого лакированного пугало, там могла покоиться одежда.       — Люди, которым принадлежал дом…больше здесь не живут. — «Какая неуклюжая ложь». Кико подумалось, что Итачи Учиха осторожно её успокаивал, борясь с тишиной и пессимистичными мыслями в её голове собственным глубоким голосом. Это открытие поражало, учитывая, что почти весь день до этого он только угрюмо молчал, не замечая её присутствия. — Так что до завтра можно не волноваться, что кто-нибудь нагрянет. — Кико продолжала смотреть на открытый наполовину шкаф, догадываясь, что, когда за людьми пришли, они не успели взять даже одежду. Может, родственники разложили вещи по коробкам, может соседи. Никто даже не посмел забрать отсюда что-нибудь. Возможно, они первые, кто ступил сюда за много лет, потревожив воспоминания этих стен о прежних хозяевах. — Завтра утром мы отсюда уйдём. — на плечи Кико опустилась накидка, в которой шёл Итачи, укрывая теплом, и она с облегчением прикрыла глаза, почувствовав, как перестаёт дрожать от холода. — Поверни голову. — Кико поняла, что застряла сознанием в открытом шкафу, представляя, как оттуда каждый день доставали броскую колхозную одежду те, кто раньше жил в этом месте. Она устремила взгляд на выросшую около неё фигуру Учиха. Он легко коснулся пальцами её подбородка, заставляя вытянуть шею и подняться чуть выше. Руки мужчины аккуратно руководили её движениями, невесомо касаясь загрубевшей от крови и грязи кожи на лбу.       Кико недовольно застонала, почувствовав, как мокрая ткань легла на рану, заставляя её вновь превратиться в металл на наковальне. Её будто молотком ударяли каждый раз, как капли воды смешивались с кровью. Она возмущённым взглядом впилась в Учиху, но он проигнорировал это. Хотелось зашипеть от боли, но рано или поздно с этим ушибом пришлось бы что-то делать. Она даже представлять не хотела, как разорванная камнями и вымазанная в земле кожа выглядит со стороны.       Вместо этого девушка позволила себя захватить запаху осеннего леса и мокрой травы, окутавшего её с головы до ног, как только спину накрыл плащ Учиха. Это подчинило её сознание, перенося под сени пожелтевших от холода деревьев, даря свежесть, заставляя поверить, что она ветром летит через листья, которые ласково щекочут ресницы. Запах вмиг переплёлся с обликом мужчины: высокого, сильного, красивого, скрывающего столько же тайн, сколько деревьев в густом осеннем лесу. Такого же завораживающего, что, сделав лишь шаг навстречу, можно заблудиться в чаще и никогда уже не выбраться. И менял свой облик он тоже, как деревья в зависимости от сезона. То его гнетущая тишина и суровый вид заставляли мёрзнуть от холода, то он издевался над ней, озаряясь азартной улыбкой, оттаивая от своей серьёзности, то согревал теплом, набрасывая на плечи одежду. Яркую картинку подсознания уничтожила боль.       — Умоляю, либо делай это быстрее, либо дай мне выпить. — раздражённо мычит Кико, морщась от того, как сильно спирт разжигал кровь под её ушибом. Перед глазами появляется бутылка водки с огромными корейскими буквами на красной этикетке, и девушка, не задумываясь, выхватывает её из рук мучителя и делает пару глотков. Алкоголь обжёг горло, грубо рассекая грудь и дурманом укладываясь в теле. Два глотка — ничтожная доза, которая на пустой желудок тут же притупила все ощущения, избавляя от глухих стонов каждый раз, как жидкость соприкасалась с раной.       — Что-то я не припомню, когда мы подружились и перешли на ты? — злорадно распевает главный редактор, нагло пользуясь подавленным духом Мизухаре. Если бы не жжение, то и дело вспыхивающее будто во всей голове, она бы даже засмеялась. Идеальный момент, чтобы безнаказанно использовать против неё её же оружие и не получить за это красноречиво оттопыренный средний палец.       — Говорят, когда мужчина и женщина проводят вместе ночь — это сближает. — Кико усмехнулась, расслабившаяся от того, что пытка закончилась, а на лоб лёг широкий пластырь. Оставалось надеяться, что она не успела заработать заражение крови, и конкретно эта ночь не станет её последней. Учиха, очевидно довольный тем, что смог совладать со стихией, победно улыбнулся. Кико быстро списала свою доброжелательность на эффект от водки.       Потеряв необходимость разговаривать, Итачи снова погрузился в тишину, занимаясь одному ему известными делами. Если поначалу Кико всерьёз гипнотизировала его взглядом, намереваясь вычислить результат по алгоритму действий, то позже ловкие метания рук по полкам, спокойные движения карандашом по бумагам, разложенным на низком столике, над которым и склонился Учиха, и тусклый свет свечи вкупе с тишиной, сделали своё дело. Веки постепенно становились свинцовыми, и Кико, сама не замечая, все сильнее вжималась в кресло. Она спасалась от поднимающейся от каждого ее движения пыли, утыкаясь носом в тёплый плащ, который пах осенней листвой. На миг все вокруг превратилось в огромный луг, окружённый деревьями, а сама она вдыхала запах скошенной травы и смотрела в небо. Но видение прервалось, разбиваясь на осколки от мужского голоса.       Кико с трудом повернула затёкшую шею и увидела, как губы Итачи Учиха самозабвенно складываются в тихую просьбу о спасении. Редактор безмятежно спал, облокотившись всем телом на столик, сложив голову на руки. Пальцы всё ещё сжимали карандаш. Он бормотал во сне едва различимые извинения, обратившиеся в видимый для девушки смысл, только когда она услышала слово «брат».       Сердце с глухим ударом рвануло в бездну, разогнав кровь так, что тело подогревалось от охватившего его беспощадного трепета. Каждый проделанный шаг обрёл смысл, каждое слово встало в последовательный ряд, каждое движение завело механизм, в котором Кико была помехой.       Впервые чужая душа показалась настолько нестерпимо красивой; что может быть прекраснее, чем когда человек тихо молится о чьём-то счастье? Бывает ли вообще более чистая форма любви?       Это зрелище приковывало к себе, заставляло застыть в искреннем восторге, не позволяло даже моргнуть. В ужасном страхе, что неосторожный взмах ресницами разрушит таинство, девушка замерла, стараясь недвижимой тенью не помешать моменту. Вторгнуться в это было бы непереносимо, она бы не простила себе. Ей словно позволили стать свидетелем чего-то священного, что ей самой было непостижимо.       Она размышляла, смотря на шевелящиеся губы Итачи, любила ли кого-нибудь до той степени, в которой положить собственную жизнь на жертвенный алтарь — сущий пустяк, вознаграждающийся благополучием чужого сердца. Видно, не любила.       У нее не было братьев или сестёр, её мать, кажется, любила отчима многим больше, чем ошибку бурной молодости. Кико росла в тени горечи роковой ночи, когда она родилась, забрав у матери беззаботность юности. Вечное недовольство её поступками, мыслями, предпочтениями и выборами не давало ей самозабвенно полюбить родителей.       Отчуждённость от счастья быть любимой ни разу за всю жизнь ещё не позволила любить и ей. Она не умела закрывать глаза и в ночи шептать молитвы за кого-то, она не знала, как можно пустить кого бы то ни было настолько глубоко, что дышать становилось трудно в отсутствии этого человека. Ей казалось, что возвышенное чувство, воспеваемое в ветхих книгах давно забытых поэтов и писателей — отмерший придаток буржуазного воображения, но то, что она видела сейчас, что не давало ей моргнуть, разве такое может быть простым воображением? Беспощадной иллюзией, мешающей спать? ***       Утреннее зрелище в случайно обнаруженном на внутренней створке шкафа зеркале заставило с грустью выдохнуть. Страстная фея и ночная бабочка Ляля Колобок со своим броским внешним видом нервно курит в сторонке. Круги под глазами напоминали две орбиты, перекрывающие ужасающим видом даже взъерошенные волосы. Кико с ненавистью провела по ним пальцами, стараясь сделать хоть что-нибудь, чтобы избавиться от гнезда на голове. С радостью заметив резинку на правой руке, она выхватила её, перевязав волосы в высокий хвост. Впервые её плохие отношения со временем сыграли на руку, не позволив накрасить глаза перед рейсом в Китай. Иначе возникшая в зеркале картинка скорее напомнила бы лохнесское чудовище.       Пока Кико сокрушалась над своим отражением, Учиха с довольно бодрым видом обследовал кухонные ящики на предмет того, что можно было бы съесть. Желудок при одной мысли о еде начинал нервозно сжиматься, заставляя хозяйку недовольно жмурить глаза. Второй раз ей удалось заснуть только под утро, с первыми лучами восходящего солнца. Она не могла перестать гипнотизировать силуэт Учиха всю ночь, запоминая глазами каждый миллиметр спящего над кипой бумаг мужчины. Девушка настолько погрузилась в болото размышлений о нём, что выплыть обратно в реальность удалось только спустя несколько часов. Отсутствие нормального сна делало голод ещё более невыносимым. Кико почти не понимала, как двигается и что делает: все движения переворачивались, переводя её в плоскость камеры обскура.       Когда девушка вышла из укрытия, то обнаружила на низком столе всё, что подходило под категорию съестного. Она в мгновение ока подлетела к пачкам и банкам, проверяя одну за другой даты на оборотах упаковок. Большинство были просрочены, но голодный желудок упрямо диктовал, что несколько месяцев сверх даты не превратят рис в яд. Кико покачала пачкой и вопросительно посмотрела на Учиху. Тот подумал пару секунд и неуверенно кивнул, забирая пачку из рук девушки. Электричество уже включили, так что можно было надеяться, что одинокая маленькая конфорка на кухонных ящиках заработает.       Услышав характерный треск нагревающегося металла, Кико ещё раз обвела взглядом пачки и банки. Она взяла все консервы, которые ещё не опасно было есть, и сгрузила их в небольшой тёмный портфель, найденный до этого в шкафу. На полках, рядом с тем местом, где уже варился рис, она нашла ложки и вилки. Завернув всё в салфетки, девушка отправила столовые приборы следом за консервными банками. Она даже не знала, куда именно собирается, но инстинкт самосохранения обострился настолько, что подсказывал брать всё, что может в критический момент продлить её жалкое беззаконное существование.       Взгляд привлекли коробки, которые вчера так долго владели её вниманием, и она подумала, что шанс обнаружить в них что-то дельное был весьма велик.       Глаза подозрительно сузились, когда на верхушке некоторых картонок она не обнаружила того же слоя пыли, что и на всех остальных. Плохое предчувствие заставило настороженно глянуть в сторону кухни. Учиха продолжал помешивать содержимое маленькой кастрюльки, полностью её игнорируя. Когда девушка проснулась, он уже переворачивал этот дом вверх дном, собирая по углам всё полезное. Возможно, эти коробки он уже тоже обыскал.       — Вы проверяли, что в коробках?       — Ещё нет. — сердце больно сжалось, когда Кико подумала, что кто-то здесь всё же был. Едва найдя в себе силы отбросить мысль о том, что им чудом удалось поспать ночью и не попасться местным, Кико осторожно заглянула внутрь. Там были какие-то провода, лампочки, гвозди и прочий строительный мусор, но в самом низу удалось обнаружить фонарик. Здраво рассудив, что он может пригодиться, девушка проверила его, направив свет на стену, рядом с которой стоял Учиха. Тот, увидев слабый свет от фонаря, усмехнулся.       — Неплохо. Уверена, что хочешь вернуться в Китай? — Итачи повернул лицо к Кико, игриво улыбаясь, от чего на его щеках появились ямочки. Девушка никак не могла оторвать от них взгляд, понимая, что ещё немного, и он это заметит. — Мне кажется, ты готова к походу. — Кико фыркнула и, глубоко вздохнув и собрав всю волю в слабый кулак, опустила глаза с лица мужчины на фонарь в своих руках. Ещё бы. Вчерашний день дал понять, что он и под пытками не скажет ей, как именно он планировал выбираться из страны, но что-то подсказывало, что на частный вертолёт или хотя бы машину можно было не рассчитывать. Мизухаре быстро вытащила из коробки батарейки, надеясь, что они ещё работали, нажала на кнопку, выключив свет, и бросила это в сумку Учиха.       Ночью, пока она который час страдала от нахлынувшей волны воспоминаний о детстве, руки страшно чесались проверить, над какими бумажками уснул мужчина, чтобы хотя бы отдалённо представить, что он собирался делать в этой стране, но странное чувство мешало пошевелиться. Будто ей не хотелось его злить. Уже утром это чувство ушло, она пожалела, что задушила своё любопытство, но вот опять, имея возможность просканировать взглядом его вещи, она не стала этого делать. Журналистские повадки давали непоправимый сбой рядом с ним.       Кико ещё какое-то время перебирала содержимое коробок, но, помимо пластырей и бинтов так и не нашла ничего жизнеутверждающего. Как раз когда она сдалась, на столе появились две тарелки с рисом.       — Это самый вкусный рис в моей жизни. — простонала девушка, едва в её рту оказалась ложка с едой. Учиха снова усмехнулся.       — Ты замечала что стонешь, когда ешь? — он изогнул бровь, слишком уж соблазнительно посмотрев на Кико. Она чуть не подавилась. «Серьёзно? Мы будем разбрасываться грязными намёками в семь утра?». Она снова ощутила себя потерянной пташкой, которая залетела в логово к хищнику, защищать рубрику о культуре и требовать себе работу. Такой же плотоядный взгляд падал тогда на кожаную юбку, как сейчас на её лицо. Также кипела кровь внутри тогда, как кипит сейчас. Также бросало в жар. Кико грустно осознала, что проигрывала войну его обаятельности и самоуверенности. Стены замка пали, когда она отбросила с воином формальную речь, а сейчас из оружия остался только меч, которым она с трудом могла уколоть доспехи.       — Больше вы этого не услышите. — отразить его ухмылку у неё получилось, только напрягая всё своё существо, чтобы не издавать ни единого звука до тех пор, пока тарелка не опустеет.       — Жаль. — Кико замерла. От кончиков пальцев, которые зажимали ложку, поднимался гнев, раскаляя всё тело, но сердце этого будто не замечало, радостно отплясывая чечётку и отбивая по рёбрам сумасшедшим от радости ритмом. Связать бы этот кусок мяса «по рукам и ногам», чтобы не реагировал так каждый раз, когда он играется с ней. Именно этим ведь мерзавец и занимался. Он видит, что она млеет как кошка под солнцем, когда он ведёт себя как… как… как Итачи Учиха. Чёрт побери, она даже не могла отыскать в своём загруженном информацией сознании, как еду поглощавшем сложную литературу, с кем его можно было бы сравнить. Это злило её нутро и восхищало сердце одновременно, и она пока понятия не имела, как с этим бороться. А бороться она хотела как никогда, потому что подлая игра продолжалась. — Звучит сексуально.       — В таком случае о сексуальности у вас весьма пуританские представления. — Кико вздёрнула подбородок, наконец разбив оковы, которые мешали вымолвить хоть слово. Она почти ощущала, как чечётка ускоряется, теперь уже радуясь точному удару. Если бы она могла обхватить сердце руками и сжать покрепче, чтобы угомонить, то сделала бы это прямо сейчас, чтобы щёки не вздумали налиться красным. Это психологическое айкидо её порядком напрягало.       — Уфф! — Учиха смиренно поднял руки, то ли признавая поражение, то ли просто-напросто оценив удар. — Твоя взяла, Мизухаре, я сражён наповал. — Кико приглушила облегчённый выдох, понимая, что через пару раундов на лопатках лежала бы она. Девушка быстро сообразила, что поддавки были наградой за её деликатное молчание, уничтожившее любой шанс выяснить, что на самом деле на уме у главного редактора.       — Приз будет? — Кико заставила себя максимально тихо доесть еду. Она даже ложкой не звенела о тарелку. Какая уж тут победа?       Вместо ответа Учиха достал из кармана куртки нечто, похожее на шоколадный батончик, и протянул девушке. Она не могла понять, что на нём написано, но картинка довольного мальчишки, за обе щёки уплетавшего сладость, явно обещала вкусный десерт. Рис приятно заполнял желудок, но девушке безумно хотелось съесть хоть что-нибудь, у чего более или менее ощутимый вкус. Шоколад был как нельзя кстати. Губы растянулись в улыбке быстрее, чем Кико успела остановить себя. Вот и перемирие.       — Пора идти. — вздохнул Учиха и посмотрел на часы. Кико даже интересоваться не пыталась, куда идти и далеко ли. Только набросила на себя самую тёплую дутую куртку, которую нашла в шкафу. Она пахла пылью, но была теплее, чем куртка Учихи и его плащ вместе взятые. Судя по хмурому небу, заграждающему дорогу солнечным лучам, на улице может быть ещё холоднее, чем до этого.       Уже через десять минут они снова шагали по лесу, но на этот раз путь лежал вдоль дороги. Ноги после вчерашнего марш-броска гудели, а глаза почти закрывались, не желая бороться с сонливостью. Ещё пяти-шести часов ходьбы без остановок девушка бы точно не вынесла, так что была почти счастлива, когда всего через час Учиха остановился.       — Жди здесь. — он уже развернулся, чтобы пойти дальше, когда Кико не выдержала. Журналистка схватила его за рукав куртки и заставила обратить на себя внимание.       — А дальше? — Учиха устало закатил глаза. — Не отпущу, пока не скажете. — Она второй рукой вцепилась в куртку, и отклонилась корпусом назад, как упёртый ребёнок, который не хотел давать родителям отойти от нужной ему игрушки в магазине.       — Мы сейчас не так далеко от границы. — со вздохом начал мужчина, поняв, что Кико не собиралась отступать. — У пропускного пункта есть небольшой магазин для военных, в нём подпольно торгуют товарами из Китая. — Кико удивлённо поморщилась. — Контрабанда, миледи. — покачав головой, расшифровал Учиха. — Помимо этого владелец платит пограничникам, чтобы те отвернулись минут на пятнадцать, пока ночью через границу идут люди. — Кико отпустила его руку, но с неизменным мрачным выражением лица требовала ответов на свои вопросы, и он продолжил. — Здесь пятнадцать километров земли в одной речке от Китая. Она узкая, её можно пройти вброд. Полчаса и ты свободна. Рано или поздно старый чёрт выйдет на улицу покурить, я его перехвачу и, если всё будет хорошо, уже этой ночью ты окажешься в Китае. Кстати, дай-ка мне сигареты. Они его сделают чуть сговорчивее. — Кико рассеянно кивнула головой и, оставив одну сигарету себе, протянула Учиха оставшуюся пачку. Он собирается сбросить её мёртвым грузом на какого-то мужика, которого сам едва знает. И откуда вообще у него такие сведения? Понимая, что ответы на эти вопросы она точно не получит, девушка выбирает тот, который беспокоит её не меньше остальных.       — Он говорит на японском?       — На Китайском.       — Очаровательно. — с грустью изрекает девушка, уже предвкушая увлекательные беседы. Кико едва знала китайский на уровне неумелого туриста, и могла разве что попросить подсказать дорогу до запретного города и объяснить как её дела.       — Это всё? — Итачи спрятал пачку в карман и вновь посмотрел на замёрзшее лицо. Кико снова окунулась куда-то в мысли, с трудом карабкаясь на берег удручающей реальности.       — Я тоже хотела бы знать. — блекло проговорила девушка, взглядом погружаясь в глаза Учиха. Она обеими руками обвела деревья и дорогу, замыкая круг на фигуре начальника, который в недоумении хлопал ресницами. — Это всё? — На этой фразе он понял, что она имела в виду, и кивнул. Уголки его губ чуть приподнялись, в последний раз показывая кривую ухмылку. «Неужели, правда, всё?» Она не сомневалась, что он заставит того человека помочь ей перейти границу. Обманет его, начнёт шантажировать, угрожать, или подкупит. Может, он итак договаривался с ним о переходе, но для себя. У него наверняка есть все рычаги, на которые он по одному будет давить, пока его план не придёт в действие. Это всё. Ночью она будет в Китае, искать посольство Японии, чтобы они отправили её домой.       — Да, Мизухаре. — Учиха сделал шаг к ней, не выпуская взгляда. — Это всё. — он поднёс руку к её лицу, заправил пару локонов, которые выбились из хвоста, пока она устраивала истерику и, не удержавшись, провёл пальцами по холодной щеке. Это движение опалило кожу, заставило тысячи мурашек пройтись по спине. Она всё ещё была в заложниках у его глаз, и, казалось, переставала соображать, что происходит. Кико отчаянно хотелось наклонить голову к его ладони, но вместо этого она замерла, одновременно боясь разрушить редкий для мужчины момент нежности и не понимая, чем его заслужила.       Он развернулся и ушёл, так ничего и не сказав. Кико как в тумане вытащила из кармана сигарету и позволила дыму лечь на взвинченные нервы. Серый смог заставил пару раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, переваривая прилив восторга и заставляя его исчезнуть. Она не могла выбросить из головы мысль, что это походило на прощание человека, который вообще не собирался возвращаться.       «Может, так и есть? Может, он собирается месяцами тут что-то делать? Но даже при таких обстоятельствах, когда-то же должен настать момент, когда и ему придётся тащиться вброд по холодной речке, чтобы оказаться в Китае?»       Пока Кико взбивала свой мозг фирменным блендером Итачи Учиха, недалеко послышался шум. Она развернулась и поняла, что на дороге, в нескольких шагах от которой она стояла, остановилась машина. Опознавательные знаки в виде звёзд, а также форма людей, которые из неё вышли, натолкнули на осознание, что машина была не гражданской.       Когда двое мужчин, прикуривая сигареты и проверяя кобуру на поясе начали громко обсуждать что-то на корейском, Кико охватила паника. Она как можно тише отступила на несколько шагов вглубь леса и начала лихорадочно соображать, зачем бы полицейским являться в практически пустую зону рядом с границей? Даже если они сами пограничники, почему так сосредоточенно о чём-то разговаривают? Зачем звонят куда-то по телефону?       Внутри всё сжалось, руки и ноги затряслись, глаза начали метаться по пространству в поисках Учиха, но его всё не было. Тогда, единственное, что пришло ей в голову - бежать. Даже если они здесь не по их души, им всё равно лучше не натыкаться на иностранцев рядом с границей. Японцы не имели никакого права тут находиться, и если Учиху заметят, то её жизнь тоже накроется звонким медным тазом.       Она едва вдыхала воздух, когда неслась в ту сторону, куда ушёл мужчина несколько минут назад, пока не увидела его вдалеке. Он стоял рядом с низкорослым бородатым корейцем, который курил её сигареты и отчего-то тихо посмеивался, то и дело тыкая пальцем в грудь Учиха. Не похоже, чтобы того это смущало. Такое чувство, что они были старыми знакомыми. Видно, только Кико цепенеет, когда представляется случай поговорить с ним дольше, чем пару минут.       Когда недалеко послышались шаги, ей они показались такими громкими, что трескающаяся листва под солдатскими сапогами нависла дребезжанием в ушах. Она не могла перевести дыхание. Да и если выбежит сейчас прямо перед ними на дорогу, то точно привлечёт к себе внимание.       Страх затуманил рассудок на пару секунд, и она сжала голову руками, уставившись под ноги, чтобы прийти в себя. Перед глазами всё плыло, в фокусе остались только жёлтые листья, покрытые землёй и каким-то мелким гравием.       «Камни!»       Кико проворно хватает в руки небольшой камушек с земли и со всего размаху кидает в сторону Учиха. К её ужасу, камень приземлился в двух метрах от него и мужчина, кажется, только слегка повернул голову на звук. Проклиная себя за то, какая она мазила, Кико быстро хватает целую горсть камней, готовясь стрелять на поражение до тех пор, пока не попадёт в его дурную голову. Следующий камень заехал мужчине в плечо. Когда она выпустила ему в грудь третий, полицейские были уже на опасно близком к ней расстоянии.       Учиха повернулся в её сторону и, как она надеялась, понял, что что-то не так. Расцепив пальцы, которые всё ещё сжимали камни, Кико бросилась вглубь зарослей, совершенно не думая о том, что может потеряться. Она почувствовала себя испуганным зверем, которого безжалостно гоняют по лесу браконьеры, желая выстрелить в цель. Девушка даже не смотрела, куда бежала, ведомая слепым и глухим инстинктом пережить дикую охоту. В голове было совершенно пусто, всё её сознание велело только двигаться, не думать.       Она слышала ускоряющиеся шаги за собой и прибавила в скорости. Низкие ветки деревьев били по лицу и рукам, ноги гудели, а дыхание почти не поспевало за её скоростью, но она, упорно это игнорируя, заставляла себя двигаться всё быстрее и быстрее. Когда, через пару минут, под рёбрами начало колоть так, будто в неё воткнули лезвие ножа, девушка остановилась и прислонилась к дереву, ловя ртом воздух. С каждым вздохом грудная клетка распалялась всё сильнее, а на глаза начали наворачиваться слёзы. Она зажала рот рукой, чтобы не издавать никаких звуков, подавляя желание откашляться и подступающую тошноту. Всё опять пошло коту под хвост. Как только она стала чувствовать лёгкое дуновение бриза свободы, всё разрушилось. Стало ещё хуже, чем было до этого.       Уже вскоре она обнаружила, что стоит одна посреди деревьев. Кровь так сильно бурлила, пока она бежала, что в ушах звенело от напряжения, и она не слышала ничего вокруг себя. Сердце набатом било прямо внутри головы, а слёзы застилали взгляд. Обернувшись назад и попытавшись рассмотреть среди деревьев преследователей, девушка смогла немного успокоиться.       — Во что я вляпалась, мать твою… — Устало хнычет Кико, снова оглядываясь назад. Слёзы продолжали обжигать кожу на щеках, она никак не могла их остановить. Вокруг всё ещё никого. Она закрыла глаза, уничтожая мысль о том, что он мог не понять намёк и остаться там же, с тем корейцем, и попасться. Тогда ему конец.       Когда гул в ушах рассеялся, она услышала быстрые шаги. Дрожа всем телом, девушка открыла глаза, но картинка так и не стала чёткой, от слёз всё плыло, и она начала наспех вытирать лицо рукавом от куртки, прежде чем увидела, как на неё летит тёмная фигура. Кико испуганно выдохнула, когда Учиха схватил её за руку и заставил бежать за ним. Ноги едва слушались, но она кричать была готова от радости, что ничего непоправимого не произошло. По крайней мере, она не осталась посреди леса совершенно одна.       Через мучительно долгое время Учиха остановился, позволив Кико вдохнуть хоть немного воздуха. Она тут же согнулась пополам и от усталости упала на колени, приводя дыхание в норму, жадно глотая воздух и сильно кашляя. Голова шла кругом от нехватки кислорода и паники, которая только понемногу начала отступать. Учиха тяжело дышал, стоя рядом, упираясь руками в колени, тоже согнувшись пополам. В хмурой тишине леса звучали только два сбитых дыхания, что неминуемо вело Кико к спокойствию. Слёзы остановились, дыхание выравнивалось, и она была почти счастлива.       — Кажется, ты спасла мою шкуру, Мизухаре. — усмехнулся Учиха, протягивая руку. Кико устало вздохнула и, ухватив его за ладонь, поднялась с земли. Итачи рассматривал красные глаза напротив, запоздало осознав, что она испугалась гораздо сильнее, чем он ожидал. Он так редко видел на лице девушки следы эмоций, отличающихся от холодного презрения к его издёвкам, что несчастный вид и потерянный взгляд вызывали жалость. Мизухаре умудрилась ни разу не высвободить свои чувства открыто при нём, так что вид красных от слёз глаз выбивал почву из-под ног. Она сдержалась, когда он устроил ей беседу с Цунаде, выдержала шутки на собрании, не поддавшись гневу, хотя Итачи был почти уверен, что она заедет ему кулаком по челюсти — характер Мизухаре и отчаянная женская пощёчина ему казались не совместимыми. Она не заплакала даже тогда, когда выпрыгнула из поезда, хотя он почти предвкушал истерику. Именно сейчас слёзы беспощадно крушили прочный стержень, который казался несгибаемым, и это повергало в искреннее удивление.       — Что дальше? — шмыгнув носом, проговорила Кико, грубо протирая глаза.